Филипп увидел выражение моего лица.
Ч Давай, вали ее.
Ч Но...
Ч Если не будешь, мы это сделаем.
Остальные с энтузиазмом закивали.
Ч Средь бела дня!
Ч Тебя никто не увидит.
Я знал, что он прав. Меня так же не будут замечать за изнасилованием, как за
любым другим занятием.
Женщина миновала нас и направлялась к переулку в середине квартала.
Ч Эту женщину сейчас изнасилуют, Ч сказал Филипп. Ч Ты или мы. Решать те
бе.
На это я поддался, в своем самодовольстве веря, что быть изнасилованной м
ной Ч это лучше, чем Филиппом, Стивом или Джоном. Я же хороший, просто пост
упаю по-плохому. И будет не так ужасно, если это сделаю я, а не другие.
Джон хихикнул:
Ч Лезь на нее. И кинь ей палку за меня тоже.
Я сделал глубокий вдох и пошел к женщине. Она не видела меня, пока я не оказ
ался совсем рядом, пока не схватил ее за плечо и поволок в переулок, закрыв
рот другой рукой. Она уронила сумку, оттуда высыпались черные кружевные
трусы и красная шелковая комбинация.
Ужасное было чувство. Наверное, в неисследованных глубинах моего подсоз
нания агрессивного самца варилась мысль, что ей это может понравиться, ч
то пусть это будет мучительно в смысле чувства, физически это может дост
авить ей удовольствие. Но она была в слезах, в ужасе и явно в гневе, и, прижим
аясь к ней, я уже знал, что ей будет противно и это, и я сам.
Я остановился.
Этого я не мог.
Я ее выпустил, и она упала на асфальт, всхлипывая и судорожно ловя ртом воз
дух. Я чувствовал себя последним дерьмом, уголовником, которым я и был. Жел
удок свело судорогой, меня тошнило. Да что со мной такое? Как я вообще мог в
это ввязаться? Как я мог оказаться настолько слаб морально, настолько жа
лок, чтобы не пытаться отстоять свои моральные убеждения?
Я был не тем человеком, кем себя считал.
Перед моим мысленным взором возник образ Джейн, которую какой-то незнако
мец затаскивал в переулок и насиловал.
У этой женщины есть муж? Приятель? Дети? Родители есть?
Ч Ты упустил свой шанс, Ч сказал Филипп. Он бежал в переулок, расстегивая
штаны.
Я бросился к нему, но голова моя кружилась, меня тошнило, и я привалился к с
тене.
Ч Не смей!
Он посмотрел мне в глаза:
Ч Ты знал правила игры.
Он схватился спереди за ее брюки, рванул и оторвал лоскут.
Остальные террористы смеялись. Женщина жалобно хныкала, отчаянно пытая
сь не дать стянуть с себя брюки, защищая остатки своего поруганного дост
оинства, но Филипп встал на колени и грубо раздвинул ей ноги. Я услышал зву
к рвущейся материи. Она кричала, плакала, по ее покрасневшему лицу лились
слезы, и была она маленькой перепуганной девочкой, и никем другим. И в глаз
ах ее был ужас Ч голый, презренный ужас .
Ч Отпусти ее! Ч крикнул я.
Ч Нет.
Ч Я следующий! Ч крикнул Стив.
Ч Нет, я!
Я вышел из переулка, шатаясь. За спиной я слышал их смех и ее крики.
Я не мог с ними драться. Я ничего не мог сделать.
Я вышел и сел на узкий выступ под окном “Баскин-Роббинса”. Стекло витрины
холодило спину. Я заметил, что руки у меня трясутся. Я все еще слышал ее кри
ки, хотя они были заглушены шумом города, людей, машин. Открылась дверь, и и
з нее вышел Билл с большим рожком шоколадного мороженого в руках.
Ч Сделал? Ч спросил он.
Я покачал головой. Он нахмурился:
Ч Нет?
Ч Не смог, Ч ответил я, борясь с тошнотой.
Ч А где все?
Ч Там.
Ч А! Ч Он лизнул мороженое и направился к переулку.
Я закрыл глаза, пытаясь слышать только шум машин. Филипп Ч зло? Все мы Ч з
ло? Я не знал. Всю мою жизнь меня учили, что зло банально. Такая теория возни
кла из-за нацистов и их институционализированного ужаса, и за всю мою жиз
нь я до тошноты слышал, что зло не бывает талантливым, зрелищным или велич
ественным Ч только маленьким, обыденным, ординарным.
Мы были маленькие, обыденные, ординарные.
Были ли мы злом?
Филипп считал, что мы Ч добро, верил, что мы можем делать все, что захотим, и
это будет правильно. Нет морального авторитета, перед которым мы в ответ
е, нет этической системы, которой мы обязаны придерживаться. Мы над всем. М
ы сами решаем, что добро, а что зло.
И я решил, что это не добро.
Почему мы не все с этим согласились? Почему у нас разные убеждения? Почти в
о всем остальном мы думали и чувствовали заодно. Но в этот момент я был так
же чужд моим собратьям Незаметным, как и нормальным людям.
Филипп говорил, что я вор еще цепляюсь за мораль и условности общества, ко
торое оставил позади.
Может, он и был прав.
Через несколько минут они вышли из переулка. Я хотел зайти, посмотреть, чт
о с женщиной, как она, но остался сидеть, прислонившись спиной к витрине “Б
аскин-Роббинса”.
Ч А кино, наверное, уже кончилось, Ч сказал Филипп, поправляя ремень. Ч Д
авайте вернемся к кинотеатру.
Я кивнул, поднялся, и мы пошли обратно. Я по дороге заглянул в переулок, но н
ичего не увидел. Наверное, она убежала в другую сторону.
Ч Ты один из нас, Ч сказал Филипп. Ч Ты тоже в этом участвовал.
Ч Разве я что-нибудь сказал?
Ч Нет, но подумал. Ч Он посмотрел на меня. Ч Мне нужно, чтобы ты был с нами.
Я не ответил.
Ч Ты убиваешь, но не насилуешь?
Ч Там было другое. Личная вражда.
Ч Все личное! Мы сражаемся не с отдельными людьми, а с системой. И должны н
ападать, когда и где можем.
Ч Я это понимаю не так, Ч сказал я.
Он остановился.
Ч Значит, ты против нас.
Я замотал головой:
Ч Я не против вас!
Ч Тогда ты с нами. Я не ответил.
Ч Ты с нами, Ч повторил он.
Я кивнул. Медленно. Да, наверное. У меня не было выбора.
Ч Да, Ч ответил я.
Он улыбнулся и обнял меня за плечи.
Ч Один за всех и все за одного! Как три мушкетера.
Я заставил себя улыбнуться, хотя улыбка вышла кривая и немощная. Чувство
было такое, что я измазался в липкой грязи, и противна была его рука у меня
на плечах, но я ничего не сказал.
Я был с ними. Был одним из них.
Что еще у меня было?
Кем еще мог я быть?
И мы пошли в сторону кинотеатра.
Глава 5
Мы жили в собственном мире
Ч подпольном мире, занимающем то же пространство, что и обычный, только о
тстающем от него на пару тактов. Это напомнило мне эпизод из “Внешних гра
ниц”, когда время остановилось и все в мире застыли, кроме мужчины и женщи
ны, которые остались этим не затронуты и жили вне времени, между секундам
и.
Только те люди, с которыми мы сталкивались, не были застывшими во времени.

Они просто нас не замечали.
Странное это чувство Ч когда тебя не видят люди, с которыми ты соприкаса
ешься. Я уже привык к тому, что я Ч Незаметный, но это было другое. Будто я б
ыл по-настоящему невидимкой, призраком. До того я ощущал себя частью мира.
Меня не замечали, но я существовал. Теперь же... я будто не существовал, или с
уществовал на другом уровне. Будто обычная жизнь Ч это кино, а я Ч зрител
ь: могу смотреть, но не участвовать.
И лишь тогда я чувствовал себя живым, когда был с другими террористами. Мы
были оправданием существования друг друга. Мы были островком реальност
и в нереальном мире, и по мере того как во мне росло чувство отчуждения от
мира людей, я все больше и больше времени проводил с террористами и все ме
ньше и меньше Ч один. Приятно было, когда остальные были рядом как доказа
тельство, что я не одинок. Шли дни, недели, мы все чаще ночевали друг у друга
, не расставаясь на ночь, а держась вместе круглые сутки.
И не то, чтобы мы, все одиннадцать, сбились в кучку в холодном и враждебном
мире. Нам было весело вместе. Были плюсики, небольшие преимущества жизни.
Мы заходили в рестораны, заказывали что душа пожелает, сидели сколько хо
тели, и ни разу нам не пришлось платить. Мы заходили в магазины и брали люб
ые вещи, которые нам были нужны. Мы бесплатно ходили в кино и на концерты.
Но во всем этом было что-то неспокойное; чего-то не хватало Ч по крайней м
ере мне. И несмотря на все наши попытки убедить себя в обратном, несмотря н
а все наши усилия уверить себя, что мы довольны, что мы счастливее кого уго
дно, я не думаю, что хоть кто-нибудь из нас искренне в это верил.
Конечно, мы никогда не скучали, никогда не томились бездельем. Мы были сре
дними представителями нации, и Америка была создана для нас. Мы любили хо
дить по магазинам. Мы любили есть в ресторанах. В парках развлечений мы ра
звлекались, приманки для туристов нас манили, популярная музыка была у н
ас популярна, впечатляющие фильмы впечатляли. Все это было рассчитано на
наш уровень.
А когда нам надоедала законопослушная жизнь, мы могли всегда грабить, кр
асть и громить. Мы всегда могли быть террористами. После изнасилования м
ы на пару недель затаились. О нем не сообщали в газетах или по телевизору
Ч вряд ли о нём вообще знали; но не опасность поимки заставила Филиппа вз
ять тайм-аут.
Он хотел вновь завоевать мое доверие. Глупо, но это было так. Ему было важн
о мое мнение. Почти все остальные от этого события пришли в восторг. Они ли
стали “Плейбой” и “Пентхауз”, “Хастлер” и “Кавалер”, выбирая тип женщин,
которые будут следующими, но Филипп ясно дал им понять, что больше сексуа
льных нападений не будет. По крайней мере пока. Тем временем он пытался ме
ня убедить, что изнасилование Ч вполне законное оружие в нашем арсенале
. Он, кажется, сознавал, что мое мнение о нем сильно упало, что у меня нет тог
о уважения к нему, какое было раньше, и он очень старался восстановить себ
я в моих глазах.
Это не был, конечно, взрыв самолюбия. Такое личное отношение заставляло м
еня ощущать собственную важность. И должен заметить, что его доводы были
убедительны. Я понимал его логику, и даже соглашался с ней Ч на теоретиче
ском уровне. Но я твердо верил, что нельзя наказывать невиновных одиноче
к за зло, приносимое той группой, к которой они принадлежат, и, мне кажется,
я сумел дать ему понять мою точку зрения. Я заставил его согласиться, что к
изнасилованию азиатки политика имела лишь очень малое отношение, и он з
аявил, что теперь мы будем использовать изнасилования лишь тогда, когда
оно будет полностью и конкретно отвечать какой-то нашей цели.
А если надо будет сбросить пар, будем ходить к проституткам или еще что-ни
будь вроде этого.
Мы согласились, что это правильно.

В июле мы совершили наш первый крупный теракт и попали на телевиде
ние.
Мы ночевали у Билла в его комфортабельном доме на три спальни в Фаунтейн-
Вэлли, и утром проснулись от шума бензопилы. Шум был оглушительно громки
м и пугающе близким. Я выскочил из спального мешка и открыл дверь спальни.

В коридоре стоял Филипп, держа пахнущую горелым маслом бензопилу, и разм
ахивал ею, как Человек С Кожаным Лицом. Увидев меня, он широко улыбнулся.
Из спальни вслед за мной выскочил Джеймс с перепуганными глазами. Осталь
ные повыскакивали из гостиной и других спален.
Филипп опустил пилу и выключил ее. Улыбка его стала еще шире.
Ч Одеваться, ребятишки! Мы едем в город.
У его ног лежали молотки и отвертки, монтировка, топор и бейсбольная бита.
У меня в ушах еще стоял визг пилы.
Ч Чего? Ч спросил я.
Ч Одевайтесь Ч и на выход, Ч повторил он. Ч У меня есть план.
Мы поехали в Лос-Анджелес тремя машинами, Филипп на своем “додже” вел кол
онну. Дело было в воскресенье, на дороге было свободно. Ночью было ветрено
, и сейчас одновременно были видны и горы Сан-Габриэль, и Голливудские хол
мы. Горизонт Лос-Анджелеса выглядел, как в кино или в телевизоре на фоне бл
едно-голубого неба, и только легкая дымка скрывала детали домов.
Следуя за машиной Филиппа, мы съехали с фривея на Вермонт-Авеню, проехали
через исписанные ребячьими бандами кварталы, мимо дышащих на ладан бака
лейных лавок и обветшалых гостиниц сомнительной репутации. Потом мы све
рнули на Сансет и через Голливуд проехали в Беверли-Хиллз. Бензопила с ин
струментами лежали у меня в багажнике, и на каждой выбоине они грохали, на
каждом повороте перекатывались. Бастер сидел рядом со мной на пассажирс
ком сиденье, держа на коленях фотоаппарат “никои”. Филипп велел ему прин
ести фотокамеру.
Ч Как ты думаешь, что он задумал? Ч спросил Бастер.
Я пожал плечами:
Ч Кто может знать?
Ч А здорово, правда? Тебе нравится? Ч Старик хохотнул. Ч Сказал бы мне кт
о, что я в моем возрасте буду разъезжать с... с бандой, устраивая драки и подн
имая шум, я бы ответил, что... что человеку надо прочистить у себя на чердаке.

Я засмеялся.
Ч Я такой сейчас молодой! Ты понимаешь? Правду сказать, я ощущал то же сам
ое. Я был молод Ч по крайней мере, если сравнивать с Бастером, но быть терр
ористом Ч это дело другое. Это возбуждало, радовало, наполняло восторго
м. Хорошо мне было в это утро, просто танцевать хотелось, и я знал, что у друг
их так же.
Ч Ага, Ч сказал я и кивнул. Ч Понимаю. Мы проехали коричневый плакат ДОБ
РО ПОЖАЛОВАТЬ В БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗ, миновали несколько магазинов импортных а
втомобилей. Филипп замигал сигналом правого поворота и высунул руку из о
кна, показывая через крышу на указатель на углу: РОДЕО-ДРАЙВ.
На эту улицу он повернул и припарковался. Я встал за ним и вышел. Конечно, о
Родео-Драйв я слыхал, но никогда не был, и это было не совсем то, что я думал.
Магазины выглядели обыкновенно, буднично, похожие на магазины в деловой
части любого большого города, без того блеска и роскоши, которые ожидаеш
ь от самого эксклюзивного торгового района в мире. Все это вместе било чу
ть более убого, чем внушала репутация этого места, и, несмотря на имена на
вывесках Ч
Гуччи, Картье, Армани, Ч я все равно был слегка разочарован.
Филипп подошел к моей машине в сопровождении Дона, Билла и Стива.
Ч Открывай багажник, Ч сказал он. Ч Будем доставать барахло.
Ч А какой у нас план? Ч спросил я, открывая багажник.
Ч Ограбим магазин “Фредерикс”.
Ч “Фредерикс”? Ч нахмурился я. Ч Зачем? С какой целью? И куда денем краде
ное белье?
Ч Зачем? Для смеха. С какой целью? Показать им, что мы можем. Белье? Оставим
себе, что захотим, а остальное выбросим. Подарим. Оставим на улице, отдадим
на благотворительность.
Ч Как Робин Гуд! Ч встрял Стив.
Ч Ага, как Робин Гуд. Отберем у известных и отдадим Незаметным. Ч Филипп
вытащил из багажника бензопилу. Ч “Фредерикс” известен по всей стране,
а поскольку он торгует сексуальным бельем, достаточно известен, чтобы по
пасть в новости. Это будет замечено.
Тут как раз подошли остальные террористы.
Ч Чего? Ч спросил Джон. Ч Грабим “Фредерикса”?
Ч Ага, Ч сказал я, беря бейсбольную биту.
Ч Давайте почистим всю эту гребаную улицу! Ч предложил Джуниор, и в глаз
ах у него появился блеск, которого я раньше не видел и который мне не слишк
ом понравился.
Филипп отрицательно мотнул головой.
Ч Копы появятся к тому времени. Мы берем один магазин, делаем, что успевае
м, а потом уносим ноги.
Я посмотрел вдоль Родео-Драйв. Уже было больше десяти утра, но все магазин
ы были еще закрыты. Было непонятно, то ли они открываются после полудня, то
ли вообще в воскресенье не работают. По тротуару дали две пары и одинокий
прохожий. Иногда проезжали машины.
Ч Поехали, Ч сказал Филипп. Ч А то уже поздно. Давайте к делу.
Он шагнул в сторону, и остальные стали брать инструменты из багажника.
Никто из нас не знал, где находится “Фредерикс”, и мы пошли по улице, пока н
е дошли до него. Я не мог избавиться от мысли, до чего у нас нелепый вид Ч од
иннадцать человек в воскресенье утром идут по Родео-Драйв с битами, топо
рами и бензопилам? Ч но на нас, как всегда, никто не обратил внимания.
Проехала патрульная полицейская машина, мигнула левым поворотом и свер
нула в переулок.
Мы остановились посередине квартала перед окном, где очень натуралисти
ческие манекены демонстрировали красные набедренные повязочки, кружев
ные лифчики и черные трусы с отверстием. Все посмотрели на Филиппа. Он кив
нул Дону, который держал топор.
Ч Тебе принадлежит эта честь, Ч сказал он.
Ч А что мне...
Ч Разбей стекло.
Дон встал перед дверью, занес топор и обрушил его на уровне груди. Стекло б
рызнуло внутрь тысячей осколков. В магазине вспыхнул свет и завыла сирен
а. Ряды камер наблюдения подозрительно вильнули в нашу сторону. Филипп п
росунул руку в дыру, открыл замок, толкнул дверь и вошел. С рамы осыпалось
еще несколько осколков стекла.
Филипп ничего не сказал, только включил бензопилу.
Я не знал, собирается ли кто-нибудь другой что-нибудь сделать с этими каме
рами наблюдения, и потому я подошел к полке, где они стояли, и начал крушит
ь их бейсбольной битой. Незаметный или нет, а после пяти минут видеозапис
и нас бы идентифицировали. Закончив с камерами, я огляделся, нашел сирену
Ч белую пластиковую коробочку над примерочными, Ч подошел, подпрыгнул
и разбил ее к чертовой матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39