Мрачный огонек в его глазах потух, но они не были похожи на глаза мертвого человека. Бреннеру показалось, что эти глаза хотят ему что-то сказать, успокоить его. Йоханнес обрел наконец покой. Где бы ни находилась сейчас его душа, она чувствовала облегчение после ада, пережитого Йоханнесом здесь.
— Но почему? — еле слышно прошептал Бреннер, хотя ему хотелось кричать от отчаяния. Он хотел найти объяснение всем этим бессмысленным смертям.
Внезапно он услышал ответ на свой вопрос.
— Потому что это было необходимо. Для них самих и для всего человечества.
Голос доносился сверху, и еще прежде, чем он поднял голову, чтобы взглянуть на лестницу, Бреннер догадался, кого сейчас увидит. Это было точное повторение сцены, пережитой им четыре дня назад. Девушка стояла в той же позе, в какой она стояла в тот момент, когда он рухнул вниз с лестницы и потерял сознание. В этой точке пространства время как будто остановилось на четыре дня, а теперь снова пошло вперед.
Бреннер ничего не сказал. Он неподвижно сидел у подножия лестницы, положив себе на колени голову Йоханнеса и закрыв правой рукой глаза, как будто хотел защититься от этой страшной картины — от явления ангела, ставшего вдруг чертом, пришедшим за ним, Бреннером. Бреннер не боялся смерти. Он хотел только, чтобы все это быстрее кончилось.
Астрид спустилась к нему в подвал и остановилась в двух шагах от Бреннера. Она долго и печально глядела на труп Салида, а затем отвернулась от него. Во взгляде девушки было что-то пугающее, и Бреннер не мог долго выдержать его без содрогания.
— Зачем весь этот жестокий спектакль? — снова спросил он. — Неужели кому-то доставляет удовольствие мучить нас? Почему вы просто не убили нас сразу же, на месте?
Голос Бреннера сорвался на крик.
— Потому что все должно было случиться так, как это было предопределено, — ответила Астрид, а затем показала на Салида и Йоханнеса. — Они должны были привести тебя сюда и оберегать в дороге.
“В таком случае, он не справился со своей миссией”, — подумал Бреннер, но тут понял, что Астрид показывала вовсе не на Салида, а на обожженного незнакомца.
— Я ждала тебя, — сказала Астрид. — Ты добирался сюда слишком долго, но должно быть, так было нужно.
Астрид махнула куда-то в темноту — туда, где терялся темный сводчатый коридор. Бреннеру показалось, что там в темноте происходит какое-то движение, но, возможно, зрение просто обманывало его.
— Пойдем, — сказала Астрид. — ОН ждет тебя.
Бреннер осторожно положил голову Йоханнеса на пол, закрыл ему глаза и подошел к девушке. Астрид повернулась и пошла впереди него по коридору.
Идти им пришлось недолго. Красноватый свет, который Бреннер видел, еще стоя у двери, ведущей в подвал, исходил от сильно коптящих факелов, горевших вдоль стен сводчатого коридора. Коридор привел их к массивной двери, которая была не выше полутора метров и запиралась на тяжелый дубовый засов. Засов был единственным запором на этой двери, здесь не было ни современных замков, ни задвижек для подстраховки засова, но именно простота конструкции последнего вселяла уверенность в его надежности, все эти высококачественные хитрые современные замки можно очень быстро взломать, обладая определенной ловкостью рук, а простой дубовый запор, казалось, сделан на века. На уровне груди в двери было проделано квадратное оконце, зарешеченное ржавыми железными прутьями. Это была дверь, ведущая в тюремную камеру.
Астрид открыла ее и, нагнувшись, вошла в камеру, махнув рукой Бреннеру, чтобы тот следовал за ней. У Бреннера сильно забилось сердце, и он поспешно переступил порог, слишком рано выпрямившись и больно ударившись головой о каменную притолоку. Бреннер поморщился — не в меру часто ему в последнее время доводилось испытывать боль. Он не стал менее чувствителен к ней, несмотря на то, что ему, как оказалось, выпало играть одну из главных ролей на поле последней битвы между Добром и Злом.
Бреннер внимательно огляделся вокруг. Это действительно была тюремная камера очень маленьких размеров — пять шагов в каждую сторону. Потолок был таким низким, что Бреннер едва мог стоять здесь, выпрямившись во весь рост, хотя он вовсе не был великаном. Эта камера, как, впрочем, и коридор, ведущий к ней, была вырублена в скале. В камере находились тоже вырубленные из скальной породы двухметровое ложе и рядом с ним алтарный камень, служивший, по-видимому, столом. Стены черны от копоти, слой которой достигал двух сантиметров, в камере стояла страшная духота и спертый запах дыма, воска, пищи и пота того, кто томился здесь две тысячи лет.
Обитателя этой тюремной камеры нигде не было видно, но в дальней стене имелся еще один невысокий дверной проем. Астрид показала на него и снова махнула Бреннеру рукой, приказывая следовать туда. Интуитивно Бреннер понял, что должен отправиться один. Возможно, миссия Астрид заключалась только в том, чтобы привести его сюда.
Бреннер вошел в смежное помещение. На сей раз он сделал это осторожно. Его сердце гулко стучало в груди, а руки покрылись холодным потом. Бреннер дрожал всем телом от страшного, пронизывающего до костей холода. ОН был здесь. Совсем рядом. Бреннер ощущал его присутствие, хотя и не видел никого до тех пор, пока не выпрямился и не обернулся. Бреннер ощущал на себе пылающий взгляд, который притягивал его, словно мотылька пламя и, казалось, мог испепелить на месте. Бреннер опустил веки, собираясь с силами. Ему понадобилось все его мужество для того, чтобы снова открыть глаза и вглядеться в НЕГО.
Они все жестоко ошибались — и Салид, и Йоханнес, и обожженный незнакомец, и сам Бреннер. Они зря боялись Князя Тьмы. Это был вовсе не он, не Враг рода человеческого.
Вместо сатаны, вместо черта с хвостом, копытами, рогами и огненным дыханием перед Бреннером стоял стройный молодой человек. Он был немного выше Бреннера, а его одежда доходила до лодыжек. За последние две тысячи лет она вышла из моды. Его грудь была перепоясана золотым поясом. Раны на его руках и ногах давно зарубцевались и превратились в тонкие красноватые шрамы, которые были намного меньше, чем ожидал Бреннер.
Больше всего Бреннера поразила его молодость. Человек, стоявший напротив него, был не старше тридцати лет, и это впечатление не могли изменить ни седая борода, ни длинные белоснежные волосы, достигавшие плеч и отросшие за время заключения. Но его лицо оставалось лицом тридцатилетнего человека, человека, который тщетно старался выглядеть старше. Правда, его глаза производили совсем другое впечатление. Они не были молодыми, но они не были и старыми. Эти глаза жили вне времени. Это были глаза существа, для которого миллионы лет длились словно один день, а секунда казалась вечностью. Кем бы ни было это существо, явившееся перед Бреннером в образе молодого человека со шрамами на руках и ногах и крохотными красными царапинами, испещрявшими лоб, оно было величественнее человека и обладало всемогуществом. Его гнев, как и его милость, были безграничными.
Человек в белом одеянии поднял руку и указал ею на Бреннера.
И в тот же момент Бреннер прозрел. Он познал наконец Истину.
* * *
— Я этого никогда не делал. Я пришел к вам как друг, а не как судья.
— Ты лжешь, — заявил Иуда. — Ты послан сюда для того, чтобы судить нас и выносить нам приговоры. Но я не допущу этого. Я раскусил тебя. Ты можешь дурачить кого угодно, но тебе не удастся меня обмануть. Я знаю, почему ты здесь. И я знаю, кто ты такой на самом деле.
— И поэтому ты хочешь меня убить, — сказал он.
Иуда показал ему свою ладонь, которую прятал в складках одеяния. Она была пуста.
— О, как бы я хотел это сделать, — прошептал он. — Если бы только я имел достаточно сил для этого! Но я не могу убить тебя.
За его спиной появились тени, они приближались, их было много… У людей, подходивших к нему, не было факелов, и поэтому в темноте мелькали лишь их размытые силуэты. Однако он прекрасно знал всех своих учеников и узнавал их даже в темноте. Он попытался выпрямиться, но веревки, которыми он был связан, мешали ему сделать это. Он мог только повернуть голову в сторону приближавшихся фигур, возникших за спиной Иуды из темноты.
— Значит, и вы тоже хотите этого? — промолвил он. — И ты, Симон? И ты, Иоанн? Вы все против меня? Вы тоже ненавидите меня?
— Никто из нас не испытывает к тебе ненависти, Господи, — рыбак вышел из тени, и на его лицо упал свет горящего факела, который Иуда держал в своих руках. Но Симон, казалось, не чувствовал опаляющего жара пламени. — Мы все любим тебя, Господи. Больше, чем ты можешь себе это представить. Даже он любит тебя, — рыбак положил ладонь на плечо Иуды и улыбнулся, но Иуда отступил на шаг в сторону, и рука Симона соскользнула вниз.
— Не сердись на него. Он просто не в себе и ищет виновного в тех поступках, которые сам совершил. Он бы не сделал тебе ничего дурного. Никто из нас не причинил бы тебе вреда. Мы все с радостью отдали бы свои жизни за тебя.
— В таком случае освободите меня, — потребовал связанный.
Симон потупил взор, по его лицу побежали слезы, но, когда он заговорил, его голос был тверд:
— Мы не можем этого сделать, Господи. Они бы убили тебя, если бы знали, что ты еще жив.
— Никто не может убить меня, — ответил он. — Меня может убить только тот, кто послал меня сюда. Неужели вы действительно думаете, что можете сопротивляться ЕГО воле?
Симон, которого он называл Камнем, ничего не сказал, но его ответ был написан на лице. Симон не верил этому. Он знал, что люди не смогут убить Господа, но, несмотря на это, они попытались убить его.
— Зачем вы все это делаете? — спросил Учитель. — Неужели вы так и не поняли того, чему я вас учил? Неужели все было напрасно?
— Нет! — почти крикнул Симон, и на его лице отразилась невыносимая мука. — Ты учил нас не напрасно, Господи. С твоей стороны все было правильно, даже слишком правильно. Дело не в тебе, а в нас. Это мы совершаем неправильные поступки, это мы виноваты во всем, Господи. Только мы. Иуда прав. Мы слишком слабы. У нас слишком много недостатков и пороков, Зло легко заманивает нас в свои ловушки. А ты, Господи, слишком требователен к нам. Наш мир еще не готов к твоей справедливости.
— Это не моя справедливость, — напомнил он. — Я тоже всего лишь орудие.
— Но мы еще не готовы, — возразил Симон, стоя на своем. — Они попытались убить тебя, потому что испугались тебя. Потому что почувствовали, что ты несешь им гибель. Мир еще не готов, он не созрел для твоего учения. Мы должны защитить мир от тебя. И тебя от мира.
— И на что же вы решились? — спросил он.
Симон долго медлил с ответом. Он не смел взглянуть в глаза Учителю. Рядом с Симоном стоял только Иуда Искариот, а все остальные ученики находились поодаль, оставаясь в тени, вдали от крута света, отбрасываемого факелом.
— Они считают, что ты мертв, и мы хотим сохранить истину втайне, — сказал наконец Симон — Ты останешься здесь или в каком-нибудь другом, более надежном месте, которое мы найдем для тебя.
— Ты имеешь в виду тюрьму.
— Я не хотел бы, чтобы ты называл это подобным словом, — прошептал Симон. — Но возможно, ты прав. Да. Ты прав. Это тюрьма. Но мы должны запереть тебя в ней, пойми нас! Мы еще не готовы встать перед твоим судом! Мы… мы только дети, которым требуется время для того, чтобы многому научиться! Умоляю тебя, Господи, дай нам это время! Наш народ, может быть, еще не совершенен, но… но он заслуживает отсрочки твоего суда.
Человечеству уже была дарована эта отсрочка, и этой отсрочкой стал он сам, Учитель, последний шанс этого мира на спасение.
Симон думал, что хорошо знает своего Учителя, и по-своему был прав, но несмотря на это, он бы очень удивился, если бы узнал, как велики долготерпение и снисходительность того, кто послал Учителя на землю.
Учитель не проронил ни слова, но он знал, что Симон прочитал правду по его глазам. Симон в этом смысле сильно отличался от всех остальных учеников: Учителю никогда не удавалось скрыть от него правду.
— Ты не оставляешь нам никакого выбора, — печально сказал Симон. — Я молюсь о том, чтобы мы смогли жить с этой виной. Во всяком случае, мы постараемся это сделать. Мы сделаем это ради наших детей и ради тысячи тысяч других людей, живущих на земле.
— Так что же вы хотите сделать? — спросил он. — Убить меня? — учитель усмехнулся. — Даже если бы вы сумели это сделать, моя смерть ничего бы не изменила. Вместо меня в мир явился бы другой посланец. По сравнению с тем, кто меня послал сюда, я так же беспомощен, как и вы. Я всего лишь орудие.
— Точно так же, как и все мы, — пробормотал Симон. Он сделал над собой усилие, расправил плечи и продолжал более громким уверенным голосом:
— Мы продолжим твое дело, Господи. Мы пойдем в мир, чтобы распространять твое учение. Мы будем стараться направить людей на путь истинный, который ты нам указал. Обещаю тебе, что каждый из нас посвятит этому всю свою жизнь без остатка. Мы будем черпать свои силы в твоей смерти, и она послужит фундаментом нашего вероучения. Мы доведем до конца то, что ты начал. Но мы не можем выпустить тебя в мир, потому что мир еще не готов Ему требуется время, много времени, больше, чем ты можешь ему дать.
— Я всего лишь исполняю волю пославшего меня, — печально повторил он. — Неужели вы всерьез думаете, что сможете связать меня и держать в заточении, применив силу?
— Да, — твердым голосом ответил Симон. — Ты многому научил нас, Господи, мы были прилежными учениками. У нас достаточно сил для того, чтобы сделать это.
Неужели эти дурни всерьез думали, что смогут обратить против него его же собственное могущество? На мгновение в душе Учителя вспыхнул гнев, чувство, которое было ему совершенно не свойственно до тех пор, пока он не явился в этот мир и не узнал людей Это были слабые и одновременно странным образом очень сильные создания, которых он должен был судить последним окончательным судом. Учитель мог бы сейчас встать, легко разорвав опутывавшие его веревки, и показать, на чьей стороне действительно были сила и власть и кому эти люди бросили свой вызов.
Но он не стал этого делать. Его гнев прошел, но он не ощущал теперь и прежней печали. Внезапно он понял Симона и других своих учеников, а вместе с пониманием он ощущал незнакомое прежде чувство, которое заставило его оцепенеть. Он испытывал восхищение! Восхищение мужеством этих людей, ведь они осмелились действовать вопреки его воле, воле Бога. Возможно, он действительно был Богом, за которого они его принимали, а возможно и нет. Но он обладал всемогуществом, сравнимым только со всемогуществом Бога. Он мог создавать миры и разрушать их мановением своей руки или силой мысли.
Но все-таки эти удивительные ничтожные создания осмелились возражать ему, противиться его воле. Более того, они осмелились бросить вызов судьбе и даже тому, кто послал его сюда, и лишь потому, что считали, будто их народ должен получить шанс на спасение, так как он заслужил это Эти люди не умоляли его о даровании такого шанса, они предъявляли ему жесткие требования. Так, может быть, человечество действительно заслужило, проявив подобную отвагу, этот шанс, самый последний шанс на спасение?
Он не стал разрывать сковывавшие его узы, решив действительно дать человечеству последнюю отсрочку.
Но это была всего лишь отсрочка.
* * *
Небо над лесом было все таким же черным, когда Бреннер покидал территорию монастыря, и мысль об этом стала, пожалуй, его первой сознательной мыслью с тех пор, как он вышел из стен тюремной камеры День Страшного Суда был вовсе не днем, а ночью. Утром, в которое не наступил рассвет над миром. Этот мир был совершенно не похож на тот, какой Бреннер знал прежде.
Итак, конец света — это вовсе не исчезновение мира, а его радикальное изменение, такое, которое человек себе и представить не может.
Бреннер последним покинул руины монастыря. Трое других уже ждали его на опушке леса. И хотя время не имело больше никакого значения — скорее всего, оно вообще больше не существовало, — Бреннер все же осознавал, что заставил своих спутников довольно долго ждать. В тюремной камере он снова погрузился в видения, что нередко случалось с ним в последнее время. Он не просто переживал все события, он как будто припоминал их — мгновенно, во всей полноте и последовательности. Когда же он снова вернулся к реальности, то понял, что находится совершенно один в пустом подвале. Огромность того, что он только что узнал, заслоняла собой все другие чувства и мысли. Бреннера не мучали больше сомнения, он уже не задавался вопросом “почему” и “зачем”. Не было никакого “почему”. Не существовало причины того, что выбор пал именно на него. Он был избран потому, что был избран, и эта причина казалась ему теперь самодостаточной.
На улице становилось все холоднее и холоднее. Ледяной ветер приветствовал Бреннера своим воем, когда он вышел из-под арки ворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53