Как услышал те слова дедушки Рагнариса, так внезапно озлился.
- Коли я тебе так нехорош, - сказал он голосом опасным и тихим, -
коли я последыш того испуга матери моей, так что же так ее, несчастную,
обаяло, когда она Агигульфа, любимчика твоего, носила? Птицы, что ли,
небесные, что не сеют не жнут, а всякий день сыты бывают?
На то дедушка Рагнарис отрезал:
- Хотя бы и так!
И вышел из дома, палкой стуча. Со двора собачий визг донесся - пса
нашего дедушка, видать, попутно огрел.
Отец наш только плечами пожал, но ничего не сказал.
Прошло время, и тут мальчишка от Хродомера прибежал, отца нашего
зовет. Кличут, мол, тебя старейшины, Тарасмунд.
Отец наш говорит:
- Не пойду. Не о чем мне с идолищами толковать.
Убежал малец хродомеров. Отец наш насупился, мы к нему даже
подступаться опасались. Редко он таким бывает.
Одвульф к нам пришел. Сказал Одвульф:
- У Хродомера на подворье сейчас крик большой стоит, ибо вести
Гизарна привез нехорошие. Тебя прийти просят. Не об идолищах толкуют, а о
вражеском нападении.
Тарасмунд еще больше брови хмурит.
- О каком еще нападении? Архангел Михаил, что ли, капище сокрушил?
На то Одвульф сказал:
- Михаил ли, рать ли небесная, враги ли наши, только от капища уголья
одни остались.
Тарасмунд спросил Одвульфа, пристало ли столь ретивому христианину о
капище языческом радеть. Сам же насторожился. У нас в селе Одвульфу не
вдруг поверят. Много сочиняет Бешеный Волк, в святые рвется.
Одвульф же то передал, что у Хродомера говорили. Мол, ты, Тарасмунд,
местность вокруг капища хорошо знаешь - тебя же в воины там посвящали. И
голова у тебя ясная, так что совет твой был бы очень кстати.
Тарасмунд спросил, кто так говорит. Одвульф сказал: так отец твой,
Рагнарис, говорит и Хродомер с ним согласен.
Тарасмунд больше ни слова не сказал, а встал и за Одвульфом пошел. Мы
с братом Гизульфом за отцом увязались. Поняли: что-то серьезное случилось.
Отец же нас гнать от себя не стал. Так вчетвером на хродомерово подворье и
пришли.
Гизарна же вот что рассказал. Как приехал в капище, так и обмер.
Поначалу даже глазам верить не хотел. По лесу паленым тянуло. От пожарища
горький запах долго держится. Наш дядя Агигульф, который не один дом в
своей жизни спалил, говорит: то беда так пахнет.
Дом, где жрец жил, сожженный был. Идолы, кроме Вотана (самого
большого), на дом повалены и обуглены. Вокруг Вотана головешки валяются -
поджечь его пытались и с одного бока почернел Вотан, но устоял. Часть
добычи воинской, что Вотану от наших воинов привозилась, вся украдена.
Тело жреца Гизарна чуть поодаль нашел. Все кабанами и лисами объедено
было.
Запах гари еще сильный стоял. И головешки, когда разрыл их Гизарна,
теплые были. Дней за пять до приезда Гизарны сгорело капище, не раньше.
Следы многих лошадей же с севера шли и на север уходили.
Хродомер с Рагнарисом молчали, слушали. Тарасмунд же вопросы Гизарне
задавал: где тело жреца нашел, цела ли изба мужская, не было ли с юга
следов, шел ли Гизарна по тем следам - не поворачивали ли те следы потом
на юг, в нашу сторону, и много ли лошадей прошло, и крупные ли то были
лошади? Гизарна отвечал, что тело жреца в трех полетах стрелы от капища
лежало, в кустах, - видать, укрыться жрец хотел. Гизарна бы мимо прошел,
не увидел, кабы трупным духом не пахнуло. Жрец убит был мечом или копьем,
не понять, потому что объели его сильно. Что до следов, то первым делом
стал следы рассматривать Гизарна, ибо был в капище с конем и козлами; конь
беситься начал, козлы орали. Не хотелось Гизарне пропасть, вестей по себе
не оставив. Потому пошел по следам. Козлов же в капище оставил разоренном,
привязав их возле Вотана - под его охраной. Долго по следам шел, но они
так и уходили на север.
После вернулся, козлов забрал и в дальнее, большое, капище
отправился.
Разное он, Гизарна, видел, но такого никогда не видел. Великое
злодеяние - на капище посягнуть. Кто бы мог такое совершить?
На это Хродомер сказал:
- Понятно, кто. Тот, кто Вотану не поклоняется.
Тут все на Тарасмунда с Одвульфом посмотрели. Одвульф было ощерился и
в бой хотел кинуться очертя голову, но Тарасмунд его отстранил и, ничуть
не смутясь, сказал:
- Чужие то были. Вера Христова убивать не учит.
Я слышал это и подивился мудрости отца нашего, который одним словом
распрю остановил.
Гизарна же сказал, что то действительно были чужие, потому что, если
по шагу судить, кони их мельче наших. Долго рядили собравшиеся, кто бы это
мог быть. Перебрали все известные племена, но так ничего и не решили.
Аланы бы такого не сделали, да и кони у них крупные. Анты Вотана не
трогают, они его со своим богом путают. Нет, совсем чужой кто-то сделал
такое.
Так ничего и не понял Гизарна. Решил в большом капище спросить.
Большое капище так потому называется, что оно общее у нас с гепидами.
Жрецов там много. Среди них один, Нута по имени, мудростью славится. Нута
очень стар. Его редко беспокоить решаются, ибо боятся лишний раз трогать,
чтобы он не умер. Если раздор между гепидами, либо между гепидами и
готами, либо между нашими готами и готами другими, и разрешить этот раздор
нужно, и кровопролитие в том не помогает - тогда только Нуту беспокоить
решаются. Как Нута скажет, так все и есть. Против Нуты ни вожди, ни
старейшины не идут, ибо устами Нуты сами боги говорят. Кого проклянет
Нута, тому нет спасения. Так, Афару дальнего проклял Нута, ибо за соль
много требовал Афара-гепид. Через то и погиб Афара бесславно.
Всей душой стремился Гизарна поспеть в большое капище поскорее, но
козел не конь, быстро не поскачет. Сердцем же изводился Гизарна: кто
сотворить такое мог? Кто Вотана не боится?
Только на второй день большого капища достиг. Говорить много не стал.
С нашего капища остывший уголь привез и в том капище без слов показал.
Жрецы над углем тем задумались. Потом спросили: что это?
Гизарна сказал:
- Нуте покажите. Нута поймет.
Поглядели жрецы на Гизарну и поняли, что прав он. Решились
побеспокоить Нуту. Нуте уголь в руку вложили (почти ослеп от старости
Нута); тот едва пальцами угля коснулся, как вскричал:
- Великое святотатство совершено!
И дух испустил.

В селе нашем потом так говорили. Нута ясновидящий был, если бы от
потрясения не умер, то сказал бы по углю остывшему, кто те злодеи были,
что капище сожгли.
Другие же говорили, что надежда на Гупту осталась. Гупта тоже
ясновидящий да к тому же еще и святой. Гупту тоже можно было бы спросить.
Но только где его искать, Гупту?
Одвульф говорил, что Гупта к гепидам пошел. Стало быть, наш дядя
Агигульф должен был с Гуптой встретиться.

Когда Нута умер, другой жрец, Верекунд, пытался с духом Нуты
говорить, чтобы тот имя святотатца назвал. Но не нашел Нуту. О том Гизарне
и сказал Верекунд. Гизарна опечалился и спросил: что же теперь делать? Как
узнать, кто враг наш? Верекунд ему ответил, что думать будет, а Гизарна
пусть идет и отдыхает.
О чем Верекунд думал, о том Гизарна не ведал. Сидел и угощался.
Посреди трапезы вошел младший жрец. Дождался, пока насытится Гизарна,
после одежду чистую подал Гизарне, чтобы тот переоделся. Гизарна на одежду
поглядел и душой захолодел: особая то была одежда, белая, жреческими
рунами расписанная. Спросил жреца: зачем, мол, такую одежду надевать? Жрец
и сказал все, как было. Как ходил Верекунд за Нутой, чтобы спросить Нуту
обо всем, но не угнался за духом ясновидящего. Хочет он, чтобы помог ему
Гизарна. Кровь у Гизарны молодая, а ноги быстрые. Гизарна догонит Нуту.
Пусть спросит, кто святилище разорил, а жрецам Нута пусть ответ даст: кто
из жрецов здешних место Нуты занять достоин.
Смекнул тут Гизарна, к чему младший жрец речь ведет. Слишком близко,
видать, большое капище к гепидам стоит. Совсем огепидились жрецы. Ты к ним
с вестью, а они тебя резать. И подумал Гизарна о том, что неизвестно еще,
догонит ли он Нуту; а селу своему родному он живой нужен.
Рассудив же так, схватил Гизарна со стола кувшин, полный пива, и об
голову жреца разбил; после из избы выскочил и был таков. По дороге еще
двое младших жрецов Гизарну остановить пытались, но и их сокрушил могучими
ударами Гизарна. Вырвался из капища. Никому ущерба большого не нанес и сам
не пострадал; однако коня лишился.
Полдня хоронился возле капища, в буреломе прятался. Выжидал. Ночью,
когда светать уже стало, коня свел с пастбища, что возле капища было. Те,
кто в ночном с конями были, не слишком за табуном приглядывали. Кто в
капище пойдет коней красть?
А вот Гизарна пошел.
Так и спасся из капища. Хоть совета от жрецов не привез, но зато
привез вести. И себя воротил в целости.
Тут Тарасмунд сказал Гизарне, что получил он добрый урок - каковы
языческие капища. Чем по местам таскаться, где бревнам поклоняются, шел бы
лучше в храм Бога Единого и с годьей потолковал. Он, Тарасмунд, сам
объяснить не берется, а годья хорошо такие вещи растолковывает.
Рагнарис заревел, что не для того Тарасмунда пригласили, чтобы он
подобные речи вел. О деле думать нужно, а не богами квитаться.
Хродомер же, как Гизарна о Верекунде речь повел, за голову взялся да
так и держался, будто болела у него голова. На лице страдание застыло.
Когда замолчали все, сказал Хродомер:
- Дурак ты, Гизарна. Думали мы, один Одвульф у нас дурак, оказалось -
двое вас таких. Сговорились вы, что ли, село наше позорить?
И спросил Гизарну:
- Если тебя за Нутой посылать хотели, то как бы Нута через тебя,
мертвого, волю свою объявил?
Гизарна рот раскрыл. Видно было, что он о том и не подумал. Он так
Хродомеру и сознался. Хродомер же рассказал, что когда был в таких же
летах, что и Гизарна, посылали его за духом одного умершего воина -
спросить, кому он землю завещает, ибо остались у него дети, дочь и
незаконнорожденный сын. В том же капище это было. Нута тогда в силе был.
Дали тогда Хродомеру одежду, белую, с рунами, как ту, что Гизарна отверг.
Отвели в священный круг, к Вотану, и дали испить священного меда, того, за
который Вотан умер. И Нута тоже меда испил. И взял его Нута за руку, и они
пошли того воина искать. И догнали того воина. Возле самой Вальхаллы
догнали. Не хотел тот воин с ними говорить, ибо о другом его мысли были.
Но Нута с Хродомером его принудили. И сказал тогда тот воин, чтобы землю
сыну отдали, хоть и не от жены рожден. И больше говорить не стал,
повернулся и ушел. Хродомер за ним пойти хотел, потянуло его в Вальхаллу,
но Нута не позволил. Сказал, что время его не пришло. И вернулись они с
Нутой назад.
Гизарна как услышал, зубами заскрежетал от досады. Вальхаллу мог бы
увидеть, если бы не сбежал! Хоть сейчас бросай все и беги к жрецам
каяться.
Тут все зашумели. Хродомер же всех вон выгнал, сказав: "Ступайте все
отсюда. Устал я".
Дедушка Рагнарис потом сказал, что Хродомер устал от нашей глупости.
Я по дедушкиному лицу видел, что дедушка опасаться начал: с какими-то
вестями дядя Агигульф от гепидов вернется.

Дядя Агигульф с Валамиром к полудню следующего дня вернулись. Мы уж
не чаяли дождаться, ибо все посланники наши с дурными вестями
возвращались. Эти же веселые вернулись, с уханьем молодецким по улице
проскакали.
Дедушка Рагнарис как завидел, так сразу за голову схватился: вот уж
точно, наозоровали у гепидов наши богатыри! Иначе не стали бы так
веселиться. Дедушка Рагнарис своего младшего сына, любимца Вотана, хорошо
знал.
Дядя Агигульф на двор заскочил, с коня соскочил, поводья Гизульфу
кинул, сестру мою Галесвинту (под руку подвернулась) поднял в воздух и
закружил, выпью крича. По всему видно было - знатно озоровал дядя
Агигульф, с Валамиром, дружком своим, у гепидов посланцем будучи.
После Галесвинту на ноги поставил и на Сванхильду покусился, рыча
престрашно. Да, стосковался по дому дядя Агигульф. Любо-дорого глядеть
было на дядю нашего Агигульфа, какой он добрый молодец: на поясе мертвая
голова болтается, из-под шлема белокурые кудри во все стороны торчат.
Стоит дядя Агигульф, осматривается, все ли ладно во дворе, травинку
покусывает. В серых глазах солнечный свет. У дяди Агигульфа глаза с
лучиками, дедушка говорит, что это к богатству.
Отвели дядю Агигульфа в дом. Сестры мои, мать и дедушкина наложница
Ильдихо его помыли, накормили, напоили, как доброго коня, чуть не скребком
почистили. После дедушка Рагнарис велел дяде Агигульфу все, как было,
сперва в дому рассказать. После одвульфова посольства страшно боялся
дедушка, что и этот посланник опозорит его.
Вот что дядя Агигульф рассказал.
Ехали с Валамиром весело. Хорошо ехали. Дядя Агигульф мертвую голову
на копье надел и все похвалялся, что так-то к гепидам и въедет. Знай
наших!
Тут дедушка Рагнарис дураком его назвал. Кто же так поступает? Вдруг
голова от какого-нибудь гепида, поди их всех упомни.
Дядя Агигульф признался, что он тоже так подумал. И Вотан, не иначе,
присоветовал ему благоразумие проявить, потому что еще загодя спрятал он
голову в седельную суму.
Гепидский дозор их задолго до села гепидского выследил. Как гепиды из
засады вышли, приготовились наши богатыри к бою. Но боя не получилось.
Знакомые это оказались гепиды, вместе на дальнего Афару за солью ходили.
Они Валамира признали. Дядя Агигульф в тот поход не ходил, потому что
болен был, с огневицей да трясовицей боролся, а потом поле наше пахал, о
чем вспоминать не любит.
И спросили наши богатыри гепидов: почему, мол, те дозор выслали.
Гепиды отвечали, что неспокойно стало в округе, чужие так и шастают. Один
из дозорных этих с нашими в село их поехал. По дороге рассказал, что у них
приключилось.
Есть у них в селе один человек по прозванию Сьюки. У него было трое
сыновей. Сьюки и двое старших его сыновей живы-здоровы, и жены их здоровы,
и дети их тоже здоровы, в чем гости дорогие смогут убедиться, когда в село
приедут. Только вот не советует тот гепид нашим богатырям к этому Сьюки
ходить, ибо старец сей въедливый да самодурный, откуда и прозвище взялось
"Сьюки", то есть "Напасть". По-настоящему этого Сьюки Сигисмундом зовут.
Младшего же сына этого Сьюки-Сигисмунда прозывали Скалья.
И вот какая с этим Скальей беда случилась.
Был он добрым воином, одним из лучших. Агигульф помнил Скалью по
одному походу и подтвердил: действительно, добрый воин. А Валамир Скалью
не припомнил, хотя недавно, по весне, вместе с теми гепидами в поход
ходил.
Внезапно напасть эта Скалью постигла. Два только года назад это
произошло. В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Отчего
снизошла - никому не ведомо, да только так она со Скальей и осталась. И
стал Скалья вутьей, одержимым; одичал и жил с той поры в лесах.
Он не имел жены, этот Скалья, и с отцом своим жить не стал, ибо Сьюки
хоть кого из себя выведет. Так и случилось, что Скалья дом поставил себе
на краю села, подальше от родителя своего. И никто не мог ему в том
перечить, ибо все свое добро добыл Скалья в походах, а что в походах
добыто, на то родитель руку наложить на смеет. Усердный был человек
Скалья.
Два раба у Скальи было и одна молодая рабыня. С ними и жил в своем
доме на краю села.
И вот беда такая! В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Ни
с того ни с сего зарубил рабов своих, скот перебил, дом свой поджег и ушел
в леса.
С той поры так и жил - по лесам бродил. Охотникам иногда он
попадался. А жил он на озере. Если от вашего озера считать (так гепиды про
наше озеро говорили), то это четвертое озеро будет. На том-то озере он и
жил, вутья Скалья.
Видели раз или два его с выводком волчиным. Не иначе, дети Скальи, от
волчицы рожденные.
К вутье-одержимому никто не подходил близко; однако не было случая,
чтобы он своих тронул. Так Агигульфу с Валамиром дозорный-гепид поведал.
Недавно же явился Скалья в село. Среди бела дня пришел. Один пришел,
не было с ним волков. Труп принес. Закричал Скалья страшным голосом, труп
посреди села бросил, сам же повернулся и обратно в лес пошел.
Увидели мы тут, что какого-то чужака Скалья убил. Одежды на трупе не
было, все с него Скалья снял. Распорот живот, сердце и печень вырваны.
Видать, съел их Скалья, ибо когда приходил, лицо у него было в черной
крови.
Но все равно видно было, что чужой этот человек, убитый Скальей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25