и я тоже дам показания.
- И у вас имеются большие поместья, которые он захватил, - верно?
- Имеются, сэр, ибо род мой знатный и положение высокое.
- Леди, - промолвил он уже гораздо более почтительным тоном, -
отойдите в сторону; мне надо с вами переговорить с глазу на глаз. - С
этими словами он направился к окну, и она пошла за ним. - Скажите-ка мне,
какова была стоимость вашего имения?
- Точно не знаю, сэр, но от отца слышала, что оно приносило около
трехсот фунтов дохода.
Ревизор сделался еще почтительнее, ибо по тем временам это было
большое состояние.
- Вот как, миледи. Большие деньги, весьма хорошее состояние, если вам
удастся получить его обратно. Буду говорить с вами откровенно. Королевские
комиссары не очень хорошо оплачиваются, расходы же у них большие. Если я
устрою дела ваши таким образом, что вы получите обратно свое состояние и
приговор за колдовство, вынесенный вам и вашей служанке, будет отменен,
обещаете вы заплатить мне сумму, равную годовому доходу с вашего
имущества, в возмещение тех затрат, которые мне придется сделать во время
хлопот по вашему делу?
Теперь подумать надо было Сайсели.
- Разумеется, - наконец ответила она, - если вы сделаете еще одно -
оставите добрых сестер спокойно доживать в их обители.
Он покачал своей большой головой.
- Сейчас это уж невозможно. Дело получило чересчур широкую огласку.
Лорд Кромуэл скажет, что меня подкупили, и я, чего доброго, потеряю
должность.
- Хорошо, - продолжала Сайсели, - тогда, если вы обещаете, что на
один год их оставят в покое для того, чтобы они могли устроить как-нибудь
свое будущее.
- Это я могу сделать, - сказам он, кивнув головой, - на том
основании, что вели они здесь ничем не опороченную жизнь и защищали вас от
врагов короля. Но в этом мире все непрочно. Я должен просить вас подписать
одни документ; в нем вы признаете, что получили от меня заем в триста
фунтов, которые будут возвращены мне с процентами после того, как вы
вступите во владение своим имуществом.
- Составьте его, и я подпишу, сэр.
- Отлично, сударыня. Теперь, поскольку мы обо всем договорились, вы
поедете со мной в Лондон, где будете в безопасности. Отправимся мы не
сегодня, а завтра, с рассветом.
- В таком случае со мной должна поехать и моя служанка Эмлин, сэр,
чтобы помогать мне с ребенком, а также Томас Болл, ибо он может доказать,
что колдовство, за которое нас осудили, всего-навсего его проделки.
- Да, да, но дорожные расходы на троих будут весьма значительны. Есть
у вас какие-нибудь деньги?
- Да, сэр. У Эмлин в одном из ее платьев зашито около пятидесяти
фунтов золотом.
- А! Сумма вполне достаточная. Она даже слишком крупная, чтобы в наше
беспокойное время вы могли одни везти ее без риска. Не дадите ли мне на
хранение половину?
- С удовольствием, сэр, я вам вполне доверяю. Выполните только свое
обязательство, а я буду твердо держаться моего.
- Хорошо. Когда Томасу Ли идут навстречу, он в долгу не остается -
это всякий признает. Сегодня вечером я принесу документ, а вы мне
передадите на хранение двадцать пять фунтов.
Затем он в сопровождении Сайсели вернулся туда, где сидела
настоятельница, и сказал:
- Мать Матильда - ведь, кажется, таково имя ваше в иночестве? - леди
Харфлит просила меня за вас, и ввиду того что вы так благородно обошлись с
нею, я обещал от имени короля, что вы и ваши монашки будете жить здесь еще
один год, с этого дня, после чего безропотно передадите свой монастырь его
величеству; я же исходатайствую для вас пенсию.
- Благодарю вас, сэр. Для старого человека год отсрочки - большое
дело. За год многое может приключиться, например - моя смерть.
- Не благодарите меня, - я просто человек, поступающий, как велят ему
долг и справедливость. Документы, которые вы должны подписать, готовы
будут после обеда. Кстати, скажу вам, что леди Харфлит со своей служанкой,
а также этот смелый и умный парень, Томас Болл, завтра утром едут со мною
в Лондон. Она вам все объяснит. В три часа я буду у вас.
Ревизор и его секретари вышли из комнаты так же спесиво, как вошли.
Оставшись втроем с матерью Матильдой и Эмлин, Сайсели объяснила им, что
произошло.
- Думаю, что ты правильно поступила, - сказала настоятельница,
выслушав все до конца. - Человек этот - жадная акула, но лучше пусть он
откусит тебе палец, чем проглотит всю целиком. А насчет нас ты, конечно,
хорошо поторговалась - мало ли что может случиться за год? К тому же,
дорогая Сайсели, в Лондоне тебе будет безопаснее, чем здесь. В надежде на
такие деньги, как триста фунтов, этот комиссар будет беречь тебя как
зеницу ока и продвинет вперед твое дело.
- Если кто-нибудь не пообещает ему побольше, например тысячу фунтов,
чтобы он, наоборот, ставил палки в колеса, - вмешалась Эмлин. - Ну, да
иного выхода не было, а бумажные обязательства ничего не стоят. Вот добрых
двадцати пяти фунтов золотом мне жалко. Теперь же, матушка, нам надо
собраться, а дела много. Прошу вас, пошлите кого-нибудь разыскать Томаса
Болла; он, наверно, тут, неподалеку. Раз уж мы теперь не заключенные, я
хотела бы пройти вместе с ним по одному делу, о котором вы, может быть,
догадываетесь. В городе Лондоне нам могут понадобиться средства. Надо
также раздобыть лошадей для нас самих и для багажа и еще о многом
позаботиться.
Томаса Болла вскоре разыскали: он спал в одном из соседних домов, ибо
после своих приключений и триумфа основательно выпил и долго не мог
проснуться. Узнав об этом, Эмлин задала ему хорошую головомойку, заявила,
что он не человек, а пивной бочонок, и наговорила много других неприятных
слов. Под конец он вышел из себя и ответил, что не будь этого пивного
бочонка, она сейчас была бы кучкой пепла. Тут она перевела разговор на
другое и сообщила ему, в чем они нуждаются, а также о том, что ему
предстоит сопровождать их в Лондон. На это он ответил, что к утру оседланы
будут хорошие кони, благо он знает, где их раздобыть: в конюшне аббатства
еще остались лошади, которым пробежка не повредит. Добавил он также, что
рад будет на некоторое время расстаться с Блосхолмом: здесь у него со
вчерашнего дня завелись враги - все те, чьи друзья лежат раненые или ждут
погребения. После этого Эмлин шепнула ему что-то на ухо, и он в знак
согласия кивнул головой, сказав при этом, что мешкать не станет и скоро
будет готов.
В тот же вечер Эмлин отправилась куда-то верхом вместе с хорошо
вооруженным Томасом, объяснив, что хочет испытать коней, на которых им
предстоит завтра ехать. Вернулась она поздно - было уже совсем темно.
- Ну что, достала? - спросила Сайсели, когда они остались вдвоем у
себя в комнате.
- Да, - ответила Эмлин. - Все до единой. Но кое-где каменная кладка
обвалилась, и трудно было пробраться в подземелье. По правде сказать, без
Томаса Болла с его бычьей силой мне самой никогда бы не справиться. К тому
же аббат побывал уже там до нас и изрыл весь пол. Но, дурень такой, о
стене он и не подумал так что все хорошо. Половину вещей я зашью в свою
нижнюю юбку, половину в твою, чтобы риска было меньше. На случай, если
нападут грабители, деньги, что нам оставил этот загребущий ревизор (я ведь
половину отдала ему, когда ты подписала документ), мы будем открыто
держать в кошельках на поясе. Дальше они искать не станут. О, чуть не
забыла: кроме драгоценностей, у меня еще кое-что есть, вот оно. - С этими
словами Эмлин вынула из-за корсажа пакет и положила его на стол.
- Что это? - спросила Сайсели, недоверчиво глядя на грязный лоскут
парусины, в который он был завернут.
- Откуда мне знать? Разрежь и посмотри. Я знаю только, что, когда я
стояла у ворот обители и ждала Томаса, который отводил лошадей в конюшню,
какой-то человек в широком плаще вынырнул из-за завесы дождя и спросил, не
Эмлин ли я Стоуэр. Я сказала "да"; тогда он сунул мне это в руку, велел
непременно отдать леди Харфлит и исчез.
- У этого пакета такой вид, точно он прибыл из-за моря, - прошептала
Сайсели, дрожащими пальцами торопливо вспарывая его. Наконец парусиновая
оболочка была вскрыта, внутренний запечатанный конверт тоже, и в нем,
среди прочих документов, оказался небольшой сверток пергаментных листков,
покрытых корявыми, неразборчивыми письменами. Однако на обороте они смогли
разобрать названия "Шефтон" и "Блосхолм", начертанные более крупными
буквами. Что-то написано было и каракулями сэра Джона Фотрела, а под этой
записью стояло его имя и другие, среди которых были имена отца Нектона и
Джефри Стоукса. Сайсели некоторое время смотрела на документы, потом
сказала:
- Эмлин, я узнаю эти пергаментные листки. Их мой отец взял с собой,
когда ехал в Лондон, чтобы опровергнуть домогательства аббата, а вместе с
ними были показания об изменнических речах, которые аббат вел в прошлом
году в Шефтоне. Да, эту внутреннюю обшивку делала я сама из полотняных
тряпок, взятых в коридорном стенном шкафу. Но как они сюда попали?
Не ответив ни слова, Эмлин взяла разрезанную материю и потрясла ее.
Не замеченная ими раньше полоска бумаги упала на стол.
- Может быть, тут мы найдем объяснение, - сказала она. - Прочитай,
если сможешь. Тут, на внутренней стороне, что-то написано.
Сайсели схватила полоску бумаги. И так как исписана она была
разборчивым почерком умелого писца, прочитала ее без труда, только голос
ее дрожал. Вот что было в записке:
"Миледи Харфлит!
Это бумаги, которые Джефри Стоукс спас, когда погиб ваш отец. Они
были отданы на хранение тому, кто вам сейчас пишет, далеко в заморских
землях, и он возвращает их, не вскрыв. Супруг ваш жив и здоров, так же как
и Джефри Стоукс, и хотя их задержали в пути, сэр Кристофер, без сомнения,
сумеет добраться до Англии, куда не торопился возвращаться, думая, как и я
думал, что вас нет в живых. Есть причины, мешающие мне, его и вашему
другу, повидаться с вами или написать обстоятельнее, ибо долг призывает
меня в другое место. Когда он будет выполнен, я разыщу вас, если буду жив.
Если нет, то ждите спокойно, пока не обретете вновь свое счастье; я
надеюсь, что это случится.
Некто, горячо любящий вашего супруга, а ради него - и вас."
Сайсели положила записку на стол, и из глаз ее хлынул поток слез.
- О, жестокий, жестокий, - рыдала она, - сообщить мне так много и
вместе с тем так мало! Впрочем, нет, я просто неблагодарная дрянь, ведь
Кристофер жив, и я дожила до того, что узнала об этом, хоть он и считает
меня умершей.
- Клянусь душой, - сказала Эмлин, когда ей удалось успокоить Сайсели,
- этот человек в плаще просто король всех вестников. Знай я только, что он
принес, я бы у него все выпытала, даже если бы мне пришлось вцепиться в
него, как жена Пентефрия вцепилась в Иосифа Прекрасного [библейский миф
рассказывает, что жена придворного египетского фараона Пентефрия воспылала
страстью к находившемуся в рабстве у ее мужа юноше Иосифу Прекрасному, но
тот отверг ее домогательства]. Ну что ж, Иосиф скрылся, а на безрыбье и
рак рыба, да и рак-то не плохой. К тому же ты получила документы, которые
сейчас тебе особенно необходимы и, что еще лучше, письменное
свидетельство, по которому предатель Мэлдон угодит на эшафот.
14. ДЖЕКОБ И ДРАГОЦЕННОСТИ
Путешествие в Лондон было для Сайсели делом необычным: никогда еще не
отъезжала она больше чем на пятьдесят миль от своего дома, и лишь однажды,
еще ребенком, провела месяц в городе, когда гостила у тетки в Линкольне.
Правда, путешествовала она с удобствами, так как комиссар Ли не любил себя
утруждать: по этой причине они пускались в дорогу поздно, а
останавливались на ночлег рано, либо в какой-нибудь гостинице получше
(если вообще в те времена существовали сносные гостиницы), либо в одном из
монастырей, где он требовал всего самого лучшего, что только могли
предложить ему перепуганные монахи. С ними, как заметила Сайсели, он
обходился очень сурово: бранился, угрожал, производил тщательное
обследование, зачастую обвинял их в преступлениях, которых они не
совершали, и под конец вымогал большие взятки даже в тех случаях, когда в
данное место ему никакого поручения не давалось, грозя, что вернется
позже. Он также принимал доносчиков и записывал все скандальные сплетни и
клеветнические сведения, которые они сообщали ему о тех, чей хлеб ели.
Поэтому еще задолго до того, как они увидели Черинг Кросс, Сайсели
возненавидела этого спесивого, властного и жадного человека, который
скрывал жестокость под личиной добродетели и, преследуя свои личные цели,
произносил громкие слова о боге и короле. Однако, наученная горьким
опытом, она умела скрывать свои чувства, так как боялась нажить врага в
человеке, имевшем возможность погубить ее, и скрепя сердце принудила к
этому Эмлин. Дело осложнялось и тем, что Сайсели была красива и некоторые
из спутников ревизора заговаривали с нею так, что не понять их было
невозможно. Кончилось все это тем, что, налетев на одного из них, Томас
Болл задал ему такую взбучку, какой тот еще никогда не получал, после чего
возникли неприятности, от которых пришлось откупаться деньгами.
Однако в целом все шло не так уж плохо. Королевскому ревизору и его
спутникам никто повредить не смел; осень стояла погожая, мальчуган ничем
не болел, а места, по которым они проезжали, были для Сайсели полны
новизны и интереса.
Наконец однажды, выехав из Барнета, они к вечеру добрались до
столицы, показавшейся ей чудесным городом, - никогда еще не видала она
такого множества домов и людей, деловито сновавших взад и вперед по узким
улицам, которые с наступлением темноты освещались фонарями. Тут произошел
оживленный спор, где им остановиться. Доктор Ли сказал, что он знает один
дом, который им вполне подошел бы, но Эмлин и слышать об этом не хотела:
она уверена была, что там их обворуют; мысль о драгоценностях, которые они
втайне от всех хранили на себе, не давала ей покоя. Вспомнив о двоюродном
брате своей матери, золотых дел мастере, по имени Смит, который еще года
два тому назад был жив и обитал в Чипсайде, она заявила, что непременно
его разыщет.
Они отправились в Чипсайд, взяв в качестве провожатого одного из
писцов ревизора - не того, которого поколотил Болл, а другого, - и,
наконец, поискав немного, обнаружили в глубине одного двора довольно
невзрачный дом Джекоба Смита с тремя шарами вместо вывески. Эмлин
спешилась и, так как дверь оказалась не запертой, вошла в дом, где ее
встретил седобородый старик в поднятых на лоб роговых очках и с такими же,
как у нее самой, черными глазами - ведь у них обоих текла в жилах
цыганская кровь.
Разговора их Сайсели не слышала, но старик вышел к ней вместе с Эмлин
и довольно долго осматривал ее и Болла с ног до головы, словно снимал с
них мерку. Наконец он сказал, что от своей родственницы, которой не видел
уже лет тридцать, он узнал, что обе они и их слуга хотят снять помещение;
свободные комнаты у него есть, и они могут получить их за соответствующую
плату.
Сайсели спросила, сколько это будет стоить, и, когда он назвал сумму
- десять шиллингов серебром в неделю за всех троих и их лошадей, которые
будут помещены в конюшне неподалеку, - велела Эмлин выдать ему один фунт
золотом вперед. Он взял деньги, надкусил золотые монеты, чтобы убедиться в
их качестве, но не спрятал в карман, а предложил жильцам сперва осмотреть
помещение. Они прошли в комнаты и, найдя их чистыми и удобными, хотя и
несколько темноватыми, заключили сделку с хозяином, после чего отпустили
своего провожатого-писца с поручением сообщить адрес доктору Ли,
пообещавшему известить их о ходе дела, как только ему удастся продвинуть
его.
Когда он ушел, а Томас Болл в сопровождении подмастерья отвел в
конюшню верховых и вьючную лошадь, старик стал вести себя иначе, пригласил
их в комнату для посетителей, расположенную за мастерской, и послал свою
домоправительницу, женщину не очень молодую, но приятной внешности,
приготовить для всех еду. Сам же принялся угощать их всевозможными
наливками из приземистых голландских бутылок. Он проявлял необыкновенную
любезность, уверяя, что очень счастлив повидать родственницу, ибо теперь у
него совсем не осталось близких людей - жена и двое детей умерли во время
одной из частых в Лондоне эпидемий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
- И у вас имеются большие поместья, которые он захватил, - верно?
- Имеются, сэр, ибо род мой знатный и положение высокое.
- Леди, - промолвил он уже гораздо более почтительным тоном, -
отойдите в сторону; мне надо с вами переговорить с глазу на глаз. - С
этими словами он направился к окну, и она пошла за ним. - Скажите-ка мне,
какова была стоимость вашего имения?
- Точно не знаю, сэр, но от отца слышала, что оно приносило около
трехсот фунтов дохода.
Ревизор сделался еще почтительнее, ибо по тем временам это было
большое состояние.
- Вот как, миледи. Большие деньги, весьма хорошее состояние, если вам
удастся получить его обратно. Буду говорить с вами откровенно. Королевские
комиссары не очень хорошо оплачиваются, расходы же у них большие. Если я
устрою дела ваши таким образом, что вы получите обратно свое состояние и
приговор за колдовство, вынесенный вам и вашей служанке, будет отменен,
обещаете вы заплатить мне сумму, равную годовому доходу с вашего
имущества, в возмещение тех затрат, которые мне придется сделать во время
хлопот по вашему делу?
Теперь подумать надо было Сайсели.
- Разумеется, - наконец ответила она, - если вы сделаете еще одно -
оставите добрых сестер спокойно доживать в их обители.
Он покачал своей большой головой.
- Сейчас это уж невозможно. Дело получило чересчур широкую огласку.
Лорд Кромуэл скажет, что меня подкупили, и я, чего доброго, потеряю
должность.
- Хорошо, - продолжала Сайсели, - тогда, если вы обещаете, что на
один год их оставят в покое для того, чтобы они могли устроить как-нибудь
свое будущее.
- Это я могу сделать, - сказам он, кивнув головой, - на том
основании, что вели они здесь ничем не опороченную жизнь и защищали вас от
врагов короля. Но в этом мире все непрочно. Я должен просить вас подписать
одни документ; в нем вы признаете, что получили от меня заем в триста
фунтов, которые будут возвращены мне с процентами после того, как вы
вступите во владение своим имуществом.
- Составьте его, и я подпишу, сэр.
- Отлично, сударыня. Теперь, поскольку мы обо всем договорились, вы
поедете со мной в Лондон, где будете в безопасности. Отправимся мы не
сегодня, а завтра, с рассветом.
- В таком случае со мной должна поехать и моя служанка Эмлин, сэр,
чтобы помогать мне с ребенком, а также Томас Болл, ибо он может доказать,
что колдовство, за которое нас осудили, всего-навсего его проделки.
- Да, да, но дорожные расходы на троих будут весьма значительны. Есть
у вас какие-нибудь деньги?
- Да, сэр. У Эмлин в одном из ее платьев зашито около пятидесяти
фунтов золотом.
- А! Сумма вполне достаточная. Она даже слишком крупная, чтобы в наше
беспокойное время вы могли одни везти ее без риска. Не дадите ли мне на
хранение половину?
- С удовольствием, сэр, я вам вполне доверяю. Выполните только свое
обязательство, а я буду твердо держаться моего.
- Хорошо. Когда Томасу Ли идут навстречу, он в долгу не остается -
это всякий признает. Сегодня вечером я принесу документ, а вы мне
передадите на хранение двадцать пять фунтов.
Затем он в сопровождении Сайсели вернулся туда, где сидела
настоятельница, и сказал:
- Мать Матильда - ведь, кажется, таково имя ваше в иночестве? - леди
Харфлит просила меня за вас, и ввиду того что вы так благородно обошлись с
нею, я обещал от имени короля, что вы и ваши монашки будете жить здесь еще
один год, с этого дня, после чего безропотно передадите свой монастырь его
величеству; я же исходатайствую для вас пенсию.
- Благодарю вас, сэр. Для старого человека год отсрочки - большое
дело. За год многое может приключиться, например - моя смерть.
- Не благодарите меня, - я просто человек, поступающий, как велят ему
долг и справедливость. Документы, которые вы должны подписать, готовы
будут после обеда. Кстати, скажу вам, что леди Харфлит со своей служанкой,
а также этот смелый и умный парень, Томас Болл, завтра утром едут со мною
в Лондон. Она вам все объяснит. В три часа я буду у вас.
Ревизор и его секретари вышли из комнаты так же спесиво, как вошли.
Оставшись втроем с матерью Матильдой и Эмлин, Сайсели объяснила им, что
произошло.
- Думаю, что ты правильно поступила, - сказала настоятельница,
выслушав все до конца. - Человек этот - жадная акула, но лучше пусть он
откусит тебе палец, чем проглотит всю целиком. А насчет нас ты, конечно,
хорошо поторговалась - мало ли что может случиться за год? К тому же,
дорогая Сайсели, в Лондоне тебе будет безопаснее, чем здесь. В надежде на
такие деньги, как триста фунтов, этот комиссар будет беречь тебя как
зеницу ока и продвинет вперед твое дело.
- Если кто-нибудь не пообещает ему побольше, например тысячу фунтов,
чтобы он, наоборот, ставил палки в колеса, - вмешалась Эмлин. - Ну, да
иного выхода не было, а бумажные обязательства ничего не стоят. Вот добрых
двадцати пяти фунтов золотом мне жалко. Теперь же, матушка, нам надо
собраться, а дела много. Прошу вас, пошлите кого-нибудь разыскать Томаса
Болла; он, наверно, тут, неподалеку. Раз уж мы теперь не заключенные, я
хотела бы пройти вместе с ним по одному делу, о котором вы, может быть,
догадываетесь. В городе Лондоне нам могут понадобиться средства. Надо
также раздобыть лошадей для нас самих и для багажа и еще о многом
позаботиться.
Томаса Болла вскоре разыскали: он спал в одном из соседних домов, ибо
после своих приключений и триумфа основательно выпил и долго не мог
проснуться. Узнав об этом, Эмлин задала ему хорошую головомойку, заявила,
что он не человек, а пивной бочонок, и наговорила много других неприятных
слов. Под конец он вышел из себя и ответил, что не будь этого пивного
бочонка, она сейчас была бы кучкой пепла. Тут она перевела разговор на
другое и сообщила ему, в чем они нуждаются, а также о том, что ему
предстоит сопровождать их в Лондон. На это он ответил, что к утру оседланы
будут хорошие кони, благо он знает, где их раздобыть: в конюшне аббатства
еще остались лошади, которым пробежка не повредит. Добавил он также, что
рад будет на некоторое время расстаться с Блосхолмом: здесь у него со
вчерашнего дня завелись враги - все те, чьи друзья лежат раненые или ждут
погребения. После этого Эмлин шепнула ему что-то на ухо, и он в знак
согласия кивнул головой, сказав при этом, что мешкать не станет и скоро
будет готов.
В тот же вечер Эмлин отправилась куда-то верхом вместе с хорошо
вооруженным Томасом, объяснив, что хочет испытать коней, на которых им
предстоит завтра ехать. Вернулась она поздно - было уже совсем темно.
- Ну что, достала? - спросила Сайсели, когда они остались вдвоем у
себя в комнате.
- Да, - ответила Эмлин. - Все до единой. Но кое-где каменная кладка
обвалилась, и трудно было пробраться в подземелье. По правде сказать, без
Томаса Болла с его бычьей силой мне самой никогда бы не справиться. К тому
же аббат побывал уже там до нас и изрыл весь пол. Но, дурень такой, о
стене он и не подумал так что все хорошо. Половину вещей я зашью в свою
нижнюю юбку, половину в твою, чтобы риска было меньше. На случай, если
нападут грабители, деньги, что нам оставил этот загребущий ревизор (я ведь
половину отдала ему, когда ты подписала документ), мы будем открыто
держать в кошельках на поясе. Дальше они искать не станут. О, чуть не
забыла: кроме драгоценностей, у меня еще кое-что есть, вот оно. - С этими
словами Эмлин вынула из-за корсажа пакет и положила его на стол.
- Что это? - спросила Сайсели, недоверчиво глядя на грязный лоскут
парусины, в который он был завернут.
- Откуда мне знать? Разрежь и посмотри. Я знаю только, что, когда я
стояла у ворот обители и ждала Томаса, который отводил лошадей в конюшню,
какой-то человек в широком плаще вынырнул из-за завесы дождя и спросил, не
Эмлин ли я Стоуэр. Я сказала "да"; тогда он сунул мне это в руку, велел
непременно отдать леди Харфлит и исчез.
- У этого пакета такой вид, точно он прибыл из-за моря, - прошептала
Сайсели, дрожащими пальцами торопливо вспарывая его. Наконец парусиновая
оболочка была вскрыта, внутренний запечатанный конверт тоже, и в нем,
среди прочих документов, оказался небольшой сверток пергаментных листков,
покрытых корявыми, неразборчивыми письменами. Однако на обороте они смогли
разобрать названия "Шефтон" и "Блосхолм", начертанные более крупными
буквами. Что-то написано было и каракулями сэра Джона Фотрела, а под этой
записью стояло его имя и другие, среди которых были имена отца Нектона и
Джефри Стоукса. Сайсели некоторое время смотрела на документы, потом
сказала:
- Эмлин, я узнаю эти пергаментные листки. Их мой отец взял с собой,
когда ехал в Лондон, чтобы опровергнуть домогательства аббата, а вместе с
ними были показания об изменнических речах, которые аббат вел в прошлом
году в Шефтоне. Да, эту внутреннюю обшивку делала я сама из полотняных
тряпок, взятых в коридорном стенном шкафу. Но как они сюда попали?
Не ответив ни слова, Эмлин взяла разрезанную материю и потрясла ее.
Не замеченная ими раньше полоска бумаги упала на стол.
- Может быть, тут мы найдем объяснение, - сказала она. - Прочитай,
если сможешь. Тут, на внутренней стороне, что-то написано.
Сайсели схватила полоску бумаги. И так как исписана она была
разборчивым почерком умелого писца, прочитала ее без труда, только голос
ее дрожал. Вот что было в записке:
"Миледи Харфлит!
Это бумаги, которые Джефри Стоукс спас, когда погиб ваш отец. Они
были отданы на хранение тому, кто вам сейчас пишет, далеко в заморских
землях, и он возвращает их, не вскрыв. Супруг ваш жив и здоров, так же как
и Джефри Стоукс, и хотя их задержали в пути, сэр Кристофер, без сомнения,
сумеет добраться до Англии, куда не торопился возвращаться, думая, как и я
думал, что вас нет в живых. Есть причины, мешающие мне, его и вашему
другу, повидаться с вами или написать обстоятельнее, ибо долг призывает
меня в другое место. Когда он будет выполнен, я разыщу вас, если буду жив.
Если нет, то ждите спокойно, пока не обретете вновь свое счастье; я
надеюсь, что это случится.
Некто, горячо любящий вашего супруга, а ради него - и вас."
Сайсели положила записку на стол, и из глаз ее хлынул поток слез.
- О, жестокий, жестокий, - рыдала она, - сообщить мне так много и
вместе с тем так мало! Впрочем, нет, я просто неблагодарная дрянь, ведь
Кристофер жив, и я дожила до того, что узнала об этом, хоть он и считает
меня умершей.
- Клянусь душой, - сказала Эмлин, когда ей удалось успокоить Сайсели,
- этот человек в плаще просто король всех вестников. Знай я только, что он
принес, я бы у него все выпытала, даже если бы мне пришлось вцепиться в
него, как жена Пентефрия вцепилась в Иосифа Прекрасного [библейский миф
рассказывает, что жена придворного египетского фараона Пентефрия воспылала
страстью к находившемуся в рабстве у ее мужа юноше Иосифу Прекрасному, но
тот отверг ее домогательства]. Ну что ж, Иосиф скрылся, а на безрыбье и
рак рыба, да и рак-то не плохой. К тому же ты получила документы, которые
сейчас тебе особенно необходимы и, что еще лучше, письменное
свидетельство, по которому предатель Мэлдон угодит на эшафот.
14. ДЖЕКОБ И ДРАГОЦЕННОСТИ
Путешествие в Лондон было для Сайсели делом необычным: никогда еще не
отъезжала она больше чем на пятьдесят миль от своего дома, и лишь однажды,
еще ребенком, провела месяц в городе, когда гостила у тетки в Линкольне.
Правда, путешествовала она с удобствами, так как комиссар Ли не любил себя
утруждать: по этой причине они пускались в дорогу поздно, а
останавливались на ночлег рано, либо в какой-нибудь гостинице получше
(если вообще в те времена существовали сносные гостиницы), либо в одном из
монастырей, где он требовал всего самого лучшего, что только могли
предложить ему перепуганные монахи. С ними, как заметила Сайсели, он
обходился очень сурово: бранился, угрожал, производил тщательное
обследование, зачастую обвинял их в преступлениях, которых они не
совершали, и под конец вымогал большие взятки даже в тех случаях, когда в
данное место ему никакого поручения не давалось, грозя, что вернется
позже. Он также принимал доносчиков и записывал все скандальные сплетни и
клеветнические сведения, которые они сообщали ему о тех, чей хлеб ели.
Поэтому еще задолго до того, как они увидели Черинг Кросс, Сайсели
возненавидела этого спесивого, властного и жадного человека, который
скрывал жестокость под личиной добродетели и, преследуя свои личные цели,
произносил громкие слова о боге и короле. Однако, наученная горьким
опытом, она умела скрывать свои чувства, так как боялась нажить врага в
человеке, имевшем возможность погубить ее, и скрепя сердце принудила к
этому Эмлин. Дело осложнялось и тем, что Сайсели была красива и некоторые
из спутников ревизора заговаривали с нею так, что не понять их было
невозможно. Кончилось все это тем, что, налетев на одного из них, Томас
Болл задал ему такую взбучку, какой тот еще никогда не получал, после чего
возникли неприятности, от которых пришлось откупаться деньгами.
Однако в целом все шло не так уж плохо. Королевскому ревизору и его
спутникам никто повредить не смел; осень стояла погожая, мальчуган ничем
не болел, а места, по которым они проезжали, были для Сайсели полны
новизны и интереса.
Наконец однажды, выехав из Барнета, они к вечеру добрались до
столицы, показавшейся ей чудесным городом, - никогда еще не видала она
такого множества домов и людей, деловито сновавших взад и вперед по узким
улицам, которые с наступлением темноты освещались фонарями. Тут произошел
оживленный спор, где им остановиться. Доктор Ли сказал, что он знает один
дом, который им вполне подошел бы, но Эмлин и слышать об этом не хотела:
она уверена была, что там их обворуют; мысль о драгоценностях, которые они
втайне от всех хранили на себе, не давала ей покоя. Вспомнив о двоюродном
брате своей матери, золотых дел мастере, по имени Смит, который еще года
два тому назад был жив и обитал в Чипсайде, она заявила, что непременно
его разыщет.
Они отправились в Чипсайд, взяв в качестве провожатого одного из
писцов ревизора - не того, которого поколотил Болл, а другого, - и,
наконец, поискав немного, обнаружили в глубине одного двора довольно
невзрачный дом Джекоба Смита с тремя шарами вместо вывески. Эмлин
спешилась и, так как дверь оказалась не запертой, вошла в дом, где ее
встретил седобородый старик в поднятых на лоб роговых очках и с такими же,
как у нее самой, черными глазами - ведь у них обоих текла в жилах
цыганская кровь.
Разговора их Сайсели не слышала, но старик вышел к ней вместе с Эмлин
и довольно долго осматривал ее и Болла с ног до головы, словно снимал с
них мерку. Наконец он сказал, что от своей родственницы, которой не видел
уже лет тридцать, он узнал, что обе они и их слуга хотят снять помещение;
свободные комнаты у него есть, и они могут получить их за соответствующую
плату.
Сайсели спросила, сколько это будет стоить, и, когда он назвал сумму
- десять шиллингов серебром в неделю за всех троих и их лошадей, которые
будут помещены в конюшне неподалеку, - велела Эмлин выдать ему один фунт
золотом вперед. Он взял деньги, надкусил золотые монеты, чтобы убедиться в
их качестве, но не спрятал в карман, а предложил жильцам сперва осмотреть
помещение. Они прошли в комнаты и, найдя их чистыми и удобными, хотя и
несколько темноватыми, заключили сделку с хозяином, после чего отпустили
своего провожатого-писца с поручением сообщить адрес доктору Ли,
пообещавшему известить их о ходе дела, как только ему удастся продвинуть
его.
Когда он ушел, а Томас Болл в сопровождении подмастерья отвел в
конюшню верховых и вьючную лошадь, старик стал вести себя иначе, пригласил
их в комнату для посетителей, расположенную за мастерской, и послал свою
домоправительницу, женщину не очень молодую, но приятной внешности,
приготовить для всех еду. Сам же принялся угощать их всевозможными
наливками из приземистых голландских бутылок. Он проявлял необыкновенную
любезность, уверяя, что очень счастлив повидать родственницу, ибо теперь у
него совсем не осталось близких людей - жена и двое детей умерли во время
одной из частых в Лондоне эпидемий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34