Он визжал, орал, вопил, ревел, бешено размахивая руками в воздухе, расцарапывая себе лицо и стараясь раздавить крохотных насекомых, ползающих по его телу. Его охватило чувство отвращения.
Бреннер пришел в себя лишь после того, как чья-то рука ударила его по лицу. Он прекратил свою истерику. Из его носа пошла кровь, и на минуту Бреннер почувствовал головокружение. Салид ударил так сильно, что он наверняка потерял бы сознание, если бы его нервы в этот момент не были бы напряжены до предела. Лицо палестинца расплылось перед его глазами и казалось асимметричным. Салид провел ладонью по своему лицу, и Бреннер увидел, как с его пальцев на пол начало стекать что-то темное и тягучее.
— Бреннер, вы меня слышите?
Дело было не в глазах Бреннера, а в лице Салида: оно двигалось, ходило ходуном. На нем кишели пауки, жуки, кузнечики и тараканы, — мириады крохотных насекомых с жесткими цепкими лапками, которые…
В этот момент Салид залепил ему вторую пощечину. Она хоть и не была сильнее первой, однако окончательно привела Бреннера в себя.
— Все в порядке? — спросил Салид, бросая на Бреннера крайне озабоченный взгляд. Бреннер напрасно искал в этом взгляде страх и безысходность. Неужели Салид не понимал, что здесь происходит? Неужели он этого не видел?!
— Что… что это? — пролепетал Бреннер. — Что это, Салид? Что…
В последний момент Бреннер понял, что у него снова начинается истерика, и сумел взять себя в руки. Его дыхание так участилось, что снова закружилась голова.
— Я не знаю, — сказал Салид. — Но это не имеет никакого значения. Возможно, у нас есть шанс на спасение. Пойдемте!
Салид не стал ждать реакции Бреннера на свои слова, он просто схватил его за руку и потащил за собой к выходу. На полпути он нагнулся, заставил Йоханнеса встать с пола и что-то сказал ему, но молодой патер все еще находился в прострации. Его взгляд ничего не выражал и казался потухшим. “Возможно, его Бог проявил к нему милосердие, — подумал Бреннер, — и отключил его сознание, чтобы патер не видел больше всех тех ужасов, которые творятся вокруг”.
Они приблизились к выходу. Салид отпустил Бреннера и Йоханнеса и велел им остановиться.
— Как вы, еще держитесь? — спросил он.
Бреннер кивнул, хотя не был уверен в том, что сохранил самообладание. Он пытался уговорить себя, пытался преодолеть свой невыразимый ужас, но не мог до конца справиться с ним. В настоящий момент его охватило своего рода оцепенение, за которым могла последовать любая реакция.
Должно быть, Салид все это прочитал по лицу Бреннера, потому что внезапно его взгляд стал более озабоченным. Однако палестинец ничего не сказал и, пригнувшись, направился к двери. Огонь почти потух, но время от времени еще вспыхивали язычки пламени. Бреннер наблюдал за тем, как бесстрашно действует Салид. Он видел, что огонь лижет ноги палестинца, но тот, все так же пригнувшись, все же достиг двери. Бреннер не мог разглядеть то, что палестинец увидел на улице, но его реакция была достаточно красноречивой. Салид остолбенел и стоял несколько секунд совершенно открыто, не прячась от возможных пуль. Он представлял собой отличную мишень, однако выстрела не последовало.
Именно в этот момент Бреннер обратил внимание на необычную тишину.
Жуткие шорохи и похрустывания, источник которых Бреннер теперь знал, все еще наполняли дом. Мало того, они стали громче и звучали более угрожающе. Дом вздрагивал и шатался, что свидетельствовало о том, что он вот-вот рухнет. Но Бреннера удивило другое: умолкли звуки стрельбы. Никто больше не стрелял по дому. Не слышны были крики, команды, рев сирен и другой шум, производимый подразделением. Вокруг дома царила жуткая тишина.
Бреннер с бешено бьющимся сердцем направился к двери. Он ощущал жар от языков огня, опалявших его, но эта боль от ожогов казалась ему какой-то нереальной. Физическая боль была частью мира, которому он, похоже, больше не принадлежал. И хотя на его глазах выступили слезы, он не пошел быстрее, а, напротив, замедлил шаг, обходя дыру в полу на том месте, где провалился ворвавшийся в дом человек. Бреннер невольно бросил взгляд в глубину подвала. Упавшего туда человека не было видно. В подвале кишела коричнево-черная масса. Бреннер быстро отошел от края ямы.
Подойдя к Салиду, Бреннер собрал в кулак все свое мужество и встал рядом с ним на открытом месте. Ему было безразлично, убьют его сейчас или нет. Возможно, в глубине души он даже жаждал смерти.
Но никто не стал в него стрелять. Глаза Бреннера широко раскрылись от ужаса. Это было невероятно! Еще секунду назад Бреннер думал, что не способен уже ничему удивляться и испытывать ужас, но теперь он понял, что ошибался. Ужасу не было предела.
— О Боже! — прошептал он. — Что это?
* * *
Машина, взвизгнув тормозами, остановилась, врезавшись передним бампером в дверцу полицейского автомобиля, перегораживавшего проезжую часть улицы, и оставила в ней заметную вмятину. Удар был не слишком сильным, но несмотря на это, Кеннели бросило на лобовое стекло, так что его удержали только ремни безопасности. Он больно прикусил язык и почувствовал во рту привкус крови. Переднее стекло со звоном разбилось.
Кеннели распахнул дверцу машины и выпрыгнул из нее, бранясь и тряся левой рукой. Он ощущал страшную боль в запястье, как будто там был перелом. Но это сейчас, похоже, не имело никакого значения. Сам он только что пережил настоящий кошмар. Все его люди погибли, а сам он так и не понял, что произошло.
— Остановитесь!
В глаза ему ударил яркий свет, и он услышал шум: крики, вой сирены, топот чьих-то ног. Где-то в отдалении, но все же очень отчетливо, гремел громкоговоритель по-немецки. Кеннели не мог разобрать слов. Вдалеке слышались многочисленные сирены Кеннели шатаясь сделал еще один шаг в сторону, а затем остановился. Когда же окрик прозвучал в третий раз, ему пришло в голову, что он должен поднять руки.
Возможно, именно это спасло ему жизнь. Ослепительный свет все еще бил в глаза, и они слезились Однако, несмотря на это, Кеннели смутно видел, что он окружен дюжиной немецких полицейских, держащих свое оружие наготове. Многие из них сильно нервничали, и потому могли спустить курок при каждом его неосторожном движении. Кеннели вознес к небу молитву о том, чтобы эти люди оказались столь же дисциплинированными, как те, которыми командовал он и Смит. Командовали еще так недавно…
Очень осторожно Кеннели опустил руки и сделал еще один шаг вперед. Прожектор чутко следовал за каждым его движением, но теперь свет не был направлен прямо в лицо Кеннели. Он медленно поднял руку и осторожно вытер тыльной стороной ладони слезы, выступившие на глазах.
К Кеннели приблизился человек в сером плаще, он лихорадочно размахивал руками. Причем его жесты относились как к полицейским, так и к самому Кеннели. Кеннели не мог еще разглядеть лицо этого человека, но уже инстинктивно чувствовал овладевшее им возбуждение. Кеннели умел говорить с людьми в подобной ситуации. Он решительно подошел к человеку в сером плаще:
— Кто вы такой, черт возьми? Что все это означает? Мы…
Он просчитался. Его наглый тон не произвел на незнакомца никакого впечатления. Человек в плаще одним-единственным движением руки заставил замолчать Кеннели.
— Я являюсь заместителем бургомистра этого города, — чеканя каждое слово, заявил он, — точнее сказать, того, что осталось от этого города. Моя фамилия — Деслер. А кто вы такой? Второй ваш вопрос я переадресую вам: что все это означает? Где Хайдманн и его люди?
— Они мертвы, — ответил Кеннели и, помолчав, добавил: — Во всяком случае, я так думаю. Точно так же, как и агент Смит и большинство моих людей.
Лицо Деслера сильно побледнело.
— Мертвы?
Кеннели пожал плечами:
— Я так полагаю. Было бы удивительно, если бы они выжили при этом. Я радуюсь, что мне удалось унести ноги.
— При этом? — Деслер бросил взгляд на Кеннели. — Что значит “при этом”?
В его глазах появилось выражение недоверия, и Кеннели внутренне насторожился. Ему не следовало недооценивать этого человека. Лед, по которому шел Кеннели, был и без того тонок. Он не должен был допустить ошибки.
Но даже если бы он и хотел, он не смог ответить на вопрос Деслера, потому что сам не знал, что в действительности произошло. Из того проклятого дома внезапно что-то хлынуло наружу, это не были проделки Салида. В голове Кеннели путались мысли и образы, он не мог сложить их в четкую и ясную картину. Хлынувшая из дверей дома масса была темной и зернистой, она с невероятной скоростью преследовала людей и накрывала их с головой, а потом… Кеннели по существу больше ничего не помнил. Все происходило как во сне. Кто-то схватил его и втащил в машину, которая тут же сорвалась с места. Вот и все, что он помнил. Или то, о чем он разрешал себе помнить.
— Не имею ни малейшего понятия, что там произошло, — сказал он. — Я считаю, что ваши люди наделали много глупостей.
— Наши? — Деслер прищурил глаза и взглянул в темноту за спиной Кеннели. Он сильно нервничал, однако в его поведении не чувствовалось неуверенности или беспомощности. — Что это значит? “Наши люди”?
— Это вы передали мне информацию о том, что Салид вместе с двумя заложниками засел в номере гостиницы, — ответил Кеннели, стараясь придать своему голосу агрессивный тон. — Причем вы сообщили мне, что он не вооружен или, по крайней мере, не вооружен серьезно, — Кеннели горько засмеялся. — Я не знаю, что у него было, но, по-моему, он вооружился хорошим армейским автоматом. Больше десятка моих людей погибли, и боюсь, что при этом были убиты многие ваши полицейские.
— Но это… это… — в конце концов Кеннели удалось вывести самоуверенного господина из себя. Теперь он явно находился в замешательстве. Однако долго ли продлится такое его состояние? — Это невозможно! У нас были очень надежные источники информации. Десяток полицейских видели его.
— Я не знаю, что они видели, — резко бросил Кеннели. — Я знаю только то, что натворил этот парень, — Кеннели намеренно сделал паузу, а затем заговорил более примирительным, но все таким же озабоченным тоном: — Послушайте, мистер Деслер, я не хочу обижать вас и ваших людей, но в данном случае мы имеем дело с таким дерьмом, какое вы себе и представить не можете. Этот парень — не простой преступник. Он — вовсе не обыкновенный убийца. У него на совести — если, конечно, она у него есть — десятки человеческих жизней. Он действует всегда непредсказуемо. Черт возьми, я бы не удивился, если бы узнал, что где-нибудь в левом ботинке этого парня спрятано тактическое атомное оружие.
В глазах Деслера появилось выражение ужаса, но именно к этому и стремился Кеннели. Хотя, с другой стороны, он ничего не преувеличивал.
— Я должен позвонить, — продолжал он. — Где я могу…
С этими словами Кеннели полез в карман, намереваясь достать свой радиотелефон. Но он не успел этого сделать. Трое полицейских заклацали своим оружием и наставили на него дула автоматов. Деслер жестом успокоил их.
— Вы не сможете позвонить, — решительно сказал он.
Кеннели возмутился:
— Что это значит?
— Это значит, что вы арестованы, господин Кеннели. Вы не сможете связаться теперь ни с кем по телефону или предпринять какой-нибудь другой шаг. С этого момента мы берем всю операцию на себя. Честно говоря, мы должны были сделать это с самого начала.
— Вы просто не знаете, за что беретесь, — сказал Кеннели. — Этот парень…
— Довольно! — Кеннели понял по голосу Деслера, что ему действительно лучше замолчать. Этот человек с внешностью провинциального бургомистра обладал завидным мужеством. — Я не намерен больше бездействовать и сложа руки наблюдать со стороны, как вы играете здесь в войну. Где сейчас ваш проклятый вертолет?
Кеннели пожал плечами.
— Понятия не имею, — сказал он. И это было правдой. После того как он убежал с места событий, он потерял всякую связь с вертолетом. Кеннели, сильно нервничая, повернулся на месте и несколько секунд сосредоточенно вглядывался в темноту, а затем снова обернулся лицом к Деслеру.
— Послушайте, господин бургомистр, — сказал Кеннели, взвешивая каждое слово. — Можете арестовывать меня и моих людей — мне это безразлично. Более того, в таком случае я буду уверен, что по крайней мере доживу до утра. Но прошу вас, будьте разумны: отдайте вашим людям приказ стрелять на поражение.
— В Салида?
Кеннели энергично покачал головой:
— Не только в Салида. Необходимо вести огонь по всему, что движется. Я не знаю, что там происходит, но в одном уверен: в этом доме таится неведомая опасность. Все, что из него исходит, враждебно нам, враждебно каждому человеку.
Деслер засмеялся, но его смех прозвучал фальшиво.
— Вы с ума сошли, — сказал он. — Правильно говорят об американцах: вы смотрите слишком много второсортных фильмов.
— Я бы очень хотел, чтобы вы оказались правы, — ответил Кеннели, горько улыбнувшись, сделал шаг по направлению к Деслеру и протянул ему свои руки. — Прошу вас, арестовывайте меня!
Деслер взглянул на его запястья с таким видом, как будто не знал, что ему теперь предпринять. Кеннели на это и расчитывал. Однако Деслер в конце концов отступил в сторону и махнул рукой одному из полицейских.
— Задержите этого человека. И других тоже.
Полицейский подошел к Кеннели, доставая на ходу наручники. Мысли путались в голове агента. Сначала он хотел силой вырваться из кольца окружения и бежать, но сразу же отогнал эту мысль. Он понимал, что окружен людьми, чей жизненный опыт исчерпывался преследованием мелких мошенников в маленьком провинциальном городке, но тем опаснее они были. Кеннели вряд ли сможет выполнить свое задание, если один из этих слишком старательных и слишком нервничающих полицейских выстрелит ему в голову.
Наручники с лязгом защелкнулись на его запястьях. Этого звука Кеннели хватило для того, чтобы понять механизм их устройства, который он запросто сможет открыть без ключа. Пока один из полицейских вел Кеннели по улице, вцепившись в его предплечье, агент впервые по-настоящему внимательно огляделся вокруг. То, что он увидел, вселило в него надежду. Ему предстояло справиться всего лишь с дюжиной полицейских и кучкой людей в штатском, которых было раза в три больше и число которых постоянно росло. Эти люди стояли за ограждением — тремя полицейскими машинами, поставленными поперек улицы — и с любопытством наблюдали за всем происходящим. Неподалеку стояла пожарная машина с включенной мигалкой и машина скорой помощи. Если Кеннели повезет, он сможет легко бежать отсюда, ему понадобится для этого всего лишь десять секунд.
— Прежде чем вы решитесь на какой-нибудь необдуманный поступок, — прозвучал голос Дес-лера у него за спиной, — должен вас предупредить: мои люди получили приказ стрелять. В том числе и в вас.
Кеннели на ходу оглянулся Деслер шел за ним следом и выглядел таким потерянным и несчастным, каким Кеннели рассчитывал его увидеть в начале их разговора. Его последнее утверждение было ложью и звучало совершенно неправдоподобно.
Кеннели остановился и внимательно вгляделся в этого человека с серым лицом. На сей раз бургомистр показался ему внешне невзрачным и внутренне незначительным человеком. Кеннели снова изменил свое мнение о нем. И теперь был недалек от правды. Деслер очевидно принадлежал к тем людям, которые в стрессовых ситуациях превосходили самих себя. При этом он хватался за любую соломинку. В данном случае такой соломинкой был для него Кеннели.
— Вы не знаете, за что беретесь, — еще раз сказал агент. И сейчас Деслер не стал отмахиваться от его слов.
— В таком случае, объясните мне, черт возьми, в чем там дело? — воскликнул бургомистр.
— Я сам хотел бы это знать, но не знаю, — ответил Кеннеди. Он помнил только черную зернистую массу, хлынувшую из дома, и знал только одно: она приближается сюда. — Могу сказать вам только, что вашим людям следует стрелять без предупреждения, что бы они ни увидели.
“Если только это поможет”, — добавил он про себя.
— Вы всерьез так полагаете? — спросил Деслер. — Я имею в виду, вы… вы действительно верите, что мы находимся здесь в такой же ситуации, как герои какого-нибудь американского боевика с их бесконечными перестрелками? Да вы просто с ума сошли! Иначе вы бы не явились сюда, чтобы играть посреди города в войну! Вы…
В этот момент раздался чей-то крик. Затем прозвучал одиночный пистолетный выстрел. И хотя оба звука не были слишком громкими, они подействовали на всех как катализатор. На секунду установилась жуткая тишина. Казалось, что даже неумолкающие сирены на мгновение затихли.
А затем вокруг разразилась настоящая паника. Кеннели не стал больше ждать. Ему понадобилось две секунды, чтобы вырваться из рук полицейского, и еще пять для того, чтобы снять с себя наручники.
* * *
Бреннеру казалось, что он видит черно-белое кино, старое, еще не звуковое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Бреннер пришел в себя лишь после того, как чья-то рука ударила его по лицу. Он прекратил свою истерику. Из его носа пошла кровь, и на минуту Бреннер почувствовал головокружение. Салид ударил так сильно, что он наверняка потерял бы сознание, если бы его нервы в этот момент не были бы напряжены до предела. Лицо палестинца расплылось перед его глазами и казалось асимметричным. Салид провел ладонью по своему лицу, и Бреннер увидел, как с его пальцев на пол начало стекать что-то темное и тягучее.
— Бреннер, вы меня слышите?
Дело было не в глазах Бреннера, а в лице Салида: оно двигалось, ходило ходуном. На нем кишели пауки, жуки, кузнечики и тараканы, — мириады крохотных насекомых с жесткими цепкими лапками, которые…
В этот момент Салид залепил ему вторую пощечину. Она хоть и не была сильнее первой, однако окончательно привела Бреннера в себя.
— Все в порядке? — спросил Салид, бросая на Бреннера крайне озабоченный взгляд. Бреннер напрасно искал в этом взгляде страх и безысходность. Неужели Салид не понимал, что здесь происходит? Неужели он этого не видел?!
— Что… что это? — пролепетал Бреннер. — Что это, Салид? Что…
В последний момент Бреннер понял, что у него снова начинается истерика, и сумел взять себя в руки. Его дыхание так участилось, что снова закружилась голова.
— Я не знаю, — сказал Салид. — Но это не имеет никакого значения. Возможно, у нас есть шанс на спасение. Пойдемте!
Салид не стал ждать реакции Бреннера на свои слова, он просто схватил его за руку и потащил за собой к выходу. На полпути он нагнулся, заставил Йоханнеса встать с пола и что-то сказал ему, но молодой патер все еще находился в прострации. Его взгляд ничего не выражал и казался потухшим. “Возможно, его Бог проявил к нему милосердие, — подумал Бреннер, — и отключил его сознание, чтобы патер не видел больше всех тех ужасов, которые творятся вокруг”.
Они приблизились к выходу. Салид отпустил Бреннера и Йоханнеса и велел им остановиться.
— Как вы, еще держитесь? — спросил он.
Бреннер кивнул, хотя не был уверен в том, что сохранил самообладание. Он пытался уговорить себя, пытался преодолеть свой невыразимый ужас, но не мог до конца справиться с ним. В настоящий момент его охватило своего рода оцепенение, за которым могла последовать любая реакция.
Должно быть, Салид все это прочитал по лицу Бреннера, потому что внезапно его взгляд стал более озабоченным. Однако палестинец ничего не сказал и, пригнувшись, направился к двери. Огонь почти потух, но время от времени еще вспыхивали язычки пламени. Бреннер наблюдал за тем, как бесстрашно действует Салид. Он видел, что огонь лижет ноги палестинца, но тот, все так же пригнувшись, все же достиг двери. Бреннер не мог разглядеть то, что палестинец увидел на улице, но его реакция была достаточно красноречивой. Салид остолбенел и стоял несколько секунд совершенно открыто, не прячась от возможных пуль. Он представлял собой отличную мишень, однако выстрела не последовало.
Именно в этот момент Бреннер обратил внимание на необычную тишину.
Жуткие шорохи и похрустывания, источник которых Бреннер теперь знал, все еще наполняли дом. Мало того, они стали громче и звучали более угрожающе. Дом вздрагивал и шатался, что свидетельствовало о том, что он вот-вот рухнет. Но Бреннера удивило другое: умолкли звуки стрельбы. Никто больше не стрелял по дому. Не слышны были крики, команды, рев сирен и другой шум, производимый подразделением. Вокруг дома царила жуткая тишина.
Бреннер с бешено бьющимся сердцем направился к двери. Он ощущал жар от языков огня, опалявших его, но эта боль от ожогов казалась ему какой-то нереальной. Физическая боль была частью мира, которому он, похоже, больше не принадлежал. И хотя на его глазах выступили слезы, он не пошел быстрее, а, напротив, замедлил шаг, обходя дыру в полу на том месте, где провалился ворвавшийся в дом человек. Бреннер невольно бросил взгляд в глубину подвала. Упавшего туда человека не было видно. В подвале кишела коричнево-черная масса. Бреннер быстро отошел от края ямы.
Подойдя к Салиду, Бреннер собрал в кулак все свое мужество и встал рядом с ним на открытом месте. Ему было безразлично, убьют его сейчас или нет. Возможно, в глубине души он даже жаждал смерти.
Но никто не стал в него стрелять. Глаза Бреннера широко раскрылись от ужаса. Это было невероятно! Еще секунду назад Бреннер думал, что не способен уже ничему удивляться и испытывать ужас, но теперь он понял, что ошибался. Ужасу не было предела.
— О Боже! — прошептал он. — Что это?
* * *
Машина, взвизгнув тормозами, остановилась, врезавшись передним бампером в дверцу полицейского автомобиля, перегораживавшего проезжую часть улицы, и оставила в ней заметную вмятину. Удар был не слишком сильным, но несмотря на это, Кеннели бросило на лобовое стекло, так что его удержали только ремни безопасности. Он больно прикусил язык и почувствовал во рту привкус крови. Переднее стекло со звоном разбилось.
Кеннели распахнул дверцу машины и выпрыгнул из нее, бранясь и тряся левой рукой. Он ощущал страшную боль в запястье, как будто там был перелом. Но это сейчас, похоже, не имело никакого значения. Сам он только что пережил настоящий кошмар. Все его люди погибли, а сам он так и не понял, что произошло.
— Остановитесь!
В глаза ему ударил яркий свет, и он услышал шум: крики, вой сирены, топот чьих-то ног. Где-то в отдалении, но все же очень отчетливо, гремел громкоговоритель по-немецки. Кеннели не мог разобрать слов. Вдалеке слышались многочисленные сирены Кеннели шатаясь сделал еще один шаг в сторону, а затем остановился. Когда же окрик прозвучал в третий раз, ему пришло в голову, что он должен поднять руки.
Возможно, именно это спасло ему жизнь. Ослепительный свет все еще бил в глаза, и они слезились Однако, несмотря на это, Кеннели смутно видел, что он окружен дюжиной немецких полицейских, держащих свое оружие наготове. Многие из них сильно нервничали, и потому могли спустить курок при каждом его неосторожном движении. Кеннели вознес к небу молитву о том, чтобы эти люди оказались столь же дисциплинированными, как те, которыми командовал он и Смит. Командовали еще так недавно…
Очень осторожно Кеннели опустил руки и сделал еще один шаг вперед. Прожектор чутко следовал за каждым его движением, но теперь свет не был направлен прямо в лицо Кеннели. Он медленно поднял руку и осторожно вытер тыльной стороной ладони слезы, выступившие на глазах.
К Кеннели приблизился человек в сером плаще, он лихорадочно размахивал руками. Причем его жесты относились как к полицейским, так и к самому Кеннели. Кеннели не мог еще разглядеть лицо этого человека, но уже инстинктивно чувствовал овладевшее им возбуждение. Кеннели умел говорить с людьми в подобной ситуации. Он решительно подошел к человеку в сером плаще:
— Кто вы такой, черт возьми? Что все это означает? Мы…
Он просчитался. Его наглый тон не произвел на незнакомца никакого впечатления. Человек в плаще одним-единственным движением руки заставил замолчать Кеннели.
— Я являюсь заместителем бургомистра этого города, — чеканя каждое слово, заявил он, — точнее сказать, того, что осталось от этого города. Моя фамилия — Деслер. А кто вы такой? Второй ваш вопрос я переадресую вам: что все это означает? Где Хайдманн и его люди?
— Они мертвы, — ответил Кеннели и, помолчав, добавил: — Во всяком случае, я так думаю. Точно так же, как и агент Смит и большинство моих людей.
Лицо Деслера сильно побледнело.
— Мертвы?
Кеннели пожал плечами:
— Я так полагаю. Было бы удивительно, если бы они выжили при этом. Я радуюсь, что мне удалось унести ноги.
— При этом? — Деслер бросил взгляд на Кеннели. — Что значит “при этом”?
В его глазах появилось выражение недоверия, и Кеннели внутренне насторожился. Ему не следовало недооценивать этого человека. Лед, по которому шел Кеннели, был и без того тонок. Он не должен был допустить ошибки.
Но даже если бы он и хотел, он не смог ответить на вопрос Деслера, потому что сам не знал, что в действительности произошло. Из того проклятого дома внезапно что-то хлынуло наружу, это не были проделки Салида. В голове Кеннели путались мысли и образы, он не мог сложить их в четкую и ясную картину. Хлынувшая из дверей дома масса была темной и зернистой, она с невероятной скоростью преследовала людей и накрывала их с головой, а потом… Кеннели по существу больше ничего не помнил. Все происходило как во сне. Кто-то схватил его и втащил в машину, которая тут же сорвалась с места. Вот и все, что он помнил. Или то, о чем он разрешал себе помнить.
— Не имею ни малейшего понятия, что там произошло, — сказал он. — Я считаю, что ваши люди наделали много глупостей.
— Наши? — Деслер прищурил глаза и взглянул в темноту за спиной Кеннели. Он сильно нервничал, однако в его поведении не чувствовалось неуверенности или беспомощности. — Что это значит? “Наши люди”?
— Это вы передали мне информацию о том, что Салид вместе с двумя заложниками засел в номере гостиницы, — ответил Кеннели, стараясь придать своему голосу агрессивный тон. — Причем вы сообщили мне, что он не вооружен или, по крайней мере, не вооружен серьезно, — Кеннели горько засмеялся. — Я не знаю, что у него было, но, по-моему, он вооружился хорошим армейским автоматом. Больше десятка моих людей погибли, и боюсь, что при этом были убиты многие ваши полицейские.
— Но это… это… — в конце концов Кеннели удалось вывести самоуверенного господина из себя. Теперь он явно находился в замешательстве. Однако долго ли продлится такое его состояние? — Это невозможно! У нас были очень надежные источники информации. Десяток полицейских видели его.
— Я не знаю, что они видели, — резко бросил Кеннели. — Я знаю только то, что натворил этот парень, — Кеннели намеренно сделал паузу, а затем заговорил более примирительным, но все таким же озабоченным тоном: — Послушайте, мистер Деслер, я не хочу обижать вас и ваших людей, но в данном случае мы имеем дело с таким дерьмом, какое вы себе и представить не можете. Этот парень — не простой преступник. Он — вовсе не обыкновенный убийца. У него на совести — если, конечно, она у него есть — десятки человеческих жизней. Он действует всегда непредсказуемо. Черт возьми, я бы не удивился, если бы узнал, что где-нибудь в левом ботинке этого парня спрятано тактическое атомное оружие.
В глазах Деслера появилось выражение ужаса, но именно к этому и стремился Кеннели. Хотя, с другой стороны, он ничего не преувеличивал.
— Я должен позвонить, — продолжал он. — Где я могу…
С этими словами Кеннели полез в карман, намереваясь достать свой радиотелефон. Но он не успел этого сделать. Трое полицейских заклацали своим оружием и наставили на него дула автоматов. Деслер жестом успокоил их.
— Вы не сможете позвонить, — решительно сказал он.
Кеннели возмутился:
— Что это значит?
— Это значит, что вы арестованы, господин Кеннели. Вы не сможете связаться теперь ни с кем по телефону или предпринять какой-нибудь другой шаг. С этого момента мы берем всю операцию на себя. Честно говоря, мы должны были сделать это с самого начала.
— Вы просто не знаете, за что беретесь, — сказал Кеннели. — Этот парень…
— Довольно! — Кеннели понял по голосу Деслера, что ему действительно лучше замолчать. Этот человек с внешностью провинциального бургомистра обладал завидным мужеством. — Я не намерен больше бездействовать и сложа руки наблюдать со стороны, как вы играете здесь в войну. Где сейчас ваш проклятый вертолет?
Кеннели пожал плечами.
— Понятия не имею, — сказал он. И это было правдой. После того как он убежал с места событий, он потерял всякую связь с вертолетом. Кеннели, сильно нервничая, повернулся на месте и несколько секунд сосредоточенно вглядывался в темноту, а затем снова обернулся лицом к Деслеру.
— Послушайте, господин бургомистр, — сказал Кеннели, взвешивая каждое слово. — Можете арестовывать меня и моих людей — мне это безразлично. Более того, в таком случае я буду уверен, что по крайней мере доживу до утра. Но прошу вас, будьте разумны: отдайте вашим людям приказ стрелять на поражение.
— В Салида?
Кеннели энергично покачал головой:
— Не только в Салида. Необходимо вести огонь по всему, что движется. Я не знаю, что там происходит, но в одном уверен: в этом доме таится неведомая опасность. Все, что из него исходит, враждебно нам, враждебно каждому человеку.
Деслер засмеялся, но его смех прозвучал фальшиво.
— Вы с ума сошли, — сказал он. — Правильно говорят об американцах: вы смотрите слишком много второсортных фильмов.
— Я бы очень хотел, чтобы вы оказались правы, — ответил Кеннели, горько улыбнувшись, сделал шаг по направлению к Деслеру и протянул ему свои руки. — Прошу вас, арестовывайте меня!
Деслер взглянул на его запястья с таким видом, как будто не знал, что ему теперь предпринять. Кеннели на это и расчитывал. Однако Деслер в конце концов отступил в сторону и махнул рукой одному из полицейских.
— Задержите этого человека. И других тоже.
Полицейский подошел к Кеннели, доставая на ходу наручники. Мысли путались в голове агента. Сначала он хотел силой вырваться из кольца окружения и бежать, но сразу же отогнал эту мысль. Он понимал, что окружен людьми, чей жизненный опыт исчерпывался преследованием мелких мошенников в маленьком провинциальном городке, но тем опаснее они были. Кеннели вряд ли сможет выполнить свое задание, если один из этих слишком старательных и слишком нервничающих полицейских выстрелит ему в голову.
Наручники с лязгом защелкнулись на его запястьях. Этого звука Кеннели хватило для того, чтобы понять механизм их устройства, который он запросто сможет открыть без ключа. Пока один из полицейских вел Кеннели по улице, вцепившись в его предплечье, агент впервые по-настоящему внимательно огляделся вокруг. То, что он увидел, вселило в него надежду. Ему предстояло справиться всего лишь с дюжиной полицейских и кучкой людей в штатском, которых было раза в три больше и число которых постоянно росло. Эти люди стояли за ограждением — тремя полицейскими машинами, поставленными поперек улицы — и с любопытством наблюдали за всем происходящим. Неподалеку стояла пожарная машина с включенной мигалкой и машина скорой помощи. Если Кеннели повезет, он сможет легко бежать отсюда, ему понадобится для этого всего лишь десять секунд.
— Прежде чем вы решитесь на какой-нибудь необдуманный поступок, — прозвучал голос Дес-лера у него за спиной, — должен вас предупредить: мои люди получили приказ стрелять. В том числе и в вас.
Кеннели на ходу оглянулся Деслер шел за ним следом и выглядел таким потерянным и несчастным, каким Кеннели рассчитывал его увидеть в начале их разговора. Его последнее утверждение было ложью и звучало совершенно неправдоподобно.
Кеннели остановился и внимательно вгляделся в этого человека с серым лицом. На сей раз бургомистр показался ему внешне невзрачным и внутренне незначительным человеком. Кеннели снова изменил свое мнение о нем. И теперь был недалек от правды. Деслер очевидно принадлежал к тем людям, которые в стрессовых ситуациях превосходили самих себя. При этом он хватался за любую соломинку. В данном случае такой соломинкой был для него Кеннели.
— Вы не знаете, за что беретесь, — еще раз сказал агент. И сейчас Деслер не стал отмахиваться от его слов.
— В таком случае, объясните мне, черт возьми, в чем там дело? — воскликнул бургомистр.
— Я сам хотел бы это знать, но не знаю, — ответил Кеннеди. Он помнил только черную зернистую массу, хлынувшую из дома, и знал только одно: она приближается сюда. — Могу сказать вам только, что вашим людям следует стрелять без предупреждения, что бы они ни увидели.
“Если только это поможет”, — добавил он про себя.
— Вы всерьез так полагаете? — спросил Деслер. — Я имею в виду, вы… вы действительно верите, что мы находимся здесь в такой же ситуации, как герои какого-нибудь американского боевика с их бесконечными перестрелками? Да вы просто с ума сошли! Иначе вы бы не явились сюда, чтобы играть посреди города в войну! Вы…
В этот момент раздался чей-то крик. Затем прозвучал одиночный пистолетный выстрел. И хотя оба звука не были слишком громкими, они подействовали на всех как катализатор. На секунду установилась жуткая тишина. Казалось, что даже неумолкающие сирены на мгновение затихли.
А затем вокруг разразилась настоящая паника. Кеннели не стал больше ждать. Ему понадобилось две секунды, чтобы вырваться из рук полицейского, и еще пять для того, чтобы снять с себя наручники.
* * *
Бреннеру казалось, что он видит черно-белое кино, старое, еще не звуковое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53