Застигнутый в безвыходной ситуации — на пристани, в глухом переулке, в лифте или даже в своем собственном, но в данный момент враждебном жилище, — он может оказаться на грани удушья. Впрочем, — он многозначительно посмотрел на нас, — кто знает, сколько умерших во сне отправились на тот свет в результате именно такого кошмара. Во всяком случае, почти каждому известны подобные истории — попадание под грязевую, каменную или снежную лавину, падение в пропасть, с крыши, с самолета…
— Простите, вы, профессор, говорите о кошмарах. Означает ли это, что сон исследован лишь с этой стороны? — спросил я.
— Нет, но я думал… — Он беспомощно огляделся, впервые после того, как вышел из машины, почувствовав себя слегка неуверенно. — Раз вы… вы… Ну, понятно! Просто я…
— Кошмары, как неотделимая часть явления, наверняка нас интересуют. Но начнем с самих сновидений как таковых. Что их вызывает?.. —Я огляделся, ища поддержки у друзей, но их не было рядом, во всяком случае, никто не отозвался.
— Ага. Ладно. Ладно… — повторил он, собираясь с мыслями. — Звучит парадоксально, но мозг человека вовсе не отдыхает во сне; мы уже точно знаем, что во время сна он работает интенсивнее, чем, например, — он показал на гамак, три головы повернулись и посмотрели в ту сторону, — во время обычного пребывания в лежачем положении. — Словно по команде, мы повернулись обратно. Несколько секунд он держал паузу. — Основной цикл сна повторяется несколько раз в течение ночи. Мы выделяем в нем до пяти фаз. В первой фазе человек просто переходит от бодрствования ко сну. Это обычно продолжается около пяти минут. Во второй фазе у спящего снижается частота дыхания и сердцебиения, падает также температура тела и уменьшается скорость обмена веществ.
— Поэтому не следует наедаться перед сном? — спросил Ник.
Он явно не мог примириться с недавней оплошностью. Похоже, ему хотелось наброситься на профессора и прыгать по нему, как по батуту.
Таттл испепелил его взглядом.
— Несколько минут спустя начинается третья фаза, когда мозговые волны на электроэнцефалограмме становятся более регулярными, ну, а еще через какое-то время наступает четвертая — так называемый глубокий сон. И только потом начинается наиболее интересная для нас, ученых, фаза быстрого сна, называемого также парадоксальным. Парадокс заключается в том, что мозг спящего столь же активен, как и наяву, в то время как его тело спит. Именно в фазе быстрого сна происходят сновидения, а наблюдателя удивляет неподвижность спящего, за исключением быстрых движений глазных яблок; наступает паралич туловища и конечностей, а наиболее характерным является снижение напряжения мышц шеи и падение активности межреберных мышц, так что дыхание поддерживается в основном благодаря работе диафрагмы. Люди, страдающие нарушениями дыхания, могут даже умереть из-за снижения активности дыхательного центра. С другой стороны — во время кошмарных сновидений пульс спящего может подскочить за пятнадцать секунд до ста восьмидесяти ударов в минуту; ни одно другое событие, ни резкое физическое усилие, ни даже страстный половой акт не могут вызвать столь быстрого увеличения пульса.
— О господи, профессор, — простонал Ник, — вы хотите сказать, что во время сна я всё время нахожусь под гильотиной?
— Ну, не стоит преувеличивать, — покровительственно улыбнулся разоруженный Таттл. — Здоровым людям ничего не угрожает как во сне, так и наяву, а для больных опасность одна и та же. Хотя иногда… — Он развел руками.
— А что насчет сновидений? — вмешался я.
— Фаза быстрого сна занимает от двадцати до двадцати пяти процентов сна и сокращается с возрастом. Она появляется с интервалом в девяносто минут и каждый раз продолжается от пятнадцати до тридцати минут. Первый период парадоксального сна, наступающий примерно через полтора часа после засыпания, обычно короткий, следующие периоды, около четырех, — длиннее. Таким образом, первая фаза быстрого сна продолжается десять минут, а последняя, уже ранним утром, может длиться час. Но в любом случае в памяти остаются лишь сновидения, которые были прерваны в фазе быстрого сна, хотя и они быстро выветриваются, теряют свой цвет и привлекательность, а потом забываются. Даже записывание не помогает: всё сильнее в них видны отсутствие логики, несвязность и сюрреализм.
— Сновидения бывают у всех? — быстро спросил я.
— Да, — безапелляционным тоном ответил он и, заметив, как шевельнулся Саркисян, добавил: — Те, кто утверждает, что у них не бывает сновидений, просто просыпаются в фазе нормального сна и потому ничего не запоминают.
— А как так получается, что, например, мне снилось, — начал Саркисян, — что меня обложили взрывчаткой, а потом произошел взрыв, и я проснулся? Оказалось, что поблизости действительно раздался выстрел. Значит ли это, что во сне я стал ясновидцем? Что я предвидел этот выстрел и подстроил под него сновидение?
— Что подстроили — справедливое замечание, — обрадовался Таттл. — Но мы уже давно убедились, что время в снах не обязательно течет линейно. Вы просто услышали грохот, а мозг за долю секунды «сотворил» подходящий к этому звуку сон, как бы происходивший раньше по времени. Неплохой фокус, но во время сна и не такое бывает! — Он рассмеялся, гордясь собственным превосходством. — Иногда то, что мы во сне слышим по радио, или телевизору, или из ведущегося рядом разговора, переходит в сновидение, и утром мы вспоминаем, что во сне сгорел какой-то самолет, а потом из новостей узнаем, что это произошло на самом деле. И так далее.
— А вот другой сон, — подхватил я. — Мне снилось, будто я всю ночь не сомкнул глаз, и я проснулся, повторяю, проснулся, страшно уставшим, словно действительно не спал ни минуты. Однако я знаю от другого человека, что спал как сурок.
— Знаете, очень часто случается, что сновидения становятся продолжением последних сознательных мыслей. Например, известный писатель конца прошлого века Норхан Каббидж утверждал, что всегда перед сном думал о последних написанных словах, о последних сценах. Часто во сне он видел продолжение, которым затем пользовался. В случае вашего сна — последней сознательной мыслью могло быть что-то вроде: «Черт побери, не могу заснуть, только мучаюсь. Утром буду падать от усталости!», или что-то подобное. Ну, вот вам это и приснилось.
Он довольно улыбнулся.
— А… — я постучал пальцем по столу, чтобы снова привлечь к себе внимание профессора, — можно ли управлять снами?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Речь идет о содержании сновидений, — уточнил я.
— Управлять снами? — Он поморщился. — Знаете, перегрев организма или переедание влияет на частоту появления кошмаров. Поэтому, например, больные с высокой температурой…
— Нет, я имею в виду специально вызываемые… — я щелкнул пальцами, — сюжеты.
— Ну, как я уже говорил — с помощью, например, передачи какой-либо информации по звуковому каналу. Или читая перед самым засыпанием какую-нибудь лекцию, на которой объект должен сосредоточиться. Потом эта лекция часто получает свое продолжение. Мы можем довольно легко прерывать кошмары, даже можно после короткой и простой тренировки самому это делать…
— Понятно, но я имел в виду нечто иное: можно ли уложить человека спать, а потом включить ему сон об африканском сафари?
Профессор задумался.
— Если бы мне поставили такую задачу, то я попытался бы подсунуть ему какие-нибудь «африканские» звуки: там-тамы, рев слона, может быть, ливень на какой-нибудь равнине Серенгети. Но вызвало ли бы это именно такой сон…
— Значит ли это, что мы не в состоянии навязать сновидение? Например, сделать так, что человеку будет сниться, будто он разгадывает кроссворды?
Профессор наклонил голову и некоторое время, прищурившись, смотрел на меня.
— Это абстракция, которую я мог бы попытаться вызвать, лишь заставив интенсивно разгадывать кроссворды непосредственно перед сном, может быть, сеанс гипноза и нашептывание на ухо спящему текста: «Ты любишь разгадывать кроссворды. Ты часто этим занимаешься, и у тебя это хорошо получается».
Теперь уже я прищурился и посмотрел на него.
— И какова надежность…
— Почти никакой! — прервал он меня, явно довольный. — А знаете…
Я хотел задать очередной вопрос, но замолчал и кивнул, чтобы он продолжал.
— Знаете, — наверное, раз уже в третий начал он таким образом фразу, — у меня была одна коллега по профессии, так сказать. Вот как раз она пыталась вызывать конкретные сны — не с помощью гипноза. Лейша Падхерст… — Его взгляд затуманился — он вспоминал Лейшу и лишь потому не заметил, как мы вздрогнули, все трое. — У нее, чертовки, даже была куча грантов. Деньги сыпались на нее как из рога изобилия! — Он несколько принужденно засмеялся. — Конечно, дама она привлекательная, но не настолько, чтобы от нее можно было сойти с ума. Честно говоря, даже в нашем довольно завистливом кругу я ни о чем подобном не слышал, и тем не менее ее исследования прекрасно финансировались.
— А где она работает? — осторожно спросил я.
— В Институте Моргана. То есть — работала. Год… нет, больше, года полтора назад она вроде бы получила наследство и всё бросила. Уволилась из института, уехала куда-то… в Оклахому?
Я едва не поправил: «в Огайо», но удержался.
— А ее исследования? — Он оживился:
— Очень хорошо, что вы спросили. — Он схватил свой стакан и сделал глоток. Я тоже. Остальные тоже не стали ждать тостов. — Надо бы это проверить, но за два месяца до ее ухода из института в компьютерную систему штата проник вирус. Какая-то сволочь запустила червя, который выжрал кучу данных из институтской базы. А сразу же после случился пожар, не на ее кафедре, в соседнем здании, но пострадала и их библиотека. Может, именно поэтому Лейша рассердилась и ушла — может быть, ей не хотелось или у нее уже не было сил повторять или воспроизводить всё сначала? — Он замолчал, пытаясь что-то вспомнить. — Кто-то мне говорил, что эти события ее подкосили…
— Кто, не помните? — спросил Саркисян.
— Гм… Кто-то из Моргана… — Он тряхнул головой: — Нет, не помню.
Я размышлял несколько минут, прежде чем решился задать вопрос.
— А, так сказать, серийные сны, — небрежно бросил я, — похожие друг на друга или взаимно друг друга дополняющие? Что об этом известно?
— Ну, это банально — те же бегства, полеты, завалы под лавиной…
— Нет, нет! Я имею в виду что-то вроде того, когда, например, мне снится, будто я покупаю у вас в киоске газеты, а вам той же ночью снится, что до этой газеты вам удалось продать мне четыре дюжины сигар и обсчитать на сорок центов?
Он вытаращил глаза, и этого мне было достаточно в качестве ответа.
— Н-нет… О таком не слышал… Гм… это интересно…
Мне вовсе не было нужно, чтобы он заинтересовался и болтал об этом где попало.
— А кто еще занимается снами, кроме этой Падворст и вас?
— Падхерст… — машинально поправил он. — О, многие. Одним хотелось бы исключить сон из нашей жизни, ведь это продлило бы время активной деятельности, фактически — время жизни, почти вдвое. Другим, не столь радикальным, хотелось бы научить людей спать несколько раз в сутки по полчаса, что дало бы и нормальный отдых, и продлило бы время бодрствования. Третьим, к которым принадлежу и я, хотелось бы использовать сновидения для моделирования личности, лечения психических заболеваний, эффективного обучения. Это, так сказать, наиболее обширная область исследования снов.
— А результаты? — спросил Дуг Саркисян.
— Очень, очень интересные, — с хитрой усмешкой ответил профессор, глядя на Саркисяна, словно кот на сметану. — Но это уже дело будущего…
Ясно — вы мне грант, я вам результаты. Я мимоходом подумал, что этот разговор будет стоить ЦБР дороже, чем предполагалось ранее. Таттл, видя интерес к своим исследованиям, высосет всё, что можно, прежде чем скажет еще хоть слово.
Саркисян вопросительно посмотрел на меня и Ника. Мы молчали.
— А вы не могли бы сказать хоть пару слов о том, из-за чего все эти расспросы?
— Профессор, в данный момент…
Таттл посмотрел на душевную улыбку Саркисяна, на его разведенные руки и вздохнул. Над столом, над нашими головами, повисла тишина. Профессор втянул щеки, прикусив их изнутри, и заложил ногу на ногу. Гигантские ступни чуть ли не со свистом рассекли воздух.
— Прошу прощения. — Я встал и кивнул Нику: — Можно тебя?
Мы отошли в сторону корта. Саркисяну следовало вежливо, но решительно и быстро избавиться от профессора.
— Есть какие-нибудь идеи? — Я посмотрел на Ника.
— А у тебя? — задал я контрвопрос.
— С той профессоршей что-то случилось, верно?
— Наверняка. Результаты ее исследований сгорели, записи в базе данных уничтожены… Она сама куда-то исчезла…
За моей спиной хлопнула дверца «линкольна».
— Интересно, какие возможности есть у Дуга, — сказал я в пространство.
— Спроси его, — предложил Ник.
— Ну да, я же забыл, что ты его подчиненный.
— А ты — его друг!
Мы вернулись к Саркисяну, подозрительно смотревшему на нас.
— И как, дало это нам что-нибудь? — спросил он.
— По-моему, да. Во-первых, мы кое-что знаем о снах. Во-вторых, у нас есть еще один след: Падхерст. — Я закурил и, затянувшись, выпустил длинную струю дыма. — Что-то, видимо, она в снах нашла интересное…
— Прекрасно, — усмехнулся Саркисян. — Пойду к Э. М. П. и скажу ему, что мы вынуждены гоняться за сновидениями и это будет нам стоить несколько вовсе не приснившихся десятков тысяч.
Мы сочувствовали ему, но не настолько, чтобы пойти вместо него к шефу Центрального Бюро Расследований Эзре М. Парсону и объяснить ему необходимость подобных расходов. Дуг бросил несколько фраз, по сути своей комментировавших нашу позицию, и уехал.
Мы отправились на корт, а потом провели почти два часа на поле для стрельбы из лука. Мальчикам удалось по два раза попасть в мишени, а нам — избежать их стрел. Я тоже попал два раза, хотя один раз случайно, во всяком случае, не в свою мишень. Лучше всего получалось у Ника, который раздражал всех, дырявя мишень, к тому же свою, и притом всем содержимым колчана. Лишь когда Филу пришла в голову идея встать позади него и щекотать его под мышками, наши шансы несколько сравнялись. В сумме наша любительская четверка, Пима, я, Фил и Бинки, завоевала семнадцать очков из ста возможных, Ник Дуглас же — несколько больше, а именно восемьдесят четыре. Но радовался этому только он сам.
«Похитители у нас…»
Меня разбудила Пима. Вырванный из сна, я нервно схватил трубку и стукнул ею себя по голове. Лишь после этого я окончательно покинул страну сновидений.
— Да?!
— Оуэн, одевайся, и ждите с Ником машину. Похитители у нас, только торопиться особо некуда — они мертвы.
— Хорошо. Тьфу, я не то хотел сказать… Неважно…
Я положил трубку. Пима спокойно выслушала еще более краткую версию данного известия. Я выбрался из-под одеяла и помчался в ванную. Семь минут спустя я был в холле, еще чуть позже ко мне присоединился заспанный Ник. Мы спустились в гараж. Нас ждали два одинаковых «форда» с одинаковыми номерами. Мы сели в один из них, стекла стали непрозрачными, и мы поехали. За воротами мы свернули налево, вторая машина направо. Процедура доставки нас в секретную резиденцию была разработана во всех подробностях и впечатляла точностью исполнения. Я до сих пор не мог забыть: после того, как были найдены мальчики, нас перевозили сюда, в убежище. В туннеле Эдисона нам преградил дорогу автобус, сзади и с боков видимость закрывали два грузовика, мы неожиданно свернули в технический коридор, а чуть раньше оттуда вынырнул точно такой же лимузин, как наш. Если кто-то за нами следил, то наверняка поехал за ним. Не знаю, куда он его завел. Теперь — два «форда». Интересно, существует ли еще более секретная процедура? Наверняка президента прятали бы тщательнее. Хотя Дуг утверждал иное.
— Может быть, ты знаешь больше меня? — спросил Ник.
— Кто-то избавляется от свидетелей.
— Это глупо.
— Знаю, но не я этим занимаюсь.
Удивительна вера преступников в возможность разорвать с помощью убийства цепочку других убийств, этакое затирание следов одних трупов другими. А ведь убийство убийцы приводит лишь к тому, что интерес следствия переносится на очередной объект и никогда не заканчивается. И каждое убийство дает всё больше материала для сравнения, анализа, поиска. К счастью, преступники не столь хитры, как я.
Мы ехали час, с одной пересадкой. Потом мы въехали в какой-то гараж, по крайней мере так я полагал, судя по тому, как нас прижимало к правому боку салона. С его крыши нас забрал вертолет с надписью «Федеральное Бюро Энергетики». Несмотря на возбуждение из-за того, что мы, возможно, ухватились за какой-то след, монотонное гудение двигателя и свист лопастей вызвали у меня странную сонливость, и я заснул.
Лишь когда мы оказались над целью нашего полета, Ник толкнул меня в плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Простите, вы, профессор, говорите о кошмарах. Означает ли это, что сон исследован лишь с этой стороны? — спросил я.
— Нет, но я думал… — Он беспомощно огляделся, впервые после того, как вышел из машины, почувствовав себя слегка неуверенно. — Раз вы… вы… Ну, понятно! Просто я…
— Кошмары, как неотделимая часть явления, наверняка нас интересуют. Но начнем с самих сновидений как таковых. Что их вызывает?.. —Я огляделся, ища поддержки у друзей, но их не было рядом, во всяком случае, никто не отозвался.
— Ага. Ладно. Ладно… — повторил он, собираясь с мыслями. — Звучит парадоксально, но мозг человека вовсе не отдыхает во сне; мы уже точно знаем, что во время сна он работает интенсивнее, чем, например, — он показал на гамак, три головы повернулись и посмотрели в ту сторону, — во время обычного пребывания в лежачем положении. — Словно по команде, мы повернулись обратно. Несколько секунд он держал паузу. — Основной цикл сна повторяется несколько раз в течение ночи. Мы выделяем в нем до пяти фаз. В первой фазе человек просто переходит от бодрствования ко сну. Это обычно продолжается около пяти минут. Во второй фазе у спящего снижается частота дыхания и сердцебиения, падает также температура тела и уменьшается скорость обмена веществ.
— Поэтому не следует наедаться перед сном? — спросил Ник.
Он явно не мог примириться с недавней оплошностью. Похоже, ему хотелось наброситься на профессора и прыгать по нему, как по батуту.
Таттл испепелил его взглядом.
— Несколько минут спустя начинается третья фаза, когда мозговые волны на электроэнцефалограмме становятся более регулярными, ну, а еще через какое-то время наступает четвертая — так называемый глубокий сон. И только потом начинается наиболее интересная для нас, ученых, фаза быстрого сна, называемого также парадоксальным. Парадокс заключается в том, что мозг спящего столь же активен, как и наяву, в то время как его тело спит. Именно в фазе быстрого сна происходят сновидения, а наблюдателя удивляет неподвижность спящего, за исключением быстрых движений глазных яблок; наступает паралич туловища и конечностей, а наиболее характерным является снижение напряжения мышц шеи и падение активности межреберных мышц, так что дыхание поддерживается в основном благодаря работе диафрагмы. Люди, страдающие нарушениями дыхания, могут даже умереть из-за снижения активности дыхательного центра. С другой стороны — во время кошмарных сновидений пульс спящего может подскочить за пятнадцать секунд до ста восьмидесяти ударов в минуту; ни одно другое событие, ни резкое физическое усилие, ни даже страстный половой акт не могут вызвать столь быстрого увеличения пульса.
— О господи, профессор, — простонал Ник, — вы хотите сказать, что во время сна я всё время нахожусь под гильотиной?
— Ну, не стоит преувеличивать, — покровительственно улыбнулся разоруженный Таттл. — Здоровым людям ничего не угрожает как во сне, так и наяву, а для больных опасность одна и та же. Хотя иногда… — Он развел руками.
— А что насчет сновидений? — вмешался я.
— Фаза быстрого сна занимает от двадцати до двадцати пяти процентов сна и сокращается с возрастом. Она появляется с интервалом в девяносто минут и каждый раз продолжается от пятнадцати до тридцати минут. Первый период парадоксального сна, наступающий примерно через полтора часа после засыпания, обычно короткий, следующие периоды, около четырех, — длиннее. Таким образом, первая фаза быстрого сна продолжается десять минут, а последняя, уже ранним утром, может длиться час. Но в любом случае в памяти остаются лишь сновидения, которые были прерваны в фазе быстрого сна, хотя и они быстро выветриваются, теряют свой цвет и привлекательность, а потом забываются. Даже записывание не помогает: всё сильнее в них видны отсутствие логики, несвязность и сюрреализм.
— Сновидения бывают у всех? — быстро спросил я.
— Да, — безапелляционным тоном ответил он и, заметив, как шевельнулся Саркисян, добавил: — Те, кто утверждает, что у них не бывает сновидений, просто просыпаются в фазе нормального сна и потому ничего не запоминают.
— А как так получается, что, например, мне снилось, — начал Саркисян, — что меня обложили взрывчаткой, а потом произошел взрыв, и я проснулся? Оказалось, что поблизости действительно раздался выстрел. Значит ли это, что во сне я стал ясновидцем? Что я предвидел этот выстрел и подстроил под него сновидение?
— Что подстроили — справедливое замечание, — обрадовался Таттл. — Но мы уже давно убедились, что время в снах не обязательно течет линейно. Вы просто услышали грохот, а мозг за долю секунды «сотворил» подходящий к этому звуку сон, как бы происходивший раньше по времени. Неплохой фокус, но во время сна и не такое бывает! — Он рассмеялся, гордясь собственным превосходством. — Иногда то, что мы во сне слышим по радио, или телевизору, или из ведущегося рядом разговора, переходит в сновидение, и утром мы вспоминаем, что во сне сгорел какой-то самолет, а потом из новостей узнаем, что это произошло на самом деле. И так далее.
— А вот другой сон, — подхватил я. — Мне снилось, будто я всю ночь не сомкнул глаз, и я проснулся, повторяю, проснулся, страшно уставшим, словно действительно не спал ни минуты. Однако я знаю от другого человека, что спал как сурок.
— Знаете, очень часто случается, что сновидения становятся продолжением последних сознательных мыслей. Например, известный писатель конца прошлого века Норхан Каббидж утверждал, что всегда перед сном думал о последних написанных словах, о последних сценах. Часто во сне он видел продолжение, которым затем пользовался. В случае вашего сна — последней сознательной мыслью могло быть что-то вроде: «Черт побери, не могу заснуть, только мучаюсь. Утром буду падать от усталости!», или что-то подобное. Ну, вот вам это и приснилось.
Он довольно улыбнулся.
— А… — я постучал пальцем по столу, чтобы снова привлечь к себе внимание профессора, — можно ли управлять снами?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Речь идет о содержании сновидений, — уточнил я.
— Управлять снами? — Он поморщился. — Знаете, перегрев организма или переедание влияет на частоту появления кошмаров. Поэтому, например, больные с высокой температурой…
— Нет, я имею в виду специально вызываемые… — я щелкнул пальцами, — сюжеты.
— Ну, как я уже говорил — с помощью, например, передачи какой-либо информации по звуковому каналу. Или читая перед самым засыпанием какую-нибудь лекцию, на которой объект должен сосредоточиться. Потом эта лекция часто получает свое продолжение. Мы можем довольно легко прерывать кошмары, даже можно после короткой и простой тренировки самому это делать…
— Понятно, но я имел в виду нечто иное: можно ли уложить человека спать, а потом включить ему сон об африканском сафари?
Профессор задумался.
— Если бы мне поставили такую задачу, то я попытался бы подсунуть ему какие-нибудь «африканские» звуки: там-тамы, рев слона, может быть, ливень на какой-нибудь равнине Серенгети. Но вызвало ли бы это именно такой сон…
— Значит ли это, что мы не в состоянии навязать сновидение? Например, сделать так, что человеку будет сниться, будто он разгадывает кроссворды?
Профессор наклонил голову и некоторое время, прищурившись, смотрел на меня.
— Это абстракция, которую я мог бы попытаться вызвать, лишь заставив интенсивно разгадывать кроссворды непосредственно перед сном, может быть, сеанс гипноза и нашептывание на ухо спящему текста: «Ты любишь разгадывать кроссворды. Ты часто этим занимаешься, и у тебя это хорошо получается».
Теперь уже я прищурился и посмотрел на него.
— И какова надежность…
— Почти никакой! — прервал он меня, явно довольный. — А знаете…
Я хотел задать очередной вопрос, но замолчал и кивнул, чтобы он продолжал.
— Знаете, — наверное, раз уже в третий начал он таким образом фразу, — у меня была одна коллега по профессии, так сказать. Вот как раз она пыталась вызывать конкретные сны — не с помощью гипноза. Лейша Падхерст… — Его взгляд затуманился — он вспоминал Лейшу и лишь потому не заметил, как мы вздрогнули, все трое. — У нее, чертовки, даже была куча грантов. Деньги сыпались на нее как из рога изобилия! — Он несколько принужденно засмеялся. — Конечно, дама она привлекательная, но не настолько, чтобы от нее можно было сойти с ума. Честно говоря, даже в нашем довольно завистливом кругу я ни о чем подобном не слышал, и тем не менее ее исследования прекрасно финансировались.
— А где она работает? — осторожно спросил я.
— В Институте Моргана. То есть — работала. Год… нет, больше, года полтора назад она вроде бы получила наследство и всё бросила. Уволилась из института, уехала куда-то… в Оклахому?
Я едва не поправил: «в Огайо», но удержался.
— А ее исследования? — Он оживился:
— Очень хорошо, что вы спросили. — Он схватил свой стакан и сделал глоток. Я тоже. Остальные тоже не стали ждать тостов. — Надо бы это проверить, но за два месяца до ее ухода из института в компьютерную систему штата проник вирус. Какая-то сволочь запустила червя, который выжрал кучу данных из институтской базы. А сразу же после случился пожар, не на ее кафедре, в соседнем здании, но пострадала и их библиотека. Может, именно поэтому Лейша рассердилась и ушла — может быть, ей не хотелось или у нее уже не было сил повторять или воспроизводить всё сначала? — Он замолчал, пытаясь что-то вспомнить. — Кто-то мне говорил, что эти события ее подкосили…
— Кто, не помните? — спросил Саркисян.
— Гм… Кто-то из Моргана… — Он тряхнул головой: — Нет, не помню.
Я размышлял несколько минут, прежде чем решился задать вопрос.
— А, так сказать, серийные сны, — небрежно бросил я, — похожие друг на друга или взаимно друг друга дополняющие? Что об этом известно?
— Ну, это банально — те же бегства, полеты, завалы под лавиной…
— Нет, нет! Я имею в виду что-то вроде того, когда, например, мне снится, будто я покупаю у вас в киоске газеты, а вам той же ночью снится, что до этой газеты вам удалось продать мне четыре дюжины сигар и обсчитать на сорок центов?
Он вытаращил глаза, и этого мне было достаточно в качестве ответа.
— Н-нет… О таком не слышал… Гм… это интересно…
Мне вовсе не было нужно, чтобы он заинтересовался и болтал об этом где попало.
— А кто еще занимается снами, кроме этой Падворст и вас?
— Падхерст… — машинально поправил он. — О, многие. Одним хотелось бы исключить сон из нашей жизни, ведь это продлило бы время активной деятельности, фактически — время жизни, почти вдвое. Другим, не столь радикальным, хотелось бы научить людей спать несколько раз в сутки по полчаса, что дало бы и нормальный отдых, и продлило бы время бодрствования. Третьим, к которым принадлежу и я, хотелось бы использовать сновидения для моделирования личности, лечения психических заболеваний, эффективного обучения. Это, так сказать, наиболее обширная область исследования снов.
— А результаты? — спросил Дуг Саркисян.
— Очень, очень интересные, — с хитрой усмешкой ответил профессор, глядя на Саркисяна, словно кот на сметану. — Но это уже дело будущего…
Ясно — вы мне грант, я вам результаты. Я мимоходом подумал, что этот разговор будет стоить ЦБР дороже, чем предполагалось ранее. Таттл, видя интерес к своим исследованиям, высосет всё, что можно, прежде чем скажет еще хоть слово.
Саркисян вопросительно посмотрел на меня и Ника. Мы молчали.
— А вы не могли бы сказать хоть пару слов о том, из-за чего все эти расспросы?
— Профессор, в данный момент…
Таттл посмотрел на душевную улыбку Саркисяна, на его разведенные руки и вздохнул. Над столом, над нашими головами, повисла тишина. Профессор втянул щеки, прикусив их изнутри, и заложил ногу на ногу. Гигантские ступни чуть ли не со свистом рассекли воздух.
— Прошу прощения. — Я встал и кивнул Нику: — Можно тебя?
Мы отошли в сторону корта. Саркисяну следовало вежливо, но решительно и быстро избавиться от профессора.
— Есть какие-нибудь идеи? — Я посмотрел на Ника.
— А у тебя? — задал я контрвопрос.
— С той профессоршей что-то случилось, верно?
— Наверняка. Результаты ее исследований сгорели, записи в базе данных уничтожены… Она сама куда-то исчезла…
За моей спиной хлопнула дверца «линкольна».
— Интересно, какие возможности есть у Дуга, — сказал я в пространство.
— Спроси его, — предложил Ник.
— Ну да, я же забыл, что ты его подчиненный.
— А ты — его друг!
Мы вернулись к Саркисяну, подозрительно смотревшему на нас.
— И как, дало это нам что-нибудь? — спросил он.
— По-моему, да. Во-первых, мы кое-что знаем о снах. Во-вторых, у нас есть еще один след: Падхерст. — Я закурил и, затянувшись, выпустил длинную струю дыма. — Что-то, видимо, она в снах нашла интересное…
— Прекрасно, — усмехнулся Саркисян. — Пойду к Э. М. П. и скажу ему, что мы вынуждены гоняться за сновидениями и это будет нам стоить несколько вовсе не приснившихся десятков тысяч.
Мы сочувствовали ему, но не настолько, чтобы пойти вместо него к шефу Центрального Бюро Расследований Эзре М. Парсону и объяснить ему необходимость подобных расходов. Дуг бросил несколько фраз, по сути своей комментировавших нашу позицию, и уехал.
Мы отправились на корт, а потом провели почти два часа на поле для стрельбы из лука. Мальчикам удалось по два раза попасть в мишени, а нам — избежать их стрел. Я тоже попал два раза, хотя один раз случайно, во всяком случае, не в свою мишень. Лучше всего получалось у Ника, который раздражал всех, дырявя мишень, к тому же свою, и притом всем содержимым колчана. Лишь когда Филу пришла в голову идея встать позади него и щекотать его под мышками, наши шансы несколько сравнялись. В сумме наша любительская четверка, Пима, я, Фил и Бинки, завоевала семнадцать очков из ста возможных, Ник Дуглас же — несколько больше, а именно восемьдесят четыре. Но радовался этому только он сам.
«Похитители у нас…»
Меня разбудила Пима. Вырванный из сна, я нервно схватил трубку и стукнул ею себя по голове. Лишь после этого я окончательно покинул страну сновидений.
— Да?!
— Оуэн, одевайся, и ждите с Ником машину. Похитители у нас, только торопиться особо некуда — они мертвы.
— Хорошо. Тьфу, я не то хотел сказать… Неважно…
Я положил трубку. Пима спокойно выслушала еще более краткую версию данного известия. Я выбрался из-под одеяла и помчался в ванную. Семь минут спустя я был в холле, еще чуть позже ко мне присоединился заспанный Ник. Мы спустились в гараж. Нас ждали два одинаковых «форда» с одинаковыми номерами. Мы сели в один из них, стекла стали непрозрачными, и мы поехали. За воротами мы свернули налево, вторая машина направо. Процедура доставки нас в секретную резиденцию была разработана во всех подробностях и впечатляла точностью исполнения. Я до сих пор не мог забыть: после того, как были найдены мальчики, нас перевозили сюда, в убежище. В туннеле Эдисона нам преградил дорогу автобус, сзади и с боков видимость закрывали два грузовика, мы неожиданно свернули в технический коридор, а чуть раньше оттуда вынырнул точно такой же лимузин, как наш. Если кто-то за нами следил, то наверняка поехал за ним. Не знаю, куда он его завел. Теперь — два «форда». Интересно, существует ли еще более секретная процедура? Наверняка президента прятали бы тщательнее. Хотя Дуг утверждал иное.
— Может быть, ты знаешь больше меня? — спросил Ник.
— Кто-то избавляется от свидетелей.
— Это глупо.
— Знаю, но не я этим занимаюсь.
Удивительна вера преступников в возможность разорвать с помощью убийства цепочку других убийств, этакое затирание следов одних трупов другими. А ведь убийство убийцы приводит лишь к тому, что интерес следствия переносится на очередной объект и никогда не заканчивается. И каждое убийство дает всё больше материала для сравнения, анализа, поиска. К счастью, преступники не столь хитры, как я.
Мы ехали час, с одной пересадкой. Потом мы въехали в какой-то гараж, по крайней мере так я полагал, судя по тому, как нас прижимало к правому боку салона. С его крыши нас забрал вертолет с надписью «Федеральное Бюро Энергетики». Несмотря на возбуждение из-за того, что мы, возможно, ухватились за какой-то след, монотонное гудение двигателя и свист лопастей вызвали у меня странную сонливость, и я заснул.
Лишь когда мы оказались над целью нашего полета, Ник толкнул меня в плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42