Знал Одвульф, что в том селе родич у него
живет по имени Сигизвульт. Хоть никогда Одвульф этого Сигизвульта не
видел, но точно знал, что родичи они и не откажет ему Сигизвульт в крове и
еде, коли с вестью приехал.
Стал искать Сигизвульта. В том селе три Сигизвульта жили. В родстве
первый из трех спрошенных Сигизвультов признался. Точнее, отрицать родство
то не мог.
Как сказал о том Одвульф, так Хродомер, рассказ его слушая,
засмеялся. И Рагнарис засмеялся. Сказали, что и те два других Сигизвульта
тоже от родства бы не отреклись, ибо все между собой родичи. Дедушка наш
Рагнарис еще спросил, как отца того Сигизвульта звали. "Мундом звали", -
Одвульф сказал. Дедушка Рагнарис с Хродомером головами закивали и
переглянулись между собой, будто знали что-то. После Рагнарис буркнул
Одвульфу, что, мол, мне он родич, Сигизвульт этот, а тебе так - седьмая
вода на киселе. И продолжать рассказ велел.
Пригласили Одвульфа ужинать. После ужина Сигизвульт с ним в разговоры
вступил. Спросил родича, с чем в село прибыл. Одвульф и поведал ему, что
дело его чрезвычайно важное, срочное, такое, что и старые распри забыть
надобно. Сигизвульт спросил, что, мол, за дело такое. Одвульф ему на это
поведал, что есть в нашем селе такой воин - Агигульф. Пошел этот Агигульф
с мальчишками рыбу ловить на дальнее озеро и там прибил кого-то. И спросил
Сигизвульта: не случалось ли в вашем селе чего подобного? Старейшины наши
меня, мол, затем и послали, чтобы узнать.
Тут дедушка Рагнарис с досады плюнул, лицом стал как чищеная свекла,
однако сдержался - промолчал.
Сигизвульт отвечал степенно (вежливый человек этот Сигизвульт), что
коли на рыбалку из их села кто пойдет, то и случится ему прибить то щуку,
а то и сома. А кого воин-то тот, Агигульф, прибил с мальчишками? Одвульф
на это отвечал, что кого прибил - неведомо. Рыжего какого-то. И голову ему
снял. И меч забрал.
На то Сигизвульт еще более степенно осведомился, чем еще поживились
тот воин Агигульф с мальчишками? Много ли награбили?
Я этот рассказ слушая, так и замер: неужто про портки Сигизвульту
рассказал - опозорил и себя, и нас с дядей Агигульфом? Но Одвульф про
портки ничего говорить не стал. Сказал, что ответил этому Сигизвульту
весьма вежливо, что не ради грабежа убили рыжего, а просто так. За то, что
незнакомый был. За то, что в камышах сидел. И за то, что рыжий этот уже
как-то раз попадался на глаза воину Агигульфу, но никто в нашем селе про
рыжего не поверил, через что тому воину Агигульфу позор великий вышел. Вот
воин Агигульф и рассердился на рыжего и решил правду свою отстоять. Для
того и нужна была ему голова того рыжего.
Тут Сигизвульт спросил, что за храбрец у вас такой этот Агигульф? Чей
он сын? На это Одвульф отвечал: Рагнариса. Сигизвульт спросил: не того ли
самого Рагнариса, которого отец из дома за беспутство выгнал? Одвульф
отвечал: того самого, только у нас он - почтенный старейшина, отец многих
сыновей. И Агигульф - славнейший из них, хотя и уступает Ульфу, старшему
брату своему. Страшен Ульф, средний сын Рагнариса, с мечами в обеих руках.
Сигизвульт и про Ульфа расспрашивать стал. Что, мол, этот Ульф тоже
по камышам с мальчишками славы себе добывает? Одвульф на то отвечал, что
ныне в рабстве Ульф, проигрался Ульф со всем семейством и перешел к самому
князю, к Теодобаду, военному вождю. На что Сигизвульт признал: ежели
самому вождю, то воистину славный то подвиг.
Сигизвульт все так же учтиво предложил к рыжему, что в камышах сидел,
в разговорах возвратиться. Спросил про голову - какова, мол, участь
головы?
Голову эту славный воин Агигульф в другое место повез показывать. А
чтобы ему, Одвульфу, в рассказе его вера была, меч тот чужаков Одвульф с
собой привез. И Сигизвульту меч предъявил.
Сигизвульт меч тот осмотрел, ощупал, чуть не обнюхал, едва не
облизал. Потом и сыновья Сигизвультовы с зятьями его тоже меч этот
смотрели, щупали, нюхали, лизали. Чуть было не съели. После суждение свое
вынесли: не нашенский, мол, меч.
И спросил сыновей да зятьев сигизвультовых Одвульф: не видали ли чего
подобного? И им тоже про рыжего рассказал.
Зятья же и сыновья Сигизвульта того вид нахальный имели (сразу видно,
что не держит их твердой рукой Сигизвульт, не то что Рагнарис и Хродомер!)
Отвечали так, что есть, мол, в селе у них воин один, Хиндасвинт, до
медовухи весьма охочий; так вот этот Хиндасвинт как-то раз долго по лесу
за Понтием Пилатом гонялся, нашел где-то в наших лесах Понтия Пилата.
Прибить Пилата хотел - зачем Иисуса Христа распял, вражья морда? Так вот
надо бы этого Хиндасвинта распросить, может, он и рыжего видел.
И спросил один из зятьев сигизвультовых Одвульфа: не Пилат ли часом
рыжий тот? Надо Хиндасвинта тогда утешить: отомстили, мол, за Иисуса. И
заржал, что гизарнов жеребец.
А второй зять сигизвультов спросил Одвульфа: что, мол, воин тот
Агигульф - христианин, раз за Христа так ратует, Пилата по камышам
вылавливает?
Потупился Одвульф, за больное место его задели. Нет, сказал честно,
воин тот Агигульф, хоть и славен и доблестен, но в вере своей заблуждается
и поклоняется идолищам.
Тут один из сыновей Сигизвульта (Одвульфу он сразу не понравился -
рожа лисья и говорит вкрадчиво да с подковыркой) сказал: не Гупту ли
нашего часом этот Агигульф прибил? Рыжий Гупта-то и шастает где ни попадя.
Мог и в камышах сидеть. Кто ведает, что блаженному на ум взбредет.
Остальные стали кричать на этого сына Сигизвульта: что ты говоришь,
мол, у гепидов, мол, Гупта. Сами же его туда и провожали. Слово Божье
гепидам понес блаженный. Воистину, блаженный. Ей-ей, блаженный. Это же
надо, к гепидам пойти со Словом Божьим! Теперь не ранее, чем через год,
вернется, быстрее не втолкует. Благую весть гепидские головы в месяц не
пережуют.
Тут Одвульф переживать стал. Как это - нет в селе Гупты? Как же без
Гупты? Он ради Гупты, можно сказать, и вызвался в село то идти с вестью.
На то зятья и сыновья Сигизвульта улыбнулись гнусно (Сигизвульт им в
том не перечил) и сказали: вот так-то, без Гупты.
Тогда Одвульф потребовал, чтобы тинг собрали. Сигизвульт отвечал, что
он, Сигизвульт, не против и поговорит со старейшинами, чтобы тинг собрали.
Но хочет еще раз от родича своего Одвульфа услышать: как он объяснит
людям, почему их от страды оторвали, ради какого дела на тинг собрали?
Удивился Одвульф. Разве он только что Сигизвульту все это не
рассказал? Ну, коли все у них в селе такие непонятливые, еще раз повторит:
есть у нас воин, Агигульф. Пошел он как-то раз с мальчишками рыбу
ловить...
Тут Одвульф рассказ свой оборвал. Посмотрел сперва на Хродомера,
потом на Рагнариса. Синяк свой потрогал. Рагнарис и спросил его, презрения
не скрывая: что, сразу тебе синяк этот поставили? Одвульф сказал, что
синяк ему поставили не сразу. Добавил, что зятья у Сигизвульта какие-то
бешеные, не пожалел Сигизвульт дочерей своих, когда замуж их выдавал.
Небось, в кровопотеках все ходят и с волосьями вырванными.
Сигизвульт сказал, что тинг собирать не будут. Трудно будет Одвульфу
объяснить людям, почему он, Одвульф, в самую страду по округе шляется. За
скамара же примут. Нечего его, Сигизвульта, родством таким перед всем
селом позорить. Так что лучше ему, Одвульфу, сейчас пойти на сеновал
спать, а наутро Сигизвульт его к старейшинам отведет.
Наутро отвел Сигизвульт Одвульфа к старейшинам.
Дедушка Рагнарис перебил рассказ Одвульфа и спросил, как старейшин в
том селе зовут. Одвульф ответил: самого старого зовут Валия - седой как
лунь. А второго - Бракила. И опять переглянулись дедушка Рагнарис и
Хродомер. Знакомы им были, видать, эти Валия с Бракилой.
Сигизвульт им сказал, отводя глаза, будто украл что-то, что родич к
нему из ТОГО села приехал. Про этого родича он, Сигизвульт, прежде никогда
не знал, но сочлись родством и вышло так, что действительно они родня. Так
что ночевал Одвульф под его, Сигизвульта, кровом, а теперь с новостью
своей к старейшинам пришел.
Одвульф с того начал, что меч чужака старейшинам показал.
Тут наши старейшины, Хродомер и Рагнарис, вздохнули с облегчением.
Хродомер спросил Одвульфа: сам, мол, додумался с меча разговор начинать?
Одвульф сказал: нет, это Сигизвульт присоветовал. Рагнарис тогда сказал
Хродомеру: "Помню этого Сигизвульта, смышленый был сопляк. Ничего
удивительного, что в доброго мужа вырос. И отец его, Мунд, глупцом не
был." Услышав имя Мунда, Хродомер закивал. Помнил он Мунда. А Сигизвульта
не помнил, он еще до рождения Сигизвульта из села того ушел. И рявкнул на
Одвульфа: что замолчал? Рассказывай!
Одвульф продолжал. Поглядели старейшины на меч и спросили, где добыл
диковину. Бракила же добавил, что сын его Арбр такие мечи из похода
привозил, только давно это было. Забылось уж, из каких краев. И спросить
Арбра нельзя, потому как умер Арбр много лет назад.
Дедушка Рагнарис тут уронил тяжко: "Еще как умер". Я так и обмер:
неужто про того самого Арбра речь ведут? Но больше об Арбре речи не было,
а снова вернулись к мечу. Одвульф старейшинам того села рассказал всю
историю. Старейшины слушали его внимательно. Бракила только переспросил,
чей сын этот Агигульф, который чужака убил, а после того, как Одвульф
ответил: Рагнариса, невзлюбил сразу и Агигульфа, и Одвульфа. Ничего,
правда, не сказал, но по всему видно было, что не люб ему посланник.
Тут Одвульф потупился и сказал Хродомеру и Рагнарису, что потом
только понял, за что так невзлюбил его Бракила.
Хродомер с Рагнарисом долго молчали. А после Рагнарис как заревет:
"Ты что, мол, сучья кость, эту историю и старейшинам рассказывал как
Сигизвульту?" Одвульф подтвердил: слово в слово.
Хродомер только рукой махнул. Сказал Одвульфу: "Опозорил ты нас перед
Валией и Бракилой". Одвульф удивился и сказал Хродомеру: "Сигизвульт мне
то же самое говорил".
Дедушка Рагнарис по столу ладонями хлопнул и велел кратко говорить:
что в том селе старейшины сказали. Одвульф отвечал, что старейшины того
села так велели передать старейшинам нашего села: никогда, мол, толку не
было ни от Хродомера, ни от Рагнариса; так чего ждать от села, где их
старейшинами посадили? Если уж Хродомер с Рагнарисом там за лучших и
мудрейших почитаются, то что говорить об остальных? Рагнарис в кости
проиграл младшую сестру, в последний только момент узнали и уговорили
теленка взять вместо девчонки. (Ибо любил ее отец Рагнариса, хоть и была
она от рабыни.) Хродомер же только и горазд был, что отцовских служанок
портить, ублюдков им делать. И каких сынов они воспитать могли, коли их
самих отцы из дома за недостойное поведение выгнали?
Валия же добавил: таких вот и воспитали, один, славный воин, в осоке
людей безвинных истребляет и грабит; другой же, славнейший, за долги в
рабстве мыкается...
Тут дедушка Рагнарис на Одвульфа и набросился. Я подивился: сколько
силы в дедушке! Так стремительно кинулся, что и не успели заметить, как
Одвульф уже посинел и глаза у него выкатываются из орбит.
Хродомер и брат мой Гизульф с трудом дедушку от Одвульфа оторвали, не
то убил бы. Одвульф на полу скорчился, за горло обеими руками держится,
хрипит и слезы роняет. Больно ему. Дедушка Рагнарис заревел на весь дом,
чтобы Ильдихо пришла и молока принесла с собой - гостя напоить. Ильдихо
кринку принесла, по сторонам поглядела. "Где гостюшка-то?" - спросила.
Дедушка на Одвульфа показал (Одвульф у его ног корячился): вот. Ильдихо
молоко на пол возле лица одвульфова поставила и ушла, в мужскую ссору не
вмешалась.
Одвульф молоко выпил, долго плевался, кашлял, хрипел, горло тер.
После сел и рассказ свой продолжил. Сказал, что недаром имя его означает
"Бешеный Волк". Не успокоился он на том, что старейшины те, Валия с
Бракилой, высмеяли его и к вести не прислушались. Стал по всему селу
правды искать.
Ни одного двора не пропустил. Везде историю свою рассказывал. Дети за
ним по всему селу бегали, бабы кормили. В этом селе к блаженным привыкли,
потому что у них Гупта есть, а теперь, когда Гупта к гепидам ушел,
скучали. В том селе даже дума шла, будто Гупта Одвульфа нарочно прислал,
чтобы не очень по нему, Гупте, скучали.
Но и так не сыскать ему было правды. Слушать-то его слушали, меч
рассматривали, но рассказу не верили, больше потешались.
Тогда Одвульф с годьей тамошним сблизился. Объяснил, что не Гупта его
послал (очень годья тот Гупту не жаловал). Красноречием своим и боголюбием
годью пленил и натравил, в конце концов, годью на старейшин. И годья
требовать стал у Бракилы с Валией, чтобы те тинг созвали и посланца села,
где изгои живут, выслушали. Ибо боязлив годья в том селе. Не то что наш
годья Винитар. (Одвульф, как умел, стращал годью, чужаков расписывая).
Добился Одвульф своего. Началась в том селе распря между годьей и
старейшинами, которые в Бога Единого не веровали. И может быть, собрали бы
в том селе тинг, как Одвульф требовал, если бы не Сигизвульт. Считал
Сигизвульт, что родич позорит его. И старейшины, Валия с Бракилой, его
подзуживали: позорит, мол, родич тебя, позорит. Сигизвульт не своими
руками с ним расправился, он псов своих бешеных, зятьев, с цепи спустил.
Шел Одвульф с одного двора, где проповедовал (он, кроме рассказа о
чужаке, еще Слово Божье проповедовать взялся), и на дороге зятья
сигизвультовы подстерегли его, накостыляли и из села изгнали. Гнали, как
гончие зайца. Всего оборвали. Но "Одвульф" недаром "Бешеный Волк"
означает; он без боя из села не ушел. И уходя пригрозил, что отомстят за
него родичи.
Рагнарис про меч кривой спросил. Агигульф скоро вернется, нужно меч
ему возвратить. Агигульф непременно про меч спросит, не забывает такие
вещи Агигульф.
Брат мой Гизульф напрягся: он тоже на этот меч зарился.
Одвульф же сказал, что меч утратил в бою. Зятья сигизовультовы, звери
в облике человеческом, с сердцами, обросшими шерстью, меч у него отобрали,
пользуясь его беспомощным положением. Ибо не к кому было воззвать в селе
том, злом и враждебном.
Тут дедушка Рагнарис рявкнул, чтобы Одвульф вон убирался и хотя бы
седмицу ему, дедушке Рагнарису, на глаза не показывался. А что до кривого
меча, то пусть он, Одвульф, сам Агигульфу все это рассказывает.
Заплакал тогда Одвульф и ушел, голову свесив. К годье пошел.

После того, как Одвульф воротился, три дня минуло - никто не ехал.
Дедушка Рагнарис очень ждал дядю Агигульфа, но от того никаких вестей не
было. Дедушка Рагнарис ничего не говорил, только кричал на всех больше
прежнего, сына своего Агигульфа заглазно руганью осыпал и меня побил ни за
что.
К полудню четвертого дня Гизарна приехал. Грязью был забрызган и конь
под ним чужой, в мыле весь. Не приехал даже - как алан, ворвался. Мимо
дома своего проскакал, как мимо чужого, и прямо к Хродомеру на подворье.
Ему вслед закричали, чтоб не ехал туда, что баба, мол, там только что
разродилась - он как не слышал. Только куры из-под копыт разлетались.
Уже на подворье Хродомера коня под уздцы схватили. Гизарна как слепой
смотрит. Хродомер вышел. Как малому, объяснил Гизарне, что в дом ему
нельзя, ибо только что внук у него родился. Нельзя чужим в дом входить,
покуда седмица не пройдет.
Гизарна сказал, что беда случилась. Хродомер на то отвечал спокойно,
что и без того видит, что беда случилась. Велел Гизарне молока поднести, а
пока отдыхает Гизарна, послать за Рагнарисом и другими.
Дедушка Рагнарис как услышал, что Гизарна весь грязный примчался и
худые вести привез, так и закричал с торжеством: так, мол, и знал, что
беда по округе ходит! И отцу нашему Тарасмунду сказал: со мной пойдешь.
Тарасмунд же отвечал, что ему безразлично, что жрецы языческие
говорят. Ежели идолище деревянное что и наболтало жрецам своим, то ему,
Тарасмунду, до этого дела нет, ибо он Богу Единому поклоняется.
На это дедушка Рагнарис сказал, что когда жена его Мидьо Тарасмунда в
чреве своем носила, ее дурачок деревенский сильно напугал, из-под куста
голую задницу выставив и зарычав непотребным голосом. Видать то
происшествие не прошло без последствий. Как послушает рассуждений сына
своего старшего, так нет-нет, да вспомнит ту историю.
Отец наш Тарасмунд, обычно всегда спокойный, в тот день с утра не в
духе был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25