Проходили дни, недели, месяцы проходили, а Зине с весёлой, румяной бабушкой Устиньей всё тяжелее и тяжелее становилось жить.
Откуда брался раздор? Откуда он возникал? Чаще всего из-за бабушкиных религиозных убеждений. Молится бабушка, ходит в церковь - это ничего бы… Ну, пусть молится, это её дело. Так её воспитали. Но Зина не могла спокойно относиться к тому, что Антон, мягкий и робкий, начал всё больше и больше поддаваться её влиянию. Он уже привык креститься, садясь за стол. И Зина видела, как мальчику трудно. С одной стороны стоит бабушка, строго смотрит на него: «Опять садишься - лба не перекрестишь?» А с другой - Зина с насмешливой улыбкой: «Вот так будущий пионер! Имей в виду: когда будут принимать тебя в пионеры, дам отвод. В пионерском отряде богомольщики не нужны!»
И Антон крестился, а сам испуганно и жалобно поглядывал на Зину. И, улучив минутку, подходил к Зине, когда она сидела за уроками, обнимал её за шею и шептал на ухо:
- Это я понарошку крещусь. А то она всё ругается… Как тебя нет - так и ругается.
Но Зина поджимала губы и сердито отвечала:
- Ты обманщик! Я тебя не уважаю.
Тогда Антон уходил куда-нибудь в уголок и потихоньку плакал. А у Зины сердце разрывалось от жалости. Но что же ей было делать?
И однажды, после того как она застала Антона в слезах в тёмном углу спальни, Зина решила поговорить с отцом. Вечером к тому времени, как на заводе загудеть гудку, Зина подошла к плотно закрытым воротам заводского двора.
Отец, увидев её, испугался:
- Что случилось?
- Да ничего, ничего! - Зина улыбнулась, чтобы отогнать тревогу. - Просто надумала с тобой поговорить.
- Давай поговорим, - согласился отец, внимательно поглядывая на неё. - Давай, дочка, мужественный человек!
- А вот и не мужественный, - сказала Зина. - Видишь, пришла… Сама не справилась.
- Плохо с уроками?
- Нет, - Зина покачала головой, - не с уроками…
- Дома?
- Да. Дома.
Над улицей висели зимние сумерки. Ни одного цветного отсвета кругом - тёмное небо над тускло-белыми крышами, тёмные квадраты окон, серые заборы, чёрные стволы деревьев… У этого февральского вечера не было никаких красок, кроме белой и чёрной, но и в этом была какая-то особая прелесть.
Зина скупо рассказывала о своих осложнениях с бабушкой. А когда всё рассказала, то увидела, как отец сразу помрачнел и постарел. Зина испугалась:
- А может, не надо бабушке говорить, а? Я уж как-нибудь с Антоном договорюсь. Да ещё, может, мне просто кажется…
- Плохо! - Отец вздохнул. И замолчал до самого дома.
Отец не послушал Зину, он решил вмешаться. За ужином он насмешливо посмотрел на Антона:
- Ну, что же ты не крестишься?
Антон растерялся. Взглянул на Зину, на бабушку, как пойманный зайчонок.
- Ты ведь, я слышал, богомольщиком у нас стал!
Антон, красный и смущённый, молча пододвинул стул. У бабушки в чёрных глазах забегали сердитые огоньки.
- А нешто плохо, если человек, как полагается, перед обедом лоб перекрестит? - сказала она.
- Очень плохо, - стараясь скрыть раздражение, ответил отец. - Ведь ты же, мама, знаешь, что я коммунист. Я воспитываю детей, как учит меня партия, - пойми ты это! Зина у нас пионерка. И Антон - будущий пионер. Они у нас никогда не слышали про бога - и не нужно им про это слышать… Ты, мама, молись. Если веруешь в бога - ну и молись. Мы тебе не мешаем. Но ребят не сбивай. И к обману не приучай.
Бабушка бросила на стол нож, которым резала хлеб:
- К обману?! Это к какому же обману? Это с каких же пор у тебя мать в обманщиках ходит? Да если я не ко двору, то я ведь и уехать могу! Слава богу, дорогу в свой собственный дом мне ещё вьюгой не замело. А то очень-то надо! Ходи тут за ними, обшивай да обмывай, а потом тебе тут всякие грубые слова будут говорить! Вот ещё, да нешто я не могу собраться да уехать?
Отец долго объяснял бабушке, что обижать её не собирается, что он просит её жить, как она хочет, но только пусть не заставляет детей молиться богу, в которого они не верят, что это лицемерие и обман, а обмана он не переносит… А бабушка в ответ только одно и повторяла, что ей недолго собраться да уехать. А если трудно одному с детьми, то кто же ему мешает жениться! Взял да женился бы, вот и хозяйка в доме была бы. А уж она, бабушка-то, довольно поработала на своём веку, ей и в деревне на печке неплохо…
Зина убежала в кухню и стояла там, пока не затихли голоса. Вышла в кухню тётя Груша, вздохнула и прогудела своим простуженным голосом:
- Вот нравная старуха! Ишь ты, как схватилась! А на вид - прямо святая…
Неслышно объявилась в кухне и Анна Кузьминична:
- Ого! Слышали? А всё небось из-за ребят. Ох-ох, уж где ребята, там и брань, известно!
Наконец в комнате стало тихо, и Зина ушла из кухни. Антон, заплаканный, сидел в углу дивана. Изюмка, прижавшись к коленям отца, исподлобья сердитыми глазами смотрела на бабушку. У отца над бровями лежали две тёмные морщины, а бабушка резкими движениями собирала со стола посуду и ни на кого не глядела.
Зина тихо прошла к своему столику.
«Больше никогда ничего не скажу отцу, - думала она. - Бедный! Вон какой он сразу стал измученный… Ой, мамочка, почему тебя нет на свете!»
Она незаметно прошла в спальню. И там, подойдя к портрету матери, висевшему на стене, посмотрела в её улыбчивое, с ямочками лицо, в её светлые глаза, которые словно спрашивали: как живёте, мои детки? Хорошо ли вам? Поглядела и немножко успокоилась. И ещё крепче решила:
«Никогда больше ничего не скажу отцу. Сами справимся! Да теперь и бабушка угомонится, не будет больше толковать про богов. Наверно, не будет, раз папа ей сказал».
Но на другой день, когда она пришла от Фатьмы, к которой ходила заниматься, Изюмка весело рассказала ей:
- Зина, Зина, а где ж ты была так долго? А нам бабушка сказку рассказывала, как Илья-пророк ехал на конях, а боженька его на небо к себе взял, и вместе с лошадьми и с телегой.
Зина сердито сжала губы. Но тут же овладела собой и усмехнулась.
- Ну, что это за сказки! - сказала она. - Вот я тебе прочитаю сказочки, так уж сказочки: про царя Салтана и про Балду. Завтра принесу книгу. Картинки там какие! Вот увидишь тогда. А то Илья-пророк с лошадью на небо поехал! Да разве это интересной
КРАСНЫЙ АМАРИЛЛИС
Антон аккуратно выполнял классное поручение. Его подшефное окно было всегда в порядке, цветы зеленели. Антон поливал их, как научила учительница: не часто, потому что зима, и как следует, чтобы весь ком земли был смочен, а не только верхний слой. Он наливал воды в горшок и следил, как она постепенно проходила сквозь землю и выступала на поддоннике.
Потом он снимал с бегонии пожелтевшие листочки. Протирал сырой тряпочкой жёсткий тёмно-зелёный фикус. И старательно опрыскивал водой пушистую шапку аспарагуса - этот цветок любил влагу.
- Вот какой хороший садовник наш Антон! - сказала сегодня учительница. - Поглядите, какое зелёненькое у него окно! Из всех окон самое хорошее. Это потому, что он хорошо выполняет поручение класса.
- А завтра ещё лучше будет! - сказал Антон.
- Чем же лучше? - спросили ребята.
Но Антон сделал загадочное лицо:
- Увидите!
А когда прибежал домой, то сразу сунулся к цветам. Интересовал его только один горшок - луковица амариллиса. Там, рядом с двумя молодыми нежно-зелёными длинными листьями, поднимался толстый росток с тугой почкой на верхушке.
- Скоро расцветёт! - радостно крикнул он. - Зина! Зина, погляди-ка, уже можно в школу тащить!
Но Зины не было дома. На его зов из кухни пришла бабушка:
- Ты что кричишь? Кого тащить?
- Бабушка, - смеясь от радости, сказал Антон, - видишь, что цветок-то вытворяет? На улице снег, а ему хочется цвести!
- Хороший цветок! - сказала бабушка.
- Я его завтра в школу отнесу! У меня классное поручение за цветами смотреть. А я сегодня сказал, что окно моё ещё лучше будет - вот и правда будет! Как расцветёт весь красный - вот будет красиво! А нет?
- А с какой стати ты его в школу понесёшь, скажи, пожалуйста? - вдруг возразила бабушка. - Не дам я тебе его в школу! Нешто можно? И цветок хороший, и горшок денег стоит.
- Что ты, бабушка! - огорчился Антон. - Мне надо обязательно его в школу отнести. Я же обещал!
- Подумаешь, важность - обещал!
Антон глядел на неё удивлёнными глазами. А разве можно не делать, раз обещал?
- И мне тогда мама разрешила… Она мне этот цветок дала.
- Эх, мама твоя! - Бабушка, открыв комод, энергичными движениями разбирала и укладывала бельё. - Мама твоя, только дай ей волю, всё раздала бы! Копеечку беречь не умела… А жалко, что ли, незаработанного? Муж добудет!
Антон не совсем понимал, что она говорит. Он понимал только одно: бабушка плохо говорит о его маме. Антон насупился, замолчал и принялся ковырять пальцем землю в горшке своего амариллиса. Сердце его возмущалось. Ему было неприятно, что она трогает мамино бельё и кладёт его по-своему… Он смутно чувствовал, что должен защитить свою маму от бабушки, но как защитить? Бабушка большая, сердитая, её даже отец побаивается, а он, Антон, ещё вон какой маленький!
Бабушка словно угадала его мысли.
- Ну, что взъерошился, как воробей? - сказала она. - Нешто я неправду говорю? И нешто плохому учу?
- Плохому! - неожиданно вырвалось у Антона, и он тут же будто съёжился весь, испугавшись своей смелости.
- Во как! Поглядите-ка на него! - У бабушки из рук, развернувшись, выпала большая простыня. - Это родная бабушка твоя тебя плохому учит? Ах ты, глупец! Что же лучше - отдать или себе взять, а? А ну-ка, скажи? - Бабушка засмеялась, уверенная в своей правоте.
А Антон пробормотал:
- Себе взять, конечно, лучше… А если обещал?..
- «Обещал, обещал»! Ну, вчера обещал, а сегодня отказал! - сказала бабушка. - Вот и весь сказ!
Но здесь Антона сбить было нельзя. А что отец скажет? А Зина? Она скажет: ты не держишь своего слова, я тебя не уважаю!..
Антон в тоске вышел в прихожую, надел пальто, надвинул треух и отправился искать Зину.
Зина сидела у Фатьмы. В маленькой комнате было тесно. Простые, с прямыми спинками стулья жались к накрытому клеёнкой столу; из-за шкафа, занявшего целый угол, дверь в комнату наполовину не открывалась… Но Зине всегда нравилось в этой комнате. Когда-то, ещё совсем маленькими девчушками, они с Фатьмой залезали под этот стол, спускали пониже клеёнку и, затаившись, сидели там. А тётя Дарима, делая вид, что никак не может найти их, ходила по комнате, заглядывала во все углы, и в шкаф, и даже в ящик с дровами, кричала, звала их… Потом поднимала клеёнку и спрашивала:
- А это кто здесь спрятался?
И Зина с Фатьмой с визгом и смехом вылезали из-под стола.
Эта комната была для Зины как свой дом. На узенькой тахте у печки они грелись, придя с мороза; в углу за тахтой жили их куклы… На облупившемся подоконнике широкого окна, где всегда было зелено от цветов, они с Фатьмой, выполняя школьное задание, проращивали фасоль и горох…
Особенно хорошо было в этой комнате сейчас. Солнце только что село, отсвет вечернего неба наполнял комнату. Слабое сияние его лежало на жёлтой клеёнке, на белых кафелях печки, на переплётах рам, и от этого нежного тёплого освещения комната казалась нарядной и радостной.
А может быть, оттого Зине казалась эта комната такой нарядной и радостной, что ей было здесь очень уютно и спокойно. Здесь они могли с Фатьмой сколько угодно болтать и смеяться, и никто не вмешивался в их разговоры, никто не останавливал их. Дарима вечно что-нибудь делала во дворе. А когда она была дома, то это ещё лучше. Дарима сама любила и болтать и смеяться с девочками, любила выспрашивать все школьные новости: и кто как отвечал сегодня, и какую отметку получили, и что было на пионерском сборе, и когда будет какой-нибудь школьный вечер - пусть ей заранее скажут, она тоже обязательно придёт на этот вечер!
Сейчас, в этот закатный час, девочки сидели одни. Зина рисовала, расположившись посередине стола, а Фатьма, забравшись на стул с ногами и навалившись на стол, смотрела.
На подоконнике, тесно уставленном цветами, стоял на высокой подставочке красный амариллис - гордость и радость Даримы. Эту луковицу она добыла у кого-то из жильцов, заботливо выхаживала её, давала отдыхать в зимние месяцы и не забывала поливать в жару. Луковица выросла и расцвела. За окном лежал сугроб. Серебряный морозный узор, тронутый розовыми искорками, светился по краям стёкол. А красные лепестки амариллиса пламенели под лучами заката. Зина рисовала этот цветок, старательно подбирая и смешивая краски. Ей так хотелось передать красное сияние этих лепестков, их атласную свежесть и эти узенькие чёрные тычинки, доверчиво и мило глядящие из раскрытых чашечек…
- Получается… - шёпотом, словно боясь спугнуть то, что возникало под рукой Зины, сказала Фатьма. - Ой, Зиночка, получается…
Зина, не отвечая, вся охваченная неспокойной радостью творчества, ловила кисточкой отсвет солнца на лепестках, ловила и торопилась, потому что солнце это становилось всё бледнее и бледнее…
Дарима с Фатьмой жили в маленьком домике - в дворницкой, - который стоял, прижавшись к высокой кирпичной стене соседнего дома. У них были свои сени, своё крыльцо, свой палисадник под окнами. Заснеженные кусты сирени и высокие тополя дремали у самых окон, погружённые в неподвижность зимнего покоя.
Кто-то вдруг пробежал мимо этих окон. Хлопнул дверью, загремел оставленной в сенях лопатой. Фатьма проворно соскочила со стула и выбежала в кухню: кто там явился?
Явился Антон, подрумяненный морозом и с застывшими слезами на глазах.
- Зина у вас?
- У нас, Антон! - Фатьма тотчас принялась раздевать парнишку. - Иди скорей приложи руки к печке, у нас печка тёплая!
- Ты как хвост у меня, Антон, - сказала Зина, увидев брата: - куда я - туда и ты.
- Да-а… - проворчал Антон и шмыгнул носом, собираясь заплакать, - а если она цветок не отдаёт!
- Цветок?
- Ну, мой цветок! Я его в школу обещал… Мне ещё мама дала. А она не отдаёт!
Закатное небо погасло. Тёплые отсветы в комнате исчезли, красный цветок потускнел. Зина положила кисточку.
- А нельзя - если в школу не нести? - осторожно спросила Фатьма.
- Нельзя, - ответила Зина, - он обещал.
- Я обещал, когда будет расцветать… - Антон захлюпал. - А вот он уже и расцветает. И мама говорила… А она теперь не отдаёт!
- Это кто такой здесь сырость разводит? - послышался весёлый голос Даримы.
Она вошла, свежая и румяная, стряхнула иней с платка, зачесала гребёнкой чёрные вьющиеся волосы.
- Это ты, Антон, сырость разводишь? Что с тобой случилось? Ах ты, снегирь краснощёкий!
Не успели девочки объяснить, что случилось, как в дверь раздался негромкий стук. Фатьма побежала открывать.
- Ой! - В голосе Фатьмы прозвучало удивление. - Это ты?
- Кто такой? - спросила Дарима.
В комнату вошла Тамара Белокурова. Зина и Фатьма переглянулись.
- Девочки, я к вам, - стараясь держаться как можно свободнее, сказала Тамара. - Что вы делаете?
- Когда приходят в дом, то с хозяевами здороваются, - вдруг сказала Дарима. На её круглом лице появилось надменное выражение.
Фатьма, зная её горячий, обидчивый нрав, испугалась:
- Мама, ну что ты!..
Но Дарима будто не слышала.
- А если инженеровы дочки не хотят здороваться с дворниками, - продолжала она, - то пусть они к ним не ходят.
Тамара смутилась. Одно мгновение она колебалась - может, ответить дерзостью и уйти? Резкие слова так и просились на язык.
Но тут живо вмешалась Фатьма:
- Мама, что ты! Она не успела ещё поздороваться. А ты скорей кричать!
- Я не успела, - сказала Тамара, переломив себя, - только хотела…
Дарима что-то проворчала в ответ и вышла в кухню.
- Тамара, иди садись к печке! - начала суетиться Фатьма, незаметно поглядывая на Зину.
Зина молчала. Тамара почувствовала, что она прервала какой-то разговор, подметила слёзы на глазах Антона. И, поглядев на Фатьму и Зину, сказала:
- А что это у вас случилось? Мальчик плакал, что ли?
- Так, случилось… - уклончиво ответила Зина.
Но Фатьма не стала скрывать:
- Антону надо цветок в школу отнести. А…
Толчок под столом прервал её, она взглянула на Зину и всё поняла.
- …цветок сломался!
Зина улыбнулась - хорошая подруга Фатьма! Разве Зине хочется, чтобы все люди знали, что они не ладят со своей бабушкой!
- Вот так беда! - засмеялась Тамара. - Да если хотите, я вам розочку принесу! У нас есть розочка, летом цвести будет. Хочешь розочку, Антон?
Антон со вздохом покачал головой:
- Мне нужно мою луковку… она ничуть не сломалась. Она расцветёт завтра.
- Не сломалась? - Тамара подозрительно посмотрела на Зину и Фатьму.
Они что-то скрывают от неё, отстраняют её от себя. Отец сказал, что она сама виновата, что у неё нет друзей, а чем же она виновата? Вот она хочет, чтобы у неё были друзья, она пришла к ним, а они отстраняются, она мешает им. Но она не уйдёт. Она сейчас что-нибудь такое придумает, такое интересное…
- Девочки, а знаете что? - начала она с оживлением. - Давайте соберёмся все трое и пойдём в Планетарий!
- А мы же в ту пятницу идём в Планетарий всем отрядом, - напомнила Фатьма. - Ты забыла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Откуда брался раздор? Откуда он возникал? Чаще всего из-за бабушкиных религиозных убеждений. Молится бабушка, ходит в церковь - это ничего бы… Ну, пусть молится, это её дело. Так её воспитали. Но Зина не могла спокойно относиться к тому, что Антон, мягкий и робкий, начал всё больше и больше поддаваться её влиянию. Он уже привык креститься, садясь за стол. И Зина видела, как мальчику трудно. С одной стороны стоит бабушка, строго смотрит на него: «Опять садишься - лба не перекрестишь?» А с другой - Зина с насмешливой улыбкой: «Вот так будущий пионер! Имей в виду: когда будут принимать тебя в пионеры, дам отвод. В пионерском отряде богомольщики не нужны!»
И Антон крестился, а сам испуганно и жалобно поглядывал на Зину. И, улучив минутку, подходил к Зине, когда она сидела за уроками, обнимал её за шею и шептал на ухо:
- Это я понарошку крещусь. А то она всё ругается… Как тебя нет - так и ругается.
Но Зина поджимала губы и сердито отвечала:
- Ты обманщик! Я тебя не уважаю.
Тогда Антон уходил куда-нибудь в уголок и потихоньку плакал. А у Зины сердце разрывалось от жалости. Но что же ей было делать?
И однажды, после того как она застала Антона в слезах в тёмном углу спальни, Зина решила поговорить с отцом. Вечером к тому времени, как на заводе загудеть гудку, Зина подошла к плотно закрытым воротам заводского двора.
Отец, увидев её, испугался:
- Что случилось?
- Да ничего, ничего! - Зина улыбнулась, чтобы отогнать тревогу. - Просто надумала с тобой поговорить.
- Давай поговорим, - согласился отец, внимательно поглядывая на неё. - Давай, дочка, мужественный человек!
- А вот и не мужественный, - сказала Зина. - Видишь, пришла… Сама не справилась.
- Плохо с уроками?
- Нет, - Зина покачала головой, - не с уроками…
- Дома?
- Да. Дома.
Над улицей висели зимние сумерки. Ни одного цветного отсвета кругом - тёмное небо над тускло-белыми крышами, тёмные квадраты окон, серые заборы, чёрные стволы деревьев… У этого февральского вечера не было никаких красок, кроме белой и чёрной, но и в этом была какая-то особая прелесть.
Зина скупо рассказывала о своих осложнениях с бабушкой. А когда всё рассказала, то увидела, как отец сразу помрачнел и постарел. Зина испугалась:
- А может, не надо бабушке говорить, а? Я уж как-нибудь с Антоном договорюсь. Да ещё, может, мне просто кажется…
- Плохо! - Отец вздохнул. И замолчал до самого дома.
Отец не послушал Зину, он решил вмешаться. За ужином он насмешливо посмотрел на Антона:
- Ну, что же ты не крестишься?
Антон растерялся. Взглянул на Зину, на бабушку, как пойманный зайчонок.
- Ты ведь, я слышал, богомольщиком у нас стал!
Антон, красный и смущённый, молча пододвинул стул. У бабушки в чёрных глазах забегали сердитые огоньки.
- А нешто плохо, если человек, как полагается, перед обедом лоб перекрестит? - сказала она.
- Очень плохо, - стараясь скрыть раздражение, ответил отец. - Ведь ты же, мама, знаешь, что я коммунист. Я воспитываю детей, как учит меня партия, - пойми ты это! Зина у нас пионерка. И Антон - будущий пионер. Они у нас никогда не слышали про бога - и не нужно им про это слышать… Ты, мама, молись. Если веруешь в бога - ну и молись. Мы тебе не мешаем. Но ребят не сбивай. И к обману не приучай.
Бабушка бросила на стол нож, которым резала хлеб:
- К обману?! Это к какому же обману? Это с каких же пор у тебя мать в обманщиках ходит? Да если я не ко двору, то я ведь и уехать могу! Слава богу, дорогу в свой собственный дом мне ещё вьюгой не замело. А то очень-то надо! Ходи тут за ними, обшивай да обмывай, а потом тебе тут всякие грубые слова будут говорить! Вот ещё, да нешто я не могу собраться да уехать?
Отец долго объяснял бабушке, что обижать её не собирается, что он просит её жить, как она хочет, но только пусть не заставляет детей молиться богу, в которого они не верят, что это лицемерие и обман, а обмана он не переносит… А бабушка в ответ только одно и повторяла, что ей недолго собраться да уехать. А если трудно одному с детьми, то кто же ему мешает жениться! Взял да женился бы, вот и хозяйка в доме была бы. А уж она, бабушка-то, довольно поработала на своём веку, ей и в деревне на печке неплохо…
Зина убежала в кухню и стояла там, пока не затихли голоса. Вышла в кухню тётя Груша, вздохнула и прогудела своим простуженным голосом:
- Вот нравная старуха! Ишь ты, как схватилась! А на вид - прямо святая…
Неслышно объявилась в кухне и Анна Кузьминична:
- Ого! Слышали? А всё небось из-за ребят. Ох-ох, уж где ребята, там и брань, известно!
Наконец в комнате стало тихо, и Зина ушла из кухни. Антон, заплаканный, сидел в углу дивана. Изюмка, прижавшись к коленям отца, исподлобья сердитыми глазами смотрела на бабушку. У отца над бровями лежали две тёмные морщины, а бабушка резкими движениями собирала со стола посуду и ни на кого не глядела.
Зина тихо прошла к своему столику.
«Больше никогда ничего не скажу отцу, - думала она. - Бедный! Вон какой он сразу стал измученный… Ой, мамочка, почему тебя нет на свете!»
Она незаметно прошла в спальню. И там, подойдя к портрету матери, висевшему на стене, посмотрела в её улыбчивое, с ямочками лицо, в её светлые глаза, которые словно спрашивали: как живёте, мои детки? Хорошо ли вам? Поглядела и немножко успокоилась. И ещё крепче решила:
«Никогда больше ничего не скажу отцу. Сами справимся! Да теперь и бабушка угомонится, не будет больше толковать про богов. Наверно, не будет, раз папа ей сказал».
Но на другой день, когда она пришла от Фатьмы, к которой ходила заниматься, Изюмка весело рассказала ей:
- Зина, Зина, а где ж ты была так долго? А нам бабушка сказку рассказывала, как Илья-пророк ехал на конях, а боженька его на небо к себе взял, и вместе с лошадьми и с телегой.
Зина сердито сжала губы. Но тут же овладела собой и усмехнулась.
- Ну, что это за сказки! - сказала она. - Вот я тебе прочитаю сказочки, так уж сказочки: про царя Салтана и про Балду. Завтра принесу книгу. Картинки там какие! Вот увидишь тогда. А то Илья-пророк с лошадью на небо поехал! Да разве это интересной
КРАСНЫЙ АМАРИЛЛИС
Антон аккуратно выполнял классное поручение. Его подшефное окно было всегда в порядке, цветы зеленели. Антон поливал их, как научила учительница: не часто, потому что зима, и как следует, чтобы весь ком земли был смочен, а не только верхний слой. Он наливал воды в горшок и следил, как она постепенно проходила сквозь землю и выступала на поддоннике.
Потом он снимал с бегонии пожелтевшие листочки. Протирал сырой тряпочкой жёсткий тёмно-зелёный фикус. И старательно опрыскивал водой пушистую шапку аспарагуса - этот цветок любил влагу.
- Вот какой хороший садовник наш Антон! - сказала сегодня учительница. - Поглядите, какое зелёненькое у него окно! Из всех окон самое хорошее. Это потому, что он хорошо выполняет поручение класса.
- А завтра ещё лучше будет! - сказал Антон.
- Чем же лучше? - спросили ребята.
Но Антон сделал загадочное лицо:
- Увидите!
А когда прибежал домой, то сразу сунулся к цветам. Интересовал его только один горшок - луковица амариллиса. Там, рядом с двумя молодыми нежно-зелёными длинными листьями, поднимался толстый росток с тугой почкой на верхушке.
- Скоро расцветёт! - радостно крикнул он. - Зина! Зина, погляди-ка, уже можно в школу тащить!
Но Зины не было дома. На его зов из кухни пришла бабушка:
- Ты что кричишь? Кого тащить?
- Бабушка, - смеясь от радости, сказал Антон, - видишь, что цветок-то вытворяет? На улице снег, а ему хочется цвести!
- Хороший цветок! - сказала бабушка.
- Я его завтра в школу отнесу! У меня классное поручение за цветами смотреть. А я сегодня сказал, что окно моё ещё лучше будет - вот и правда будет! Как расцветёт весь красный - вот будет красиво! А нет?
- А с какой стати ты его в школу понесёшь, скажи, пожалуйста? - вдруг возразила бабушка. - Не дам я тебе его в школу! Нешто можно? И цветок хороший, и горшок денег стоит.
- Что ты, бабушка! - огорчился Антон. - Мне надо обязательно его в школу отнести. Я же обещал!
- Подумаешь, важность - обещал!
Антон глядел на неё удивлёнными глазами. А разве можно не делать, раз обещал?
- И мне тогда мама разрешила… Она мне этот цветок дала.
- Эх, мама твоя! - Бабушка, открыв комод, энергичными движениями разбирала и укладывала бельё. - Мама твоя, только дай ей волю, всё раздала бы! Копеечку беречь не умела… А жалко, что ли, незаработанного? Муж добудет!
Антон не совсем понимал, что она говорит. Он понимал только одно: бабушка плохо говорит о его маме. Антон насупился, замолчал и принялся ковырять пальцем землю в горшке своего амариллиса. Сердце его возмущалось. Ему было неприятно, что она трогает мамино бельё и кладёт его по-своему… Он смутно чувствовал, что должен защитить свою маму от бабушки, но как защитить? Бабушка большая, сердитая, её даже отец побаивается, а он, Антон, ещё вон какой маленький!
Бабушка словно угадала его мысли.
- Ну, что взъерошился, как воробей? - сказала она. - Нешто я неправду говорю? И нешто плохому учу?
- Плохому! - неожиданно вырвалось у Антона, и он тут же будто съёжился весь, испугавшись своей смелости.
- Во как! Поглядите-ка на него! - У бабушки из рук, развернувшись, выпала большая простыня. - Это родная бабушка твоя тебя плохому учит? Ах ты, глупец! Что же лучше - отдать или себе взять, а? А ну-ка, скажи? - Бабушка засмеялась, уверенная в своей правоте.
А Антон пробормотал:
- Себе взять, конечно, лучше… А если обещал?..
- «Обещал, обещал»! Ну, вчера обещал, а сегодня отказал! - сказала бабушка. - Вот и весь сказ!
Но здесь Антона сбить было нельзя. А что отец скажет? А Зина? Она скажет: ты не держишь своего слова, я тебя не уважаю!..
Антон в тоске вышел в прихожую, надел пальто, надвинул треух и отправился искать Зину.
Зина сидела у Фатьмы. В маленькой комнате было тесно. Простые, с прямыми спинками стулья жались к накрытому клеёнкой столу; из-за шкафа, занявшего целый угол, дверь в комнату наполовину не открывалась… Но Зине всегда нравилось в этой комнате. Когда-то, ещё совсем маленькими девчушками, они с Фатьмой залезали под этот стол, спускали пониже клеёнку и, затаившись, сидели там. А тётя Дарима, делая вид, что никак не может найти их, ходила по комнате, заглядывала во все углы, и в шкаф, и даже в ящик с дровами, кричала, звала их… Потом поднимала клеёнку и спрашивала:
- А это кто здесь спрятался?
И Зина с Фатьмой с визгом и смехом вылезали из-под стола.
Эта комната была для Зины как свой дом. На узенькой тахте у печки они грелись, придя с мороза; в углу за тахтой жили их куклы… На облупившемся подоконнике широкого окна, где всегда было зелено от цветов, они с Фатьмой, выполняя школьное задание, проращивали фасоль и горох…
Особенно хорошо было в этой комнате сейчас. Солнце только что село, отсвет вечернего неба наполнял комнату. Слабое сияние его лежало на жёлтой клеёнке, на белых кафелях печки, на переплётах рам, и от этого нежного тёплого освещения комната казалась нарядной и радостной.
А может быть, оттого Зине казалась эта комната такой нарядной и радостной, что ей было здесь очень уютно и спокойно. Здесь они могли с Фатьмой сколько угодно болтать и смеяться, и никто не вмешивался в их разговоры, никто не останавливал их. Дарима вечно что-нибудь делала во дворе. А когда она была дома, то это ещё лучше. Дарима сама любила и болтать и смеяться с девочками, любила выспрашивать все школьные новости: и кто как отвечал сегодня, и какую отметку получили, и что было на пионерском сборе, и когда будет какой-нибудь школьный вечер - пусть ей заранее скажут, она тоже обязательно придёт на этот вечер!
Сейчас, в этот закатный час, девочки сидели одни. Зина рисовала, расположившись посередине стола, а Фатьма, забравшись на стул с ногами и навалившись на стол, смотрела.
На подоконнике, тесно уставленном цветами, стоял на высокой подставочке красный амариллис - гордость и радость Даримы. Эту луковицу она добыла у кого-то из жильцов, заботливо выхаживала её, давала отдыхать в зимние месяцы и не забывала поливать в жару. Луковица выросла и расцвела. За окном лежал сугроб. Серебряный морозный узор, тронутый розовыми искорками, светился по краям стёкол. А красные лепестки амариллиса пламенели под лучами заката. Зина рисовала этот цветок, старательно подбирая и смешивая краски. Ей так хотелось передать красное сияние этих лепестков, их атласную свежесть и эти узенькие чёрные тычинки, доверчиво и мило глядящие из раскрытых чашечек…
- Получается… - шёпотом, словно боясь спугнуть то, что возникало под рукой Зины, сказала Фатьма. - Ой, Зиночка, получается…
Зина, не отвечая, вся охваченная неспокойной радостью творчества, ловила кисточкой отсвет солнца на лепестках, ловила и торопилась, потому что солнце это становилось всё бледнее и бледнее…
Дарима с Фатьмой жили в маленьком домике - в дворницкой, - который стоял, прижавшись к высокой кирпичной стене соседнего дома. У них были свои сени, своё крыльцо, свой палисадник под окнами. Заснеженные кусты сирени и высокие тополя дремали у самых окон, погружённые в неподвижность зимнего покоя.
Кто-то вдруг пробежал мимо этих окон. Хлопнул дверью, загремел оставленной в сенях лопатой. Фатьма проворно соскочила со стула и выбежала в кухню: кто там явился?
Явился Антон, подрумяненный морозом и с застывшими слезами на глазах.
- Зина у вас?
- У нас, Антон! - Фатьма тотчас принялась раздевать парнишку. - Иди скорей приложи руки к печке, у нас печка тёплая!
- Ты как хвост у меня, Антон, - сказала Зина, увидев брата: - куда я - туда и ты.
- Да-а… - проворчал Антон и шмыгнул носом, собираясь заплакать, - а если она цветок не отдаёт!
- Цветок?
- Ну, мой цветок! Я его в школу обещал… Мне ещё мама дала. А она не отдаёт!
Закатное небо погасло. Тёплые отсветы в комнате исчезли, красный цветок потускнел. Зина положила кисточку.
- А нельзя - если в школу не нести? - осторожно спросила Фатьма.
- Нельзя, - ответила Зина, - он обещал.
- Я обещал, когда будет расцветать… - Антон захлюпал. - А вот он уже и расцветает. И мама говорила… А она теперь не отдаёт!
- Это кто такой здесь сырость разводит? - послышался весёлый голос Даримы.
Она вошла, свежая и румяная, стряхнула иней с платка, зачесала гребёнкой чёрные вьющиеся волосы.
- Это ты, Антон, сырость разводишь? Что с тобой случилось? Ах ты, снегирь краснощёкий!
Не успели девочки объяснить, что случилось, как в дверь раздался негромкий стук. Фатьма побежала открывать.
- Ой! - В голосе Фатьмы прозвучало удивление. - Это ты?
- Кто такой? - спросила Дарима.
В комнату вошла Тамара Белокурова. Зина и Фатьма переглянулись.
- Девочки, я к вам, - стараясь держаться как можно свободнее, сказала Тамара. - Что вы делаете?
- Когда приходят в дом, то с хозяевами здороваются, - вдруг сказала Дарима. На её круглом лице появилось надменное выражение.
Фатьма, зная её горячий, обидчивый нрав, испугалась:
- Мама, ну что ты!..
Но Дарима будто не слышала.
- А если инженеровы дочки не хотят здороваться с дворниками, - продолжала она, - то пусть они к ним не ходят.
Тамара смутилась. Одно мгновение она колебалась - может, ответить дерзостью и уйти? Резкие слова так и просились на язык.
Но тут живо вмешалась Фатьма:
- Мама, что ты! Она не успела ещё поздороваться. А ты скорей кричать!
- Я не успела, - сказала Тамара, переломив себя, - только хотела…
Дарима что-то проворчала в ответ и вышла в кухню.
- Тамара, иди садись к печке! - начала суетиться Фатьма, незаметно поглядывая на Зину.
Зина молчала. Тамара почувствовала, что она прервала какой-то разговор, подметила слёзы на глазах Антона. И, поглядев на Фатьму и Зину, сказала:
- А что это у вас случилось? Мальчик плакал, что ли?
- Так, случилось… - уклончиво ответила Зина.
Но Фатьма не стала скрывать:
- Антону надо цветок в школу отнести. А…
Толчок под столом прервал её, она взглянула на Зину и всё поняла.
- …цветок сломался!
Зина улыбнулась - хорошая подруга Фатьма! Разве Зине хочется, чтобы все люди знали, что они не ладят со своей бабушкой!
- Вот так беда! - засмеялась Тамара. - Да если хотите, я вам розочку принесу! У нас есть розочка, летом цвести будет. Хочешь розочку, Антон?
Антон со вздохом покачал головой:
- Мне нужно мою луковку… она ничуть не сломалась. Она расцветёт завтра.
- Не сломалась? - Тамара подозрительно посмотрела на Зину и Фатьму.
Они что-то скрывают от неё, отстраняют её от себя. Отец сказал, что она сама виновата, что у неё нет друзей, а чем же она виновата? Вот она хочет, чтобы у неё были друзья, она пришла к ним, а они отстраняются, она мешает им. Но она не уйдёт. Она сейчас что-нибудь такое придумает, такое интересное…
- Девочки, а знаете что? - начала она с оживлением. - Давайте соберёмся все трое и пойдём в Планетарий!
- А мы же в ту пятницу идём в Планетарий всем отрядом, - напомнила Фатьма. - Ты забыла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24