Настолько он издергался, настолько его подтачивали, раздражали, настраивали против того или иного – это факт. Никакой человек бы не выдержал. И он, по-моему, не выдержал. И принимал меры, и очень крайние. К сожалению, это было. Тут он перегнул. Погибли такие, как Вознесенский, Кузнецов…
Все-таки у него была в конце жизни мания преследования. Да и не могла не быть. Это удел всех тех, кто там сидит подолгу.
21.10.1982
– Не знаю, на кого он понадеялся! Хрущева выдвинул, а меня смешал вместе с Микояном. Ну, никаких же оснований не было. Тут не только из-за Полины Семеновны. Я знаю, что это влияло, это я допускаю.
– В народе говорят, он потребовал, чтоб вы развелись, а вы отказались. Потребовал, чтоб отмежевались от нее.
– Во-первых, отмежевали меня от нее. А вот то, что я воздержался при голосовании, когда ее исключали из ЦК еще в 1940 году – это да. Да, он тогда и сказал: «Вот все говорят – как же так, голосовал против». Она была кандидатом в члены ЦК, ее исключили. Обвинили… Чего только ни придумали… Очень путано все это было. Кажется, Жданов выступал с разъяснениями по этому вопросу. В ТЭЖЭ, где она работала, вредители появились. В Узбекистане началось. Она тогда занималась парфюмерией и привлекла к этим косметическим делам сомнительных людей. А других, конечно, не было. Немецкие шпионы там оказались. Жены крупных руководителей стали ходить к ней, заниматься косметикой.
А когда в 1949-м ее арестовали, предъявили, что она готовит покушение на Сталина. Вышинский потом говорил. Перед тем, как меня сняли из Министерства иностранных дел, Сталин подошел ко мне в ЦК: «Тебе надо разойтись с женой!» А она мне сказала: «Если это нужно для партии, значит, мы разойдемся». В конце 1948-го мы разошлись. А в 1949-м, в феврале, ее арестовали.
А мне никакого обвинения. Мне толком ничего не говорили. Но я из сопоставления некоторых фактов понял, и потом подтвердилось, дело в том, что когда я был в Америке, вероятно, в 1950 году, когда я ехал из Нью-Йорка в Вашингтон, мне был предоставлен особый вагон. Я тогда, может, это недостаточно оценивал, это, очевидно, был вагон для подслушивания, мне его выделили, чтобы послушать меня хорошенько. Со мной из Советского Союза врачи ехали без билетов, какая-то комиссия, о чем они могли болтать?
Сталин ничего не говорил, а Поскребышев стал намекать: «Почему дали особый вагон?» Потом мне Вышинский говорит, Поскребышев говорит, проверяли вагон. Специальный вагон, конечно, не всем предоставляется. До этого не было, а тут почему-то предоставили.
– А что, вы должны были отказаться? В чем могли вас подозревать?
– Особые отношения, может быть, со мной. Это в ООНе когда я был. Это уже подозрительность была, явно завышенная. Ведь Сталин сам назначил Полину Семеновну наркомом рыбной промышленности – я был против! Она была единственным наркомом-женщиной по хозяйственным вопросам. На здравоохранении были, Крупская по народному образованию была замом, а по хозяйственным – не было.
Сталин, с одной стороны, как будто выдвигал и ценил Полину Семеновну. Но в конце жизни он… Тут могли быть и антиеврейские настроения. Перегиб. И на этом ловко сыграли.
04.12.1972, 10.03.1977, 29.09.1982
– Сталин ко мне относился весьма критически, почему – я до сих пор точно не знаю. Я чувствовал, что недоверие большое, а на чем оно основано, мне оставалось неясным. Арестовали жену не без его ведома, а по его указанию. Это тоже факт.
– А не сказал Сталин, за что, почему?
– Нет, нет. За плохие связи. В этом смысле Полина Семеновна немножко вольно себя вела. Это верно, с разными встречалась людьми. Тут я тоже, может быть, в какой-то мере виноват, поскольку категорически не высказывался против этого, и в основном-то связи были хорошие, но были и такие знакомства, которые не вполне оправданы и даже не оправданы.
– Могли и ваши личные недруги поработать против вас.
– Так, безусловно, были. Были, были.
Среди членов Политбюро открытых противников я не имел, а скрытые были, конечно.
А потом ее отправили в ссылку, в Казахстан.
– А куда там, не знаете?
– Как же, знаю. Как это называется, самый хлебный район в Казахстане… Кустанай!
– Вообще, как-то странно: вы – второй человек в государстве, а жена арестована…
– У Калинина тоже жена была арестована… Она ничего из себя не представляла, но, вероятно, путалась с разными людьми. Мнительность такая, мнительность. Но на кого же он мог опереться? Вылез Хрущев, которому он тоже не доверял и гораздо раньше. И, действительно, основания имел.
Некоторые считают, что Сталина убил Берия. Я думаю, это не исключено. Потому что на кого Сталин мог опереться, если мне не доверял и видел, что другие не особенно твердо стоят?
– Западные радиостанции подробно рассказывали о «деле врачей», что суд над ними должен был состояться 5 марта, и как раз в этот день умирает Сталин. Прозрачный намек, что его умертвили.
– Возможно. Не исключено, конечно. Берия был коварный, ненадежный. Да просто за свою шкуру он мог. Тут клубок очень запутанный. Я тоже держусь такого мнения, что он умер не своей смертью. Ничем особенно не болел. Работал все время… Живой был, и очень.
… Я засиделся дотемна и стал собираться.
– Времени много? – спросил Молотов.
– Четверть восьмого.
– Так должно быть светло.
– Нет, почему же? Там уже темно.
– Пока еще, видимо, не прояснилось. Там не уже темно, а еще темно. Еще темно – должно уже быть светло! Через полчаса уже будет светло!
… Тут я понял, что он перепутал утро и вечер.
– А я думал, что мы утром еще заседаем, – засмеялся Молотов, – как в Политбюро бывало. Бывало, бывало.
11.03.1983
«С точки зрения революционной»
– Так я говорю, что Сталин взял на себя такой груз, что, конечно, устал, ему было уже очень трудно в последние годы, когда он состарился, а главное, уже был очень утомлен, почти не лечился человек, он боялся лечиться. Для этого тоже были свои основания, потому что могли подсунуть – врагов у Сталина было достаточно. И он боялся, что через кого-нибудь ему что-нибудь подсунут либо в еду, либо в лекарство, – до крайностей доходил. В известной степени это можно понять, потому что, действительно, очень трудно было все это вынести на своих плечах. У него различные сомнения, видимо, возникали, а если кто-нибудь еще подначивал это дело, не хватало терпения, воли, чтоб все это перенести. Вот его положение.
Несмотря на то, что ко мне очень близко подходили события эти, я мог бы не уцелеть, если бы он еще пожил, я его считал и считаю великим человеком, выполнившим такие колоссальные и трудные задачи, которые не мог выполнить ни один из нас, ни один из тех, которые были тогда в партии.
Говорить о Кирове, как о каком-то его заместителе в этом деле, – это такой абсурд для каждого грамотного, знающего дело коммуниста! Это настолько противоречило взаимоотношениям между Сталиным и Кировым и, прежде всего, мнению самого Кирова о своих возможностях! Это настолько противоречило, что только такой уголовный тип, как Никита, мог договориться до того, что Сталин будто бы имел специальную цель покончить с Кировым…
Правильно, Киров рассказал Сталину на ХVII съезде, что группа делегатов его предлагает, – это абсурд, это такой абсурд просто, это только абсурд! Киров был агитатор замечательный, хороший коммунист. Теоретиком не был и не претендовал. Нет, не претендовал. О том, что ему идейно разбить Троцкого, Зиновьева, Каменева, об этом и говорить нечего! Да, посильней были Кирова, другие-то посильней были Кирова! Посильнее!..
…В 20-е годы и в начале 30-х шла открытая, в печати, борьба идейного порядка, борьба пером, но без конца вести эту борьбу – это же за счет государства, за счет рабочего класса, сколько можно! Если пожалеть рабочий класс – люди трудятся и хотят улучшить свое положение, а мы продолжаем все время схватки и борьбу наверху и в печати – это, знаете, опаснейшее дело!
– В связи с этим один чисто психологический вопрос, конечно, имеет ближайшее отношение к политике, но все-таки психологический. Вы сказали, что могло случиться, что репрессии могли бы дойти и до вас, если бы…
– Да, могли.
– Могли?
– Могли.
– Тем более, что Полина Семеновна…
– Подкапывались здорово, – соглашается Молотов.
– Вы представляете себе положение ваше: человек, который прошел огромный путь в партии, отдал здоровье, жизнь, все делу партии и строительству социализма, и вдруг бы вам пришлось оказаться за колючей проволокой!
– Ну что ж такого? О, господи! Я смотрю на это дело с точки зрения революционной, – спокойно отвечает Молотов. – Я мог не раз погибнуть за все эти годы – и до революции, и после.
– Но ведь в данном случае не было ничего такого, что…
– Вот я вам говорю, была моя определенная ошибка одна, а, вероятно, не одна, еще кое-что заметили…
…Собеседником Молотова на сей раз был человек, мягко говоря, не симпатизировавший ни Сталину, ни Молотову. Он долго просил меня устроить эту встречу, и мне, в свою очередь, стоило немалых усилий уговорить Молотова, который отмахивался: «Надоело мне всю жизнь бороться с оппонентами!». И все-таки согласился принять еще одного.
Беседа продолжалась около четырех часов, были заданы самые острые вопросы, ни один не остался без ответа.
После встречи по дороге к электричке собеседник сказал: «Побывать у Молотова – все равно, что впервые попасть за границу. Если человек был настроен антисоветски, он еще более станет антисоветским, если убежден просоветски, сильней укрепится в своем убеждении. Любить его я не стал, но я потрясен его умом и реакцией. Да, этим ребятам, – задумался он, – пальца в рот не клади – отхватят! Какой же был Сталин, если у него был такой Молотов…»
03.02.1972
«Распускать организацию…»
– Я не за то, чтобы всех жуликов сажать, а чтоб было время и с ними поиграть немножко. Играли с Троцким, играли с Бухариным. И сейчас, тем более, надо, так сказать, проявить не торопливость, а разумность.
08.03.1975
…Говорим об оставшемся на Западе заместителе министра авиационной промышленности Федосееве.
– Нестойкий? – говорит Молотов. – Жулик. Человек не признавал этого строя и считал, что все это ненадолго, поэтому хватай, бери, воруй! Как устояла Советская власть?.. Все это выдержать надо было. Сколько всякой гнили, дряни около власти бывает!
…Говорим о Щелокове, о покончившем с собой генерал-полковнике Пакилеве, о жуликах, попавших под суд.
– Они подлежат расстрелу, – говорит Молотов. – Где была партийная организация, членами которой они были, почему это не обсуждается?
– Руководство не критикуют. Знаете, как сейчас выбирают?
– Я кое-что знаю.
– Вас, между прочим, обвиняют, что вы ввели эту систему – нельзя критиковать руководство.
– Это люди, которые и сейчас готовы защищать тех, – говорит Молотов, – которых надо судить и казнить. Способ такой нашли.
– Обвиняют и Ленина сейчас. Пошло дальше.
– До Господа Бога? – спрашивает Молотов.
– И рано революцию вы сделали, и не надо вообще ее было делать.
– Это не сейчас, это и до революции так начали говорить.
– До революции начали, а потом вы заставили забыть это.
– Забыть не заставишь.
– Но все-таки вы сильно прижали.
– В некоторой мере – да. Почему в парторганизациях все эти руководители не обсуждаются, как это могло сложиться? Но это не так важно, что свершилось, а почему это свершилось, надо объяснить.
– Тогда очень много копать надо.
– Немного. До Ленина не докопаетесь и до Сталина не докопаетесь.
– Но и ведь при вас не было, чтоб верхушку обсуждали, – говорю.
– Хорошо. А теперь нужно, потому что допустили много очень таких вещей. Нельзя. Это непонимание демократизма, нежелание быть самостоятельными в этих вопросах… А вот не обсуждают этих вопросов. Нельзя это. Надо обсуждать.
В случаях воровства и взяточничества надо распускать всю первичную организацию, исключив ее членов из партии.
10.11.1983, 01.01.1985
ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛИЗМ?
Первоначально
– У нас сейчас не просто полуправда в газетах – возьмите вы XXV съезд, много ли там о недостатках говорится? А их куча. Не уверен в том, что можно сказать. А что станем делать, а что из этого получится? Не то делается, а мы об этом просто помалкиваем. А жизнь-то, она идет. И вот люди говорят, – встречаешь коммунистов, не так много я вижу людей, но все-таки вижу, то из одной группы, то из другой, – вы-то, говорят, видите, что происходит не то? Вы-то видите, а там, что, не видят? Видят, но, во-первых, у них решительности не хватает, а во-вторых, надо не только сказать правду, но и выводы сделать. А к этому еще не готовы. Ленин – он был готов. Ленин и Сталин говорили тяжелую правду. Им и верили люди.
28.04.1976
– Ленин говорил: «Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально…» Первоначально – слово «первоначально» видите? А что значит – первоначально? «Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капитализм и организовав у себя социалистическое производство…»
Все сказано как точно! А через пять лет после победы Октябрьской революции, в 1922 году он пишет: «Азбучная истина марксизма говорит: победа социализма требует совместных усилий рабочих нескольких передовых стран». То есть можно захватить власть, можно даже производство организовать, но только первоначально. В одной стране. А чтобы победить, нужны совместные усилия. И пока еще не пошли самые передовые.
Но вначале не требуется полная победа, а просто победа. Можно победить первоначально в одной, отдельно взятой стране, ликвидировать эксплуататоров, организовать социалистическое производство – вот в таком свете можно победить. А полностью победить, по Ленину, пока невозможно. Продолжительное существование социалистического государства рядом с капиталистическими странами долгий период немыслимо. Либо одно, либо другое. А Троцкий не верил…
– Можно сказать языком математики: Троцкий мыслил категориями арифметики, застывшими, а Ленин – категориями высшей математики, с приращениями?
– Правильно. Грубым образом, да, можно провести аналогию, – соглашается Молотов. – Троцкий не верил, что крестьянство можно повести за собой. Это его самая грубая ошибка.
– Мы здесь проходим «академию Молотова», – говорит Шота Иванович.
– Это все, по-моему, очень ясно сказано, но нигде разъяснение этому не дается. И настолько исказили Ленина, что Поспелов, академик, давая его биографию, первую часть цитаты, что можно победить, приводит, а второй части – что требуются совместные усилия, – нет. И даже в сборнике цитат Маркса, Энгельса, Ленина, специально изданного, первая есть, а второй нет.
Еще у Ленина прямо сказано, что победивший пролетариат, если потребуется, поднимет вооруженное восстание в других странах и, если нужно, пойдет войной, – какой оборонец!
Прямо сказано, а это теперь не подходит, потому что – мирное сосуществование. А это и есть классовая борьба. Капитализм не собирается уступить, а раз мы ввязались в это дело, то тут два выхода: либо мы должны настолько окрепнуть не только внутри, но и в других странах путем свержения капитализма во Франции, Италии, Испании, Португалии, в нескольких основных капиталистических странах, что империализм будет не в состоянии против нас войну объявить, либо мы должны быть готовы к тому, что, если вспыхнет раньше революция, а они вмешаются со своей стороны, тогда будет атомная война. Это не исключается. Значит, возможно еще очень большое обострение. Вытекает одно из другого, что одна по себе победа в одной стране не заканчивает вопроса.
Вот и Германия напала. А завтра может и Америка напасть, вот ведь дело в чем. Так что говорить о том, что классовая борьба кончается, это, конечно, неверно,
29.07.1971, 12.12.1972, 30.06.1976
– На XXI съезде, который не упоминается нигде, Хрущевым было сказано, что у нас социализм победил полностью и окончательно. Но, если полностью и окончательно, чего ж строить больше? Под этим предлогом они говорят: теперь мы строим коммунизм. А для чего это? Чтобы за красивой вывеской не делать революционных выводов о том, что недоделано. Задача-то уничтожения классов – трудная, революционная. А «мы строим коммунизм» – лишь повод обойти этот вопрос, попытка уйти от революционного. Коммунизм, а там, дескать, самотеком как-то классы уничтожатся. А это есть типичная позиция правых. Кулака не надо уничтожать, он сам, мол…
Найдем объяснение ненужной жестокости, надо быть гуманистами, надо соблюдать законы – вот их мораль. Но эта мораль не революционная, она не двигает вперед, она замазывает трудности, обходит вопросы, а есть повод: мы строим коммунизм.
Ленин говорил, что надо уничтожить классы. «Так это, – говорят, – при коммунизме. Конечно, мы все постепенно уничтожим, пусть пока идет самотеком». Без трудностей. Это быстрее – мирным сосуществованием… Хрущев на этом выиграл или завоевал себе большинство в идеологии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Все-таки у него была в конце жизни мания преследования. Да и не могла не быть. Это удел всех тех, кто там сидит подолгу.
21.10.1982
– Не знаю, на кого он понадеялся! Хрущева выдвинул, а меня смешал вместе с Микояном. Ну, никаких же оснований не было. Тут не только из-за Полины Семеновны. Я знаю, что это влияло, это я допускаю.
– В народе говорят, он потребовал, чтоб вы развелись, а вы отказались. Потребовал, чтоб отмежевались от нее.
– Во-первых, отмежевали меня от нее. А вот то, что я воздержался при голосовании, когда ее исключали из ЦК еще в 1940 году – это да. Да, он тогда и сказал: «Вот все говорят – как же так, голосовал против». Она была кандидатом в члены ЦК, ее исключили. Обвинили… Чего только ни придумали… Очень путано все это было. Кажется, Жданов выступал с разъяснениями по этому вопросу. В ТЭЖЭ, где она работала, вредители появились. В Узбекистане началось. Она тогда занималась парфюмерией и привлекла к этим косметическим делам сомнительных людей. А других, конечно, не было. Немецкие шпионы там оказались. Жены крупных руководителей стали ходить к ней, заниматься косметикой.
А когда в 1949-м ее арестовали, предъявили, что она готовит покушение на Сталина. Вышинский потом говорил. Перед тем, как меня сняли из Министерства иностранных дел, Сталин подошел ко мне в ЦК: «Тебе надо разойтись с женой!» А она мне сказала: «Если это нужно для партии, значит, мы разойдемся». В конце 1948-го мы разошлись. А в 1949-м, в феврале, ее арестовали.
А мне никакого обвинения. Мне толком ничего не говорили. Но я из сопоставления некоторых фактов понял, и потом подтвердилось, дело в том, что когда я был в Америке, вероятно, в 1950 году, когда я ехал из Нью-Йорка в Вашингтон, мне был предоставлен особый вагон. Я тогда, может, это недостаточно оценивал, это, очевидно, был вагон для подслушивания, мне его выделили, чтобы послушать меня хорошенько. Со мной из Советского Союза врачи ехали без билетов, какая-то комиссия, о чем они могли болтать?
Сталин ничего не говорил, а Поскребышев стал намекать: «Почему дали особый вагон?» Потом мне Вышинский говорит, Поскребышев говорит, проверяли вагон. Специальный вагон, конечно, не всем предоставляется. До этого не было, а тут почему-то предоставили.
– А что, вы должны были отказаться? В чем могли вас подозревать?
– Особые отношения, может быть, со мной. Это в ООНе когда я был. Это уже подозрительность была, явно завышенная. Ведь Сталин сам назначил Полину Семеновну наркомом рыбной промышленности – я был против! Она была единственным наркомом-женщиной по хозяйственным вопросам. На здравоохранении были, Крупская по народному образованию была замом, а по хозяйственным – не было.
Сталин, с одной стороны, как будто выдвигал и ценил Полину Семеновну. Но в конце жизни он… Тут могли быть и антиеврейские настроения. Перегиб. И на этом ловко сыграли.
04.12.1972, 10.03.1977, 29.09.1982
– Сталин ко мне относился весьма критически, почему – я до сих пор точно не знаю. Я чувствовал, что недоверие большое, а на чем оно основано, мне оставалось неясным. Арестовали жену не без его ведома, а по его указанию. Это тоже факт.
– А не сказал Сталин, за что, почему?
– Нет, нет. За плохие связи. В этом смысле Полина Семеновна немножко вольно себя вела. Это верно, с разными встречалась людьми. Тут я тоже, может быть, в какой-то мере виноват, поскольку категорически не высказывался против этого, и в основном-то связи были хорошие, но были и такие знакомства, которые не вполне оправданы и даже не оправданы.
– Могли и ваши личные недруги поработать против вас.
– Так, безусловно, были. Были, были.
Среди членов Политбюро открытых противников я не имел, а скрытые были, конечно.
А потом ее отправили в ссылку, в Казахстан.
– А куда там, не знаете?
– Как же, знаю. Как это называется, самый хлебный район в Казахстане… Кустанай!
– Вообще, как-то странно: вы – второй человек в государстве, а жена арестована…
– У Калинина тоже жена была арестована… Она ничего из себя не представляла, но, вероятно, путалась с разными людьми. Мнительность такая, мнительность. Но на кого же он мог опереться? Вылез Хрущев, которому он тоже не доверял и гораздо раньше. И, действительно, основания имел.
Некоторые считают, что Сталина убил Берия. Я думаю, это не исключено. Потому что на кого Сталин мог опереться, если мне не доверял и видел, что другие не особенно твердо стоят?
– Западные радиостанции подробно рассказывали о «деле врачей», что суд над ними должен был состояться 5 марта, и как раз в этот день умирает Сталин. Прозрачный намек, что его умертвили.
– Возможно. Не исключено, конечно. Берия был коварный, ненадежный. Да просто за свою шкуру он мог. Тут клубок очень запутанный. Я тоже держусь такого мнения, что он умер не своей смертью. Ничем особенно не болел. Работал все время… Живой был, и очень.
… Я засиделся дотемна и стал собираться.
– Времени много? – спросил Молотов.
– Четверть восьмого.
– Так должно быть светло.
– Нет, почему же? Там уже темно.
– Пока еще, видимо, не прояснилось. Там не уже темно, а еще темно. Еще темно – должно уже быть светло! Через полчаса уже будет светло!
… Тут я понял, что он перепутал утро и вечер.
– А я думал, что мы утром еще заседаем, – засмеялся Молотов, – как в Политбюро бывало. Бывало, бывало.
11.03.1983
«С точки зрения революционной»
– Так я говорю, что Сталин взял на себя такой груз, что, конечно, устал, ему было уже очень трудно в последние годы, когда он состарился, а главное, уже был очень утомлен, почти не лечился человек, он боялся лечиться. Для этого тоже были свои основания, потому что могли подсунуть – врагов у Сталина было достаточно. И он боялся, что через кого-нибудь ему что-нибудь подсунут либо в еду, либо в лекарство, – до крайностей доходил. В известной степени это можно понять, потому что, действительно, очень трудно было все это вынести на своих плечах. У него различные сомнения, видимо, возникали, а если кто-нибудь еще подначивал это дело, не хватало терпения, воли, чтоб все это перенести. Вот его положение.
Несмотря на то, что ко мне очень близко подходили события эти, я мог бы не уцелеть, если бы он еще пожил, я его считал и считаю великим человеком, выполнившим такие колоссальные и трудные задачи, которые не мог выполнить ни один из нас, ни один из тех, которые были тогда в партии.
Говорить о Кирове, как о каком-то его заместителе в этом деле, – это такой абсурд для каждого грамотного, знающего дело коммуниста! Это настолько противоречило взаимоотношениям между Сталиным и Кировым и, прежде всего, мнению самого Кирова о своих возможностях! Это настолько противоречило, что только такой уголовный тип, как Никита, мог договориться до того, что Сталин будто бы имел специальную цель покончить с Кировым…
Правильно, Киров рассказал Сталину на ХVII съезде, что группа делегатов его предлагает, – это абсурд, это такой абсурд просто, это только абсурд! Киров был агитатор замечательный, хороший коммунист. Теоретиком не был и не претендовал. Нет, не претендовал. О том, что ему идейно разбить Троцкого, Зиновьева, Каменева, об этом и говорить нечего! Да, посильней были Кирова, другие-то посильней были Кирова! Посильнее!..
…В 20-е годы и в начале 30-х шла открытая, в печати, борьба идейного порядка, борьба пером, но без конца вести эту борьбу – это же за счет государства, за счет рабочего класса, сколько можно! Если пожалеть рабочий класс – люди трудятся и хотят улучшить свое положение, а мы продолжаем все время схватки и борьбу наверху и в печати – это, знаете, опаснейшее дело!
– В связи с этим один чисто психологический вопрос, конечно, имеет ближайшее отношение к политике, но все-таки психологический. Вы сказали, что могло случиться, что репрессии могли бы дойти и до вас, если бы…
– Да, могли.
– Могли?
– Могли.
– Тем более, что Полина Семеновна…
– Подкапывались здорово, – соглашается Молотов.
– Вы представляете себе положение ваше: человек, который прошел огромный путь в партии, отдал здоровье, жизнь, все делу партии и строительству социализма, и вдруг бы вам пришлось оказаться за колючей проволокой!
– Ну что ж такого? О, господи! Я смотрю на это дело с точки зрения революционной, – спокойно отвечает Молотов. – Я мог не раз погибнуть за все эти годы – и до революции, и после.
– Но ведь в данном случае не было ничего такого, что…
– Вот я вам говорю, была моя определенная ошибка одна, а, вероятно, не одна, еще кое-что заметили…
…Собеседником Молотова на сей раз был человек, мягко говоря, не симпатизировавший ни Сталину, ни Молотову. Он долго просил меня устроить эту встречу, и мне, в свою очередь, стоило немалых усилий уговорить Молотова, который отмахивался: «Надоело мне всю жизнь бороться с оппонентами!». И все-таки согласился принять еще одного.
Беседа продолжалась около четырех часов, были заданы самые острые вопросы, ни один не остался без ответа.
После встречи по дороге к электричке собеседник сказал: «Побывать у Молотова – все равно, что впервые попасть за границу. Если человек был настроен антисоветски, он еще более станет антисоветским, если убежден просоветски, сильней укрепится в своем убеждении. Любить его я не стал, но я потрясен его умом и реакцией. Да, этим ребятам, – задумался он, – пальца в рот не клади – отхватят! Какой же был Сталин, если у него был такой Молотов…»
03.02.1972
«Распускать организацию…»
– Я не за то, чтобы всех жуликов сажать, а чтоб было время и с ними поиграть немножко. Играли с Троцким, играли с Бухариным. И сейчас, тем более, надо, так сказать, проявить не торопливость, а разумность.
08.03.1975
…Говорим об оставшемся на Западе заместителе министра авиационной промышленности Федосееве.
– Нестойкий? – говорит Молотов. – Жулик. Человек не признавал этого строя и считал, что все это ненадолго, поэтому хватай, бери, воруй! Как устояла Советская власть?.. Все это выдержать надо было. Сколько всякой гнили, дряни около власти бывает!
…Говорим о Щелокове, о покончившем с собой генерал-полковнике Пакилеве, о жуликах, попавших под суд.
– Они подлежат расстрелу, – говорит Молотов. – Где была партийная организация, членами которой они были, почему это не обсуждается?
– Руководство не критикуют. Знаете, как сейчас выбирают?
– Я кое-что знаю.
– Вас, между прочим, обвиняют, что вы ввели эту систему – нельзя критиковать руководство.
– Это люди, которые и сейчас готовы защищать тех, – говорит Молотов, – которых надо судить и казнить. Способ такой нашли.
– Обвиняют и Ленина сейчас. Пошло дальше.
– До Господа Бога? – спрашивает Молотов.
– И рано революцию вы сделали, и не надо вообще ее было делать.
– Это не сейчас, это и до революции так начали говорить.
– До революции начали, а потом вы заставили забыть это.
– Забыть не заставишь.
– Но все-таки вы сильно прижали.
– В некоторой мере – да. Почему в парторганизациях все эти руководители не обсуждаются, как это могло сложиться? Но это не так важно, что свершилось, а почему это свершилось, надо объяснить.
– Тогда очень много копать надо.
– Немного. До Ленина не докопаетесь и до Сталина не докопаетесь.
– Но и ведь при вас не было, чтоб верхушку обсуждали, – говорю.
– Хорошо. А теперь нужно, потому что допустили много очень таких вещей. Нельзя. Это непонимание демократизма, нежелание быть самостоятельными в этих вопросах… А вот не обсуждают этих вопросов. Нельзя это. Надо обсуждать.
В случаях воровства и взяточничества надо распускать всю первичную организацию, исключив ее членов из партии.
10.11.1983, 01.01.1985
ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛИЗМ?
Первоначально
– У нас сейчас не просто полуправда в газетах – возьмите вы XXV съезд, много ли там о недостатках говорится? А их куча. Не уверен в том, что можно сказать. А что станем делать, а что из этого получится? Не то делается, а мы об этом просто помалкиваем. А жизнь-то, она идет. И вот люди говорят, – встречаешь коммунистов, не так много я вижу людей, но все-таки вижу, то из одной группы, то из другой, – вы-то, говорят, видите, что происходит не то? Вы-то видите, а там, что, не видят? Видят, но, во-первых, у них решительности не хватает, а во-вторых, надо не только сказать правду, но и выводы сделать. А к этому еще не готовы. Ленин – он был готов. Ленин и Сталин говорили тяжелую правду. Им и верили люди.
28.04.1976
– Ленин говорил: «Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально…» Первоначально – слово «первоначально» видите? А что значит – первоначально? «Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капитализм и организовав у себя социалистическое производство…»
Все сказано как точно! А через пять лет после победы Октябрьской революции, в 1922 году он пишет: «Азбучная истина марксизма говорит: победа социализма требует совместных усилий рабочих нескольких передовых стран». То есть можно захватить власть, можно даже производство организовать, но только первоначально. В одной стране. А чтобы победить, нужны совместные усилия. И пока еще не пошли самые передовые.
Но вначале не требуется полная победа, а просто победа. Можно победить первоначально в одной, отдельно взятой стране, ликвидировать эксплуататоров, организовать социалистическое производство – вот в таком свете можно победить. А полностью победить, по Ленину, пока невозможно. Продолжительное существование социалистического государства рядом с капиталистическими странами долгий период немыслимо. Либо одно, либо другое. А Троцкий не верил…
– Можно сказать языком математики: Троцкий мыслил категориями арифметики, застывшими, а Ленин – категориями высшей математики, с приращениями?
– Правильно. Грубым образом, да, можно провести аналогию, – соглашается Молотов. – Троцкий не верил, что крестьянство можно повести за собой. Это его самая грубая ошибка.
– Мы здесь проходим «академию Молотова», – говорит Шота Иванович.
– Это все, по-моему, очень ясно сказано, но нигде разъяснение этому не дается. И настолько исказили Ленина, что Поспелов, академик, давая его биографию, первую часть цитаты, что можно победить, приводит, а второй части – что требуются совместные усилия, – нет. И даже в сборнике цитат Маркса, Энгельса, Ленина, специально изданного, первая есть, а второй нет.
Еще у Ленина прямо сказано, что победивший пролетариат, если потребуется, поднимет вооруженное восстание в других странах и, если нужно, пойдет войной, – какой оборонец!
Прямо сказано, а это теперь не подходит, потому что – мирное сосуществование. А это и есть классовая борьба. Капитализм не собирается уступить, а раз мы ввязались в это дело, то тут два выхода: либо мы должны настолько окрепнуть не только внутри, но и в других странах путем свержения капитализма во Франции, Италии, Испании, Португалии, в нескольких основных капиталистических странах, что империализм будет не в состоянии против нас войну объявить, либо мы должны быть готовы к тому, что, если вспыхнет раньше революция, а они вмешаются со своей стороны, тогда будет атомная война. Это не исключается. Значит, возможно еще очень большое обострение. Вытекает одно из другого, что одна по себе победа в одной стране не заканчивает вопроса.
Вот и Германия напала. А завтра может и Америка напасть, вот ведь дело в чем. Так что говорить о том, что классовая борьба кончается, это, конечно, неверно,
29.07.1971, 12.12.1972, 30.06.1976
– На XXI съезде, который не упоминается нигде, Хрущевым было сказано, что у нас социализм победил полностью и окончательно. Но, если полностью и окончательно, чего ж строить больше? Под этим предлогом они говорят: теперь мы строим коммунизм. А для чего это? Чтобы за красивой вывеской не делать революционных выводов о том, что недоделано. Задача-то уничтожения классов – трудная, революционная. А «мы строим коммунизм» – лишь повод обойти этот вопрос, попытка уйти от революционного. Коммунизм, а там, дескать, самотеком как-то классы уничтожатся. А это есть типичная позиция правых. Кулака не надо уничтожать, он сам, мол…
Найдем объяснение ненужной жестокости, надо быть гуманистами, надо соблюдать законы – вот их мораль. Но эта мораль не революционная, она не двигает вперед, она замазывает трудности, обходит вопросы, а есть повод: мы строим коммунизм.
Ленин говорил, что надо уничтожить классы. «Так это, – говорят, – при коммунизме. Конечно, мы все постепенно уничтожим, пусть пока идет самотеком». Без трудностей. Это быстрее – мирным сосуществованием… Хрущев на этом выиграл или завоевал себе большинство в идеологии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68