Мускулы его конечностей и живота по-прежнему изредка сводило судорогой от напряжения, и ему никак не удавалось расслабить их. При воспоминании о том, как он упал вчера и провалялся потом весь остаток дня, Дункана охватывал невыносимый стыд… или днем раньше, когда он сидел, скорчившись, в углу, а слезы горячими ручьями текли по его лицу — безо всяких переживаний, без причин, только потому, что он не мог остановить их.В это утро Ньюн не сводил с него своих янтарных глаз над закрывающей лицо вуалью и хмурился. Мри протянул ему чашку соя и, вложив ее в дрожащую руку Дункана, передвинул его пальцы, чтобы землянин мог выпить это. Горячая горьковатая жидкость стекала в протестующий желудок Дункана, наполняя его приятным теплом. Из глаз снова покатились беспричинные слезы. Он пил медленно, держа чашку, как ребенок, обеими руками; и слезы текли по его щекам. Он заглянул в глаза мри и нашел там холодную сдержанность, которая не предполагала никакого родства между ними.— Я помогу тебе идти, — проговорил Ньюн.— Нет, — сказал он так, что мри оставил его в покое, поднялся и пошел прочь, оглянувшись лишь раз, и вышел, невосприимчивый к одолевавшей Дункана слабости.В тот день даже дусы излучали недоверие к нему: пересекая каюту, они старались держаться подальше, с трудом перенося его присутствие; и Ньюн, вернувшись, сел в дальнем конце каюты, успокаивая встревоженных дусов и не сводя с него глаз.Когда на корабле была ночь, они прыгнули еще раз, а потом еще раз, и Дункан цеплялся за свой угол, сжимал зубы, борясь с дурнотой, а потом вообще перестал воспринимать окружающее, оставив в памяти зияющие пробелы. Утром, движимый отвращением к самому себе, он нашел в себе силы шатаясь выйти из своего угла, чтобы вымыться, а после дать немного пищи своему сведенному судорогой желудку.Ньюн смотрел на него, хмурился, — ожидая, — подумал Дункан, — что я умру или избавлюсь от слабости; и Дункану показалось, что он чувствует презрение мри; склонив голову на руки, Стэн лихорадочно думал, как ему перехватить управление у ленты, прежде чем какая-нибудь неисправность не убьет их всех, как бы ему доставить мри в какое-нибудь первое попавшееся забытое всеми место, где человечество не сможет найти их.Но на это у него не хватало умения, и в мгновения просветления он признавал это. Мри могли уцелеть — как, впрочем, и корабль. Какое-то время он был одержим мыслями о самоубийстве, но потом в его воспаленном мозгу промелькнуло воспоминание, что все наркотики выброшены.— Ци'мри, — сказал в конце концов о нем Ньюн, который поднялся и некоторое время вглядывался в его лицо.Презрение в голосе мри обжигало. Ньюн пошел прочь, и возмущенный этим Дункан нашел в себе силы справиться с затуманенным сознанием и подняться. Он сразу же почувствовал дурноту, но на этот раз успел добраться до туалета, а потом, смахивая ресницами слезы с глаз, умыл лицо и попытался совладать с дрожью, которая сотрясала его конечности.Он вернулся в каюту и попробовал ходить из угла в угол. Но когда он дошел до середины, в голове у него помутилось, и он потерял равновесие. Он рванулся к стене, как сумасшедший, протягивая руки, и, обессиленный, прислонился к ней.Ньюн стоял, наблюдая. Он, казалось, недоумевал, осматривая Дункана сверху до низу; лицо закрывала вуаль.— Ты был кел'еном, — сказал наконец Ньюн. — Кто же ты теперь?Дункан постарался что-нибудь сказать, но слова застряли у него в горле. Ньюн подошел к своему убогому ложу и уселся там, и Дункан тоже сел на твердый пол, желая подняться и идти, и доказать мри, что тот неправ. Но сил не было. Презрение Ньюна терзало его. Вспомнив о времени, Дункан попытался подсчитать, сколько дней он провел подобным образом, без мыслей, сбитый с толку.— Вопрос, — сказал Дункан на хол'эйри. — Сколько дней… сколько дней прошло?Он не ожидал, что Ньюн ответит, заранее приготовившись к молчанию или злобе.— Четыре, — тихо сказал Ньюн. — Четыре, со времени начала твоей болезни.— Помоги мне, — попросил Дункан, с трудом открывая рот. — Помоги мне подняться.Мри молча поднялся и подошел к нему, и взял за руку, поставил его на ноги и помог ему идти; опираясь на него, Стэн мог двигаться. Дункан старался привести свои чувства в порядок, и, пытаясь обмануть их, убедил Ньюна сопровождать его при обходе их сектора, стремясь заняться привычными делами.Он отдохнул, как мог, мускулы были по-прежнему напряжены; и на следующее утро начал все снова, и на следующее… и на следующее, твердо решив, что новый прыжок не выведет его из строя.Это случилось через несколько дней; и на этот раз Дункан поднялся, крепко ухватившись за поручень, борясь с тошнотой. Немного погодя он решил пройтись по каюте, и это ему удалось; потом, задыхаясь, он добрался до своего ложа.Он мог, подумал Дункан, чувствуя, как в нем поднимается горечь, позволить мри умереть, оставшись в комфорте и безопасности; он ненавидел способность Ньюна переносить прыжки, его необъяснимую установку сознания, которая позволяла выдержать постепенный вход в подпространство и выход из него.А Ньюн, так или иначе ощущая его горечь или нет, соизволил заговорить с ним снова — сидя рядом, мри произносил длинные монологи на хол'эйри, словно остальное его не касалось. Временами он пел монотонные песнопения, и настаивал, чтобы Дункан повторял их, заучивал их: Дункан нехотя подчинялся — лишь бы его в конце концов оставили в покое — и вновь были бесконечные вереницы имен, и рождений, и слов, которые ничего не значили для него. Все это его не интересовало — но в конце концов ему стало просто жаль мри, который наполнял историей, мифами своей расы столь ненадежный сосуд. Он чувствовал, что катится вниз: битва выиграна слишком поздно. Его часто мучила рвота; конечности слабели; он становился худым как мри, и более хрупким.— Я умираю, — поведал он Ньюну, когда изучил хол'эйри настолько, чтобы сказать это. Ньюн печально посмотрел на него и снял вуаль, что означало желание поговорить очень откровенно; но Дункан не снял вуаль, предпочитая скрывать свое лицо.— Ты хочешь умереть? — спросил его Ньюн с глубоким уважением. На мгновение Дункан испугался, решив, что мри немедленно поможет ему в этом, потому что скажи мри: «Ты желаешь чашку воды?» — тон был бы тем же самым.Он поискал подходящие слова.— Я хочу, — сказал он, — пойти с вами. Но я не могу есть. Я не могу спать. Нет, я не хочу умирать. Но я умираю.Ньюн сдвинул брови. Глаза его мигнули. Он протянул изящную, золотистую руку и коснулся рукава Дункана. Это был странный жест, акт сострадания — Стэн достаточно изучил мри, чтобы понять это.— Не умирай, — серьезно попросил его мри.Дункан едва сдержал готовые прорваться рыдания.— Мы должны играть в шон'ай, — сказал Ньюн.Это было безумием. Дункан хотел было отказаться, потому что руки его дрожали, и он знал, что будет промахиваться: ему показалось, что лучшего способа покончить с собой не придумаешь. Но мягкость Ньюна обещала другое, обещала дружбу, занятие на долгие часы. Игрок не мог думать ни о чем другом, когда играл в шон'ай.По соседству с красной звездой, пять дней без прыжка, они играли в шон'ай и говорили друг с другом, незакрытые вуалями. Игру сопровождало песнопение, и руки отбивали ритм — так играть было еще труднее. Но Дункан научился, и теперь, даже засыпая, он чувствовал этот ритм, который завораживал, завладевал всем его разумом; и впервые за много-много ночей он спал глубоким сном, и утром он ел больше, чем, как ему казалось, был способен.На шестой день, рядом со звездой, ритм игры стал более быстрым, и Дункан терпел боль от попадания по кости, и научился обходиться без сострадания Ньюна.Еще дважды стержень попадал в него: один раз Стэна подвели нервы, а другой — собственная злость. После первого раза он разозлился и бросил стержень, нарушив правила игры. Ньюн вернул ему стержень с такой ловкостью, что Стэн растерялся. Дункан вытерпел боль и понял, что потерять сосредоточенность из-за страха или гнева означало испытать более сильную боль и проиграть игру. Он заставил себя собраться и играл в шон'ай всерьез, пока еще с жезлами, а не с острой сталью, как играют келы.— Почему, — спросил он Ньюна, когда у него накопилось достаточно слов, чтобы спрашивать, — играя, вы раните своих братьев?— В шон'ай играют, — сказал Ньюн, — чтобы заслужить жизнь, чтобы постичь разум Народа. Кто-то бросает. Кто-то получает. Мы играем, чтобы заслужить жизнь. Мы бросаем. Руки пусты, мы ждем. И мы учимся быть сильными.В Игре был порог, за которым лежал страх, и те, кто играл, знали наверняка, что пощады не будет. Об этом можно было на некоторое время забыть, пока темп был под силу, и лишь потом осознать, что это всерьез и что темп увеличивается. Страх поражал нервы, и Игра растворялась в боли.«Играй, — посоветовал ему Ньюн, — чтобы заслужить жизнь. Бросай свою жизнь, кел'ен, и лови ее в свои руки."Он слушал и понял наконец, почему мри испытывает огромное наслаждение от этой игры.И он впервые познал своего рода безумие, которое позволяло мри не только выжить, но и наслаждаться чудовищными ощущениями прыжков, в которых корабль бросал себя с кажущейся беспорядочностью от звезды к звезде.Они прыгали еще дважды, и Дункан спокойно ждал, когда прозвенит тревога и начнется растворение. Он наблюдал за мри, зная, о чем думает стоящий перед ним кел'ен… зная, как расслабиться и бросить себя без остатка в ритм Игры, чтобы последовать за кораблем и не бояться.Дикий смех охватил его, когда они выходили из второго прыжка: в планетарной разведке его учили, как выжить, но то, как это происходило в Игре, было чем-то совершенно чуждым — беззаботное безумие, в котором и состояло мужество мри.Кел'ен.Он что-то потерял, нечто, чем дорожил когда-то; и так же, как и тогда, когда он швырнул в забвение все остальное, что прежде принадлежало ему, чувство утраты было смутным и отдаленным.Ньюн молча смотрел на него оценивающим взглядом, и Стэн встретил этот взгляд прямо, все еще не в силах избавиться от мыслей об утрате. Один из дусов, малыш, обнюхал его руку. Стэн отдернул ее, отвернувшись под укоризненным взглядом Ньюна, и пошел в свой угол — поступь его была твердой, хотя чувства отказывались поверить в это.Он не был тем, кого отправлял Ставрос.Он сел на свое убогое ложе и взглянул на календарь, который он начал выцарапывать и который забросил. Прошлое больше не имело значения; важно было лишь то, что теперь у него будет достаточно времени, чтобы он действительно мог забыть.Забыть письменность, забыть человеческую речь, забыть Кесрит. В его прошлом имелись пробелы, да и в настоящем их тоже хватало — взять хотя бы те ужасные и заполненные лихорадкой часы; а иногда его память выкидывала фокусы и почище — Стэн вспоминал какие-то вещи, которые казались слишком странными в этом корабле, в этом долгом путешествии.Мрак, о котором говорил Ньюн, начал проглатывать это, ибо в нем не существовало меры, и направления, и причины.Тем же самым куском металла, которым делал отметки, Дункан затер их, уничтожив записи. 12 Дни складывались в месяцы. Дункан проводил их, тщательно соблюдая распорядок, разбирая узлы машин, которые не нуждались в этом, и вновь собирая их — лишь бы быть занятым… играл в шон'ай, если Ньюн соглашался; запоминал бессмысленные цепочки имен и постоянно твердил про себя на хол'эйри слова, которым он недавно научился, занимая руки игрой узлов, которой Ньюн научил его, или на камбузе, или еще каким-нибудь занятием, которое пришло ему в этот момент в голову.Он научился обязательной для келов работе по металлу; научился вырезать — сделал из пластика глуповатую фигурку дуса, и сначала не знал, что с ней теперь делать; но потом ему пришла в голову неожиданная мысль.— Отдай его госпоже, — сказал он, когда дус, как ему показалось, стал вполне похож на настоящего; и сунул фигурку в руки Ньюна.Мри, казалось, расстроился.— Я попробую, — пробормотал он со странной серьезностью, и сразу же поднялся, и пошел, как будто просьба Дункана была делом огромной важности.Он вернулся не скоро, и устроился на полу, и поставил маленькую фигурку дуса между ними на циновку.— Она не приняла, кел Дункан.Никакого оправдания отказа госпожи; Ньюн не мог извиняться за приговор Мелеин. Стало ясно, почему Ньюн не хотел даже попытаться взять подарок для нее, и через мгновение лицо Дункана вспыхнуло. Он не одел вуаль, но угрюмо смотрел вниз, на отвергнутую нескладную маленькую фигурку.— Ну что ж, — сказал он, пожав плечами.— Бу'айна'эйнейн… ты вторгся, — сказал Ньюн.«Дерзкий», — перевел Дункан, по-прежнему заливаясь краской.— Еще не время, — сказал Ньюн.— А когда придет время? — резко спросил Дункан, слыша мягкий вздох мри. Ньюн закрыл лицо вуалью, обидевшись, и поднялся.Брошенная маленькая фигурка лежала там два дня, пока Ньюн, коснувшись Стэна, негромко спросил, может ли он взять ее.Дункан пожал плечами.— Бери, — сказал он, радуясь, что может наконец избавиться от нее.Та исчезла в складках внутренней мантии Ньюна. Ньюн поднялся и вышел из каюты. Дусы двинулись следом и вернулись, и, обеспокоенные, вышли снова.В главном коридоре проходила незримая граница. Дункан знал места, куда он может пройти внутри корабля, а куда — нет, и не пытался нарушить запрет. Он был отстранен не от работ по кораблю, а, главным образом, от общества Мелеин; Ньюн входил и выходил оттуда, но Стэн не мог.Сейчас Дункан, подгоняемый человеческим упрямством, решил посмотреть, куда же Ньюн ушел с фигуркой; шаги Стэна постепенно замедлялись и наконец замерли в коридоре, который он не видел целую вечность: дойдя до его поворота, Дункан даже представить себе не мог, что осмелится зайти так далеко — и теперь, оказавшись здесь, успокоился и задумался.Лампы вокруг были выключены, и в воздухе чувствовался слабый запах мускуса, который фильтры не уничтожали полностью. Огромная коричневая тень, и рядом с ней — вторая, сидели в тени перед открытой дверью: дусы — значит, Ньюн здесь, — подумал он.Земляне отличались упорством; но и мри тоже было свое собственное упорство, которому научился и Стэн, и которое он уважал в Ньюне.Дело было в том, что, позови он мри, тот не отзовется.Но и мри можно было заставить.Молча, почтительный к барьеру, Дункан подоткнул мантию между колен и, скрестив ноги, опустился на пол — ждать. Дусы, казавшиеся тенями у далекого дверного проема, стояли и нервно втягивали носами воздух, навязывая ему свою неуверенность. Дункан не хотел идти у них на поводу. Он не двигался. Через некоторое время малыш прошел половину пути и лег, глядя на него, опустив голову между массивными лапами. Когда Стэн остался спокоен, дус снова поднялся и прошел оставшуюся половину пути, и, в конце концов, против воли Дункана, подошел и обнюхал его ногу.— Яй! — упрекнул его негромко Дункан. Дус улегся и, едва коснувшись Стэна, вздохнул.И в дверном проеме появилась более черная тень, посверкивавшая здесь и там металлом.Ньюн.Мри остановился, ожидая. Дункан поднялся на ноги и настороженно замер рядом с границей.В длительных беседах с Ньюном нужды не было — мри уже заметил Стэна, и, поразмыслив, поманил его пальцем.Дункан шагнул вперед, в тень, дус — за ним по пятам; Ньюн ожидал его у дверей; и со свойственным землянам благоразумием Стэн хотел было спросить Ньюна, что случилось, почему его пригласили сюда. Но Ньюн, по-прежнему молча, махнул рукой влево, направляя его внимание на каюту, из которой вышел.Здесь прежде находилась часть кают экипажа. Тяжелый запах мускуса висел в полумраке, где все было завешено черной тканью. Единственным источником света служило настоящее пламя, отблескивающее искрами на овоиде, который покоился у дальней стены отсека, позади утонувшей в тени стальной решетки. Трубопроводы поднимались по бокам дверного проема, словно колонны, оставляя проход лишь для одного.— Входи, — послышался за его спиной негромкий голос Ньюна.Стэн ощутил, как рука Ньюна коснулась его между лопаток, и, чувствуя, как его кожа в полумраке покрывается мурашками, помимо своей воли пошел вперед, где дрожало такое опасное на корабле пламя, а фимиам был плотным и приторным. Он и раньше чувствовал этот исходящий от одежды мри аромат, который у него ассоциировался с ними; Дункан считал его естественным для них, хотя в стерильных лабораториях запах не ощущался.Дусы дышали позади них — столбы мешали им войти.И на несколько мгновений установилась тишина.— Ты видел подобное святилище прежде, — сказал Ньюн низким голосом, от которого по коже Стэна еще сильнее побежали мурашки. Повернув голову, Дункан посмотрел на мри; сердце его бешено заколотилось, когда он вспомнил Сил'атен, и предательство, которое совершил. На один ужасный миг ему показалось, что Ньюн все знает; но потом Дункан убедил себя, что мри сам первым позвал его, впервые позволил ему войти сюда.— Я помню, — хрипло проговорил Дункан. — Это из-за этого вы держали меня подальше от этой части корабля?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31