А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Моя лодка стояла абсолютно неподвижно посреди бесконечного черного мертвого болота под серыми звездами. Даже эватимы и призраки исчезли.
Тут я испугался по-настоящему. Я понял, что могу остаться здесь навсегда. Нет, я был просто уверенв этом. Всепоглощающий Бог каким-то образом обманул меня, но и Страна Мертвых не примет меня, пока я жив.
Уже давясь последним куском хлеба, я закрыл сумку и воззвал, чуть не плача:
– Сивилла! Помоги мне! Я заблудился!
Небо заметно посветлело. Я стал различать не только тростники, но и поднимающиеся из болот гигантские деревья, сухие и бесплодные, они напоминали потрескавшиеся каменные колонны.
Большая часть звезд померкла. Я подумал, что сейчас встанет Луна – немыслимо, я рассчитывал увидеть здесь Луну! – но вместо нее в небесах возникло лицо Сивиллы, огромное, бледное и круглое, как Луна. Какое-то время она молча разглядывала меня, а я боялся заговорить с ней. Затем ее лицо сморщилось, как искаженное отражение в воде, когда в тихую заводь бросают камень, и она исчезла, но из тростника прошелестел ее голос:
– Чародей, сын чародея, ты сглупил, позвав меня. Ты уже близок к цели, так что мог бы и сам найти дорогу. Но если тебе все же нужен проводник, сунь руку в воду и ищи его там.
– В воде? – переспросил я, моментально испугавшись, что, задав этот вопрос, воззвал к Сивилле во второй раз. Но Сивилла не ответила.
Я опустил руку в ледяную воду, хотя ужасно боялся скрывающихся там эватимов. Я шарил в воде, растопырив пальцы и водя рукой из стороны в сторону. Лежа на дне лодки и перевесившись за борт, я пытался понять, что означает эта новая загадка Сивиллы. Вдруг мои пальцы коснулись чего-то мягкого и скользкого, как речные водоросли, и я потянул.
На поверхности показалась рука, затем – другая. От неожиданности я выпустил свою добычу. Руки вцепились в доски обшивки, и лодка накренилась под тяжестью того, кто карабкался на борт. От него исходил резкий, буквально сшибающий с ног запах разложения – гниющей плоти. Длинные пряди волос падали на лицо с оголившимися костями.
Когда это создание открыло глаза и заговорило, я закричал и кричал, не в силах остановиться – я понял, что это моя мать:
– Секенр…
Я закрыл лицо руками и судорожно рыдал, стараясь вспомнить ее такой, какой она была при жизни, когда-то, уже так давно…
– Секенр… – Взяв меня за запястья, она ласково отстранила мои руки от лица. Ее прикосновение было холодным, как поцелуй Сивиллы.
Я отвернулся от нее.
– Мама, я не ожидал… – больше я ничего не смог выдавить из себя, вновь разрыдавшись.
– Сынок, и я не ожидала увидеть тебя здесь. Это действительно так ужасно.
Она притянула меня к себе, я не сопротивлялся, и пока я лежал, спрятав лицо у нее на коленях, – моя щека касалась ее мокрого грязного платья, она нежно гладила меня по лбу оголившимися костями пальцев. Я рассказал ей обо всем, что произошло: о смерти отца и о его возвращении за Хамакиной.
– Я – грех твоего отца, который наконец должен к нему вернуться, – сказала она.
– Мама, он действительно?…
– Убил меня? Да. Но это еще далеко не самое худшее из того, что он сделал. Он больше виноват перед тобой, Секенр, и, бесспорно, перед богами.
– Не думаю, что он замышлял в отношении меня что-то дурное, – сказал я. – Он говорит, что по-прежнему любит меня.
– Наверное, это так. И все же он принес в мир очень много зла.
– Мама, что мне делать?
Ее острый, холодный палец обвел круг вокруг метки у меня на лбу.
– Пришло время снова отправиться в путь. Лодка тебе уже не нужна. Ты должен оставить ее.
Я с возрастающим страхом смотрел на непроглядную черную воду.
– Я не понимаю… Мы… поплывем?
– Нет, сынок, любимый. Мы пойдем. Выходи из лодки, пойдем.
Я перевесил ногу за борт, погрузив ее в ледяную воду, и неуверенно посмотрел на нее.
– Смелее. Неужели после всего, что ты испытал, тебя остановит всего лишь еще одно чудо?
– Мама, я…
– Давай.
Я повиновался ей и ступил на воду. На ощупь она напоминала холодное стекло под моими босыми ногами. Она последовала за мной, а лодка медленно уплыла прочь. Я обернулся, пытаясь проследить за ней взглядом, но мать взяла меня за руку и повела в каком-то ей одной ведомом направлении.
Ее прикосновение, как и прикосновение Сивиллы, напоминало прикосновение ртути.
Русло расширилось, здесь нас поджидали эватимы. Течение заметно усилилось – появились бесшумные волны, воронки и водовороты, закручивающиеся вокруг безжизненных деревьев. По отмелям бродило множество призраков, но ни один из них не окликнул нас. Они просто останавливались, поворачиваясь вслед за нами, когда мы проходили мимо. Среди них был и мужчина в блестящих доспехах, в руках он держал свою отрубленную голову.
Нас окружили речные суда, прочные, черные и бесшумные, не фантомы из мира живых, а настоящие погребальные суда. Мы прошли вдоль роскошной Длинной барки, ее выгнутые борта высоко поднимались над водой, внутри квадратной палубной каюты горел фонарь. В каюту заползли эватимы, и барка закачалась. Я слышал, как они, расталкивая друг друга, ломятся в дверь.
Наконец перед нами смутно замаячило что-то темное и громадное, как гора, закрыв собой звезды. И справа, и слева я видел погребальные суда, следующие в том же направлении, что и мы, многие из них кружили в тростнике, огибая его заросли. Одна лодка за что-то зацепилась и опрокинулась, или ее перевернул эватим. Мумия упала в воду, и ее понесло по течению с развевающимися сзади бинтами, она проплыла так близко, что, вытянув руку, я мог бы коснуться ее.
Неожиданно тьма сомкнулась вокруг нас, а звезды померкли. Я услышал, как вода обрушивается с высоты, а суда сталкиваются друг с другом, бьются и ломаются.
– Мама! – прошептал я. Я вытянул руку и вцепился в ее платье. В руке у меня остался клок ткани. – Что это? Это пасть Сюрат-Кемада?
– Нет, дитя, – тихо ответила она. – Мы уже давно находимся в утробе зверя.
И тут мне стало по-настоящему страшно.


Глава 4 ВСЕ И НИКТО

Все смешалось, не осталось никакой ясности: мое приключение начало казаться мне бесконечным чередованием кошмарных снов и бодрствования, призрачных видений и серого тумана, ужаса, боли, уныния и печали. Я потерял счет проведенному на реке времени – часы, недели? – иногда я изнемогал от усталости, а иногда мне казалось, что я сплю у себя дома в кровати и что все приключившееся со мной – горячечный бред, ночной кошмар. Но тогда я протягивал руку, я касался мокрого, холодного и полуразложившегося тела моей матери. Запах разложения больше не исходил от нее – теперь от нее пахло лишь водорослями и речным илом, как от пролежавшей в воде много дней подряд кучи тряпья или вязанки хвороста.
Иногда то тут, то там вокруг нас появлялись цапли, словно куски янтаря, тускло светящиеся в кромешной тьме, у них были человеческие лица – лица мужчин и женщин, и все они что-то шептали нам, звали по имени, умоляли – и их голоса, сливаясь, напоминали негромкий свист ветра.
Но в основном мы шли в кромешной мгле совершенно одни. Под ногами я чувствовал холодную поверхность речной воды, но ощущения движения не было, хотя я беспрерывно переставлял ноги.
Мать говорила. Ее тихий голос, доносившийся из тьмы, звучал так, словно она вспоминала что-то увиденное во сне.
Не думаю, что она обращалась ко мне. Она просто рассказывала, вспоминала, облекая свою жизнь в слова, звучавшие как неторопливое журчание ручья: обрывки воспоминаний детства, воспоминаний об отце, обо мне и о Хамакине. Я так и не понял, то ли страшно долго, то ли всего несколько минут она пела колыбельную, словно укачивала меня или Хамакину.
Потом она замолчала. Я потянулся к ней, чтобы убедиться, что она по-прежнему рядом, и ее костлявая рука нашла мою и ласково пожала. Я спросил у нее, что она узнала о Стране Мертвых с тех пор, как попала сюда, и она печально ответила:
– Я узнала, что мне суждено вечно скитаться здесь, на реке, – проводить время в ссылке – здесь нет места для таких, как я, без надлежащей подготовки, без церемоний и ритуалов попавших во владения Сюрат-Кемада. Река определена мне местом ссылки, и я буду вынуждена скитаться здесь, пока не умрут боги и мир не перестанет существовать.
Я заплакал от жалости к ней и спросил, виноват ли в этом отец, и она подтвердила это. Неожиданно она спросила:
– Секенр, ты ненавидишь его?
Я пытался быть откровенным до конца – именно так и протекал наш разговор – но ответа на этот вопрос я так и не смог найти даже для самого себя.
– Не думаю, что он хотел причинить мне зло…
– Сын, ты должен разобраться в своих чувствах к нему. Именно здесь, а совсем не на реке, ты заблудился и потерял дорогу.
И снова мы долго шли в кромешной тьме, и все это время я думал о своем отце и вспоминал свою мать, какой она была когда-то. Больше всего на свете я хотел, чтобы все вернулось на свои места, чтобы все было, как прежде – отец, мама, Хамакина и я в нашем доме на окраине Города Тростников, как в моем далеком детстве. Но, если я и извлек для себя какой-то урок из всего пережитого, то он заключался в том, что наши дни текут и уходят безвозвратно, как Великая Река; в том, что потерянного не воротишь. Я отнюдь не стал мудрее. Я понял очень немногое, но это-то я понял.
Отец, по которому я тосковал, которого мне не хватало, тоже безвозвратно ушел в прошлое. Возможно, он и сам мечтал вернуться туда. Хотелось бы знать, понимал ли он, что это невозможно.
Я пытался возненавидеть его.
В темноте и тишине реки рождалось ощущение, что мы находимся в туннеле, глубоко под землей, но разве мы действительно не находились глубоко в утробе Сюрат-Кемада? Мы шли изо тьмы во тьму без начала и конца, словно по бесконечной темной галерее, не имея ни малейшего шанса найти парадную гостиную.
Так и с нашей жизнью. Так и со всеми нашими делами – подумал я. Все, что мы пытаемся постичь, приходит к нам лишь смутным отблеском понимания, оставаясь во многом тайной.
Так и с моим отцом…
Неожиданно мама взяла мои ладони в свои руки и сказала:
– Мне было дозволено лишь немного проводить тебя, сынок, и мы уже прошли эту часть пути. Я не могу пойти туда, куда не допускаются неприкаянные, где нет для них места.
– Что? Я не понимаю.
– Мне не дозволено пересекать порог дома бога.
– Здесь я должна проститься с тобой.
– Но ты же сказала…
– Что мы уже давно находимся в утробе зверя. Но лишь подошли к дверям его дома.
Она стала удаляться от меня. Я, как безумный, принялся шарить руками в темноте и вновь нашел ее.
– Мама!
Она нежно поцеловала мои руки, и ее губы так же, как губы Сивиллы, были настолько холодными, что обжигали.
– Но ты герой, сын, ты сможешь сделать и следующий шаг, и еще один. Храбрость и заключается в способности сделать следующий шаг, пойти дальше. Я всегда знала, что ты храбрец.
– .Мама, я…
Тут она погрузилась в воду. Я потянулся к ней и схватил ее. Я пытался вытащить ее, но она шла на дно как камень, и мне пришлось разжать руки. Наконец я пришел в себя и понял, что бессмысленно ползаю по ледяной поверхности воды, шаря руками по сторонам, подобно слепому ребенку, потерявшему мраморные шарики на гладком полу.
Я поднялся на ноги, дрожа от холода, и принялся растирать плечи и руки.
Она ошиблась, сказал я самому себе. Я совсем не герой. Я даже не храбрец. У меня просто не было выбора. Сивилла прекрасно понимала это.
И все же мне ни разу не пришла в голову мысль повернуть обратно. Обратный путь был закрыт для меня по многим причинам.
Я хотел было снова позвать Сивиллу, рассказать ей, что опять заблудился. Во тьме я не имел никаких ориентиров лишь ноги подсказывали мне, что дорога пошла под уклон – и не был уверен, следую ли тем путем, по которому должен идти, или возвращаюсь обратно.
В конце концов, едва ли это имело значение – вряд ли в утробе бога направление существует в физическом смысле. Скорее, это лишь очередная ступень, которую надо преодолеть.
И вновь события стали развиваться в ускоренном темпе. Со всех сторон вокруг меня неожиданно начали подниматься огни – они поднимались с поверхности воды, словно свет от невидимого маяка, и парили у меня над головой, как звезды. Вода покрылась рябью, забурлила, и вскоре маслянистые волны уже лизали мои ноги.
Я побежал, испугавшись, что действие волшебства, удерживавшего меня на поверхности воды, после ухода матери прекратилось. Я не мог представить себе ничего более ужасного, чем утонуть в реке здесь, в утробе Сюрат-Кемада.
Я побежал, и огоньки света последовали за мной, как прилипшие, – они кружились вокруг меня, словно искры на ветру. Потом раздался звук. Вначале мне показалось, что подул ветер, но потом я понял, что это дыхание– змеиное шипение сквозь зубы, а сопровождавшие меня огни оказались глазами, не отражавшими свет, как собачьи глаза отражают свет костра, а испускавшими его подобно горящим углям.
Тьма поредела, и я увидел, что уже выбрался из туннеля. Зазубренные, покрытые трещинами утесы поднимались с обеих сторон реки, устремляясь к неведомым высотам. Высоко надо мной вновь загорелись серые звезды Страны Мертвых.
А еще вокруг меня собрались тысячи эватимов – они плавали в воде, карабкались на утесы или просто стояли у самой кромки воды, выжидая. В исходящем от их глаз и от бледных звезд свете я смог убедиться, что наконец дошел до того места, где берет свое начало и заканчивается Великая Река – до громадного озера; здесь ужасные создания с человеческими телами и крокодильими головами плавают взад-вперед, глубоко погружаясь в густой серый туман, а их длинные челюсти ходят вверх-вниз.
В руках эватимы держали похожие на остроги шесты с длинными крюками, и я наблюдал, как то один, то другой, выждав какое-то время, опускает свой шест в воду и вылавливает оттуда человеческий труп, взваливает его себе на плечо и удаляется прочь или просто замирает на месте, сжимая мертвеца в крепких, как у любовника, объятиях.
К своему ужасу, я осознал, что стою над целым морем трупов. Я посмотрел вниз – они вполне отчетливо виднелись под чуть замутненной поверхностью воды всего в нескольких дюймах у меня под ногами: их лица, руки, ноги, спины и груди медленно колыхались в воде, сталкиваясь друг с другом, как тысячи рыб в рыбацкой сети. Я подпрыгнул, вздрогнув от отвращения, но приземляться мне было некуда.
Я вновь побежал. По какой-то непонятной причине эватимы, слишком увлеченные своим делом, не обращали на меня ни малейшего внимания.
Впервые за все время под моими ногами послышался звук – раздался плеск и смачное чавканье, будто я бежал по грязи.
Это и на самом деле было то место, о котором говорилось в Книге Мертвых – мы переписывали ее с Велахроносом – где души умерших и нерожденных сортируются эватимами, являющимися одновременно и мыслями, и слугами ужасного бога: каждого судят и отправляют в надлежащее место – или отрыгивают в мир живых или пожирают.
Я впал в отчаянии, так как понял, что, если Хамакина здесь, мне никогда не найти ее.
И все же я замедлил бег, потом еще и еще, постепенно переходя на быстрый шаг. Если в этом и заключалось мужество, то я проявил его. Я не отступил. Легкий туман заклубился вокруг моих щиколоток.
Вероятно, я приближался к отмели. Вокруг меня, подобно стальным копьям, возвышались голые стебли тростника. Я прошел одно затонувшее погребальное судно, потом другое, потом длинную вереницу судов и обломков, но не встретил ни одного трупа и ни одного эватима.
Песчаный пляж растянулся передо мной бледной лентой на горизонте, подобно бледному рассвету. Эватимы трудились, не покладая рук, без конца вытаскивая из воды свою добычу.
Какое– то время я постоял в зарослях тростника, наблюдая за ними. Затем сделал шаг вперед, и холодная вода сомкнулась вокруг моих коленей. Я едва не задохнулся от изумления -оказаться не на воде, впервые за все это время, а в ней! Но у меня под ногами по-прежнему были грязь и песок.
Приблизившись к берегу, я стал тихонько пробираться дальше, стараясь прятаться за остатками тростника. Постепенно я смог различить за полосой белого песка три громадных дверных проема в отвесной скале. Крокодилоголовые монстры спешили к ним, чтобы пронести свою ношу через одну из этих дверей.
Я ни минуты не сомневался, что каждая из этих дверей ведет в определенное место и что именно здесь и выносит бог свой окончательный вердикт. Да, я находился у дверей Сюрат-Кемада, в прихожей его огромной гостиной – цели моего путешествия.
Но я не знал, в какую из трех дверей войти. За одной из них ждет… мой отец.
Я сделал шаг, еще один, смешавшись с толпой эватимов, которые по-прежнему не обращали на меня ни малейшего внимания. Все вместе мы направились к одной из дверей. Оказавшись плотно зажатым между холодными твердыми телами, я позволил им выбирать направление, и толпа понесла меня.
Безглазая голова старухи качалась прямо перед моим лицом, ее труп свисал с плеча страшного носильщика, а почерневший рот был открыт, словно она собиралась закричать, поцеловать или сожрать кого-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51