Лодка на поверхности теперь дрейфовала, ничем не удерживаемая, таща за собой датчик и Брайана.
Брайан посмотрел вниз и увидел, как тело Бака, все еще кровоточащее, опускается на песок.
Затем нападавший повернулся к Брайану.
У него были глаза – молочно-белые, почти бесцветные.
Существо взвилось с песка подобно ракете. Казалось, оно летит к Брайану.
Все еще работая ногами и подтягиваясь одной рукой, он потянулся за пристегнутым к голени ножом. Пальцы заскребли по резиновому кольцу-застежке, удерживающему нож в ножнах. Оно растянулось, снова сжалось, опять растянулось и соскочило. Брайан выдернул нож из чехла.
Существо продолжало набирать высоту, как дельфин хвостом, двигая ногами, не издавая ни звука, не выпуская пузырьков воздуха. На Брайана нацелились когти – десять когтей, искривленных, как маленькие косы.
Брайан посмотрел вверх – до поверхности оставалось недалеко, он уже видел солнце. Блистающие лучи пронзали зеленую воду.
Потом он глянул вниз: существо находилось под ним. В раскрытом рту лучи света высветили ряды треугольных зубов, засверкавших, как серебряные звезды.
Брайан закричал в шлем:
– Нет!
Но услышать его было некому. Когти вонзились Брайану в щиколотку, раздирая плоть и утаскивая его вниз.
Он поднял нож и не глядя махнул им. Что-то впилось Брайану в запястье, и стальные шипы разрезали ему вены и сухожилия. Нож отлетел в сторону.
Брайан отпустил кабель, чтобы отмахнуться другой рукой, но ее тоже схватили; руки оказались широко разведены, а голова откинута назад.
Он пытался закричать, но едва открыл рот, как что-то, оглушая, ударило в маску.
Потом он ощутил зубы на своем горле.
Последнее, что видел Брайан, – облако его собственной крови, клубящееся в лучах желтого солнца, – оранжевый туман.
* * *
Существо почувствовало, что этот зверь мертв. Оно удерживало его когтями и зубами и опускалось с добычей по спирали в медленном танце смерти.
Оказавшись на дне, существо потащило добычу к тому месту, где на песке лежал тот, второй, перекатываясь в подводном течении туда и обратно. А затем начало питаться.
* * *
Маленькую лодку на поверхности настигла приливная волна. Лодка быстро перемещалась, беспорядочно вертясь и описывая ленивые круги, потому что ее тормозил тяжелый кабель в резиновой изоляции, свисавший с носа.
Ненадолго лодка села на мель, наскочив на подводный риф, но волной от далекого судна ее мягко подняло, перенесло через скалу и подтолкнуло по направлению к берегу.
16
Чейс нацелился носом «Уэйлера» на свободный причал в одном из плавучих доков перед крошечным яхт-клубом на западной окраине городка. Он не состоял членом клуба: не играл в теннис, не гонял под парусом и не носил пастельных тонов брюки с эмблемой-уткой – но знал большинство членов клуба на протяжении десятилетий, со многими из них дружил, и они никогда не отказывали ему в стоянке у крытых причалов клуба.
Вода в этот рассветный час была неподвижна как стекло, словно дневной бриз пока не решил, в каком направлении дуть. Морские птицы еще не вылетели на кормежку, и косяки рыбьей молоди лишь едва рябили поверхность, бесцельно бродя между заякоренных яхт.
Чейс перевел рычаг переключения передач в нейтральное положение, потом повернул ключ зажигания, выключая двигатель; нос лодки бесшумно вошел в док. Макс стоял на баке, готовый оттолкнуться от причала, и Чейс сказал себе: «Не раскрывай рот. Не проси его снова быть осторожным, чтобы пальцы не расплющило между лодкой и причалом: не повторяй ему, чтобы удерживал равновесие и не вывалился за борт». Макс опустился на колени, нагнулся и четко отбился от причала, спрыгнул на настил с носовым фалинем и пришвартовал лодку к кнехту словно профессионал.
Чейс ничего не сказал, когда его сын пришвартовался кормовым фалинем, не поблагодарил Макса и даже не кивнул, отмечая хорошо сделанную работу. Но себя он поздравил, увидев у Макса легкую гордую улыбку, – Саймон понял, что осваивает кое-что не менее трудное, чем наука быть родителем: он учился, когда и как прекращать быть родителем.
Он передал Максу рюкзак и поднялся на причал; они пошли к автостоянке.
В отдалении кричала одинокая чайка, а где-то в городке лаяла собака. Самым громким звуком, который они слышали помимо этих, был шелест покрытой росой травы под ногами.
Затем над верхушками деревьев проплыл размытый звон церковного колокола, отсчитавшего шесть ударов.
– Шесть часов, – произнес Макс, оглядываясь вокруг и словно что-то для себя открывая. – Я никогда еще не вставал раньше шести. Никогда. Во всяком случае, не помню такого.
– В это время суток, – заметил Чейс, – все вокруг новое и чистое. Это – время поверить в удачу.
– Мне нужно было раньше приехать к тебе. – Макс хотел продолжить, заколебался, собрался с духом и спросил: – У тебя трудности с деньгами, да? Можешь даже потерять остров?
– Только не в шесть утра, – улыбнулся Чейс. – В шесть часов утра невозможно беспокоиться о деньгах.
Они вышли к стоянке, и Чейс, опираясь о стену клубного домика, размял икры и бедра, а Макс расстегнул рюкзак и высыпал на тротуар свою амуницию.
В первые дни после приезда Макса Саймон продолжал бегать один, автоматически просыпаясь, как всегда, в пять или в пять тридцать и делая по острову шесть кругов, то есть что-то около двух миль. Он принимал душ, брился, одевался, ел и уже сидел за письменным столом или был занят в лаборатории, когда Макс – в восемь или девять утра – поднимался с постели, хмурый и необщительный до тех пор, пока госпожа Бикслер не насыщала его углеводами и белками.
Вечером накануне Макс без всякого очевидного повода спросил, не может ли он утром присоединиться к отцу.
– Конечно, – ответил Чейс. – А что случилось?
– Я не хочу ничего упустить.
– Что тут упускать? Ты просто бежишь, пыхтишь и отдуваешься.
– А потом отлично себя чувствуешь, да?
– В хорошие дни – да. Получаешь бета-эндорфины и прекрасно себя чувствуешь.
– Тогда я хочу с тобой, – сказал Макс. Чейс не стал отговаривать мальчика; он вдруг понял с невыразимым счастьем, о чем на самом деле говорит Макс: у него есть месяц, чтобы побыть с отцом, и, возможно, не сознавая того, он хочет многое узнать, найти ответы и решить загадки о самом себе. Тридцать дней, чтобы наверстать восемь лет. Как археолог, откапывающий ключи к жизни ушедших народов, Макс решил соскрести многолетние наслоения и выяснить, кто он и откуда такой взялся.
Единственная загвоздка состояла в том, что Макс не хотел именно бегать, а хотел кататься на роликовых коньках, поскольку тренер по хоккею считал это лучшим способом улучшить технику катания – тогда Макс смог бы в будущую зиму попробовать выступать за школьную хоккейную команду. Значит, им нужно было отправляться в город – на острове Оспри не было асфальтированных дорожек и, соответственно, отрезка длиной больше пяти футов для катания на роликах.
Чейс подумал, не нажать ли на Макса, чтобы тот бегал с ним по острову: расходовать бензин на поиски асфальтированной поверхности вместо бега по живой траве и скалам казалось чем-то вроде морального разложения. Но, мысленно сформулировав свое предложение, он почувствовал, что его слова прозвучат не лучше благочестивого нытья.
В результате на восходе они взяли «Уэйлер» и отправились в Уотерборо.
Когда они летели по воде, Чейс ощутил неясное беспокойство. Что-то было нехорошо... Пропало или не на месте... Просто неправильно. Он не понимал – что, но ощущение осталось, зацепилось где-то в мозгу.
Буй. Вот в чем дело. Тот, который они с Длинным выставили накануне, чтобы отметить местонахождение датчика. Они намеревались вернуться и поднять его, но для ремонта компрессора требовалось доставить деталь из Нью-Лондона, и у них до сих пор не было воздуха. Они занялись другими делами – в конце концов, датчик никуда не уйдет.
Но где же буй? Чейс должен был бы заметить его на подходе к мысу Напатри, но не заметил, а теперь они миновали мыс, и оглянувшегося на восток Чейса ослепили лучи восходящего солнца.
Он перестал об этом думать. Буй наверняка остался там, найдется на обратном пути.
* * *
Чейс кончил разминаться и изображал занятость; затягивая двойные узлы на кроссовках и приседая, он смотрел, как Макс надевает свою сложную экипировку: щитки на локтях и на коленях, каску и наконец высокие шнурованные ботинки на желтых резиновых колесиках. Мальчик выглядел как робот из второсортных боевиков.
– Это все безопасно, да? – спросил Чейс.
– Конечно.
– А щитки зачем?
– Ну... Иногда трудновато остановиться.
– Ты, значит, как неуправляемый поезд, – усмехнулся Чейс. – Хорошо, самоубийца, вперед.
– Куда?
– Ты еще не видел городок, – Чейс показал направление. – Сделаем круг: по Бич-стрит до мыса, сюда вернемся по Оук-стрит. Это побольше мили. Если ты еще не свалишься, можем смотаться до шоссе номер один и назад.
– О'кей.
Макс выпрямился, стоя на траве, шатающийся, как новорожденный жеребенок, и доковылял до асфальта. На первом шаге по твердой поверхности нога скользнула, мальчик качнулся, судорожно замахал руками, приседая и изгибаясь, но удержал равновесие. Неуверенно улыбнувшись, Макс признался:
– Малость заржавел.
– И это спорт? – воскликнул Чейс с деланным испугом. – Бог мой, может, после завтрака нам стоит сыграть партию-другую в «русскую рулетку».
– Ты лучше посмотри, – ответил Макс, наклонился вперед, оттолкнулся ногой, сделал пару длинных, накатывающих шагов, раскинул руки и, на глазах у изумленного Чейса, описал широкий изящный круг по автостоянке. Затем победно ткнул вверх кулаком и выкатился на трассу, ведущую в город.
Чейс хотел предупредить о движении на дорогах, о пешеходах – о всех тех опасностях, которыми грозит слишком быстрое взросление, – но воздержался. Просто несколько раз глубоко вдохнул и побежал.
Поднимаясь на пологий холм перед городом, Саймон ощутил аромат булочек с корицей и поджариваемой грудинки, доносившийся из двух ресторанов на Бич-стрит, где кормили рабочих утренних смен компании «Электрик боут».
Движения в такую раннюю пору еще не было, и он побежал посреди Бич-стрит, приветствуя взмахом руки Салли, раскладывавшую овощи у входа на городской рынок, Лестера, сгружавшего ящики с пивом с грузовика у служебной двери своего винного магазина, и Эрла, торговавшего газетами, журналами, сигаретами, жевательной резинкой и дешевыми книжками все с того же прилавка, с какого торговал задолго до рождения Чейса.
Все махали в ответ и находили для него пару слов. Саймон вдруг пожалел, что не попадает в город чаще. Это был родной дом, населенный людьми, и Чейс подумал, не становится ли его страсть к острову нездоровой, превращая в отшельника.
Он миновал площадь Ветеранов и старое здание банка, где по-прежнему было выставлено изодранное знамя, развевавшееся на мысу, когда англичане в злобном капризе обстреляли Уотерборо во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года.
На самом мысу Чейс встретился с Максом, и несколько мгновений они смотрели на восход, а потом повернули назад. Макс двигался перед отцом зигзагами, как тральщик; они бежали по узким боковым улочкам, пока последние не вывели их на Оук-стрит с ее величественными жилищами капитанов, построенными в славные времена китобойного промысла.
Оук-стрит была широкой, прямой, открытой и пустой.
– Я побегу быстрее, – крикнул Макс. – Увидимся в клубе.
– Давай. Только будь...
Но Макс уже убежал, размахивая руками, с опущенной головой и согнутой спиной; резиновые колеса с жужжанием катили по щебенке.
Чейс прибавил ходу вслед за ним – скорее тренировки ради, не рассчитывая всерьез удержать ту же скорость, что у мальчика, – но через два квартала выдохся и перешел на бег в своем обычном темпе.
Макс оторвался на квартал, затем на два, а потом стал просто темным пятном, стремительно удаляющимся по тенистым улицам.
И тут Чейс увидел девочку. Она вышла из дверей дома и повернулась, чтобы закрыть их, пересекла тротуар – глядя не на улицу, а в свою сумку – и шагнула на мостовую.
Он закричал, но крик унесло ветром. Макс, вероятно, так ее и не заметил, потому что катился с опущенной головой, и наверняка не услышал, потому что подшлемник каски плотно закрывал уши.
Чейс увидел, как девочка дернула вдруг головой; сумка выпала у нее из рук, а руки потянулись к лицу.
Макс в этот момент, должно быть, почувствовал ее, каким-то образом ощутил ее присутствие, так как рывком выпрямился и попытался свернуть вправо. Он зацепился одной ногой за другую, или они у него заплелись – во всяком случае, ноги резко остановились, а тело полетело вперед. Описывая рукой круг, он ударил девочку и развернул ее к стоящему рядом автомобилю. Стукнувшись о машину, девочка повалилась на дорогу во взметнувшемся облаке голубой хлопчатобумажной юбки.
Чейс наблюдал, как Макс летел доли секунды в затяжном, медленном движении, а потом упал, как подстреленная птица, ударившись о землю сначала коленями, потом локтями и наконец головой. Кувырнувшись через голову, мальчик застыл в неподвижности.
Чейс набрал спринтерскую скорость. В голове у него крутились проклятия и мольбы, дыхание прерывалось.
Он увидел, как девочка ухватилась за бампер машины и встала, подошла к Максу, опустилась на колени и коснулась его лица. Макс сел, они поглядели друг на друга; Макс что-то сказал, девочка покачала головой.
Потом девочка посмотрела в сторону Чейса, заметила его, вскочила, схватила сумку, последний раз взглянула на Макса и исчезла в аллее меж двух домов.
Когда Саймон добежал до сына, девочки уже не было. Макс стоял на четвереньках. Он протянул руку, и Чейс помог мальчику встать, обнимая его за пояс, чтобы успокоить.
– Ты в порядке?
– Конечно. – Макс с трудом улыбнулся. – Вот зачем нужны щитки.
Он показал на колени, и Чейс увидел, что ткань на щитках разодрана.
– А что с девочкой?
– Все отлично... Просто испугалась.
– Она тебе это сказала?
– Нет... Не говорила. – Макс нахмурился, словно не был уверен в том, что сказала девочка.
– Откуда же ты знаешь, что с ней все в порядке?
– Не знаю... Просто так думаю.
– Макс... – Чейс почувствовал, что начинает злиться, и напрягся, чтобы не распускать язык. – Слушай, ты сбил ребенка. Может быть, она ранена и сама не знает об этом. Может, она как раз сейчас ищет врача.
– Нет, – решительно заявил Макс.
– А почему она убежала?
– Не знаю.
– Что сказала?
– Ничего.
– Что значит «ничего»? Что-то она должна была сказать. «Все о'кей», например, или «Как ты?», или «Почему не смотришь, куда едешь?».
– Нет, – ответил Макс, – она ни слова не сказала. Подошла, я говорю: «Пожалуйста, прости меня. Как ты?», а она только тронула мне лицо и улыбнулась. Но это было, словно она говорила, как будто у меня в голове звучали слова.
– Какие?
– Я не уверен, может, это были не слова, скорее какие-то ощущения... Что-то вроде «Не беспокойся» и «Я рада, что ты не ранен». – Макс умолк. – Потом она увидела тебя и убежала.
– Господи, мы даже не знаем, кто она такая. Я не наметил, из какого дома она вышла. – Чейс посмотрел вдоль аллеи, словно надеясь увидеть девочку, но аллея оставалась пустой. Потом снова повернулся к Максу. – Ну, – сказал он, показывая на коньки, – ты не собираешься снять эти штуки и вернуться в клуб без них?
– Нет, у меня все отлично, пошли. Это все из-за шлема, вот в чем дело. Я ее не слышал.
– Держись тогда ко мне поближе. Я буду твоими глазами и ушами.
– Точно, – ответил Макс. – Я буду кружить рядом с тобой, как будто ты защитник. Чейс улыбнулся:
– Отлично, у нас есть шанс попасть в реанимации в одну палату.
Он побежал дальше.
Когда они добрались до конца улицы, Саймону пришлось выбирать: они могли продолжить путь до клуба, сесть в лодку и вернуться на остров либо еще некоторое время побегать, покружить по боковым улочкам восточной части города.
Пританцовывая, он посмотрел на Макса, вполне довольного, катившегося спиной вперед, представляя, будто удерживает шайбу воображаемой хоккейной клюшкой. Чейс решил, что мальчик действительно невредим, и можно еще потренироваться. Поэтому он свернул с Оук-стрит и побежал по направлению к большому зданию из красного кирпича – некогда городской школе, а теперь многоквартирному дому.
Улица упиралась в невысокую кирпичную стену рядом с красным зданием. Обычно Чейс разворачивался за несколько ярдов до конца тупика, но сейчас он заметил в расстилавшемся впереди заливе стаю кормящихся крачек: солнце освещало их белые перья, а капли воды, когда птицы ныряли, блестели, словно брызги алмазов. Он продолжал двигаться к стене, показывая на крачек Максу, который пролетел рядом и, сделав круг, остановился.
Минуту они смотрели на крачек, потом уже было повернули назад, и тут Чейс увидел что-то в скалах на самой кромке воды. Он остановился.
– Что там? – заинтересовался Макс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Брайан посмотрел вниз и увидел, как тело Бака, все еще кровоточащее, опускается на песок.
Затем нападавший повернулся к Брайану.
У него были глаза – молочно-белые, почти бесцветные.
Существо взвилось с песка подобно ракете. Казалось, оно летит к Брайану.
Все еще работая ногами и подтягиваясь одной рукой, он потянулся за пристегнутым к голени ножом. Пальцы заскребли по резиновому кольцу-застежке, удерживающему нож в ножнах. Оно растянулось, снова сжалось, опять растянулось и соскочило. Брайан выдернул нож из чехла.
Существо продолжало набирать высоту, как дельфин хвостом, двигая ногами, не издавая ни звука, не выпуская пузырьков воздуха. На Брайана нацелились когти – десять когтей, искривленных, как маленькие косы.
Брайан посмотрел вверх – до поверхности оставалось недалеко, он уже видел солнце. Блистающие лучи пронзали зеленую воду.
Потом он глянул вниз: существо находилось под ним. В раскрытом рту лучи света высветили ряды треугольных зубов, засверкавших, как серебряные звезды.
Брайан закричал в шлем:
– Нет!
Но услышать его было некому. Когти вонзились Брайану в щиколотку, раздирая плоть и утаскивая его вниз.
Он поднял нож и не глядя махнул им. Что-то впилось Брайану в запястье, и стальные шипы разрезали ему вены и сухожилия. Нож отлетел в сторону.
Брайан отпустил кабель, чтобы отмахнуться другой рукой, но ее тоже схватили; руки оказались широко разведены, а голова откинута назад.
Он пытался закричать, но едва открыл рот, как что-то, оглушая, ударило в маску.
Потом он ощутил зубы на своем горле.
Последнее, что видел Брайан, – облако его собственной крови, клубящееся в лучах желтого солнца, – оранжевый туман.
* * *
Существо почувствовало, что этот зверь мертв. Оно удерживало его когтями и зубами и опускалось с добычей по спирали в медленном танце смерти.
Оказавшись на дне, существо потащило добычу к тому месту, где на песке лежал тот, второй, перекатываясь в подводном течении туда и обратно. А затем начало питаться.
* * *
Маленькую лодку на поверхности настигла приливная волна. Лодка быстро перемещалась, беспорядочно вертясь и описывая ленивые круги, потому что ее тормозил тяжелый кабель в резиновой изоляции, свисавший с носа.
Ненадолго лодка села на мель, наскочив на подводный риф, но волной от далекого судна ее мягко подняло, перенесло через скалу и подтолкнуло по направлению к берегу.
16
Чейс нацелился носом «Уэйлера» на свободный причал в одном из плавучих доков перед крошечным яхт-клубом на западной окраине городка. Он не состоял членом клуба: не играл в теннис, не гонял под парусом и не носил пастельных тонов брюки с эмблемой-уткой – но знал большинство членов клуба на протяжении десятилетий, со многими из них дружил, и они никогда не отказывали ему в стоянке у крытых причалов клуба.
Вода в этот рассветный час была неподвижна как стекло, словно дневной бриз пока не решил, в каком направлении дуть. Морские птицы еще не вылетели на кормежку, и косяки рыбьей молоди лишь едва рябили поверхность, бесцельно бродя между заякоренных яхт.
Чейс перевел рычаг переключения передач в нейтральное положение, потом повернул ключ зажигания, выключая двигатель; нос лодки бесшумно вошел в док. Макс стоял на баке, готовый оттолкнуться от причала, и Чейс сказал себе: «Не раскрывай рот. Не проси его снова быть осторожным, чтобы пальцы не расплющило между лодкой и причалом: не повторяй ему, чтобы удерживал равновесие и не вывалился за борт». Макс опустился на колени, нагнулся и четко отбился от причала, спрыгнул на настил с носовым фалинем и пришвартовал лодку к кнехту словно профессионал.
Чейс ничего не сказал, когда его сын пришвартовался кормовым фалинем, не поблагодарил Макса и даже не кивнул, отмечая хорошо сделанную работу. Но себя он поздравил, увидев у Макса легкую гордую улыбку, – Саймон понял, что осваивает кое-что не менее трудное, чем наука быть родителем: он учился, когда и как прекращать быть родителем.
Он передал Максу рюкзак и поднялся на причал; они пошли к автостоянке.
В отдалении кричала одинокая чайка, а где-то в городке лаяла собака. Самым громким звуком, который они слышали помимо этих, был шелест покрытой росой травы под ногами.
Затем над верхушками деревьев проплыл размытый звон церковного колокола, отсчитавшего шесть ударов.
– Шесть часов, – произнес Макс, оглядываясь вокруг и словно что-то для себя открывая. – Я никогда еще не вставал раньше шести. Никогда. Во всяком случае, не помню такого.
– В это время суток, – заметил Чейс, – все вокруг новое и чистое. Это – время поверить в удачу.
– Мне нужно было раньше приехать к тебе. – Макс хотел продолжить, заколебался, собрался с духом и спросил: – У тебя трудности с деньгами, да? Можешь даже потерять остров?
– Только не в шесть утра, – улыбнулся Чейс. – В шесть часов утра невозможно беспокоиться о деньгах.
Они вышли к стоянке, и Чейс, опираясь о стену клубного домика, размял икры и бедра, а Макс расстегнул рюкзак и высыпал на тротуар свою амуницию.
В первые дни после приезда Макса Саймон продолжал бегать один, автоматически просыпаясь, как всегда, в пять или в пять тридцать и делая по острову шесть кругов, то есть что-то около двух миль. Он принимал душ, брился, одевался, ел и уже сидел за письменным столом или был занят в лаборатории, когда Макс – в восемь или девять утра – поднимался с постели, хмурый и необщительный до тех пор, пока госпожа Бикслер не насыщала его углеводами и белками.
Вечером накануне Макс без всякого очевидного повода спросил, не может ли он утром присоединиться к отцу.
– Конечно, – ответил Чейс. – А что случилось?
– Я не хочу ничего упустить.
– Что тут упускать? Ты просто бежишь, пыхтишь и отдуваешься.
– А потом отлично себя чувствуешь, да?
– В хорошие дни – да. Получаешь бета-эндорфины и прекрасно себя чувствуешь.
– Тогда я хочу с тобой, – сказал Макс. Чейс не стал отговаривать мальчика; он вдруг понял с невыразимым счастьем, о чем на самом деле говорит Макс: у него есть месяц, чтобы побыть с отцом, и, возможно, не сознавая того, он хочет многое узнать, найти ответы и решить загадки о самом себе. Тридцать дней, чтобы наверстать восемь лет. Как археолог, откапывающий ключи к жизни ушедших народов, Макс решил соскрести многолетние наслоения и выяснить, кто он и откуда такой взялся.
Единственная загвоздка состояла в том, что Макс не хотел именно бегать, а хотел кататься на роликовых коньках, поскольку тренер по хоккею считал это лучшим способом улучшить технику катания – тогда Макс смог бы в будущую зиму попробовать выступать за школьную хоккейную команду. Значит, им нужно было отправляться в город – на острове Оспри не было асфальтированных дорожек и, соответственно, отрезка длиной больше пяти футов для катания на роликах.
Чейс подумал, не нажать ли на Макса, чтобы тот бегал с ним по острову: расходовать бензин на поиски асфальтированной поверхности вместо бега по живой траве и скалам казалось чем-то вроде морального разложения. Но, мысленно сформулировав свое предложение, он почувствовал, что его слова прозвучат не лучше благочестивого нытья.
В результате на восходе они взяли «Уэйлер» и отправились в Уотерборо.
Когда они летели по воде, Чейс ощутил неясное беспокойство. Что-то было нехорошо... Пропало или не на месте... Просто неправильно. Он не понимал – что, но ощущение осталось, зацепилось где-то в мозгу.
Буй. Вот в чем дело. Тот, который они с Длинным выставили накануне, чтобы отметить местонахождение датчика. Они намеревались вернуться и поднять его, но для ремонта компрессора требовалось доставить деталь из Нью-Лондона, и у них до сих пор не было воздуха. Они занялись другими делами – в конце концов, датчик никуда не уйдет.
Но где же буй? Чейс должен был бы заметить его на подходе к мысу Напатри, но не заметил, а теперь они миновали мыс, и оглянувшегося на восток Чейса ослепили лучи восходящего солнца.
Он перестал об этом думать. Буй наверняка остался там, найдется на обратном пути.
* * *
Чейс кончил разминаться и изображал занятость; затягивая двойные узлы на кроссовках и приседая, он смотрел, как Макс надевает свою сложную экипировку: щитки на локтях и на коленях, каску и наконец высокие шнурованные ботинки на желтых резиновых колесиках. Мальчик выглядел как робот из второсортных боевиков.
– Это все безопасно, да? – спросил Чейс.
– Конечно.
– А щитки зачем?
– Ну... Иногда трудновато остановиться.
– Ты, значит, как неуправляемый поезд, – усмехнулся Чейс. – Хорошо, самоубийца, вперед.
– Куда?
– Ты еще не видел городок, – Чейс показал направление. – Сделаем круг: по Бич-стрит до мыса, сюда вернемся по Оук-стрит. Это побольше мили. Если ты еще не свалишься, можем смотаться до шоссе номер один и назад.
– О'кей.
Макс выпрямился, стоя на траве, шатающийся, как новорожденный жеребенок, и доковылял до асфальта. На первом шаге по твердой поверхности нога скользнула, мальчик качнулся, судорожно замахал руками, приседая и изгибаясь, но удержал равновесие. Неуверенно улыбнувшись, Макс признался:
– Малость заржавел.
– И это спорт? – воскликнул Чейс с деланным испугом. – Бог мой, может, после завтрака нам стоит сыграть партию-другую в «русскую рулетку».
– Ты лучше посмотри, – ответил Макс, наклонился вперед, оттолкнулся ногой, сделал пару длинных, накатывающих шагов, раскинул руки и, на глазах у изумленного Чейса, описал широкий изящный круг по автостоянке. Затем победно ткнул вверх кулаком и выкатился на трассу, ведущую в город.
Чейс хотел предупредить о движении на дорогах, о пешеходах – о всех тех опасностях, которыми грозит слишком быстрое взросление, – но воздержался. Просто несколько раз глубоко вдохнул и побежал.
Поднимаясь на пологий холм перед городом, Саймон ощутил аромат булочек с корицей и поджариваемой грудинки, доносившийся из двух ресторанов на Бич-стрит, где кормили рабочих утренних смен компании «Электрик боут».
Движения в такую раннюю пору еще не было, и он побежал посреди Бич-стрит, приветствуя взмахом руки Салли, раскладывавшую овощи у входа на городской рынок, Лестера, сгружавшего ящики с пивом с грузовика у служебной двери своего винного магазина, и Эрла, торговавшего газетами, журналами, сигаретами, жевательной резинкой и дешевыми книжками все с того же прилавка, с какого торговал задолго до рождения Чейса.
Все махали в ответ и находили для него пару слов. Саймон вдруг пожалел, что не попадает в город чаще. Это был родной дом, населенный людьми, и Чейс подумал, не становится ли его страсть к острову нездоровой, превращая в отшельника.
Он миновал площадь Ветеранов и старое здание банка, где по-прежнему было выставлено изодранное знамя, развевавшееся на мысу, когда англичане в злобном капризе обстреляли Уотерборо во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года.
На самом мысу Чейс встретился с Максом, и несколько мгновений они смотрели на восход, а потом повернули назад. Макс двигался перед отцом зигзагами, как тральщик; они бежали по узким боковым улочкам, пока последние не вывели их на Оук-стрит с ее величественными жилищами капитанов, построенными в славные времена китобойного промысла.
Оук-стрит была широкой, прямой, открытой и пустой.
– Я побегу быстрее, – крикнул Макс. – Увидимся в клубе.
– Давай. Только будь...
Но Макс уже убежал, размахивая руками, с опущенной головой и согнутой спиной; резиновые колеса с жужжанием катили по щебенке.
Чейс прибавил ходу вслед за ним – скорее тренировки ради, не рассчитывая всерьез удержать ту же скорость, что у мальчика, – но через два квартала выдохся и перешел на бег в своем обычном темпе.
Макс оторвался на квартал, затем на два, а потом стал просто темным пятном, стремительно удаляющимся по тенистым улицам.
И тут Чейс увидел девочку. Она вышла из дверей дома и повернулась, чтобы закрыть их, пересекла тротуар – глядя не на улицу, а в свою сумку – и шагнула на мостовую.
Он закричал, но крик унесло ветром. Макс, вероятно, так ее и не заметил, потому что катился с опущенной головой, и наверняка не услышал, потому что подшлемник каски плотно закрывал уши.
Чейс увидел, как девочка дернула вдруг головой; сумка выпала у нее из рук, а руки потянулись к лицу.
Макс в этот момент, должно быть, почувствовал ее, каким-то образом ощутил ее присутствие, так как рывком выпрямился и попытался свернуть вправо. Он зацепился одной ногой за другую, или они у него заплелись – во всяком случае, ноги резко остановились, а тело полетело вперед. Описывая рукой круг, он ударил девочку и развернул ее к стоящему рядом автомобилю. Стукнувшись о машину, девочка повалилась на дорогу во взметнувшемся облаке голубой хлопчатобумажной юбки.
Чейс наблюдал, как Макс летел доли секунды в затяжном, медленном движении, а потом упал, как подстреленная птица, ударившись о землю сначала коленями, потом локтями и наконец головой. Кувырнувшись через голову, мальчик застыл в неподвижности.
Чейс набрал спринтерскую скорость. В голове у него крутились проклятия и мольбы, дыхание прерывалось.
Он увидел, как девочка ухватилась за бампер машины и встала, подошла к Максу, опустилась на колени и коснулась его лица. Макс сел, они поглядели друг на друга; Макс что-то сказал, девочка покачала головой.
Потом девочка посмотрела в сторону Чейса, заметила его, вскочила, схватила сумку, последний раз взглянула на Макса и исчезла в аллее меж двух домов.
Когда Саймон добежал до сына, девочки уже не было. Макс стоял на четвереньках. Он протянул руку, и Чейс помог мальчику встать, обнимая его за пояс, чтобы успокоить.
– Ты в порядке?
– Конечно. – Макс с трудом улыбнулся. – Вот зачем нужны щитки.
Он показал на колени, и Чейс увидел, что ткань на щитках разодрана.
– А что с девочкой?
– Все отлично... Просто испугалась.
– Она тебе это сказала?
– Нет... Не говорила. – Макс нахмурился, словно не был уверен в том, что сказала девочка.
– Откуда же ты знаешь, что с ней все в порядке?
– Не знаю... Просто так думаю.
– Макс... – Чейс почувствовал, что начинает злиться, и напрягся, чтобы не распускать язык. – Слушай, ты сбил ребенка. Может быть, она ранена и сама не знает об этом. Может, она как раз сейчас ищет врача.
– Нет, – решительно заявил Макс.
– А почему она убежала?
– Не знаю.
– Что сказала?
– Ничего.
– Что значит «ничего»? Что-то она должна была сказать. «Все о'кей», например, или «Как ты?», или «Почему не смотришь, куда едешь?».
– Нет, – ответил Макс, – она ни слова не сказала. Подошла, я говорю: «Пожалуйста, прости меня. Как ты?», а она только тронула мне лицо и улыбнулась. Но это было, словно она говорила, как будто у меня в голове звучали слова.
– Какие?
– Я не уверен, может, это были не слова, скорее какие-то ощущения... Что-то вроде «Не беспокойся» и «Я рада, что ты не ранен». – Макс умолк. – Потом она увидела тебя и убежала.
– Господи, мы даже не знаем, кто она такая. Я не наметил, из какого дома она вышла. – Чейс посмотрел вдоль аллеи, словно надеясь увидеть девочку, но аллея оставалась пустой. Потом снова повернулся к Максу. – Ну, – сказал он, показывая на коньки, – ты не собираешься снять эти штуки и вернуться в клуб без них?
– Нет, у меня все отлично, пошли. Это все из-за шлема, вот в чем дело. Я ее не слышал.
– Держись тогда ко мне поближе. Я буду твоими глазами и ушами.
– Точно, – ответил Макс. – Я буду кружить рядом с тобой, как будто ты защитник. Чейс улыбнулся:
– Отлично, у нас есть шанс попасть в реанимации в одну палату.
Он побежал дальше.
Когда они добрались до конца улицы, Саймону пришлось выбирать: они могли продолжить путь до клуба, сесть в лодку и вернуться на остров либо еще некоторое время побегать, покружить по боковым улочкам восточной части города.
Пританцовывая, он посмотрел на Макса, вполне довольного, катившегося спиной вперед, представляя, будто удерживает шайбу воображаемой хоккейной клюшкой. Чейс решил, что мальчик действительно невредим, и можно еще потренироваться. Поэтому он свернул с Оук-стрит и побежал по направлению к большому зданию из красного кирпича – некогда городской школе, а теперь многоквартирному дому.
Улица упиралась в невысокую кирпичную стену рядом с красным зданием. Обычно Чейс разворачивался за несколько ярдов до конца тупика, но сейчас он заметил в расстилавшемся впереди заливе стаю кормящихся крачек: солнце освещало их белые перья, а капли воды, когда птицы ныряли, блестели, словно брызги алмазов. Он продолжал двигаться к стене, показывая на крачек Максу, который пролетел рядом и, сделав круг, остановился.
Минуту они смотрели на крачек, потом уже было повернули назад, и тут Чейс увидел что-то в скалах на самой кромке воды. Он остановился.
– Что там? – заинтересовался Макс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27