Он по-прежнему орал, когда корабль неожиданно перешел в свободное полет.
Немедленно, в то время, как крик еще недоверчиво стихал в его горле, он уже пытался развязать свои ремни безопасности. Все его рефлексы космонавта оказались неожиданно спутанными. Активный участок полета показался ему слишком коротким. Даже короткий старт при максимально возможном ускорении — длиннее крика. Ионные двигатели, очевидно, были выключены. Ему показалось, что энергоснабжение маленького кораблика отказало и он теперь падает обратно на Землю…
— Пожалуйста, внимание, — объявил интерком. — Мы сейчас находимся на участке траектории свободного полета. Невесомость продлится еще несколько секунд. Приготовиться к возвращению нормального тяготения.
И затем… И затем подвесная койка-гамак, от которой Пейдж пытался оттолкнуться, снова оказалась ВНИЗУ, как если бы корабль спокойно стоял на Земле. Невозможно. Он не мог за это время выйти даже за пределы атмосферы. Но если это и так, невесомость должна была продлиться весь остаток путешествия. Гравитация в межпланетном корабля — не говоря уже о пароме — могла быть восстановлена только вращением корабля вокруг его оси. Немногие капитаны пытались применить этот дорогостоящий — в плане расхода топлива — маневр. Так как в основном только опытные «старики» летали между планетами. Кроме того, этот кораблик — «Per Aspera» — не совершал подобного маневра, иначе Пейдж обязательно заметил бы его.
И все же его тело продолжало давить на гамак с ускорением, равным силе тяжести на Земле.
— Пожалуйста, внимание. Через одну и две десятых минуты мы будем проходить орбиту Луны. Сейчас обсервационный купол открыт для пассажиров. Сенатор Вэгонер просит присутствия мисс Эббот и полковника Рассела в обсервационном куполе.
Ни звука не доносилось от ионных двигателей, которые, совершенно очевидно, выключили, когда «Per Aspera» находился едва ли более, чем в 250 милях над поверхностью Земли. И все же сейчас он уже проходил орбиту Луны, без всякого, даже малейшего намека на движение, хотя до сих пор, похоже, продолжал ускоряться. Что приводило его в движение? Пейдж не мог расслышать ничего, кроме тихо шума корабельного электрогенератора. Ничуть не громче, чем это было бы на земле, совсем неперегруженного разогревом электромагнитными волнами электронно-ионной плазмы, используемой в ракетных двигателях. Угрюмо, он отстегнул последний захват своей перевязи, и встал, сознавая, каким ребенком он, очевидно, является на борту этого корабля.
Палуба была неподвижна — ощущение, совершенно ненормальное под его ногами, и подошвы его обуви давили на нее с нормальным давлением неизменного земного тяготения. Только привычки, выработанные многолетней службой в пространстве, предохранили его от пробежки по проходу между каютами к обсервационному куполу.
Там уже находились Энн и Сенатор Вэгонер. Гаснущий лунный свет омывал их спины, в то время как они смотрели вперед, в пространство. Они оказались несколько больше, чем он, встрепаны стартом, что было очевидно, но уже почти оправились. В сравнении с эффектом от старта нормального парома, этот мог лишь слегка нарушить их спокойствие. И конечно же — неожиданный переход в немыслимое поле тяготения, соответствующее земному, не мог бы спутать их нетренированные рефлексы с такой тщательностью, с которой он спутал выработанные долгим временем реакции Пейджа. Если подумать, то такие космические полеты, вполне могли оказаться гораздо более легкими для гражданских лиц, чем для космонавтов. По крайней мере, в ближайшие несколько лет.
Он осторожно приблизился к ним, чувствуя себя весьма робко. По середине, между фигурами сенатора и девушки, сияла светлая, твердая точка желто-белого цвета, смотрящая в обсервационный отсек сквозь толстое, космическое стекло. Точка фиксированная и неподвижная, как и все остальные звезды, заглядывающие сюда. Четкое доказательство того, что тяготение корабля не производилось с помощью вращения вдоль оси. А сама желтая точка — сияющая между локтем Вэгонера и плечом Энн — …
Юпитер.
По обе стороны планеты виднелись две маленькие светлые точки. Четыре Галилеевых спутника, видимые также далеко отстоящими друг от друга невооруженным глазом Пейджа, как если бы они могли выглядеть с Земли в телескоп, имевшийся в распоряжении Галилея.
Пока Пейдж стоял, замешкавшись, на входе в обсервационный отсек, маленькие точки, бывшие самыми большими лунами, уже явственно отделились друг от друга. И одна из них начала закатываться за правое плечо Энн. «Per Aspera» все еще ускорялся. И он направлялся к Юпитеру со такой скоростью, которой не соответствовало ничто из опыта Пейджа. Пораженный, он попытался сделать в уме хотя бы очень грубый подсчет увеличения параллакса и исходя из этого — попробовал прикинуть скорость сближения корабля с Юпитером.
Маленький лунный грузовичок, жужжащий едва ли громче обычного переправщика для доставки пятерых людей — не говоря уже о десятерых — не дальше, чем на Сп-1, сейчас мчался к Юпитеру со скоростью примерно в четверть скорости света.
По крайней мере — сорок тысяч миль в секунду.
И становящийся разборчивее цвет Юпитера указывал на то, «Per Aspera», по-прежнему продолжал набирать скорость.
— Входите, полковник Рассел, — прозвучал голос Вэгонера, отдаваясь легким эхом в обсервационном отсеке.
— Проходите, посмотрите на это зрелище. Мы вас ждали.

10. ЮПИТЕР-5

Именно для того и существует обыкновенный здравый смысл — чтобы его превратили в необыкновенный. Одной из главных способностей, которой математика наделила человечество за последнее столетие — это помещение «здравого смысла» туда, где ему место. На самую верхнюю полку, рядом с пыльным сосудом, обозначенным «ненужная чепуха».
Эрик Темпл Белл

Корабль, совершивший посадку, когда Гельмут направлялся на свою смену, ничем не облегчил груз, висевший у него на сердце. По своим очертаниям он совершенно не отличался от любого из паромов короткого радиуса действия, обслуживавших систему Юпитерианских спутников, перевозивших грузы и, иногда, кое-какую застарелую почту с регулярных рейсов крейсера Cп-1-Марс-Пояс-Юпитер-Х на внутренние луны. Однако этот корабль определенно превосходил по размерам обычный юпитерианского грузовик и посадку он совершил, опустившись своей тяжеловесной тушей на Юпитер-5, лишь на мгновение полыхнув дюзами ракетных двигателей.
Эта посадка подтвердила Гельмуту, что его сон действительно двигался по пути к своей реализации. Если в распоряжении высокопоставленных чиновников действительно имелась настоящая антигравитация, то вообще не имело смысла оставлять ионные ракетные двигатели. Очевидно то, что он увидел, являлось на самом деле частичным гравитационным экраном, позволявшим кораблю передвигаться с гораздо меньшей ракетной тягой, чем обычно. Но сам корабль по-прежнему оставался подвержен определенной заметной фракции всемирного поля тяготения, являвшегося неотъемлемой частью стресса пространства.
На Юпитере же не подошло бы ничто, кроме полностью управляемого и абсолютного гравитационного экрана.
Но теория утверждала, что абсолютный гравитационный экран невозможен. Если бы человеку удалось создать такой экран — даже предположив, что такое вообще возможно — он не смог бы ни подойти к нему, ни отойти от него. Пересечение пограничной линии между полем тяготения, скажем, равным земному и нулевым полем, оказалось бы столь же трудным, сколь и преодоление планки для прыжков в высоту, установленной на бесконечность. И по схожим причинам. Если бы человек пересек границу в ином направлении, он бы грохнулся на землю по другую сторону линии с той же силой, как если бы свалился с Луны. На самом деле, даже немного сильнее.
Гельмут работал на пульте совершенно автоматически, думая о другом. Чэрити отсутствовал, но не было и какой-то важной причины, почему за пультом техника в эту смену должен находиться человек. Отсюда можно легко проследить за работой. И, очевидно, Чэрити ожидал, что Гельмут это сделает, иначе бы оставил записку. Очевидно, он уже беседовал с сенаторами, получая то, что для него могло быть радостными новостями.
Неожиданно Гельмут понял, что ему не осталось ничего другого, кроме как, когда закончится эта смена, все бросить и бежать.
Не было никакой причины, почему от него требовалось возрождать свой ночной кошмар, безнадежно, событие за событием, словно актер, приговоренный к роли. Сейчас он находился в здравом уме, обладал полный контролем над своими чувствами. И все же, чувствовал себя лишь наполовину нормальным. Тот человек, во сне, сам изъявил желание — но этот человек не мог быть Робертом Гельмутом. Теперь уже нет.
Пока сенаторы находятся здесь, на Юпитере-5, он передаст им свое прошение об отставке. Прямо — через голову Чэрити.
Чувство облегчения накатило на него как раз тогда, когда он закончил перенастройку системы, что позволяло бы ему проводить проверку с общего пульта. Оно оставило в нем поразительную слабость, настолько, что ему пришлось положить поднесенный было на полпути к голове шлем назад на пульт. ВОТ ЧЕГО он ожидал: отставки, и ничего более.
Но перед Чэрити он был в долгу — надо закончить Большое Турне по Мосту. После этого он будет свободен. Ему никогда больше не придется увидеть Мост, даже не в надетом обзорном шлеме. Прощальное турне, а затем — назад, в Чикаго, если такое место все еще существует.
Он подождал, пока дыхание несколько успокоилось, затем нахлобучил шлем на голову и Мост…
… проявился внезапно вокруг, как будто он упал на него. Кромешный Ад за пределами понимания и всякой надежды, скрытый со всех сторон. Барабанный грохот дождя по корпусу его «жука» оказался настолько громким, что у него даже заболели уши, несмотря на то, что ручка усиления его шлема была отведена до нулевого положения. Иным способом полностью отключить звуковое сопровождение было невозможно. Большая часть оценки о том, как Мост реагировал на стрессы, зависела от звука. Человеческое зрение на Мосту было столь же бесполезным, как и для червя.
И сейчас, Мост реагировал, как и всегда, своим попурри диссонанса и какофонии: кранг… кранг… спанг… скриик… кранг… анг… оинг… скриик… скриик… Этот скрежет конструкций был единственным, что многое значило. Это была полифония Моста. Фиоритура визга ветров, далекое громовое ворчание вулканов-рабочих сцены, передвигающих туда-сюда целые континенты на роликах глубоко внизу. Все остальное — лишь декорации и должно игнорироваться оператором, работающим на Мосту.
Тем не менее, сейчас, уже давно стало невозможно игнорировать любую часть этого оркестра. Его составной грохот был непередаваемо чудовищным, неумолимым, невозможным даже для Юпитера, просто ошеломляющим даже для этого сезона. И когда он его услышал, Гельмут понял, что очень долго ждал этого момента.
Мост на Юпитере протянет еще немного. И только в том случае, если каждый человек — мужчина или женщина — на Юпитере-5 будут без сна и отдыха сражаться, чтобы сохранить его, во время прохождения Красного Пятно и Южной Тропической Турбулентности…
… если это и поможет. Громкие стоны, издаваемые кессонами вздымавшиеся сквозь разрываемые туманные смерчи, становились все настойчивее, спазматически сильнее. Их шарниры уже и так здорово перегружены. И перекрытие Моста начинало слегка подыматься и опадать. Будто медленные, замороженные волны прокатывались от одного незавершенного конца до другого. Тошнотворное, ленивое приливное волнение, заставляло «жука» сперва поднимать к ветру то свой нос, то хвост. Затем все повторялось. Гельмуту пришлось переключить все питание только на то, чтобы удержать машину с помощью магнитных обмоток на рельсах перекрытия. Похоже, перемещение по перекрытию не представлялось возможным. Для двигателей просто не оставалось достаточно энергии. Почти каждый доступный эрг необходимо было направлять только на то, чтобы удержаться на одном месте.
Но все же оставалась еще одна часть Гранд Турне, которую ему необходимо завершить, оставалось только одно направление, которое Гельмут должен был исследовать.
Прямо внизу.
Внизу, у самого льда. Внизу, в Девятом Круге, где все останавливается и никогда не начинается.
По одной из огромных опор Моста вниз вела линия рельс, на которые Гельмут мог переключить «жука» в близко расположенном секторе 94. У него ушло лишь несколько мгновений, чтобы заставить маленькую машины ползти носом вниз, по направлению к поверхности.
Показания приборов на призрачном пульте сразу же сообщили ему, что скорость ветра неожиданно упала до двадцати одной мили — то есть, на одиннадцать миль меньше, по сравнению с перекрытием — в этом секторе, который располагался на подветренной стороне Ледника, чья длинная гряда оканчивалась неподалеку. Тем не менее, сам он оказался неподготовленным к почти полному спокойствию. Конечно же, какой-то ветер все же дул и здесь, как и везде на Юпитере, особенно в этом сезоне. Но лишь самые сильные порывы немногим превышали несколько сот миль в час, и очень редко приборы показывали скорость в семьдесят пять миль в час.
Временное затишье убаюкивало. «Жук» карабкался вниз, подобно ныряльщику, который уже преодолел предел безопасности, но слишком уж увлечен экстазом глубины, чтобы беспокоиться об этом. На пятнадцати милях, в свете прожекторов промелькнуло что-то белое и исчезло. Затем еще, потом еще три. И вдруг, неожиданно, сразу целый поток.
С запозданием, Гельмут остановил «жука» и начал всматриваться вперед, но белые создания уже исчезли. Нет, вон еще несколько их, медленно дрейфующих в свете прожекторов. И когда ветер на мгновение стих, они, казалось, застыли, медленно пульсируя…
Гельмут услышал, изданный собой возглас удивления. Однажды, фантазируя, он подумал о Юпитерианской медузе. Именно на это были похожи те создания, которых он увидел — на медуз, но не морских, а воздушных. Они были прозрачными, и различались по своим размерам от сжатого кулака до футбольного мяча. И они были прекрасны — хотя и выглядели невозможно хрупкими для этой яростной планеты.
Гельмут протянул руку, чтобы увеличить мощность прожекторов, но как только его пальцы нащупали рукоятку, неожиданно вновь поднялся ветер и создания исчезли. Вместо этого, в усиленном свете прожекторов Гельмут разглядел, что невдалеке от него, внизу, из опоры выступала большая платформа, по одну сторону рельс. Она была замкнута и покрыта крышей, но материал ее был прозрачным. И внутри ее виднелось какое-то движение.
Он не имел ни малейшего представления, что это за строение. Совершенно очевидно, что оно построено недавно. Хотя до сих пор он ни разу не спускался в этот сектор под перекрытием, он знал планы строительства достаточно хорошо, чтобы помнить — в них не была никаких указаний на подобный приросток.
На какое-то дикое мгновение ему подумалось, что на Юпитере уже работают люди. Но когда он подвел «жука» к верху платформы, он понял, что передвигающимся созданием внутри — конечно же был робот. Бесформенное создание, со многими щупальцами, примерно вдвое больше человека. Он деловито колдовал над колбами и пробирками, которых вокруг него на полках стояли, казалось, тысячи. Все это строение в целом походило на беспорядок того, что Гельмут принял за химическую лабораторию, и отдельно, в стороне, стоял предмет, который скорее всего был ничем иным, как микроскопом.
Робот взглянул на него и что-то прожестикулировал двумя или тремя щупальцами. Сперва Гельмут ничего не понял. Но затем, он заметил, что машина указывала на прожектора и, повинуясь, почти полностью пригасил их сияние. В воцарившемся Юпитерианском мраке он смог рассмотреть, что лаборатория — что было совершенно очевидно — имела в наличии достаточно своего собственного искусственного освещения.
Конечно, не представлялось никакой возможности ему переговорить с роботом, ни самому роботу — с ним. Правда, если бы он захотел, то мог бы поговорить с человеком, управлявшим им. Но он знал обязанности каждого мужчины и каждой женщины на Юпитере-5, и управлением этой штукой не входило в обязанности никого из них. Но на пульте для управления этой штукой даже не существовало соответствующего отделения…
И тут на его призрачном пульте неожиданно замигала белая лампочка. Должно быть входящий вызов с Европы. Неужели кто-то на этом снежном шаре командовал этим многоруким экспериментатором, используя трансляционную станцию Юпитера-5 для усиления сигналов управления?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19