Это было слишком для джентльмена, а сделать протезы в военном лагере было невозможно.
Как будто мало было ударов судьбы по Вашингтону как военачальнику, на него свалилась личная беда. В апреле 1782 года курьер привез письмо Лафайета из Вирджинии. Верный маркиз сообщал, что английский корабль бросил якорь напротив Маунт-Вернона. «Когда враги вошли в ваш дом, – докладывал Лафайет, – многие негры были готовы присоединиться к ним, но эти дела меня мало интересуют. Однако вы не можете представить себе, как я был опечален, узнав, что м-р Лунд Вашингтон отправился на вражеский корабль и согласился снабдить его провиантом. Поведение человека, отвечающего за вашу собственность, конечно, произведет дурное впечатление, и оно резко отличается от поведения некоторых соседей, дома которых из-за сопротивления были сожжены. Вы можете поступать как заблагорассудится, но чувства дружбы заставляют меня доверительно довести до вашего сведения эти факты».
Материальные потери были невелики – с англичанами, обещавшими свободу, ушли семнадцать негров, но моральный ущерб престижу главнокомандующего не поддавался исчислению. Радость по поводу того, что родной дом уцелел, сменил гнев. Вашингтон выговаривает Лунду: «Я, конечно, сожалею о понесенных мною убытках, но что куда больше беспокоит меня – как вы могли пойти на вражеский корабль и снабдить его продовольствием? Мне было бы легче услышать, что в результате вашего отказа повиноваться мой дом сожжен, а плантации в руинах. Вам нужно было вести себя как моему представителю, и вы должны были бы подумать о дурном примере, который дает связь с врагом и добровольное предоставление ему продовольствия, чтобы избежать разорения. Вы, конечно, не были в состоянии противодействовать их высадке, и вы правильно встретились с ними. Но дальше, как только стала ясна их цель, вам следовало ясно заявить, что вы не можете уступить. После чего, если бы они взяли продовольствие силой, вы бы подчинились. Такой образ действия (коль скоро у вас нет средств защиты) предпочтительнее слабому сопротивлению, которое служит только предлогом для поджога и уничтожения всего».
Весьма поучительное письмо! В нем весь рассудительный Вашингтон, учивший сохранять лицо в невозможных обстоятельствах. Во всяком случае, он нашел третий выход, что задним числом и втолковывал преданному тугодуму Лунду.
Конгресс постепенно привык полагаться на Вашингтона, используя даже его популярность. Чрезвычайным и полномочным послом США в Версаль отправили двадцатишестилетнего полковника Д. Лоренса. Основной мотив – его близость к главнокомандующему. Ему Вашингтон мог писать откровенно и весной 1781 года отправил шифрованное послание. Генерал заклинал своего ученика добиться новых субсидий при дворе Людовика XVI:
«Будь уверен, мой дорогой Лоренс, день не следует за ночью с большей регулярностью, чем очевидно, – происходят все новые и новые доказательства: невозможно продолжать войну без помощи, которую вас послали просить. Как честный и откровенный человек, все будущее которого зависит от счастливого завершения нынешней войны, я решительно заверяю – без иностранного займа наши нынешние силы (в сущности, только остатки армии) не могут быть сохранены для нынешней кампании... Если Франция не окажет в этот момент своевременной и широкой помощи, позднее она будет бесполезна. Мы висим на волоске, вы должны помнить – мы не можем доставить продовольствие, ибо не можем расплатиться с возчиками, которые больше не хотят работать за сертификаты. В равной степени очевидно, что наши солдаты очень скоро будут раздеты, нам не во что одеть их, в госпиталях нет медикаментов... Но стоит ли мне продолжать, когда можно заявить одним словом – мы дошли до предела, и спасение должно прийти ныне или никогда?»
Не сгущал ли Вашингтон краски? Обратимся к статистике (данные о численности войск округлены, а финансовые затраты пересчитаны в стабильных долларах):
Годы – Континентальная армия – Ополчение – Военные расходы США
1775 – 27 000 – 10 000
1776 – 43 000 – 43 000 – 20 млн. долл.
1777 – 34 000 – 33 000 – 24 млн. долл.
1778 – 33 000 – 17 000 – 23 млн. долл.
1779 – 27 000 – 17 000 – 11 млн. долл.
1780 – 22 000 – 23 000 – 3 млн. долл.
1781 – 13 000 – 16 000 – 2 млн. долл.
Союз с Францией, как красноречиво свидетельствуют эти данные, явился поводом, чтобы ослабить военные усилия США. Франция, конечно, не могла сделать все за американцев, но сделала много – ее помощь оценивалась в 8 миллионов долларов. Обстановка, как видел ее Вашингтон, складывалась безнадежная, и впервые с начала войны он заговорил о компромиссном мире, допуская, что за англичанами останется территория США, попавшая под их контроль. Франклину в Париж он пишет: «В нашем нынешнем положении жизненно важны две вещи – мир или самая энергичная помощь со стороны союзников, особенно деньгами». Он прекрасно понимал, что ресурсы США далеко не исчерпаны, но мобилизовать их, то есть поднять людей на справедливую войну, можно только за хорошую плату.
Компромиссный мир явился бы катастрофой лично для Вашингтона – англичане бесчинствовали в Вирджинии и фактически захватили родной штат. В случае мира Вирджиния осталась бы за короной, Вашингтон был бы разорен и навсегда превратился в изгнанника. Губернатор Т. Джефферсон от имени земляков умолял Вашингтона вернуться в Вирджинию и возглавить борьбу против англичан. Вашингтон отказался. Это делало ему честь – вирджинцы изнывали от желания видеть Вашингтона у себя не просто генералом, а диктатором. Разбежавшиеся от английских войск плантаторы юга, и не одни они, считали, что страну может спасти только диктатура Вашингтона. Он же полагал, что это будет означать не только нарушение высоких республиканских принципов, но и предательство дела всей войны. И если летом и осенью 1781 года центр боевых действий переместился в Вирджинию, то произошло это скорее против воли Вашингтона и отнюдь не было связано с защитой родного штата.
Используя все средства убеждения, Вашингтон неизменно стремился побудить Рошамбо вместе с континентальной армией взять Нью-Йорк. Французский командующий внимательно слушал Вашингтона, читал его пламенные письма и убеждался в близорукости американцев. С военной точки зрения кампания на юге вместо штурма бастионов Клинтона обещала много больше. На юге можно было быстро использовать французские войска и флот из Вест-Индии и нанести решительное поражение англичанам. Внушения Вашингтона, что континентальная армия-де – серьезная боевая сила, вызывали у Рошамбо улыбку – он не верил, что истощенное и недисциплинированное воинство сможет эффективно действовать против укрепленного Нью-Йорка.
Щадя чувства союзников, занятых священной борьбой за свободу, Рошамбо согласился, что объединенные франко-американские силы пойдут на Нью-Йорк. Вашингтон ликовал, хотя не понимал многого в поведении французов. Так, было договорено, что эскадра французского адмирала Барраса покинет Ньюпорт и будет содействовать операциям на суше против Нью-Йорка. Вашингтон уже уточнил детали разгрома Клинтона, как прискакал посланец Рошамбо, сверхэлегантный герцог де Лоцан. Он передал решение французского военного совета – эскадра остается в Ньюпорте. Изящный герцог, искусно скрывая улыбку, наблюдал, как предводитель едва отесанных варваров настолько разъярился, что три дня не мог написать ответ Рошамбо. Любимец двора и любовник Марии-Антуанетты де Лоцан забавлялся от всей души. Он оказался в США, как и многие отпрыски французских великосветских семей, пресыщенные Версалем, в поисках развлечений и приключений.
Вашингтону было не до шуток – Рошамбо внешне учтиво показал генералу, что французская армия отнюдь не под его командованием. Вашингтону в конце концов пришлось согласиться с решенным без него и против его воли. Ему нужно было поддерживать фикцию – американцы-де руководят союзными силами. Он взывал к штатам – пополнить континентальную армию, ибо впереди ослепительная победа над Клинтоном, которой помогут французы. Но сколько-нибудь значительных подкреплений Вашингтон не получил, ибо поток новобранцев был прямо пропорционален размерам кассы армии. А она была пуста. Единственное утешение – в конце мая Лоренс сообщил из Парижа, что французский кабинет выделил США еще шесть миллионов ливров, часть из них Вашингтон может истратить по своему усмотрению. Но деньги нужно было еще получить, путь из Франции долог.
Примерно в двадцати километрах к северу от Манхэттена, в Доббс-Ферри, Вашингтон приготовил лагерь для объединенных сил, куда только 6 июля пришел Рошамбо с армией. Впервые союзники могли вплотную осмотреть друг друга. Армия Бурбонов в белоснежных мундирах (полки различались только по цвету лацканов, воротников и пуговиц мундиров) и оборванное американское воинство, оцепеневшее, когда под рокот барабанов французы устроили парад. Вашингтон потчевал чем мог французских офицеров. Они, переглядываясь, нашли стол американского вождя примитивным – только одна тарелка, салат нещадно полит уксусом, кофе слабый и совершенно невыносимые вино и ром. Аристократы с трудом вынесли пытку трапезы у благодушного Вашингтона, многочасовое сидение за обедом, затянувшееся до позднего вечера, крики и хвастовство американских офицеров. Король, несомненно, выбрал себе странных друзей. Но дурное общество не слишком шокировало французов, они были преисполнены легкомысленной воинственности, отличающей престарелые монархии.
Вашингтон выезжал с Рошамбо на рекогносцировки около Нью-Йорка, американец все объяснял, а француз согласно кивал головой. Увиденное лишь убедило Рошамбо в правильности уже избранного за спиной Вашингтона курса. Он списался с командующим французским флотом в Вест-Индии адмиралом де Грассом и договорился – удар будет нанесен Корнваллису в Вирджинии. Де Грасс согласился в середине сентября прибыть к Чезапикскому заливу, куда подойдет Рошамбо и, если угодно американцам, континентальная армия. «Эти люди здесь, – писал Рошамбо де Грассу, имея в виду Вашингтона с армией, – достигли предела своих ресурсов. У Вашингтона нет и половины войск, на которые он рассчитывал. Хотя он и скрывает, я думаю, у него нет и шести тысяч... Таково состояние дел и таков глубокий кризис, который переживает Америка, особенно в южных штатах. Прибытие графа де Грасса может спасти ее, все средства, имеющиеся в нашем распоряжении, бесполезны без его помощи и обеспечения им господства на море». Эскадра Барраса получила приказ также прибыть в сентябре к Чезапикскому заливу, доставив артиллерию и припасы французов.
14 августа Вашингтону, готовившему викторию у Нью-Йорка, наконец сообщили французский план. Он вознегодовал, ругался, но быстро смирился – де Грасс имел 28 линейных кораблей с тремя тысячами солдат на борту. Отказаться принять участие в операции было бы смешно, французы провели бы ее сами, бросив континентальную армию у Нью-Йорка. Чтобы успеть прибыть в Вирджинию к подходу эскадры де Грасса, войскам Рошамбо и Вашингтона предстояло пройти форсированным маршем около 750 километров. Операция не могла не увенчаться успехом – Корнваллис совершил фатальную ошибку, отведя свой корпус к Йорктауну, где он мог быть заперт де Грассом с моря и атакован Рошамбо и Вашингтоном с суши. Когда Вашингтон узнал об этом, он загорелся кампанией на юге и, беспощадно понукая армию, двинулся в Вирджинию, за ним без лишней спешки, но споро пошли войска Рошамбо.
Вот и родной штат, Вашингтон горел нетерпением, шел седьмой год, и он впервые должен был увидеть Маунт-Вернон! 9 сентября, проскакав с адъютантом за день почти сто километров, Вашингтон спешился у дверей дома. Позади разоренный войной край, здесь ничего не изменилось – испуганные лица маленьких детей, которые родились в его отсутствие, – трое внучек и внук. Безупречно одетый приемный сын Джон Кастис прячет блудливые глаза – он определенно побаивался Вашингтона. Все эти годы Джон не нюхал пороха, а вея беспутную жизнь. С пьяными гостями он ставил на стол среди бутылок крошечную девочку, и под одобрительный рев она читала непристойные стихи, заученные под руководством отца.
Вашингтон пробыл в Маунт-Верноне три дня, потчуя французских генералов. Рошамбо и другие оценили гостеприимство плантатора, а Джон Кастис, очарованный французскими аристократами, вызвался идти волонтером под Йорктаун. Война в таком обществе представлялась приятной прогулкой. Вашингтон, более чем прохладно относившийся к бездельнику и моту, понадеялся было на Марту – она отговорит любимое дитя. Куда там! Марта светилась материнской гордостью. Предвидя только неприятности от появления приемного сына в армии, Вашингтон нехотя согласился. Утешало разве то, что Джон произвел самое благоприятное впечатление на великосветских лоботрясов, кишевших вокруг Рошамбо.
А на борту 110-пушечного флагмана «Город Париж» (крупнейшего военного корабля в мире по тем временам) уже бесновался де Грасс. Он рассчитал, что может оставаться в Чезапикском заливе только до 15 октября, а затем вернуться в Вест-Индию драться с англичанами. Великолепный адмирал раскаивался, что связался с осадой Йорктауна. Он опасался вражеского флота – уже пришлось отбить эскадру английского адмирала Грейвса. Этот флотоводец был нерешительным, но американские воды бороздили эскадры отважных морских волков адмиралов Худа и Роднея. Де Грасс боялся неблагоприятной погоды, опасался за судьбу кораблей Барраса (им удалось благополучно проскользнуть) и поносил на чем свет стоит опаздывавшие войска с севера, забыв, что сам явился на место действия ранее обещанного. Вашингтон получил от него письмо, как будто он был неисправный подчиненный. Адмирал выражал «досаду» по поводу задержки континентальной армии и добавлял: «Приближается такое время года, когда я вопреки моему желанию буду вынужден оставить своих союзников, для которых я сделал все и даже больше, чем можно было ожидать».
17 сентября Вашингтон поднялся на борт величественного флагмана «Город Париж». Американцы уже были оглушены и ошеломлены воинскими почестями – холостыми залпами, музыкой, приветствиями, но подлинное испытание ожидало главнокомандующего на палубе. Де Грасс, гигант и толстяк, схватил в объятия Вашингтона и, обдавая запахом спиртного, заорал: «Вот и ты, мой дорогой крошка генерал!» Общий смех, Нокс хлопал руками по собственному исполинскому животу, демонстрируя, что уж он-то не уступает де Грассу. Вашингтон побелел, он, придававший такое значение ритуалу, был уязвлен до глубины души. Бесцеремонный моряк покусился на достоинство Соединенных Штатов! Он немедленно зачислил и де Грасса в число недоброжелателей великих американских принципов, отзываясь о нем как о «смелом», но «совершенно бестактном» офицере.
Новые испытания и унижения – на ежедневных штабных совещаниях французы бойко сыпали специальными терминами и горячо обсуждали малопонятные дела, связанные со взятием Йорктауна правильной осадой. Надуваясь важностью, Вашингтон молча слушал... и соглашался. Он хранил достоинство номинального главнокомандующего, в то время как французские артиллеристы решали тактические вопросы. 9 октября, обложив Йорктаун и отрыв первую параллель, союзники открыли артиллерийский огонь по редутам Корнваллиса. Честь сделать первый выстрел была предоставлена Вашингтону. Он с удивлением увидел, что ядро точно легло в предназначенное место. Когда же загремели американские батареи, французы едва сдерживались от смеха. Ядра не поражали цели, бомбы часто не взрывались. Вашингтону объяснили, что у французов были новые пушки и хороший порох...
Рошамбо снисходительно заметил: «Нужно воздать американцам должное – они проявляли рвение, мужество и старались подражать... хотя они совершенно невежественны в проведении осады». Французский генерал не был прав во всем – если осаждавшие Корнваллиса 17 тысяч человек делились примерно поровну между французами и американцами, то французские потери при взятии Йорктауна более чем в два раза превысили американские. Континентальная армия наверняка куда лучше умела укрываться, частично за спинами французов. Что до Вашингтона, то он проявил должное мужество и невозмутимость, зафиксированные впоследствии в его жизнеописаниях.
Сцена первая. Ядро, упав рядом с Вашингтоном и капелланом, преподобным отцом Эвансом, засыпало землей шляпу служителя бога. Сняв ее, Эванс крякнул Вашингтону:
– Взгляните, генерал!
– Мистер Эванс, свезите лучше шляпу домой и покажите вашей жене и детям, – ответил Вашингтон.
Сцена вторая. Вашингтон и адъютант ожидают начала атаки вражеского редута. Пока тихо. Адъютант прикоснулся к руке Вашингтона и умоляюще произнес:
– Сэр, здесь вы стоите слишком открыто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Как будто мало было ударов судьбы по Вашингтону как военачальнику, на него свалилась личная беда. В апреле 1782 года курьер привез письмо Лафайета из Вирджинии. Верный маркиз сообщал, что английский корабль бросил якорь напротив Маунт-Вернона. «Когда враги вошли в ваш дом, – докладывал Лафайет, – многие негры были готовы присоединиться к ним, но эти дела меня мало интересуют. Однако вы не можете представить себе, как я был опечален, узнав, что м-р Лунд Вашингтон отправился на вражеский корабль и согласился снабдить его провиантом. Поведение человека, отвечающего за вашу собственность, конечно, произведет дурное впечатление, и оно резко отличается от поведения некоторых соседей, дома которых из-за сопротивления были сожжены. Вы можете поступать как заблагорассудится, но чувства дружбы заставляют меня доверительно довести до вашего сведения эти факты».
Материальные потери были невелики – с англичанами, обещавшими свободу, ушли семнадцать негров, но моральный ущерб престижу главнокомандующего не поддавался исчислению. Радость по поводу того, что родной дом уцелел, сменил гнев. Вашингтон выговаривает Лунду: «Я, конечно, сожалею о понесенных мною убытках, но что куда больше беспокоит меня – как вы могли пойти на вражеский корабль и снабдить его продовольствием? Мне было бы легче услышать, что в результате вашего отказа повиноваться мой дом сожжен, а плантации в руинах. Вам нужно было вести себя как моему представителю, и вы должны были бы подумать о дурном примере, который дает связь с врагом и добровольное предоставление ему продовольствия, чтобы избежать разорения. Вы, конечно, не были в состоянии противодействовать их высадке, и вы правильно встретились с ними. Но дальше, как только стала ясна их цель, вам следовало ясно заявить, что вы не можете уступить. После чего, если бы они взяли продовольствие силой, вы бы подчинились. Такой образ действия (коль скоро у вас нет средств защиты) предпочтительнее слабому сопротивлению, которое служит только предлогом для поджога и уничтожения всего».
Весьма поучительное письмо! В нем весь рассудительный Вашингтон, учивший сохранять лицо в невозможных обстоятельствах. Во всяком случае, он нашел третий выход, что задним числом и втолковывал преданному тугодуму Лунду.
Конгресс постепенно привык полагаться на Вашингтона, используя даже его популярность. Чрезвычайным и полномочным послом США в Версаль отправили двадцатишестилетнего полковника Д. Лоренса. Основной мотив – его близость к главнокомандующему. Ему Вашингтон мог писать откровенно и весной 1781 года отправил шифрованное послание. Генерал заклинал своего ученика добиться новых субсидий при дворе Людовика XVI:
«Будь уверен, мой дорогой Лоренс, день не следует за ночью с большей регулярностью, чем очевидно, – происходят все новые и новые доказательства: невозможно продолжать войну без помощи, которую вас послали просить. Как честный и откровенный человек, все будущее которого зависит от счастливого завершения нынешней войны, я решительно заверяю – без иностранного займа наши нынешние силы (в сущности, только остатки армии) не могут быть сохранены для нынешней кампании... Если Франция не окажет в этот момент своевременной и широкой помощи, позднее она будет бесполезна. Мы висим на волоске, вы должны помнить – мы не можем доставить продовольствие, ибо не можем расплатиться с возчиками, которые больше не хотят работать за сертификаты. В равной степени очевидно, что наши солдаты очень скоро будут раздеты, нам не во что одеть их, в госпиталях нет медикаментов... Но стоит ли мне продолжать, когда можно заявить одним словом – мы дошли до предела, и спасение должно прийти ныне или никогда?»
Не сгущал ли Вашингтон краски? Обратимся к статистике (данные о численности войск округлены, а финансовые затраты пересчитаны в стабильных долларах):
Годы – Континентальная армия – Ополчение – Военные расходы США
1775 – 27 000 – 10 000
1776 – 43 000 – 43 000 – 20 млн. долл.
1777 – 34 000 – 33 000 – 24 млн. долл.
1778 – 33 000 – 17 000 – 23 млн. долл.
1779 – 27 000 – 17 000 – 11 млн. долл.
1780 – 22 000 – 23 000 – 3 млн. долл.
1781 – 13 000 – 16 000 – 2 млн. долл.
Союз с Францией, как красноречиво свидетельствуют эти данные, явился поводом, чтобы ослабить военные усилия США. Франция, конечно, не могла сделать все за американцев, но сделала много – ее помощь оценивалась в 8 миллионов долларов. Обстановка, как видел ее Вашингтон, складывалась безнадежная, и впервые с начала войны он заговорил о компромиссном мире, допуская, что за англичанами останется территория США, попавшая под их контроль. Франклину в Париж он пишет: «В нашем нынешнем положении жизненно важны две вещи – мир или самая энергичная помощь со стороны союзников, особенно деньгами». Он прекрасно понимал, что ресурсы США далеко не исчерпаны, но мобилизовать их, то есть поднять людей на справедливую войну, можно только за хорошую плату.
Компромиссный мир явился бы катастрофой лично для Вашингтона – англичане бесчинствовали в Вирджинии и фактически захватили родной штат. В случае мира Вирджиния осталась бы за короной, Вашингтон был бы разорен и навсегда превратился в изгнанника. Губернатор Т. Джефферсон от имени земляков умолял Вашингтона вернуться в Вирджинию и возглавить борьбу против англичан. Вашингтон отказался. Это делало ему честь – вирджинцы изнывали от желания видеть Вашингтона у себя не просто генералом, а диктатором. Разбежавшиеся от английских войск плантаторы юга, и не одни они, считали, что страну может спасти только диктатура Вашингтона. Он же полагал, что это будет означать не только нарушение высоких республиканских принципов, но и предательство дела всей войны. И если летом и осенью 1781 года центр боевых действий переместился в Вирджинию, то произошло это скорее против воли Вашингтона и отнюдь не было связано с защитой родного штата.
Используя все средства убеждения, Вашингтон неизменно стремился побудить Рошамбо вместе с континентальной армией взять Нью-Йорк. Французский командующий внимательно слушал Вашингтона, читал его пламенные письма и убеждался в близорукости американцев. С военной точки зрения кампания на юге вместо штурма бастионов Клинтона обещала много больше. На юге можно было быстро использовать французские войска и флот из Вест-Индии и нанести решительное поражение англичанам. Внушения Вашингтона, что континентальная армия-де – серьезная боевая сила, вызывали у Рошамбо улыбку – он не верил, что истощенное и недисциплинированное воинство сможет эффективно действовать против укрепленного Нью-Йорка.
Щадя чувства союзников, занятых священной борьбой за свободу, Рошамбо согласился, что объединенные франко-американские силы пойдут на Нью-Йорк. Вашингтон ликовал, хотя не понимал многого в поведении французов. Так, было договорено, что эскадра французского адмирала Барраса покинет Ньюпорт и будет содействовать операциям на суше против Нью-Йорка. Вашингтон уже уточнил детали разгрома Клинтона, как прискакал посланец Рошамбо, сверхэлегантный герцог де Лоцан. Он передал решение французского военного совета – эскадра остается в Ньюпорте. Изящный герцог, искусно скрывая улыбку, наблюдал, как предводитель едва отесанных варваров настолько разъярился, что три дня не мог написать ответ Рошамбо. Любимец двора и любовник Марии-Антуанетты де Лоцан забавлялся от всей души. Он оказался в США, как и многие отпрыски французских великосветских семей, пресыщенные Версалем, в поисках развлечений и приключений.
Вашингтону было не до шуток – Рошамбо внешне учтиво показал генералу, что французская армия отнюдь не под его командованием. Вашингтону в конце концов пришлось согласиться с решенным без него и против его воли. Ему нужно было поддерживать фикцию – американцы-де руководят союзными силами. Он взывал к штатам – пополнить континентальную армию, ибо впереди ослепительная победа над Клинтоном, которой помогут французы. Но сколько-нибудь значительных подкреплений Вашингтон не получил, ибо поток новобранцев был прямо пропорционален размерам кассы армии. А она была пуста. Единственное утешение – в конце мая Лоренс сообщил из Парижа, что французский кабинет выделил США еще шесть миллионов ливров, часть из них Вашингтон может истратить по своему усмотрению. Но деньги нужно было еще получить, путь из Франции долог.
Примерно в двадцати километрах к северу от Манхэттена, в Доббс-Ферри, Вашингтон приготовил лагерь для объединенных сил, куда только 6 июля пришел Рошамбо с армией. Впервые союзники могли вплотную осмотреть друг друга. Армия Бурбонов в белоснежных мундирах (полки различались только по цвету лацканов, воротников и пуговиц мундиров) и оборванное американское воинство, оцепеневшее, когда под рокот барабанов французы устроили парад. Вашингтон потчевал чем мог французских офицеров. Они, переглядываясь, нашли стол американского вождя примитивным – только одна тарелка, салат нещадно полит уксусом, кофе слабый и совершенно невыносимые вино и ром. Аристократы с трудом вынесли пытку трапезы у благодушного Вашингтона, многочасовое сидение за обедом, затянувшееся до позднего вечера, крики и хвастовство американских офицеров. Король, несомненно, выбрал себе странных друзей. Но дурное общество не слишком шокировало французов, они были преисполнены легкомысленной воинственности, отличающей престарелые монархии.
Вашингтон выезжал с Рошамбо на рекогносцировки около Нью-Йорка, американец все объяснял, а француз согласно кивал головой. Увиденное лишь убедило Рошамбо в правильности уже избранного за спиной Вашингтона курса. Он списался с командующим французским флотом в Вест-Индии адмиралом де Грассом и договорился – удар будет нанесен Корнваллису в Вирджинии. Де Грасс согласился в середине сентября прибыть к Чезапикскому заливу, куда подойдет Рошамбо и, если угодно американцам, континентальная армия. «Эти люди здесь, – писал Рошамбо де Грассу, имея в виду Вашингтона с армией, – достигли предела своих ресурсов. У Вашингтона нет и половины войск, на которые он рассчитывал. Хотя он и скрывает, я думаю, у него нет и шести тысяч... Таково состояние дел и таков глубокий кризис, который переживает Америка, особенно в южных штатах. Прибытие графа де Грасса может спасти ее, все средства, имеющиеся в нашем распоряжении, бесполезны без его помощи и обеспечения им господства на море». Эскадра Барраса получила приказ также прибыть в сентябре к Чезапикскому заливу, доставив артиллерию и припасы французов.
14 августа Вашингтону, готовившему викторию у Нью-Йорка, наконец сообщили французский план. Он вознегодовал, ругался, но быстро смирился – де Грасс имел 28 линейных кораблей с тремя тысячами солдат на борту. Отказаться принять участие в операции было бы смешно, французы провели бы ее сами, бросив континентальную армию у Нью-Йорка. Чтобы успеть прибыть в Вирджинию к подходу эскадры де Грасса, войскам Рошамбо и Вашингтона предстояло пройти форсированным маршем около 750 километров. Операция не могла не увенчаться успехом – Корнваллис совершил фатальную ошибку, отведя свой корпус к Йорктауну, где он мог быть заперт де Грассом с моря и атакован Рошамбо и Вашингтоном с суши. Когда Вашингтон узнал об этом, он загорелся кампанией на юге и, беспощадно понукая армию, двинулся в Вирджинию, за ним без лишней спешки, но споро пошли войска Рошамбо.
Вот и родной штат, Вашингтон горел нетерпением, шел седьмой год, и он впервые должен был увидеть Маунт-Вернон! 9 сентября, проскакав с адъютантом за день почти сто километров, Вашингтон спешился у дверей дома. Позади разоренный войной край, здесь ничего не изменилось – испуганные лица маленьких детей, которые родились в его отсутствие, – трое внучек и внук. Безупречно одетый приемный сын Джон Кастис прячет блудливые глаза – он определенно побаивался Вашингтона. Все эти годы Джон не нюхал пороха, а вея беспутную жизнь. С пьяными гостями он ставил на стол среди бутылок крошечную девочку, и под одобрительный рев она читала непристойные стихи, заученные под руководством отца.
Вашингтон пробыл в Маунт-Верноне три дня, потчуя французских генералов. Рошамбо и другие оценили гостеприимство плантатора, а Джон Кастис, очарованный французскими аристократами, вызвался идти волонтером под Йорктаун. Война в таком обществе представлялась приятной прогулкой. Вашингтон, более чем прохладно относившийся к бездельнику и моту, понадеялся было на Марту – она отговорит любимое дитя. Куда там! Марта светилась материнской гордостью. Предвидя только неприятности от появления приемного сына в армии, Вашингтон нехотя согласился. Утешало разве то, что Джон произвел самое благоприятное впечатление на великосветских лоботрясов, кишевших вокруг Рошамбо.
А на борту 110-пушечного флагмана «Город Париж» (крупнейшего военного корабля в мире по тем временам) уже бесновался де Грасс. Он рассчитал, что может оставаться в Чезапикском заливе только до 15 октября, а затем вернуться в Вест-Индию драться с англичанами. Великолепный адмирал раскаивался, что связался с осадой Йорктауна. Он опасался вражеского флота – уже пришлось отбить эскадру английского адмирала Грейвса. Этот флотоводец был нерешительным, но американские воды бороздили эскадры отважных морских волков адмиралов Худа и Роднея. Де Грасс боялся неблагоприятной погоды, опасался за судьбу кораблей Барраса (им удалось благополучно проскользнуть) и поносил на чем свет стоит опаздывавшие войска с севера, забыв, что сам явился на место действия ранее обещанного. Вашингтон получил от него письмо, как будто он был неисправный подчиненный. Адмирал выражал «досаду» по поводу задержки континентальной армии и добавлял: «Приближается такое время года, когда я вопреки моему желанию буду вынужден оставить своих союзников, для которых я сделал все и даже больше, чем можно было ожидать».
17 сентября Вашингтон поднялся на борт величественного флагмана «Город Париж». Американцы уже были оглушены и ошеломлены воинскими почестями – холостыми залпами, музыкой, приветствиями, но подлинное испытание ожидало главнокомандующего на палубе. Де Грасс, гигант и толстяк, схватил в объятия Вашингтона и, обдавая запахом спиртного, заорал: «Вот и ты, мой дорогой крошка генерал!» Общий смех, Нокс хлопал руками по собственному исполинскому животу, демонстрируя, что уж он-то не уступает де Грассу. Вашингтон побелел, он, придававший такое значение ритуалу, был уязвлен до глубины души. Бесцеремонный моряк покусился на достоинство Соединенных Штатов! Он немедленно зачислил и де Грасса в число недоброжелателей великих американских принципов, отзываясь о нем как о «смелом», но «совершенно бестактном» офицере.
Новые испытания и унижения – на ежедневных штабных совещаниях французы бойко сыпали специальными терминами и горячо обсуждали малопонятные дела, связанные со взятием Йорктауна правильной осадой. Надуваясь важностью, Вашингтон молча слушал... и соглашался. Он хранил достоинство номинального главнокомандующего, в то время как французские артиллеристы решали тактические вопросы. 9 октября, обложив Йорктаун и отрыв первую параллель, союзники открыли артиллерийский огонь по редутам Корнваллиса. Честь сделать первый выстрел была предоставлена Вашингтону. Он с удивлением увидел, что ядро точно легло в предназначенное место. Когда же загремели американские батареи, французы едва сдерживались от смеха. Ядра не поражали цели, бомбы часто не взрывались. Вашингтону объяснили, что у французов были новые пушки и хороший порох...
Рошамбо снисходительно заметил: «Нужно воздать американцам должное – они проявляли рвение, мужество и старались подражать... хотя они совершенно невежественны в проведении осады». Французский генерал не был прав во всем – если осаждавшие Корнваллиса 17 тысяч человек делились примерно поровну между французами и американцами, то французские потери при взятии Йорктауна более чем в два раза превысили американские. Континентальная армия наверняка куда лучше умела укрываться, частично за спинами французов. Что до Вашингтона, то он проявил должное мужество и невозмутимость, зафиксированные впоследствии в его жизнеописаниях.
Сцена первая. Ядро, упав рядом с Вашингтоном и капелланом, преподобным отцом Эвансом, засыпало землей шляпу служителя бога. Сняв ее, Эванс крякнул Вашингтону:
– Взгляните, генерал!
– Мистер Эванс, свезите лучше шляпу домой и покажите вашей жене и детям, – ответил Вашингтон.
Сцена вторая. Вашингтон и адъютант ожидают начала атаки вражеского редута. Пока тихо. Адъютант прикоснулся к руке Вашингтона и умоляюще произнес:
– Сэр, здесь вы стоите слишком открыто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50