– лишь бы только все по-прежнему!
Виктор хотя бы пришел… Нашел же он меня в том карцере, вот бы и сейчас возник из воздуха, сказал нормально, по-человечески, куда идти, к кому. У него вроде тогда сорвалось: «К нашим». Наверно, это те, которых она видела в госпитале.
А тот, в госпитале – тоже врач – сам покончил с собой… И не будет ли «по-прежнему»? Было ли «по-прежнему»? Как она себя осознала – уже летели пули, уже кто-то умирал… Это ей хоте лось, чтоб сад был уютный и родной – но чего стоит уют, если его можно изничтожить за одну ночь? И за что, за что уничтожить? Только за то, что мы с Виктором здесь ходили, играли, смеялись во все горло? Одна видимость… И хорошие, добрые люди – Доктор с Юрком – охраняли эту видимость… Что может быть лучше видимости! Зря я не соскользнула в тот зеленый мир. Раз и все, и ничего больше, только облачко атомов в бушующей зелени. А вылезла, потратила столько сил – и зачем? Чтоб сидеть у края разрушенного сада? Виктор, помоги мне!
2
– Орешь-то ты чего? – неприязненно спросил Виктор, возникая рядом.
Он был все такой же нарядный, только теперь его к тому же украшала голубая шелковая лента, наискосок через грудь.
– Виктор! – Магнолия вскочила, обливаясь счастливыми слезами. – Я не орала, Виктор, милый… Мне только было так горько, так хотелось, чтоб ты появился скорей, я не знала, куда идти…
– Ну, мысленно орала. Я же слышал! Сорвала меня с Церемонии Посвящения. Хорошо, что меня уже успели посвятить, – видала? – Он горделиво указал на ленту. – Ну, давай, говори быстрей – что хотела?
– Виктор, – шепотом пожаловалась Магнолия, глотая слезы. – Я ничего не понимаю. Что случилось, какое посвящение? Куда ты меня звал?
– Да, кстати. Я ж тебя должен спросить. Ты почему не явилась в назначенный срок? А? Отвечай, быстро! – и он замолчал. То ли ожидая ответа, то ли вслушиваясь в себя.
– Виктор, родной мой, да я ж не знаю даже, о чем ты говоришь, – залепетала Магнолия, – я ничегошеньки не понимаю, объясни, пожалуйста, толком!
– Так. Что не понимаешь? – отрывисто спросил Виктор. – Конкретно давай.
– Ну… Посвящение это твое… Куда я явиться должна была? Кто назначил мне явиться? Ну, я не знаю – мне ничего не понятно!
– Посвящение есть Посвящение. Что непонятного? Время явки ты уже просрочила. Явиться надо в Храм Семена. Вызов всем послал сам Семен. Что еще? – отчеканив это, Виктор смолк, глядя поверх головы Магнолии.
Молчала и она, потерянно глядя на него и не в силах сообразить что-либо.
Наконец в голове забрезжило. Вызов!
– О каком вызове ты говоришь? – нерешительно спросила она.
– Ты не получила вызова? – бесстрастно уточнил Виктор.
– Нет… – тихо, нерешительно ответила Магнолия,
– Но ты умеешь совершать пространственные переходы? Ступорить можешь? Мимикрией владеешь? Да, да, я видел – владеешь. Только ленишься.
– Я не ленюсь, – еще тише ответила Магнолия. – Просто у меня то получается, то не получается. Чаще – не получается. И вызова никакого я не получала. И, может быть, ты… – но тут она замолчала, задумчиво всматриваясь в него.
Без сомнения, это был Виктор. Его высокий лоб, перерезанный двумя морщинками, его конопушки на носу, его губы… Но глаза! – она никогда не видела у него таких отрешенных, пустых глаз. И откуда вдруг у него эта манера смотреть поверх головы, замолкать после каждой фразы, будто вслушиваясь во что-то?
– Виктор, расскажи все, что с тобой произошло, – попросила она, – ведь ты…
– Ну что ж, – вдруг безразлично прервал ее Виктор. Он явно не слушал. – И такие нам нужны. Даже такие. Поняла? – его взгляд опустился к ее лицу. Ничего не выражающий невнимательный взгляд человека, которому нет особого дела до предмета, оказавшегося в поле зрения.
У Магнолии все аж замерло внутри.
– Ты, конечно, не из суперов, – размеренно вымолвил между тем Виктор. – Но при условии, что будешь стараться, и ты сможешь принести пользу. Слишком важные задачи стоят перед нами, чтоб пренебрегать любыми ресурсами.
– Чьи это слова… ты говоришь? – побледнев до холодка на щеках, проговорила через силу Магнолия.
– Семена, конечно, – высокомерно ответил Виктор. И в первый раз за весь разговор в его взгляде мелькнуло что-то живое. Но оно быстро погасло, сменившись опять пугающей бесстрастностью.
– Семен Любомудрый, с которым я постоянно нахожусь в контакте, помогает мне формулировать мои мысли. Это честь. Я один из самых способных суперов, поэтому между нами установлен индивидуальный канал. Только двое суперов еще удостоились такой чести. Двое. Но даже ты, если, повторяю – будешь стараться, можешь когда-нибудь впоследствии тоже удостоиться.
– Виктор… – осторожно остановила его Магнолия, – извини, но мне бы хотелось поговорить с тобой. Только с тобой, наедине. – Она тщательно подбирала слова, чтобы не обидеть этого Семена Любомудрого, – к нему, как она поняла,
Виктор относился очень хорошо. – Я, понимаешь, наверно, просто не привыкла так беседовать – втроем… Мне как-то неловко. Не по себе… Можно так сделать?..
– Ну вот! – вдруг почти закричал на нее Виктор. – Что ты наделала, дура? Он прервал связь! Дура безмозглая! Неловко ей! Да знаешь, какое это счастье необыкновенное: чувствовать, что он сам – Сам! – с тобой постоянно. Присутствует в тебе, является частью тебя. А ты при этом – только подумай, только представь на минутy – ты являешься частью Его! А теперь? Дура, дура, дура!
Магнолия не видела его в таком состоянии – глаза бессмысленно бегали, он как-то беспорядочно размахивал руками, пританцовывал на месте, на лбу выступили капли пота.
– Виктор… ну что ты… ну извини, – пролепетала она, – ну ты сейчас же, сию минуту подключишься к нему опять… Только расскажи – в двух словах, коротко, – что случилось, пока мы не виделись?
– Что случилось? То случилось, – быстро, зло проговорил Виктор, взглядывая на Магнолию. – Началось то, для чего мы предназначены. Спасение человечества. Я сам нашел Семена. Сам! Можешь ты это понять? Дура безмозглая… И помог ему включить Программу. И тогда мы все, все супера, получили вызов. И начали приходить в себя. Мы все как один понимаем, что это такое: время а-икс-гэ. Только такие недоделки, как ты, ничего не понимают и не чувствуют. И все, все собрались в Храм Семена, все сейчас, сию минуту проходят Посвящение!
– Виктор, миленький, ты все узнал про нас? Расскажи, расскажи, пожалуйста! – Магнолия даже в ладони захлопала и запрыгала, как маленькая.
– Что – узнал? Ну узнал, – брезгливо скривился Виктор. – Чего там узнавать? Создал нас светлой памяти Николай Сергеевич Богоравный, двоюродный дядя Семена Любомудрого.
– Это тот, который вот тогда в госпитале? Оживил который нас? – влезла Магнолия. Виктор только передернул плечами:
– Нет, не тот. Ты слушай. Богоравный создал нас для того, чтобы укротить хаос, анархию, разгулявшиеся вокруг…
– А тот, в госпитале который, – это кто был? – опять влезла Магнолия.
– Не знаю я, – медленно, раздельно проговорил Виктор, окидывая ее взглядом, вновь блеснувшим злобой. – И знать не желаю. Я рассказываю тебе настоящую историю, а не какие-нибудь сплетни. И главный человек в истории – светлой памяти Николай Сергеевич Богоравный. И, конечно, Семен Любомудрый.
Как Магнолии ни боязно было прерывать Виктора снова, но она все-таки не удержалась – удивилась вслух:
– Какие интересные фамилии у них!
А Виктор на этот раз не рассердился. Видимо, ему было приятно говорить и думать об этих людях. И приятно, когда ими интересовались другие. Он очень охотно разъяснил:
– Это вовсе не фамилии. Мало ли какие природа могла дать им фамилии! Это их звания, титулы, под которыми они теперь навсегда в истории. Богоравный – это потому что создал нас, новых людей. Суперов. А это деяние божественное, никому из людей оно никогда не удавалось. А Любомудрый – потому что его любит мудрость. То есть вся мудрость, которую завещал Богоравный, – вся она перешла к Любомудрому. Он один держит в своих руках нити наших жизней. Это он послал вызов, он…
– Но вы же, ты говорил, вместе послали вызов? – уточнила Магнолия. Ей совсем не нравилось, что Виктор все заслуги приписывает какому-то Семену. Ей хотелось, чтоб и себе он что-нибудь оставил. А она могла бы потом хвастаться: «Тот самый, знаменитый Виктор – ее хороший приятель, можно сказать – дружок детства».
Лицо Виктора медленно наливалось краской. Он еле сдерживался:
– Вот дура! Да я просто первый к нему явился. Повезло мне! Невероятно повезло, сказочно ведь именно через меня, используя спрятанные во мне, в тайниках моей памяти сведения, он нашел Храм, нашел все пульты управления. Да, я помогал ему включать все это, но ведь все шифры, все коды, все ключи были у него! Дурында ты – не понимаешь. Да ему нужен был любой из суперов – кто бы ни пришел! Ему-то все равно было, кого использовать для включения Программы. Это же мое счастье, что именно я оказался там первым!
Магнолии вдруг почему-то стало невыразимо – до боли в груди – жалко его. «Бедненький Виктор… – подумала она, сама не понимая почему, – бедненький мой…» А вслух торопливо сказала:
– Хорошо, хорошо! Извини ты меня, пожалуйста. Говори, я не буду больше перебивать.
Бедный Виктор – он очень изменился. Он стал совсем не такой, как раньше. Но что она могла поделать – он ведь единственный родной ей человек в этом мире. Если и он ее покинет – то она останется совсем одна. И что тогда?..
– «Не буду…» – брезгливо передразнил Виктор. – Ну так молчи. Лезешь не соображая. Там, где твоего умишка не хватает.
Он был мрачен, но вроде остывал понемногу.
– Сама подумала бы: ну что мы значили без Любомудрого?! Болтались тут в садочке. Детвора, тоже мне. Малолетки. Уроки какие-то дурацкие учили. Да нас даже за ворота не выпускали! Нас, суперов!! Да я как вспомню об этом, у меня все от стыда горит! Я создан, чтобы быть грозой любого из этих людишек. Ангелом мщения, возмездием за грехи! Воруешь – получай за то, что разоряешь государство! Развратничаешь – получай за то, что подрываешь основы морали! Пьешь водку, нюхаешь наркотики – умри, как отмирает подпорченный плод на здоровом дереве! Только так! Они уже доказали, людишки эти поганенькие, что их только за ручку и можно привести к светлому будущему. Только подталкивая осторожненько. Не то – ослабь лишь узду – вся их дрянность полезет наружу, вся мелкость их натуры. Да, мы – ничто! Мы, супера, – ничто! Мы – всего лишь безликие орудия в руках Любомудрого. Такими нас создал Богоравный. И я говорю это с гордостью. Потому что я отрекаюсь от себя ради величайшей из целей – ради достижения Светлого Будущего Всего Человечества. Да, я, наверно, погибну в пути к этому идеалу! Но потом, когда человечество поймет, кто его привел к цели, то и мне поставят памятник в грандиозном Пантеоне Погибших Героев, В Святилище Богоравного и Любомудрого. А пока я жив, пока мы, супера, живы – мы под водительством Любомудрого успеем наладить порядок в этом смердящем, разлагающемся, как покойник, государстве. Но сделать это мы сможем, только если будем неумолимы. Если каждый из людишек будет знать – и трепетать, сознавая это, – что есть мы. Что нам даны способности и полномочия – явиться в любую минуту, в любое мгновение и в любое место. И воздать должное! Любой и каждый будет бессилен перед нами. Ни постов, ни привилегий для нас не существует. Мы – супера. И руки наши – чисты. Потому что омыты кровью отступников и мерзавцев!
Виктор запыхался, кулаки его дрожали от возбуждения, в уголках губ запеклась пена. Он победно смотрел на Магнолию, ожидая одобрения, и она волей-неволей улыбнулась ему.
Тогда и его губы дрогнули в довольной улыбке.
– Нам предстоит нелегкий путь. Но я знал, что этот путь мы пройдем вместе. Я не сомневался в тебе. Любомудрый, который уже вышел со мной на связь, позволяет тебе, перед тем как навсегда уйти отсюда, взять какие-нибудь сувениры – памятные твоему сердцу безделушки. Женская натура слаба по сравнению с мужской, но к этому надо быть снисходительным. Иди же в дом и возьми на память все, что пожелаешь.
Он величественно простер руку в направлении порушенного сада, подумал, добавил:
– Когда соберешься, так, смотри, если не сможешь сама, позови меня – помогу тебе достичь Храма Семена.
И исчез, растворившись в легком порыве ветра. А Магнолия, слегка оглушенная обрушенной на нее информацией, поплелась через сад, спотыкаясь на рытвинах и вывернутых корневищах.
3
Дом хоть и был цел, но совершенно ободран и изнутри, и снаружи.
Через приоткрытую дверь она вошла в сумрачный коридор. Переступая через остатки вешалки, через разодранные в клочья вещи, пробралась в ту большую, длинную прихожую, куда выходили почти все двери. Что за безделушки ей надо брать, она понятия не имела. Как же это Виктор сказал? «Дорогие твоему сердцу» – так, что ли? Ее сердцу был дорог сад – они так играли в саду! И дом. С каким хохотом они ужинали в потемках, как веселились перед тем, как расстаться на всю ночь! А всегда довольный жизнью и погодой Доктор! А вечно недовольный, озабоченный Юрок!… Сувениры? Да какие же?
Она заглянула в свою комнату. В бывшую свою – там царил такой разгром, что она теперь просто не смогла бы здесь жить. Прикрыла дверь. Постояла в раздумье. И тут почувствовала запах человека. Ну, не запах… А вроде как присутствие. Вроде как рядом. Не так чтобы очень далеко… Лежит себе тихонько человек – и думает.
Неужто возвратилась ее способность читать в головах людей и видеть их глазами? Вот бы здорово!
Но нет– она только чувствовала тепло от неторопливого хода мыслей. И, как гончая, устремилась в направлении этого тепла. По коридору: одна дверь – нет, прохладно, вторая – теплее, дверь в библиотеку – горячо!
В библиотеке тоже был полный разгром: стеллажи повалены, книги раскиданы, растерзаны, вырваны из обложек. А у окна, прямо на бумажной груде, лежит Доктор.
– Доктор! – восторженно вскричала Магнолия, бросаясь напрямик, через книжные завалы.
Доктор встрепенулся, повернул голову в ее сторону и даже, возможно, улыбнулся – глазами. Улыбнуться ртом он не мог – губы и щеки были залеплены лейкопластырем.
– Доктор…
Он лежал связанный, пуговицы на его поношенном сером пиджаке были вырваны, руки заломлены за спину.
– Доктор… – растерянно повторила Магнолия и попыталась отодрать пластырь.
Доктор сдавленно замычал. Лейкопластырь отдирался прямо с кожей, с кровью. Несмотря на все попытки быть осторожной, она все-таки сделала ему больно.
Мир поплыл у Магнолии перед глазами – это зрачки заволокло слезами. Она вынуждена была на секунду остановиться – растереть эти слезинки, выдавить их из глаз.
Наконец целый пласт в несколько слоев кое-как отсоединился от верхней губы Доктора. Она отогнула его вниз и обнаружила, что полуоткрытый рот Доктора забит то ли ватой, то ли тряпкой– уже мокрой от слюны. Поспешно вынимая расползающиеся в пальцах клочья, она чувствовала, что Доктор пытается ей помочь, толкая этот мерзкий кляп изнутри языком. И когда почти все было вытащено, то первые, еще трудно разбираемые слова Доктора были:
– Что у тебя с руками?
«А ведь он, – подумала Магнолия о Викторе, – сколько говорил со мной, а даже внимания на мои руки не обратил». И удивилась. И слегка обиделась. И сказала Доктору с улыбкой:
– Да ничего, ерунда!
Тогда Доктор отвел наконец глаза от ее рук и вымолвил заплетающимся языком, все еще шепелявя:
– Скорее… помоги им…
И потыкал подбородком в боковой угол библиотеки, закрытый единственным уцелевшим стеллажом.
Кому помочь? Там никого не было – Магнолия же чувствовала.
Но Доктор торопил сквозь заворачивающийся опять лейкопластырь:
– Скорее, девочка моя, скорее…
Магнолия пожала плечами, прошла в угол, заглянула за стеллаж. Сначала ей показалось, что там и правда никого нет. Но потом она увидела – и взвизгнула от неожиданности.
Прямо под ногами, темными мешковатыми грудами, лежали два человеческих тела в пятнистой военной форме. Солдаты. Глаза обоих были открыты и смотрели вверх. Солдаты были мертвы.
Они были мертвы? Замерев, прислушавшись, Магнолия почувствовала совсем слабенький, едва уловимый запах жизни.
– Эй! – окликнула она их.
– Ну? – донеслось приглушенно со стороны Доктора.
– Тут солдаты! – сообщила Магнолия, не оборачиваясь, и окликнула их погромче:
– Э-эй!
Ответа, конечно, не было.
Доктор говорил что-то трудно разбираемое со своего места. Магнолия решилась – протянула руку и толкнула ближайшего солдата пальцем в плечо.
Как туго натянутая ткань порвалась – раздался треск, руку тряхнуло, будто от удара током.
– О-ей! – вскрикнула Магнолия, отскакивая.
А солдат начал жить, зашевелился. Лениво заскреб каблуком левой ноги по доскам пола, по кистям рук его пробежала мелкая дрожь, пальцы скрючились, да так и остались.
– Ыгы-ы… – вырвался хриплый неприятный звук из приоткрывшегося рта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Виктор хотя бы пришел… Нашел же он меня в том карцере, вот бы и сейчас возник из воздуха, сказал нормально, по-человечески, куда идти, к кому. У него вроде тогда сорвалось: «К нашим». Наверно, это те, которых она видела в госпитале.
А тот, в госпитале – тоже врач – сам покончил с собой… И не будет ли «по-прежнему»? Было ли «по-прежнему»? Как она себя осознала – уже летели пули, уже кто-то умирал… Это ей хоте лось, чтоб сад был уютный и родной – но чего стоит уют, если его можно изничтожить за одну ночь? И за что, за что уничтожить? Только за то, что мы с Виктором здесь ходили, играли, смеялись во все горло? Одна видимость… И хорошие, добрые люди – Доктор с Юрком – охраняли эту видимость… Что может быть лучше видимости! Зря я не соскользнула в тот зеленый мир. Раз и все, и ничего больше, только облачко атомов в бушующей зелени. А вылезла, потратила столько сил – и зачем? Чтоб сидеть у края разрушенного сада? Виктор, помоги мне!
2
– Орешь-то ты чего? – неприязненно спросил Виктор, возникая рядом.
Он был все такой же нарядный, только теперь его к тому же украшала голубая шелковая лента, наискосок через грудь.
– Виктор! – Магнолия вскочила, обливаясь счастливыми слезами. – Я не орала, Виктор, милый… Мне только было так горько, так хотелось, чтоб ты появился скорей, я не знала, куда идти…
– Ну, мысленно орала. Я же слышал! Сорвала меня с Церемонии Посвящения. Хорошо, что меня уже успели посвятить, – видала? – Он горделиво указал на ленту. – Ну, давай, говори быстрей – что хотела?
– Виктор, – шепотом пожаловалась Магнолия, глотая слезы. – Я ничего не понимаю. Что случилось, какое посвящение? Куда ты меня звал?
– Да, кстати. Я ж тебя должен спросить. Ты почему не явилась в назначенный срок? А? Отвечай, быстро! – и он замолчал. То ли ожидая ответа, то ли вслушиваясь в себя.
– Виктор, родной мой, да я ж не знаю даже, о чем ты говоришь, – залепетала Магнолия, – я ничегошеньки не понимаю, объясни, пожалуйста, толком!
– Так. Что не понимаешь? – отрывисто спросил Виктор. – Конкретно давай.
– Ну… Посвящение это твое… Куда я явиться должна была? Кто назначил мне явиться? Ну, я не знаю – мне ничего не понятно!
– Посвящение есть Посвящение. Что непонятного? Время явки ты уже просрочила. Явиться надо в Храм Семена. Вызов всем послал сам Семен. Что еще? – отчеканив это, Виктор смолк, глядя поверх головы Магнолии.
Молчала и она, потерянно глядя на него и не в силах сообразить что-либо.
Наконец в голове забрезжило. Вызов!
– О каком вызове ты говоришь? – нерешительно спросила она.
– Ты не получила вызова? – бесстрастно уточнил Виктор.
– Нет… – тихо, нерешительно ответила Магнолия,
– Но ты умеешь совершать пространственные переходы? Ступорить можешь? Мимикрией владеешь? Да, да, я видел – владеешь. Только ленишься.
– Я не ленюсь, – еще тише ответила Магнолия. – Просто у меня то получается, то не получается. Чаще – не получается. И вызова никакого я не получала. И, может быть, ты… – но тут она замолчала, задумчиво всматриваясь в него.
Без сомнения, это был Виктор. Его высокий лоб, перерезанный двумя морщинками, его конопушки на носу, его губы… Но глаза! – она никогда не видела у него таких отрешенных, пустых глаз. И откуда вдруг у него эта манера смотреть поверх головы, замолкать после каждой фразы, будто вслушиваясь во что-то?
– Виктор, расскажи все, что с тобой произошло, – попросила она, – ведь ты…
– Ну что ж, – вдруг безразлично прервал ее Виктор. Он явно не слушал. – И такие нам нужны. Даже такие. Поняла? – его взгляд опустился к ее лицу. Ничего не выражающий невнимательный взгляд человека, которому нет особого дела до предмета, оказавшегося в поле зрения.
У Магнолии все аж замерло внутри.
– Ты, конечно, не из суперов, – размеренно вымолвил между тем Виктор. – Но при условии, что будешь стараться, и ты сможешь принести пользу. Слишком важные задачи стоят перед нами, чтоб пренебрегать любыми ресурсами.
– Чьи это слова… ты говоришь? – побледнев до холодка на щеках, проговорила через силу Магнолия.
– Семена, конечно, – высокомерно ответил Виктор. И в первый раз за весь разговор в его взгляде мелькнуло что-то живое. Но оно быстро погасло, сменившись опять пугающей бесстрастностью.
– Семен Любомудрый, с которым я постоянно нахожусь в контакте, помогает мне формулировать мои мысли. Это честь. Я один из самых способных суперов, поэтому между нами установлен индивидуальный канал. Только двое суперов еще удостоились такой чести. Двое. Но даже ты, если, повторяю – будешь стараться, можешь когда-нибудь впоследствии тоже удостоиться.
– Виктор… – осторожно остановила его Магнолия, – извини, но мне бы хотелось поговорить с тобой. Только с тобой, наедине. – Она тщательно подбирала слова, чтобы не обидеть этого Семена Любомудрого, – к нему, как она поняла,
Виктор относился очень хорошо. – Я, понимаешь, наверно, просто не привыкла так беседовать – втроем… Мне как-то неловко. Не по себе… Можно так сделать?..
– Ну вот! – вдруг почти закричал на нее Виктор. – Что ты наделала, дура? Он прервал связь! Дура безмозглая! Неловко ей! Да знаешь, какое это счастье необыкновенное: чувствовать, что он сам – Сам! – с тобой постоянно. Присутствует в тебе, является частью тебя. А ты при этом – только подумай, только представь на минутy – ты являешься частью Его! А теперь? Дура, дура, дура!
Магнолия не видела его в таком состоянии – глаза бессмысленно бегали, он как-то беспорядочно размахивал руками, пританцовывал на месте, на лбу выступили капли пота.
– Виктор… ну что ты… ну извини, – пролепетала она, – ну ты сейчас же, сию минуту подключишься к нему опять… Только расскажи – в двух словах, коротко, – что случилось, пока мы не виделись?
– Что случилось? То случилось, – быстро, зло проговорил Виктор, взглядывая на Магнолию. – Началось то, для чего мы предназначены. Спасение человечества. Я сам нашел Семена. Сам! Можешь ты это понять? Дура безмозглая… И помог ему включить Программу. И тогда мы все, все супера, получили вызов. И начали приходить в себя. Мы все как один понимаем, что это такое: время а-икс-гэ. Только такие недоделки, как ты, ничего не понимают и не чувствуют. И все, все собрались в Храм Семена, все сейчас, сию минуту проходят Посвящение!
– Виктор, миленький, ты все узнал про нас? Расскажи, расскажи, пожалуйста! – Магнолия даже в ладони захлопала и запрыгала, как маленькая.
– Что – узнал? Ну узнал, – брезгливо скривился Виктор. – Чего там узнавать? Создал нас светлой памяти Николай Сергеевич Богоравный, двоюродный дядя Семена Любомудрого.
– Это тот, который вот тогда в госпитале? Оживил который нас? – влезла Магнолия. Виктор только передернул плечами:
– Нет, не тот. Ты слушай. Богоравный создал нас для того, чтобы укротить хаос, анархию, разгулявшиеся вокруг…
– А тот, в госпитале который, – это кто был? – опять влезла Магнолия.
– Не знаю я, – медленно, раздельно проговорил Виктор, окидывая ее взглядом, вновь блеснувшим злобой. – И знать не желаю. Я рассказываю тебе настоящую историю, а не какие-нибудь сплетни. И главный человек в истории – светлой памяти Николай Сергеевич Богоравный. И, конечно, Семен Любомудрый.
Как Магнолии ни боязно было прерывать Виктора снова, но она все-таки не удержалась – удивилась вслух:
– Какие интересные фамилии у них!
А Виктор на этот раз не рассердился. Видимо, ему было приятно говорить и думать об этих людях. И приятно, когда ими интересовались другие. Он очень охотно разъяснил:
– Это вовсе не фамилии. Мало ли какие природа могла дать им фамилии! Это их звания, титулы, под которыми они теперь навсегда в истории. Богоравный – это потому что создал нас, новых людей. Суперов. А это деяние божественное, никому из людей оно никогда не удавалось. А Любомудрый – потому что его любит мудрость. То есть вся мудрость, которую завещал Богоравный, – вся она перешла к Любомудрому. Он один держит в своих руках нити наших жизней. Это он послал вызов, он…
– Но вы же, ты говорил, вместе послали вызов? – уточнила Магнолия. Ей совсем не нравилось, что Виктор все заслуги приписывает какому-то Семену. Ей хотелось, чтоб и себе он что-нибудь оставил. А она могла бы потом хвастаться: «Тот самый, знаменитый Виктор – ее хороший приятель, можно сказать – дружок детства».
Лицо Виктора медленно наливалось краской. Он еле сдерживался:
– Вот дура! Да я просто первый к нему явился. Повезло мне! Невероятно повезло, сказочно ведь именно через меня, используя спрятанные во мне, в тайниках моей памяти сведения, он нашел Храм, нашел все пульты управления. Да, я помогал ему включать все это, но ведь все шифры, все коды, все ключи были у него! Дурында ты – не понимаешь. Да ему нужен был любой из суперов – кто бы ни пришел! Ему-то все равно было, кого использовать для включения Программы. Это же мое счастье, что именно я оказался там первым!
Магнолии вдруг почему-то стало невыразимо – до боли в груди – жалко его. «Бедненький Виктор… – подумала она, сама не понимая почему, – бедненький мой…» А вслух торопливо сказала:
– Хорошо, хорошо! Извини ты меня, пожалуйста. Говори, я не буду больше перебивать.
Бедный Виктор – он очень изменился. Он стал совсем не такой, как раньше. Но что она могла поделать – он ведь единственный родной ей человек в этом мире. Если и он ее покинет – то она останется совсем одна. И что тогда?..
– «Не буду…» – брезгливо передразнил Виктор. – Ну так молчи. Лезешь не соображая. Там, где твоего умишка не хватает.
Он был мрачен, но вроде остывал понемногу.
– Сама подумала бы: ну что мы значили без Любомудрого?! Болтались тут в садочке. Детвора, тоже мне. Малолетки. Уроки какие-то дурацкие учили. Да нас даже за ворота не выпускали! Нас, суперов!! Да я как вспомню об этом, у меня все от стыда горит! Я создан, чтобы быть грозой любого из этих людишек. Ангелом мщения, возмездием за грехи! Воруешь – получай за то, что разоряешь государство! Развратничаешь – получай за то, что подрываешь основы морали! Пьешь водку, нюхаешь наркотики – умри, как отмирает подпорченный плод на здоровом дереве! Только так! Они уже доказали, людишки эти поганенькие, что их только за ручку и можно привести к светлому будущему. Только подталкивая осторожненько. Не то – ослабь лишь узду – вся их дрянность полезет наружу, вся мелкость их натуры. Да, мы – ничто! Мы, супера, – ничто! Мы – всего лишь безликие орудия в руках Любомудрого. Такими нас создал Богоравный. И я говорю это с гордостью. Потому что я отрекаюсь от себя ради величайшей из целей – ради достижения Светлого Будущего Всего Человечества. Да, я, наверно, погибну в пути к этому идеалу! Но потом, когда человечество поймет, кто его привел к цели, то и мне поставят памятник в грандиозном Пантеоне Погибших Героев, В Святилище Богоравного и Любомудрого. А пока я жив, пока мы, супера, живы – мы под водительством Любомудрого успеем наладить порядок в этом смердящем, разлагающемся, как покойник, государстве. Но сделать это мы сможем, только если будем неумолимы. Если каждый из людишек будет знать – и трепетать, сознавая это, – что есть мы. Что нам даны способности и полномочия – явиться в любую минуту, в любое мгновение и в любое место. И воздать должное! Любой и каждый будет бессилен перед нами. Ни постов, ни привилегий для нас не существует. Мы – супера. И руки наши – чисты. Потому что омыты кровью отступников и мерзавцев!
Виктор запыхался, кулаки его дрожали от возбуждения, в уголках губ запеклась пена. Он победно смотрел на Магнолию, ожидая одобрения, и она волей-неволей улыбнулась ему.
Тогда и его губы дрогнули в довольной улыбке.
– Нам предстоит нелегкий путь. Но я знал, что этот путь мы пройдем вместе. Я не сомневался в тебе. Любомудрый, который уже вышел со мной на связь, позволяет тебе, перед тем как навсегда уйти отсюда, взять какие-нибудь сувениры – памятные твоему сердцу безделушки. Женская натура слаба по сравнению с мужской, но к этому надо быть снисходительным. Иди же в дом и возьми на память все, что пожелаешь.
Он величественно простер руку в направлении порушенного сада, подумал, добавил:
– Когда соберешься, так, смотри, если не сможешь сама, позови меня – помогу тебе достичь Храма Семена.
И исчез, растворившись в легком порыве ветра. А Магнолия, слегка оглушенная обрушенной на нее информацией, поплелась через сад, спотыкаясь на рытвинах и вывернутых корневищах.
3
Дом хоть и был цел, но совершенно ободран и изнутри, и снаружи.
Через приоткрытую дверь она вошла в сумрачный коридор. Переступая через остатки вешалки, через разодранные в клочья вещи, пробралась в ту большую, длинную прихожую, куда выходили почти все двери. Что за безделушки ей надо брать, она понятия не имела. Как же это Виктор сказал? «Дорогие твоему сердцу» – так, что ли? Ее сердцу был дорог сад – они так играли в саду! И дом. С каким хохотом они ужинали в потемках, как веселились перед тем, как расстаться на всю ночь! А всегда довольный жизнью и погодой Доктор! А вечно недовольный, озабоченный Юрок!… Сувениры? Да какие же?
Она заглянула в свою комнату. В бывшую свою – там царил такой разгром, что она теперь просто не смогла бы здесь жить. Прикрыла дверь. Постояла в раздумье. И тут почувствовала запах человека. Ну, не запах… А вроде как присутствие. Вроде как рядом. Не так чтобы очень далеко… Лежит себе тихонько человек – и думает.
Неужто возвратилась ее способность читать в головах людей и видеть их глазами? Вот бы здорово!
Но нет– она только чувствовала тепло от неторопливого хода мыслей. И, как гончая, устремилась в направлении этого тепла. По коридору: одна дверь – нет, прохладно, вторая – теплее, дверь в библиотеку – горячо!
В библиотеке тоже был полный разгром: стеллажи повалены, книги раскиданы, растерзаны, вырваны из обложек. А у окна, прямо на бумажной груде, лежит Доктор.
– Доктор! – восторженно вскричала Магнолия, бросаясь напрямик, через книжные завалы.
Доктор встрепенулся, повернул голову в ее сторону и даже, возможно, улыбнулся – глазами. Улыбнуться ртом он не мог – губы и щеки были залеплены лейкопластырем.
– Доктор…
Он лежал связанный, пуговицы на его поношенном сером пиджаке были вырваны, руки заломлены за спину.
– Доктор… – растерянно повторила Магнолия и попыталась отодрать пластырь.
Доктор сдавленно замычал. Лейкопластырь отдирался прямо с кожей, с кровью. Несмотря на все попытки быть осторожной, она все-таки сделала ему больно.
Мир поплыл у Магнолии перед глазами – это зрачки заволокло слезами. Она вынуждена была на секунду остановиться – растереть эти слезинки, выдавить их из глаз.
Наконец целый пласт в несколько слоев кое-как отсоединился от верхней губы Доктора. Она отогнула его вниз и обнаружила, что полуоткрытый рот Доктора забит то ли ватой, то ли тряпкой– уже мокрой от слюны. Поспешно вынимая расползающиеся в пальцах клочья, она чувствовала, что Доктор пытается ей помочь, толкая этот мерзкий кляп изнутри языком. И когда почти все было вытащено, то первые, еще трудно разбираемые слова Доктора были:
– Что у тебя с руками?
«А ведь он, – подумала Магнолия о Викторе, – сколько говорил со мной, а даже внимания на мои руки не обратил». И удивилась. И слегка обиделась. И сказала Доктору с улыбкой:
– Да ничего, ерунда!
Тогда Доктор отвел наконец глаза от ее рук и вымолвил заплетающимся языком, все еще шепелявя:
– Скорее… помоги им…
И потыкал подбородком в боковой угол библиотеки, закрытый единственным уцелевшим стеллажом.
Кому помочь? Там никого не было – Магнолия же чувствовала.
Но Доктор торопил сквозь заворачивающийся опять лейкопластырь:
– Скорее, девочка моя, скорее…
Магнолия пожала плечами, прошла в угол, заглянула за стеллаж. Сначала ей показалось, что там и правда никого нет. Но потом она увидела – и взвизгнула от неожиданности.
Прямо под ногами, темными мешковатыми грудами, лежали два человеческих тела в пятнистой военной форме. Солдаты. Глаза обоих были открыты и смотрели вверх. Солдаты были мертвы.
Они были мертвы? Замерев, прислушавшись, Магнолия почувствовала совсем слабенький, едва уловимый запах жизни.
– Эй! – окликнула она их.
– Ну? – донеслось приглушенно со стороны Доктора.
– Тут солдаты! – сообщила Магнолия, не оборачиваясь, и окликнула их погромче:
– Э-эй!
Ответа, конечно, не было.
Доктор говорил что-то трудно разбираемое со своего места. Магнолия решилась – протянула руку и толкнула ближайшего солдата пальцем в плечо.
Как туго натянутая ткань порвалась – раздался треск, руку тряхнуло, будто от удара током.
– О-ей! – вскрикнула Магнолия, отскакивая.
А солдат начал жить, зашевелился. Лениво заскреб каблуком левой ноги по доскам пола, по кистям рук его пробежала мелкая дрожь, пальцы скрючились, да так и остались.
– Ыгы-ы… – вырвался хриплый неприятный звук из приоткрывшегося рта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26