Хугебурка и Караца смотрели, как виляет ее тесная форменная юбка. Караца вдруг плюнул и стал подниматься следом.
Внутри «Ласточка» выглядела так же неказисто, как и снаружи. Почти все свободное пространство, превращенное в грузовые отсеки, было забито бревнами и контейнерами. Кроме леса, везли еще частную почту. Ящики громоздились даже в пустующих каютах, где прежде размещались фотонщики и специалисты по торпедам.
Кают-компания представляла собою узкое, как шланг, помещение. Там прочно застоялся запах казенной пищи. С одной стороны имелись четыре иллюминатора, причем два из них были глухо закрыты стальными листами. Под иллюминаторами разместились столы: один офицерский и два для команды. В три ряда горели в потолке лампы, половина из которых вышла из строя и густо запылилась.
Для Бугго предназначалась крошечная каморка, где ничего, кроме узкого жесткого ложа и компьютера, вмонтированного в стену, не было. Под ложем Бугго обнаружила маленький рундук, а в нем - початую бутыль дрянной зляги, колоду мятых игральных кругляшей, иссохшие мужские носки и почти новый мини-тренажер для разработки пальцев рук. Бугго выбросила все эти предметы в мусоросборник и заменила их своими вещами, а потом улеглась и уставилась в близкий потолок.
Им предстояло лететь на Лагиди - это шесть суток. Выгрузить там лес и часть почты. Начальника космопорта «Лагиди-6» зовут господин Мондескар, его подпись должна стоять на контракте. Электронных документов не подписывать, только бумажные, иначе страховая компания откажется иметь с ними дело. В порту «Лагиди-6» взять восемь тонн сахарной свеклы. Получить подтверждение готовности груза на третьи сутки полета.
Бугго подняла руку к устройству внутренней связи и вызвала Хугебурку.
- Объявляйте вылет. Встретимся в рубке.
В рубке было так же темно и тесно, как и везде на корабле. Перед бортовым компьютером втиснулся топчанчик, настолько здесь неуместный, что не сразу воспринимался сознанием. Это была старенькая дачная мебель из дешевого, но очень прочного пластика, с сиденьем, обтянутым пестренькой тканью и набитым синтетической ватой.
Двое курсантов стояли возле топчанчика боком, заслоняя сидящего на нем, и скучно моргали. Голос, который был Бугго уже знаком, говорил так монотонно, что тянуло в сон:
- Еще раз повторяю. Курс на Лагиди. Чему равно угловое расстояние? Господин Халинц, у вас чешется мозг?
Один из курсантов вынул палец из уха и сказал:
- Угловое расстояние равно семи, господин старший помощник капитана.
- Семи чего? - осведомился Хугебурка. И, не дождавшись ответа, прибавил, зевая: - Вероятно, семи столовским пудингам. Убирайтесь к черту.
Курсанты молча удалились. Они двигались так синхронно, что Бугго заподозрила в них андроидов. Заметив теперь капитана, Хугебурка поднялся с диванчика и быстро отсалютовал. Бугго кивнула в ответ.
- Они настоящие? - спросила она, кивая на дверь, за которой скрылись две спины.
- Разумеется, госпожа капитан. Только неподдельные люди бывают так тупы.
- Мы что, должны их обучать? - поинтересовалась Бугго.
- Это предполагается. Их направляют в реальные рейсы для того, чтобы они набирались опыта.
Бугго вздохнула:
- А вот нас не направляли.
Старший помощник уныло глядел на своего капитана. Ему было трудно стоять, и он чувствовал себя ужасно старым.
Бугго сверкнула глазами:
- А давайте их тиранить!
- Что? - растерялся Хугебурка.
- Будем гонять их в столовую - пусть подают нам кофе в постель… Ставить на вахту - охранять бревна! И чуть что - мыть кают-компанию зубной щеткой! Вообще разведем страшный террор… Давайте?
Хугебурка провел ладонями по лицу, зарылся пальцами в волосы. Он чувствовал, что его тормошат, вытряхивают из оцепенения, в которое он погрузился много лет назад, и сам не понимал, нравится ему это или нет. Поглядев на Бугго, он вдруг ухмыльнулся и сразу стал хищным.
- И непременно заведем гауптвахту, - сказал он мечтательно. - Это будет так негуманно! Так нетолерантно!
Бугго прищурилась.
- А теперь покажите мне, как прокладывать курс на Лагиди.
* * *
Не счесть, сколько раз Бугго переживала впоследствии взлет с планеты, но так никогда и не притупилось чувство почти экстатического восторга, которое вспыхивает в тот миг, когда корабль отрывается от почвы, и картинка за иллюминатором стремительно меняет проекцию: только что виделось сбоку, и вот уже здания, деревья и люди - внизу, сперва в стереометрии, а затем и в геометрии. Еще секунда - и все затягивает дымкой, а потом почти сразу возникает живая чернота, полная летучих звезд.
«Ласточка», кряхтя, тащила бревна и почту сквозь пространство, где грезили и бились страстью сотни миров, и сама являла собой малый осмысленный мирок.
Бугго заставила нерадивых курсантов починить и вымыть светильники в кают-компании, и когда это было сделано, выявилась накопившаяся за десятки рейсов грязь. Хугебурка хмуро маячил за левым плечом капитана, пока та, в рабочем комбинезоне (юбка со злополучным пятном от пирожка закисала в пятновыводителе), тускло поблескивая капитанскими нашивками, расхаживала по кают-компании перед строем курсантов. Пассалакава, скрываясь, гремел кастрюлей, которую ему было велено вычистить.
- Господа! - разглагольствовала Бугго. - Вчера перед сном я перечитывала увлекательный устав торгового флота и обнаружила там пункт о допустимости и даже рекомендованности телесных наказаний для младшего состава.
- Не может быть! - вырвалось у одного из курсантов. Это был невысокий, худенький паренек из числа зубрил с плохой памятью, как на глазок определила Бугго. Сама она презирала эту породу, поскольку памятью обладала отменной, и если бы не лень…
- Ваше имя, господин курсант? - обратилась к нему капитан.
Хугебурка тотчас устремил на беднягу змеиный взор.
- Амикета, госпожа капитан, - отрапортовал паренек.
- Угу, - молвила Бугго. - К вашему сожалению, это правда. Пункт о телесных наказаниях был внесен в устав во времена Дикой Торговли, когда правительства пытались найти общий язык и хоть как-то упорядочить обмен товарами. С тех пор не поступило ни одного официального ходатайства о его отмене. Полагаю, господа, о нем попросту забыли. Но это означает также, что вас могут высечь или посадить на хлеб и воду до окончания рейса без всяких последствий для меня. Прошу это учитывать, когда будете оттирать всю здешнюю грязь. А вы, господин Амикета, следуйте за мной.
Амикета оставил своих товарищей наедине с тряпками и мыльным раствором и поплелся следом за Хугебуркой. Он терялся в догадках. Конечно, он ляпнул… но ведь непроизвольно! Не в армии же они, в конце концов…
Хугебурке казалось, что он видит сон. Забавный сон. Жаль, что короткий. Скоро завопит вибробудильник, затрясет подушку - все, Хугебурка, хорош дрыхнуть, пора на вахту.
Они спустились в грузовой трюм и остановились под тусклой лампочкой. Видны были шершавые, будто шелушащиеся стволы, схваченные стальным тросом. Громадные их связки лежали в темноте - впереди, до самой переборки.
- Вот ваш пост, господин курсант, - молвила Бугго строго. - Прошу охранять с надлежащим усердием.
Амикета заморгал.
- Вопросы? - осведомилась Бугго.
- Что охранять?
- Груз! Еще вопросы?
- Зачем?
- Чтоб не сбежал! Я буду вас проверять! В качестве дисциплинирующего упражнения для ума рекомендую декламировать душеполезную таблицу умножения! Я буду подслушивать, учтите!
И Бугго с безмолвным старшим помощником за спиной удалилась.
* * *
Через четыре часа Амикету сменила плотная девица с плоским лицом и густыми рыжими волосами. Ее звали Фадило. Когда она появилась на трапе, Амикета, ошалевший от темноты и одиночества, поначалу даже не поверил собственным глазам.
- Ты здесь? - крикнула девушка. - Амикета!
Их динамика внутренней связи тотчас прозвучал резкий голос Хугебурки:
- Курсант Фадило! Уставное обращение - «курсант Амикета»! Еще одно нарушение - и я выверну лампочку, будете стоять в темноте.
- Пост сдан!
- Пост принят!
А шепотом:
- Ты как тут?
- Есть хочу. И спать. Скука.
- Как, по-твоему, она нормальная?
- По-моему, ей замуж надо, - сказал Амикета чуть громче, чем требовала осторожность, после чего три ночи подряд его поднимали с постели и отправляли мыть отхожее место.
Грузовой помощник Караца отнесся к нововведениям вполне равнодушно. Никаких чувств не вызвало в нем даже то обстоятельство, что волею нового капитана он был избавлен от дежурств в рубке: теперь за курсом исправно следили практиканты. Офицерам оставалось только совершать на них набеги и распекать.
Эпоха гуманотолерантности сделала свое дело: люди в большинстве вырастали терпимыми к любой глупости и более всего опасались за целостность своего тельца. Они питались экологически чистыми продуктами и не возражали резкостью на резкость. На военном космофлоте существовала целая наука по превращению человека гуманотолерантного в человека дееспособного.
А Бугго по природе не была ни гуманной, ни толерантной. Поэтому уже через два дня на «Ласточке» царил полный порядок. Караца играл с Пассалакавой в карты, перечитывал мятый «Вестник торгового флота» за прошлый месяц и ждал часа посадки, чтобы в порту «Лагиди-6» схватиться с достойным противником в лице лукавого, наглого и вороватого бригадира местных докеров.
Пассалакава, которого теперь принуждали ежедневно мыть посуду, в том числе и после супа, страдал глубоко, но втайне.
На четвертые сутки полета курсант Халинц прихватил с собой на вахту маленькую трубку, купленную перед самым вылетом в порту у вертлявой карлицы, одетой в платье из длинных грязных лент. Карлица ласково вилась возле курсантов и предлагала им разную полулегальщину, составляющую атрибутику бывалого космоволка. Ребята охотно брали амулетки в виде инопланетных зверей и раздетых красавиц с вытянутым лбом и заостренными ушами; покупали «порошок воображения» и трубочки для его раскуривания, браслеты с кинжальчиками, пояса, противоречащие уставным, - с вычурными гигантскими пряжками, которые при попытке сесть вонзаются в область подреберья и делают больно.
Бессмысленное стояние под тусклой лампочкой раздражало Халинца, наверное, больше, чем остальных его товарищей. Он был нетерпеливый молодой человек, красивый и крепкий. Надеясь на свое физическое совершенство, учился он плохо. Направление на «Ласточку» для прохождения практики оказалось для него полной неожиданностью. Халинц воспринял это как оскорбление и несколько дней ни с кем не разговаривал. Старый капитан Эба, по крайней мере, не мешал Халинцу испытывать презрение к жалкому корыту, на котором они летали, и это служило парню слабеньким утешением. Бугго отняла у него и эту последнюю отраду. Она упорно заставляла уважать себя и бедную «Ласточку».
Халинц попытался ощутить себя космоволком. Не спеша набил трубку, зажег и стал ждать, жадно вдыхая дым.
Сладко и удушливо обтянуло горло и небо, обжигающе лизнуло язык. Халинц коснулся языком десен - запылали десны.
Стало весело и в то же время странно, потому что Халинц твердо был уверен: это веселье - не его собственное. Чье-то. Оно принадлежало кому-то чужому, кого Халинц не знал, и случайно оказалось у него внутри.
Халинц хихикнул, и голос прозвучал издалека, откуда-то из-за связки бревен. Бревна выглядели теперь маленькими и одновременно с тем угрожающими, как будто на самом деле (и Халинц смутно понимал это) были вовсе не бревнами, а злобными карликами. И там, за ними, прятался голос.
Халинц с трудом добрался до карликов и принялся искать и звать, но чем дольше он звал голос, тем более тот отдалялся, а потом вдруг откликнулся совсем рядом, но приглушенно - его придавило. Халинц наклонился, чтобы помочь ему выбраться. Как раз в этот момент послышался новый звук: как будто совсем близко выпалили из древней бронзовой пушки, и воздух вокруг затрясся, бесконечно вибрируя. Металлический трос лопнул. Невероятно тяжелые и очень твердые карлики набросились на курсанта и смяли его.
Бугго сидела в кают-компании, пила дрянной кофе и читала лоцманское описание космопорта «Лагиди-6», когда вбежала Фадило и бросилась к ней. Рыжие косы девушки, как показалось Бугго, стояли дыбом, подобно коровьим рогам. Лицо Фадило было цвета остывшего очага - грязно-пепельного, а вытаращенные голубые глаза так и подскакивали в орбитах.
Бугго положила на стол навигационные карты и затрепанную книжку.
- Курсант Фадило, вы в своем уме? - осведомилась она.
- Ой, мамочки… - бормотнула Фадило.
Бугго вылила кофе ей в лицо.
- Придите в себя! Что это у вас за пятна на комбинезоне?
Фадило провела пятерней по облитой груди, облизала пальцы, сморщилась.
- Там трос лопнул, - выговорила она. - А Халинца нет. Завалило. Не отзывается.
Бугго окаменела. Обе молча глядели друг на друга. Глаза Фадило постепенно становились обычного размера и уползали обратно в глазные впадины. Слышно было, как за перегородкой, на кухонном столе, шлепают пластиковые кругляшки игральных карт.
- Повторите, - сказала Бугго.
Фадило повторила, а после уронила руки на стол, голову на руки - заплакала.
Бугго рявкнула, обращаясь к перегородке:
- Господин Пассалакава!
В окне раздачи не спеша возникло лицо повара. В силу своей ширины оно умещалось там не все: видны были только круглая блестящая черная щека и веселый, немного сальный глаз.
- Аптечку, - велела Бугго. - Ну, что стоите? Берите аптечку и идемте со мной. А вы, курсант Фадило, - она сильно толкнула безутешную девушку в бок, - немедленно соберите остальных - и в трюм.
Несколько мгновений Фадило смотрела на Бугго сквозь громадные слезы, которые тряслись в ее глазах, как две живые медузы; потом эти медузы оторвались и поползли по сереньким щекам, а когда залили губы, те очнулись и вымолвили:
- А вдруг он умер?
Бугго глянула в свою чашку, но кофе там уже не оставалось. Поэтому она просто повторила приказ. Вскочив, Фадило убежала.
За перегородкой голоса что-то обсуждали. Бугго прикрикнула:
- Господин Пассалакава! Скорее!
А после вызвала по внутренней связи Хугебурку.
Он явился почти мгновенно, грустный и собранный.
- Во втором грузовом курсанта завалило бревнами, - сказала Бугго.
- Имеет смысл выяснить, почему лопнул трос, - спокойно произнес старший помощник. - Особенно я рекомендую это расследование в том случае, если курсант погиб.
- Слушайте, Хугебурка, о чем вы сейчас думаете? - возмутилась она.
- Просто советую, - пояснил Хугебурка. - Не берите на себя чужой вины. Стальные тросы, особенно новые и исправные, сами по себе не лопаются. Груз устанавливали при прежнем капитане, а руководил работами господин Караца. Держите это в уме. Идемте.
Бугго, смущенная предостережением куда больше, чем несчастьем, стремительно зашагала к трапу. Курсанты сбились у входа во второй грузовой, как куры. Среди них грузно переминался Пассалакава. Бугго спрыгнула с последних трех ступенек.
- Фонарики у всех?
Оказалось, только у двоих.
- Идем. Зовите его. Бревна перекладываем осторожно, беритесь только по двое.
- Когда найдете не освобождайте сразу, - добавил Хугебурка. - Позовите меня или господина Пассалакаву.
В темноте бестолково запрыгали лучи фонариков. Куча рассыпанных бревен обнаружилась сразу. Лопнувший трос победоносно задирался над ней, изогнувшись причудливо, как металлический локон в витрине парикмахерской. Хугебурка распорядился, чтобы фонарики установили неподвижно. Сняли три бревна, увидели ногу. Сняли еще. Халинц лежал неподвижно, лицо залито кровью, лоскут кожи надо лбом сорван. Кровь еще текла, и Хугебурка кивнул, чтобы курсанта вытаскивали. Прямо под лампочкой уже ждали носилки.
- Привязывайте, - брезгливо распорядился Пассалакава.
- Повезло, что он жив, - вполголоса сказал Хугебурка капитану. - Но насчет троса все-таки стоит поинтересоваться. Сдается мне, это был очень старый трос. А накладную на новый я подписывал не далее, как месяц назад.
До Лагиди оставалось менее трех суток пути.
* * *
- Странно, что он не приходит в сознание, - сказал Хугебурка, наблюдая за тем, как Пассалакава зашивает рану на голове курсанта.
- Может быть, шок? - предположила Бугго, но старший помощник покачал головой, о чем-то напряженно размышляя.
- У него еще лодыжка повреждена, - предупреждающим тоном произнес Пассалакава. - Трещина - самое малое. Буду делать пока тугую повязку.
Халинц вдруг дернулся и отчетливо произнес:
- Невидимые обезьяны не плачут.
- Истинная правда, - пробормотал Хугебурка и повернулся к дверям каюты, где толпились курсанты. - Ребята, у кого еще есть наркотики?
Мгновенное замешательство сменилось шушуканьем. Бугго быстро сказала:
- Полагаю, ни у кого. Разойдитесь.
Курсанты скрылись.
Халинца забинтовали, укрыли одеялом и оставили, включив устройство внутренней связи у него в каюте на передачу, так что если он вдруг начнет стонать, хрипеть или звать на помощь, это услышит вся «Ласточка».
1 2 3 4 5 6 7 8
Внутри «Ласточка» выглядела так же неказисто, как и снаружи. Почти все свободное пространство, превращенное в грузовые отсеки, было забито бревнами и контейнерами. Кроме леса, везли еще частную почту. Ящики громоздились даже в пустующих каютах, где прежде размещались фотонщики и специалисты по торпедам.
Кают-компания представляла собою узкое, как шланг, помещение. Там прочно застоялся запах казенной пищи. С одной стороны имелись четыре иллюминатора, причем два из них были глухо закрыты стальными листами. Под иллюминаторами разместились столы: один офицерский и два для команды. В три ряда горели в потолке лампы, половина из которых вышла из строя и густо запылилась.
Для Бугго предназначалась крошечная каморка, где ничего, кроме узкого жесткого ложа и компьютера, вмонтированного в стену, не было. Под ложем Бугго обнаружила маленький рундук, а в нем - початую бутыль дрянной зляги, колоду мятых игральных кругляшей, иссохшие мужские носки и почти новый мини-тренажер для разработки пальцев рук. Бугго выбросила все эти предметы в мусоросборник и заменила их своими вещами, а потом улеглась и уставилась в близкий потолок.
Им предстояло лететь на Лагиди - это шесть суток. Выгрузить там лес и часть почты. Начальника космопорта «Лагиди-6» зовут господин Мондескар, его подпись должна стоять на контракте. Электронных документов не подписывать, только бумажные, иначе страховая компания откажется иметь с ними дело. В порту «Лагиди-6» взять восемь тонн сахарной свеклы. Получить подтверждение готовности груза на третьи сутки полета.
Бугго подняла руку к устройству внутренней связи и вызвала Хугебурку.
- Объявляйте вылет. Встретимся в рубке.
В рубке было так же темно и тесно, как и везде на корабле. Перед бортовым компьютером втиснулся топчанчик, настолько здесь неуместный, что не сразу воспринимался сознанием. Это была старенькая дачная мебель из дешевого, но очень прочного пластика, с сиденьем, обтянутым пестренькой тканью и набитым синтетической ватой.
Двое курсантов стояли возле топчанчика боком, заслоняя сидящего на нем, и скучно моргали. Голос, который был Бугго уже знаком, говорил так монотонно, что тянуло в сон:
- Еще раз повторяю. Курс на Лагиди. Чему равно угловое расстояние? Господин Халинц, у вас чешется мозг?
Один из курсантов вынул палец из уха и сказал:
- Угловое расстояние равно семи, господин старший помощник капитана.
- Семи чего? - осведомился Хугебурка. И, не дождавшись ответа, прибавил, зевая: - Вероятно, семи столовским пудингам. Убирайтесь к черту.
Курсанты молча удалились. Они двигались так синхронно, что Бугго заподозрила в них андроидов. Заметив теперь капитана, Хугебурка поднялся с диванчика и быстро отсалютовал. Бугго кивнула в ответ.
- Они настоящие? - спросила она, кивая на дверь, за которой скрылись две спины.
- Разумеется, госпожа капитан. Только неподдельные люди бывают так тупы.
- Мы что, должны их обучать? - поинтересовалась Бугго.
- Это предполагается. Их направляют в реальные рейсы для того, чтобы они набирались опыта.
Бугго вздохнула:
- А вот нас не направляли.
Старший помощник уныло глядел на своего капитана. Ему было трудно стоять, и он чувствовал себя ужасно старым.
Бугго сверкнула глазами:
- А давайте их тиранить!
- Что? - растерялся Хугебурка.
- Будем гонять их в столовую - пусть подают нам кофе в постель… Ставить на вахту - охранять бревна! И чуть что - мыть кают-компанию зубной щеткой! Вообще разведем страшный террор… Давайте?
Хугебурка провел ладонями по лицу, зарылся пальцами в волосы. Он чувствовал, что его тормошат, вытряхивают из оцепенения, в которое он погрузился много лет назад, и сам не понимал, нравится ему это или нет. Поглядев на Бугго, он вдруг ухмыльнулся и сразу стал хищным.
- И непременно заведем гауптвахту, - сказал он мечтательно. - Это будет так негуманно! Так нетолерантно!
Бугго прищурилась.
- А теперь покажите мне, как прокладывать курс на Лагиди.
* * *
Не счесть, сколько раз Бугго переживала впоследствии взлет с планеты, но так никогда и не притупилось чувство почти экстатического восторга, которое вспыхивает в тот миг, когда корабль отрывается от почвы, и картинка за иллюминатором стремительно меняет проекцию: только что виделось сбоку, и вот уже здания, деревья и люди - внизу, сперва в стереометрии, а затем и в геометрии. Еще секунда - и все затягивает дымкой, а потом почти сразу возникает живая чернота, полная летучих звезд.
«Ласточка», кряхтя, тащила бревна и почту сквозь пространство, где грезили и бились страстью сотни миров, и сама являла собой малый осмысленный мирок.
Бугго заставила нерадивых курсантов починить и вымыть светильники в кают-компании, и когда это было сделано, выявилась накопившаяся за десятки рейсов грязь. Хугебурка хмуро маячил за левым плечом капитана, пока та, в рабочем комбинезоне (юбка со злополучным пятном от пирожка закисала в пятновыводителе), тускло поблескивая капитанскими нашивками, расхаживала по кают-компании перед строем курсантов. Пассалакава, скрываясь, гремел кастрюлей, которую ему было велено вычистить.
- Господа! - разглагольствовала Бугго. - Вчера перед сном я перечитывала увлекательный устав торгового флота и обнаружила там пункт о допустимости и даже рекомендованности телесных наказаний для младшего состава.
- Не может быть! - вырвалось у одного из курсантов. Это был невысокий, худенький паренек из числа зубрил с плохой памятью, как на глазок определила Бугго. Сама она презирала эту породу, поскольку памятью обладала отменной, и если бы не лень…
- Ваше имя, господин курсант? - обратилась к нему капитан.
Хугебурка тотчас устремил на беднягу змеиный взор.
- Амикета, госпожа капитан, - отрапортовал паренек.
- Угу, - молвила Бугго. - К вашему сожалению, это правда. Пункт о телесных наказаниях был внесен в устав во времена Дикой Торговли, когда правительства пытались найти общий язык и хоть как-то упорядочить обмен товарами. С тех пор не поступило ни одного официального ходатайства о его отмене. Полагаю, господа, о нем попросту забыли. Но это означает также, что вас могут высечь или посадить на хлеб и воду до окончания рейса без всяких последствий для меня. Прошу это учитывать, когда будете оттирать всю здешнюю грязь. А вы, господин Амикета, следуйте за мной.
Амикета оставил своих товарищей наедине с тряпками и мыльным раствором и поплелся следом за Хугебуркой. Он терялся в догадках. Конечно, он ляпнул… но ведь непроизвольно! Не в армии же они, в конце концов…
Хугебурке казалось, что он видит сон. Забавный сон. Жаль, что короткий. Скоро завопит вибробудильник, затрясет подушку - все, Хугебурка, хорош дрыхнуть, пора на вахту.
Они спустились в грузовой трюм и остановились под тусклой лампочкой. Видны были шершавые, будто шелушащиеся стволы, схваченные стальным тросом. Громадные их связки лежали в темноте - впереди, до самой переборки.
- Вот ваш пост, господин курсант, - молвила Бугго строго. - Прошу охранять с надлежащим усердием.
Амикета заморгал.
- Вопросы? - осведомилась Бугго.
- Что охранять?
- Груз! Еще вопросы?
- Зачем?
- Чтоб не сбежал! Я буду вас проверять! В качестве дисциплинирующего упражнения для ума рекомендую декламировать душеполезную таблицу умножения! Я буду подслушивать, учтите!
И Бугго с безмолвным старшим помощником за спиной удалилась.
* * *
Через четыре часа Амикету сменила плотная девица с плоским лицом и густыми рыжими волосами. Ее звали Фадило. Когда она появилась на трапе, Амикета, ошалевший от темноты и одиночества, поначалу даже не поверил собственным глазам.
- Ты здесь? - крикнула девушка. - Амикета!
Их динамика внутренней связи тотчас прозвучал резкий голос Хугебурки:
- Курсант Фадило! Уставное обращение - «курсант Амикета»! Еще одно нарушение - и я выверну лампочку, будете стоять в темноте.
- Пост сдан!
- Пост принят!
А шепотом:
- Ты как тут?
- Есть хочу. И спать. Скука.
- Как, по-твоему, она нормальная?
- По-моему, ей замуж надо, - сказал Амикета чуть громче, чем требовала осторожность, после чего три ночи подряд его поднимали с постели и отправляли мыть отхожее место.
Грузовой помощник Караца отнесся к нововведениям вполне равнодушно. Никаких чувств не вызвало в нем даже то обстоятельство, что волею нового капитана он был избавлен от дежурств в рубке: теперь за курсом исправно следили практиканты. Офицерам оставалось только совершать на них набеги и распекать.
Эпоха гуманотолерантности сделала свое дело: люди в большинстве вырастали терпимыми к любой глупости и более всего опасались за целостность своего тельца. Они питались экологически чистыми продуктами и не возражали резкостью на резкость. На военном космофлоте существовала целая наука по превращению человека гуманотолерантного в человека дееспособного.
А Бугго по природе не была ни гуманной, ни толерантной. Поэтому уже через два дня на «Ласточке» царил полный порядок. Караца играл с Пассалакавой в карты, перечитывал мятый «Вестник торгового флота» за прошлый месяц и ждал часа посадки, чтобы в порту «Лагиди-6» схватиться с достойным противником в лице лукавого, наглого и вороватого бригадира местных докеров.
Пассалакава, которого теперь принуждали ежедневно мыть посуду, в том числе и после супа, страдал глубоко, но втайне.
На четвертые сутки полета курсант Халинц прихватил с собой на вахту маленькую трубку, купленную перед самым вылетом в порту у вертлявой карлицы, одетой в платье из длинных грязных лент. Карлица ласково вилась возле курсантов и предлагала им разную полулегальщину, составляющую атрибутику бывалого космоволка. Ребята охотно брали амулетки в виде инопланетных зверей и раздетых красавиц с вытянутым лбом и заостренными ушами; покупали «порошок воображения» и трубочки для его раскуривания, браслеты с кинжальчиками, пояса, противоречащие уставным, - с вычурными гигантскими пряжками, которые при попытке сесть вонзаются в область подреберья и делают больно.
Бессмысленное стояние под тусклой лампочкой раздражало Халинца, наверное, больше, чем остальных его товарищей. Он был нетерпеливый молодой человек, красивый и крепкий. Надеясь на свое физическое совершенство, учился он плохо. Направление на «Ласточку» для прохождения практики оказалось для него полной неожиданностью. Халинц воспринял это как оскорбление и несколько дней ни с кем не разговаривал. Старый капитан Эба, по крайней мере, не мешал Халинцу испытывать презрение к жалкому корыту, на котором они летали, и это служило парню слабеньким утешением. Бугго отняла у него и эту последнюю отраду. Она упорно заставляла уважать себя и бедную «Ласточку».
Халинц попытался ощутить себя космоволком. Не спеша набил трубку, зажег и стал ждать, жадно вдыхая дым.
Сладко и удушливо обтянуло горло и небо, обжигающе лизнуло язык. Халинц коснулся языком десен - запылали десны.
Стало весело и в то же время странно, потому что Халинц твердо был уверен: это веселье - не его собственное. Чье-то. Оно принадлежало кому-то чужому, кого Халинц не знал, и случайно оказалось у него внутри.
Халинц хихикнул, и голос прозвучал издалека, откуда-то из-за связки бревен. Бревна выглядели теперь маленькими и одновременно с тем угрожающими, как будто на самом деле (и Халинц смутно понимал это) были вовсе не бревнами, а злобными карликами. И там, за ними, прятался голос.
Халинц с трудом добрался до карликов и принялся искать и звать, но чем дольше он звал голос, тем более тот отдалялся, а потом вдруг откликнулся совсем рядом, но приглушенно - его придавило. Халинц наклонился, чтобы помочь ему выбраться. Как раз в этот момент послышался новый звук: как будто совсем близко выпалили из древней бронзовой пушки, и воздух вокруг затрясся, бесконечно вибрируя. Металлический трос лопнул. Невероятно тяжелые и очень твердые карлики набросились на курсанта и смяли его.
Бугго сидела в кают-компании, пила дрянной кофе и читала лоцманское описание космопорта «Лагиди-6», когда вбежала Фадило и бросилась к ней. Рыжие косы девушки, как показалось Бугго, стояли дыбом, подобно коровьим рогам. Лицо Фадило было цвета остывшего очага - грязно-пепельного, а вытаращенные голубые глаза так и подскакивали в орбитах.
Бугго положила на стол навигационные карты и затрепанную книжку.
- Курсант Фадило, вы в своем уме? - осведомилась она.
- Ой, мамочки… - бормотнула Фадило.
Бугго вылила кофе ей в лицо.
- Придите в себя! Что это у вас за пятна на комбинезоне?
Фадило провела пятерней по облитой груди, облизала пальцы, сморщилась.
- Там трос лопнул, - выговорила она. - А Халинца нет. Завалило. Не отзывается.
Бугго окаменела. Обе молча глядели друг на друга. Глаза Фадило постепенно становились обычного размера и уползали обратно в глазные впадины. Слышно было, как за перегородкой, на кухонном столе, шлепают пластиковые кругляшки игральных карт.
- Повторите, - сказала Бугго.
Фадило повторила, а после уронила руки на стол, голову на руки - заплакала.
Бугго рявкнула, обращаясь к перегородке:
- Господин Пассалакава!
В окне раздачи не спеша возникло лицо повара. В силу своей ширины оно умещалось там не все: видны были только круглая блестящая черная щека и веселый, немного сальный глаз.
- Аптечку, - велела Бугго. - Ну, что стоите? Берите аптечку и идемте со мной. А вы, курсант Фадило, - она сильно толкнула безутешную девушку в бок, - немедленно соберите остальных - и в трюм.
Несколько мгновений Фадило смотрела на Бугго сквозь громадные слезы, которые тряслись в ее глазах, как две живые медузы; потом эти медузы оторвались и поползли по сереньким щекам, а когда залили губы, те очнулись и вымолвили:
- А вдруг он умер?
Бугго глянула в свою чашку, но кофе там уже не оставалось. Поэтому она просто повторила приказ. Вскочив, Фадило убежала.
За перегородкой голоса что-то обсуждали. Бугго прикрикнула:
- Господин Пассалакава! Скорее!
А после вызвала по внутренней связи Хугебурку.
Он явился почти мгновенно, грустный и собранный.
- Во втором грузовом курсанта завалило бревнами, - сказала Бугго.
- Имеет смысл выяснить, почему лопнул трос, - спокойно произнес старший помощник. - Особенно я рекомендую это расследование в том случае, если курсант погиб.
- Слушайте, Хугебурка, о чем вы сейчас думаете? - возмутилась она.
- Просто советую, - пояснил Хугебурка. - Не берите на себя чужой вины. Стальные тросы, особенно новые и исправные, сами по себе не лопаются. Груз устанавливали при прежнем капитане, а руководил работами господин Караца. Держите это в уме. Идемте.
Бугго, смущенная предостережением куда больше, чем несчастьем, стремительно зашагала к трапу. Курсанты сбились у входа во второй грузовой, как куры. Среди них грузно переминался Пассалакава. Бугго спрыгнула с последних трех ступенек.
- Фонарики у всех?
Оказалось, только у двоих.
- Идем. Зовите его. Бревна перекладываем осторожно, беритесь только по двое.
- Когда найдете не освобождайте сразу, - добавил Хугебурка. - Позовите меня или господина Пассалакаву.
В темноте бестолково запрыгали лучи фонариков. Куча рассыпанных бревен обнаружилась сразу. Лопнувший трос победоносно задирался над ней, изогнувшись причудливо, как металлический локон в витрине парикмахерской. Хугебурка распорядился, чтобы фонарики установили неподвижно. Сняли три бревна, увидели ногу. Сняли еще. Халинц лежал неподвижно, лицо залито кровью, лоскут кожи надо лбом сорван. Кровь еще текла, и Хугебурка кивнул, чтобы курсанта вытаскивали. Прямо под лампочкой уже ждали носилки.
- Привязывайте, - брезгливо распорядился Пассалакава.
- Повезло, что он жив, - вполголоса сказал Хугебурка капитану. - Но насчет троса все-таки стоит поинтересоваться. Сдается мне, это был очень старый трос. А накладную на новый я подписывал не далее, как месяц назад.
До Лагиди оставалось менее трех суток пути.
* * *
- Странно, что он не приходит в сознание, - сказал Хугебурка, наблюдая за тем, как Пассалакава зашивает рану на голове курсанта.
- Может быть, шок? - предположила Бугго, но старший помощник покачал головой, о чем-то напряженно размышляя.
- У него еще лодыжка повреждена, - предупреждающим тоном произнес Пассалакава. - Трещина - самое малое. Буду делать пока тугую повязку.
Халинц вдруг дернулся и отчетливо произнес:
- Невидимые обезьяны не плачут.
- Истинная правда, - пробормотал Хугебурка и повернулся к дверям каюты, где толпились курсанты. - Ребята, у кого еще есть наркотики?
Мгновенное замешательство сменилось шушуканьем. Бугго быстро сказала:
- Полагаю, ни у кого. Разойдитесь.
Курсанты скрылись.
Халинца забинтовали, укрыли одеялом и оставили, включив устройство внутренней связи у него в каюте на передачу, так что если он вдруг начнет стонать, хрипеть или звать на помощь, это услышит вся «Ласточка».
1 2 3 4 5 6 7 8