- Вы учитесь не для меня, а для себя. Мне лично вы никакого одолжения не делаете.
И, отвернувшись от них, продолжал объяснять задачу.
Зина, покрасневшая до слёз, ничего не видя, прошла на своё место. Фатьма отодвинула задачник, чтобы он не мешал Зине, но ничего не сказала. Быстро оглянувшись в сторону Маши, Зина встретила её сердитый взгляд. И, больше не оглядываясь, стала слушать объяснения учителя.
В перемену удивлённая и встревоженная Елена Петровна позвала Зину и Тамару в учительскую.
- Не выдавать! - коротко напомнила Тамара, сверкнув на Зину глазами.
Зина молча кивнула головой, даже боясь подумать о том, что делает.
Елена Петровна усадила девочек в угол, где никто не помешал бы их разговору. Лицо её было, как всегда, спокойно, тёмно-коричневые глаза внимательны и дружелюбны, и только между бровями лежала морщинка… Увидев эту морщинку, Зина поняла, что у Елены Петровны не совсем хорошо на душе.
- Значит, у тебя заболела мама, - сказала учительница, глядя на Тамару. - Ты побежала в аптеку… Надо будет навестить твою маму и как-нибудь устроить, чтобы в аптеку ходила ваша работница в то время, когда тебе надо идти в школу.
- А зачем её навещать? - немножко смутилась Тамара. - Ей уже гораздо лучше. Она уже встаёт!
Зина глядела вниз, заливаясь румянцем. «Она уже встаёт!» Антонина Андроновна, крупная, румяная, полусонная, стояла перед глазами Зины.
- Ах, вот как? Уже встаёт! Очень рада, - продолжала ровным голосом Елена Петровна, а морщинка между бровями делалась всё резче и глубже. - Значит, надо зайти и поздравить её с выздоровлением.
- Но она же… она же сегодня уедет на дачу к бабушке! - торопливо возразила Тамара. - Бабушка у нас заболела!
- Новая беда! - Елена Петровна покачала головой. - То одна, то другая… Так ты иди, Белокурова, отдохни на перемене. Ведь можно до смерти устать, когда в доме больные. Я понимаю!
Тамара, уходя, искоса взглянула на Зину и подмигнула: «Видала, как я?»
Елена Петровна молчала, пока за Тамарой не закрылась дверь.
- Так, Зина, - начала она и, взяв со стола стопку тетрадей, начала перебирать их. - А ты тоже сочинила какую-нибудь историю, чтобы обмануть меня?
- Нет! - быстро ответила Зина.
- Тогда расскажи, почему вы с ней опоздали сегодня. Ведь ты взялась помогать подруге. А вместо того чтобы её притащить вовремя, опоздала и сама. Почему так случилось?
Зина молчала. Сказать неправду она не могла - не хотела обманывать Елену Петровну. Сказать правду тоже не могла - нельзя было выдавать друга, которому дала обещание «крепкое, как дуб» быть верной на всю жизнь. И она молчала, опустив свою белокурую голову.
- Не можешь сказать? - помолчав, спросила Елена Петровна.
- Не могу, - прошептала Зина.
- Это что… слово, как дерево дуб?
Зина быстро взглянула на Елену Петровну и, встретив её глаза, в глубине которых золотым огоньком дрожала улыбка, поджала губы.
- Не могу, - повторила она.
- Зина, неужели какая-то глупая дубовая ветка, какая-то детская затея, - начала Елена Петровна, - заставляет так замыкаться от меня?
- Не потому, что ветка… - сурово, не поднимая глаз, возразила Зина, - а потому, что мы обещали… Дали слово…
- А, ну раз дали слово - другое дело, - согласилась учительница. - Когда человек даёт слово, он должен его держать. Особенно, если этот человек - пионер.
А когда Зина вышла, так и не подняв головы, Елена Петровна проводила её задумчивым взглядом.
«Однако история перестаёт быть ерундой, - сказала она сама себе: - одна лжёт, а другая поддерживает её. И станет поддерживать, потому что находится в плену какой-то выдумки. Как разрушить это? Передать в пионерскую организацию? Девочки соберут отряд, разоблачат эту «тайну» и всё развенчают. Это так. Но кто знает, не окажется ли Тамара в глазах Зины человеком, пострадавшим за дружбу, и не почувствует ли Зина себя предательницей?..»
ДУМЫ И НАСТРОЕНИЯ
В этот вечер у отца с Антоном произошёл конфликт. Антон пришёл из школы очень весёлый: он ещё с порога прокричал на всю квартиру, что ему в классе дали поручение. Это было его первое поручение и, конечно, очень важное: следить за цветами на одном из окон.
- А Варвара Захаровна сказала: у кого есть дома цветы, если захочет - пусть приносит, - сообщил он. - А я говорю: у нас есть, и я принесу… Мама, можно я отнесу в школу цветок?
- Ты бы, сынок, сначала спросил у меня - можно ли? - а потом и обещал, - сказала мама, приглаживая его белёсые вихры. - Ну, а теперь мы с тобой в безвыходном положении: раз обещал, надо отнести.
- А какой отнести?
В дело вмешалась Изюмка:
- Пусть вот эти листики отнесёт, они некрасивые!
- Сынок, а знаешь что? - сказала мама. - Эти листья ты, пожалуй, и возьмёшь. Только не сейчас - сейчас они вялые, жёлтые. Скоро и совсем опадут. Но зато после Нового года как начнёт этот цветок новые листочки выпускать да как начнёт цвести красными граммофонами!.. Это богатый цветок - амариллис. Вот его и возьмёшь.
Антон согласился. Ему сразу представилось окно, залитое весенним солнцем, и среди зелёных стеблей и листьев разных бегоний и гераней его цветок горит красным огнём! И он тут же пощупал пальцем землю - не сухая ли? Теперь этот цветок будет всё время под его личным наблюдением.
Лишь только раздался отрывистый, короткий папин звонок, Антон, а за ним Изюмка выбежали в коридор открывать отцу.
- Тише, тише, - легонько отстранил их отец. - За меня не хватайсь!
- Всегда за тебя «не хватайсь»! - обиделась Изюмка.
- Да ведь это только временно, - возразил отец. - Вот сейчас умоюсь, переоденусь… ну, тогда другое дело. А то видишь - спецовка какая? Тут и гарь, тут и масло…
- Папа, папа! - перебил Антон. - А мне в классе поручение дали!
- Скажи пожалуйста! - покачал головой отец. - Поручение! Ты, Антон, однако, важным человеком становишься!
А мать тем временем уже сновала из комнаты в кухню, из кухни в комнату - накрывала стол. Как любила она эти часы, когда вся её семья собиралась вместе! Светлыми, весёлыми глазами поглядывала она и на детей и на мужа, губы морщились от сдерживаемой улыбки, а проворные руки ставили кастрюлю на огонь, резали картошку, раскладывали рыбу на блюде…
За обедом, как всегда, шёл оживлённый разговор. Отец рассказал про одного лектора из райкома. Лектор прочёл лекцию, а потом пошёл ходить по заводу. Ходил, дивился. На краны дивился, на горящие мартены, на грохочущие станы. Около него, Стрешнева, долго стоял и всё удивлялся, как это вальцовщик так ловко подхватывает огненную проволоку, бегущую из стана. А потом опёрся рукой на бунты проволоки, а бунты эти были ещё горячие - ну, и обжёгся. Да хорошо, что не сильно, заживёт…
- Мы тоже скоро к вам на завод придём! - сказала Зина.
- Э, нет, ничего не выйдет! - возразил отец. - Посторонним вход воспрещён. И правильно. А то вот забредёт какой, да и попадёт под какую-нибудь чушку… Или в раскалённой проволоке запутается. Ищи его тогда!
- А вот мы всё-таки пойдём! - весело повторила Зина. - Со школьной экскурсией.
- Ну, это другое дело, - сдался отец. - Конечно, не лишне знать, где ваши отцы работают и что делают.
Но больше всех говорил за столом Антон. Он был в отличном настроении - пожалуй, даже сверхотличном. Из ума не выходило то важное обстоятельство, что у него теперь есть школьное поручение. Надо было объяснить, какие цветы стоят на его окне, и как их надо поливать, и как Петушок Галкин из пятой квартиры сказал, что Антону всегда везёт, а что он, Петруша, справился бы лучше, только ему не везёт…
После обеда отец повозился с младшими ребятишками, потаскал их, обоих сразу, на загорбке.
- Ну, теперь я немножко отдохну, - сказал он, опуская их на пол. - Полежу в спальне.
Но Изюмка, обняв ногу отца, не пускала его и смеялась:
- Ой, папка, какой ты огромный!
А за другую ногу теребил Антон и, подняв на отца большие, ясные глаза, лукаво прищурился и спросил:
- А что ты обещал сегодня? Знаешь?
- Знаю, - ответил отец: - человечков из бумаги вырезать.
- Да, да!
- Ну и вырежу. Только полежу. Чуть-чуть.
Отец ушёл в спальню, мать мыла посуду на кухне, а Зина принялась убирать со стола.
- Я буду тебе помогать, - объявил Антон.
- И я! - закричала Изюмка.
- Ох, куда деться от этих помощников! - вздохнула Зина. - Ну уж ладно. Я вам буду давать по вещичке, а вы относите в буфет.
Изюмка получила кафельную дощечку, на которой режут сыр. Она крепко, обеими руками, прижала её к груди и тихо, еле переступая, направилась к буфету.
Антон же, наоборот, повинуясь своему праздничному настроению, скакал вприпрыжку с розовой маминой чашкой в руке. Но разбежался - и налетел на раскрытую дверцу буфета. Чашка со звоном разлетелась на мелкие блестящие кусочки.
- Разбил! - закричала Изюмка.
- Нет, - рассердился Антон, - она сама!
- Не выдумывай! - сурово сказала Зина, подбирая осколки в фартук.
Из спальни выглянул отец:
- Что это… кажется, авария?
- Нет! - поспешно ответил Антон. - Ничего и не разбилось.
Тёмные отцовы глаза перестали улыбаться:
- Ничего не разбилось?
- Нет, - опять сказал Антон.
Зина с осколками в фартуке молча стояла у стола.
Отец внимательно посмотрел на Антона. Лицо его стало скучным, словно погасло, а на лбу сразу появились морщинки;
- Мы сегодня не будем вырезать человечков, - сказал он и вздохнул: - Наш Антон - обманщик.
- Я, я разбил чашку! - закричал Антон, и крупные слёзы тотчас покатились по круглым, тугим щекам. - Я не обманщик!
- А почему ты не сказал сразу?
- Я думал, что ты за это… не будешь вырезать человечков…
- Я не буду их вырезать не за «это», а за то, что ты меня обманул. Рабочий класс обманщиков презирает. Понял?
Отец уселся у окна и загородился газетой.
- Ну, папа… ну, я больше не буду!
Антон ревел, но отец не отвечал ему. Антон начал теребить его колено.
- Человечков я тебе сегодня вырезать не буду, - снова сказал отец. - Ты меня обманул. И больше не кричи, ничего не получится. Вот тебе и весь сказ.
Антон в слезах отправился на кухню к маме. Мама стояла у дымящегося таза, мыла тарелки и весело разговаривала с соседкой - старушкой Анной Кузьминичной.
- У моего сына что-то случилось, - сказала мама. - Не могу ли я помочь?
- Можешь! - крикнул Антон. - Папа не хочет вырезать человечков!
- Почему же?
- Я его обманул.
- А, - серьёзно сказала мама, - уж тут я ничего не могу поделать. Не надо было обманывать. Зачем же ты обманул папу?
- Я твою чашку разбил нечаянно…
- Мою чашку? Вот ты какой неаккуратный! Из чего же я теперь чай пить буду?
- Из моей…
- А ты из чего?
- А я из ковшика…
Анна Кузьминична засмеялась. Мама отвернулась и низко нагнулась над тазом - мама считала, что Антон не должен видеть, что она тоже смеётся.
- Уж прости его, Нина Васильевна, для завтрашнего праздничка! - сказала Анна Кузьминична. - Он разбил-то не нарочно.
- Пускай бы разбил, да сказал бы правду, - возразила мама. - А обманывать ни в праздник, ни в будни нельзя.
- А я ничего не разбила и папу не обманула! - сообщила Изюмка, прибежавшая следом.
Зина молча высыпала в ведро осколки.
«Антон обманул - и вон сколько слёз пролил из-за этого, - думала она. - А я? Разве я не обманула Ивана Прокофьевича, когда опоздала? И маму тоже. Разве не обманула? Ещё хуже обманула!»
После ужина, когда уже все улеглись в постели и только мама ходила по комнате, что-то прибирая, Зина тихонько подошла к ней:
- Мама, а если человек про что-нибудь не скажет, он тоже обманщик? Или нет? Вот промолчит просто - и всё.
- Я что-то не понимаю, дочка, - ответила мать, чуть-чуть наморщив свой гладкий белый лоб. - Ты не можешь пояснее?
- Ну, вот человек слышит, как другой человек говорит неправду, а сам молчит. Значит, он тоже обманывает?
- По-моему, обманывает.
- А если что-нибудь сделает плохое… Ну, случится с ним что-нибудь… а он не скажет. Это тоже обманывает?
Мама с Изюмкиной куклой в руках, которую подняла с пола, села на диван и усадила Зину рядом:
- Если ты пионерка и сделаешь что-нибудь недостойное… Ну, например, спишешь что-нибудь или вдруг отколотишь маленького на улице…
- Мама, что ты! - улыбнулась Зина.
- Ну нет, это я для примера… И промолчишь об этом, то ты обманешь свою пионерскую организацию. Все будут думать, что ты хорошая пионерка, а ты хорошая будешь только внешне, поверху… - попробовала объяснить мама. И тут же, взглянув на Зину, спросила: - А теперь скажи, что у тебя случилось?
- У меня? - попыталась удивиться Зина.
- Да-да, у тебя, дочка, - твёрдо повторила мама. - Ну-ка, давай выкладывай.
Зина помялась немножко. Но преодолела себя и, запинаясь, начала рассказывать. Сегодня был у них сбор звена. И на звене девочки очень стыдили Тамару Белокурову за то, что она опаздывает. И её, Зину, тоже бранили…
Мама удивлённо поглядела на Зину: а её-то за что же?
Зина опоздала вместе с Тамарой. Зашла за Тамарой - ну, обе и опоздали.
- Значит, ты хотела её вверх потянуть, - сказала мама, - а она оказалась сильнее и тебя вниз потянула. Ну, а дальше?
- И, кроме того, Тамара обманула всех, что у неё мать заболела. А у неё мать ничуть не заболела - такая румяная, толстая… А здоровается так, что и не поймёшь, поздоровалась она или нет: глядит на человека, а будто его и не видит.
- Это у нашего инженера Белокурова такая жена? - удивилась мама. - Жалко… Но не о ней речь. Речь-то о тебе. Нескладно ты поступила, дочка. Подругу защищаешь, а школу обманываешь. А в школе-то кто? Твои же все подруги, пионерки. И учителя. Но опаздывать да ещё обманывать - учителей обманывать! - нет, дочка, это никуда не годится. Никуда не годится! И бранили вас на звене мало… Я бы перед всей дружиной побранила!
- А как же быть-то? - тихо, не поднимая головы, спросила Зина. - Ведь я должна ей помогать… ну, Тамаре-то.
- Вы все должны друг другу помогать. Но одна ты перед ней слаба, пускай за неё отряд возьмётся.
- Нет, я должна.
- Именно ты?
- Да. Я должна. Я обещала… Мы друг другу обещали… всю жизнь помогать.
Мама с минутку подумала, потом сказала:
- А знаешь, дочка? Вот этим ты и поможешь ей лучше всего: обратись к своему пионерскому отряду. Вместе-то, всем отрядом, вы и поможете. - И, понизив голос, добавила: - Только не будем папе об этом говорить, ладно? Он ведь, знаешь, всякого обмана просто терпеть не может - он ведь у нас такой принципиальный. Это его прямо за сердце берёт. А зачем нам его огорчать? Сами справимся. Расстроится, задумается на работе, а работа у него на заводе, сама знаешь, опасная. Чуть зазевался - пожалуй, раскалённой проволокой-то и опояшет!
- Не скажем, не скажем! - горячо прошептала Зина. - Ни за что не скажем! Я всё поправлю!
- Шептунов - на мороз! - вдруг раздался негромкий полусонный голос отца.
- Всё, всё! - ответила мама. - Спать.
Зина с облегчённой и успокоенной душой отправилась в спальню, мимоходом уложив в кровать Изюмкину куклу, оставленную мамой на диване. Зина и сама ещё так недавно играла в куклы.
ГДЕ РАБОТАЮТ ИХ ОТЦЫ
Ну вот наконец и собралась школьная экскурсия на завод.
Фатьма торопливо одевалась, а сама всё поглядывала на часы.
- А что ж не зайдёт за тобой подружка твоя? - спросила у Фатьмы её мать, весёлая, круглолицая Дарима.
У Даримы были узкие, немножко косо поставленные глаза, и стоило ей чуть-чуть прищурить веки, как уже казалось, что глаза её смеются и озаряют улыбкой всё лицо. Во дворе все любили дворничиху Дариму, и жильцы дома, встречая её на дворе, всегда кланялись ей и спрашивали, как её дела. Дариму любили за то, что она была приветлива, и за то, что неинтересную и трудную свою работу (ну что такое работа дворника: подметёшь двор, а через час хоть опять подметай!) Дарима умела делать весело, прилежно, по-хозяйски. Это она посеяла газон во дворе около забора, это она притащила откуда-то и посадила у ворот два молодых тополька, это она защищает и бережёт старые деревья под окнами флигеля, так украшающие двор.
«Мой двор», «У меня во дворе» - так любила говорить Дарима. И уже вся улица привыкла к этому, и соседи не называли этот дом домом № 5, а говорили: «В доме у Даримы», или: «Как пройдёшь дом Даримы»… И даже Фатьма иногда сбивалась и тоже говорила: «Мамин дом», а потом смеялась этому. А иногда, возражая на слова матери, которая, подсчитывая зарплату, вздыхала: «Эх, ну и богачи же мы с тобой!» - Фатьма говорила: «А чем же не богачи, мама? У тебя вон целый дом есть, и двор, и деревьев вон сколько!»
Давно уже не видела Дарима в «своём доме» любимую подружку Фатьмы, Зину Стрешневу. Всё помалкивала, а нынче спросила:
- Где же она, твоя подружка, та, беленькая, как пряник всё равно?
- Не преник, а пряник, - отозвалась Фатьма, не отвечая на вопрос.
- Да я и говорю - преник. Эх, эх, видно, пошла у вас дружба, как листья по ветру…
Да. Вот уж и деревья облетели, и морозец начинает прихватывать по утрам, и мать, вставая в шесть утра подметать двор, уже надевает тёплый платок, и в школе кончается первая четверть, а «беленькая подружка» Фатьмы больше не приходит в их зелёный домик. Врозь уходят в школу и врозь возвращаются домой. И если бы Дарима знала, до какого больного места в сердце Фатьмы дотронулась она, то ни о чём не стала бы спрашивать и не стала бы говорить о листьях, которые разлетаются по ветру!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24