Однако, лечение совпад
ало.
Крестец нельзя отнять, нельзя выпилить Ц это камень, положенный во глав
у угла. Оставалось Ц рентгенооблучение и обязательно сразу большими до
зами Ц меньшие не могли помочь. И Сибгатов выздоровел! Ц крестец укрепи
лся. Он выздоровел, но от бычьих доз рентгена все окружающие ткани стали н
епомерно чувствительны и расположены к образованию новых, злокачестве
нных опухолей. И так от ушиба у него вспыхнула трофическая язва. И сейчас,
когда уже кровь его и ткани его отказывались принять рентген, Ц сейчас б
ушевала новая опухоль, и нечем было её сбить, её только держали.
Для врача это было сознание бессилия, несовершенства методов, а для серд
ца Ц жалость, самая обыкновенная жалость: вот есть такой кроткий, вежлив
ый, печальный татарин Сибгатов, так способный к благодарности, но всё, что
можно для него сделать, это Ц продлить его страдания.
Сегодня утром Низамутдин Бахрамович вызывал Донцову по специальному э
тому поводу: ускорить оборачиваемость коек, а для того во всех неопредел
ённых случаях, когда не обещается решительное улучшение, больных выписы
вать. И Донцова была согласна с этим: ведь в приёмном вестибюле у них посто
янно сидели ожидающие, даже по несколько суток, а из районных онкопункто
в шли просьбы разрешить прислать больного. Она была согласна в принципе,
и никто, как Сибгатов, так ясно не подпадал под этот принцип, Ц а вот выпис
ать его она не могла. Слишком долгая изнурительная борьба велась за этот
один человеческий крестец, чтоб уступить теперь простому разумному рас
суждению, чтоб отказаться даже от простого повторения ходов с ничтожной
надеждой, что ошибётся всё-таки смерть, а не врач. Из-за Сибгатова у Донцов
ой даже изменилось направление научных интересов: она углубилась в пато
логию костей из одного порыва Ц спасти Сибгатова. Может быть, в приёмной
сидели больные с неменьшей нуждой Ц а вот она не могла отпустить Сибгат
ова и будет хитрить перед главврачом, сколько сможет.
И ещё настаивал Низамутдин Бахрамович не задерживать обречённых. Смерт
ь их должна происходить по возможности вне клиники Ц это тоже увеличит
оборачиваемость коек, и меньше угнетения будет оставшимся, и улучшится с
татистика, потому что они будут выписаны не по причине смерти, а лишь "с ух
удшением".
По этому разряду и выписывался сегодня Азовкин. Его история болезни, за м
есяцы превратившаяся уже в толстую тетрадочку из коричневатых склеенн
ых листиков с грубой выделкой, со встрявшими белесоватыми кусочками дре
весины, задирающими перо, содержала много фиолетовых и синих цифр и стро
чек. И оба врача видели сквозь эту подклеенную тетрадочку вспотевшего от
страданий городского мальчика, как он сиживал на койке, сложенный в поги
бель, но читаемые тихим мягким голосом цифры были неумолимее раскатов тр
ибунала, и обжаловать их не мог никто. Тут было двадцать шесть тысяч "эр" об
лучения, из них двенадцать тысяч в последнюю серию, пятьдесят инъекций с
инэстрола, семь трансфузий крови, и все равно лейкоцитов только три тыся
чи четыреста, эритроцитов... Метастазы рвали оборону как танки, они уже тве
рдели в средостении, появились в лёгких, уже воспаляли узлы над ключицам
и, но организм не давал помощи, чем их остановить.
Врачи переглядывали и дописывали отложенные карточки, а сестра-рентген
олаборант тут же продолжала процедуры для амбулаторных. Вот она ввела че
тырёхлетнюю девочку в синем платьице, с матерью. У девочки на лице были кр
асные сосудистые опухолечки, они ещё были малы, они ещё не были злокачест
венны, но принято было облучать их, чтоб они не росли и не переродились. Са
ма же девочка мало заботилась, не знала о том, что, может быть, на крохотной
губке своей несла уже тяжёлую гирю смерти. Она не первый раз была здесь, уж
е не боялась, щебетала, тянулась к никелированным деталям аппаратов и ра
довалась блестящему миру. Весь сеанс ей был три минуты, но эти три минуты о
на никак не хотела посидеть неподвижно под точно направленной на больно
е место узкой трубкой. Она тут же изворачивалась, отклонялась, и рентгено
техник, нервничая, выключала и снова и снова наводила на неё трубку. -Мать
держала игрушку, привлекая внимание девочки, и обещала ей ещё другие под
арки, если будет сидеть спокойно. Потом вошла мрачная старуха и долго раз
матывала платок и снимала кофту. Потом пришла из стационара женщина в се
ром халате с шариком цветной опухоли на ступне Ц просто наколола гвоздё
м в туфле Ц и весело разговаривала с сестрой, никак не предполагая, что эт
от сантиметровый пустячный шарик, который ей не хотят почему-то отрезат
ь, есть королева злокачественных опухолей Ц меланобластома.
Врачи невольно отвлекались и на этих больных, осматривая их и давая сове
ты сестре, так уже перешло время, когда надо было Вере Корнильевне идти де
лать эмбихинный укол Русанову, Ц и тут она положила перед Людмилой Афан
асьевной последнюю нарочно ею так задержанную карточку Костоглотова.
Ц При таком запущенном исходном состоянии Ц такое блистательное нача
ло, Ц сказала она. Ц Только очень уж упрямый. Как бы он правда не отказалс
я.
Ц Да попробует он только! Ц пристукнула Людмила Афанасьевна. Болезнь К
остоглотова была та самая, что у Азовкина, но так обнадежливо поворачива
лось лечение и ещё б он смел отказаться!
Ц У вас Ц да, Ц согласилась сразу Гангарт. Ц А я не уверена, что его пере
упрямлю. Может, прислать его к вам? Ц Она счищала с ногтя какую-то прилепи
вшуюся соринку. Ц У меня с ним сложились довольно трудные отношения... Не
удаётся категорично с ним говорить. Не знаю, почему.
Их трудные отношения начались ещё с первого знакомства. Был ненастный ян
варский день, лил дождь. Гангарт заступила на ночь дежурным врачом по кли
нике. Часов около девяти вечера к ней вошла толстая здоровая санитарка п
ервого этажа и пожаловалась:
Ц Доктор, там больной один безобразит. Я сама не отобьюсь. Что ж это, если м
еры не приймать, так нам на голову сядут.
Вера Корнильевна вышла и увидела, что прямо на полу около запертой камор
ки старшей сестры, близ большой лестницы, вытянулся долговязый мужчина в
сапогах, изрыжевшей солдатской шинели, а в ушанке Ц гражданской, тесной
ему, однако тоже натянутой на голову. Под голову он подмостил вещмешок и п
о всему видно, что приготовился спать. Гангарт подошла к нему близко Ц то
нконогая, на высоких каблучках (она никогда не одевалась небрежно), посмо
трела строго, желая пристыдить взглядом и заставить подняться, но он, хот
я видел её, смотрел вполне равнодушно, не шевельнулся и даже, кажется, прик
рыл глаза.
Ц Кто вы такой? Ц спросила она.
Ц Че-ло-век, Ц негромко, с безразличием ответил он.
Ц Вы имеете к нам направление?
Ц Да.
Ц Когда вы его получили?
Ц Сегодня.
По отпечаткам на полу под его боками видно было, что шинель его вся мокра,
как, впрочем, и сапоги, и вещмешок.
Ц Но здесь нельзя. Мы... не разрешаем тут. Это и просто неудобно...
Ц У-добно, Ц вяло отозвался он. Ц Я Ц у себя на родине, кого мне стеснять
ся?
Вера Корнильевна смешалась. Она почувствовала, что не может прикрикнуть
на него, велеть ему встать, да он и не послушается.
Она оглянулась в сторону вестибюля, где днём всегда было полно посетител
ей и ожидающих, где на трёх садовых скамьях родственники виделись с боль
ными, а по ночам, когда клиника запиралась, тут оставляли и тяжёлых приезж
их, которым некуда было податься. Сейчас в вестибюле стояло только две ск
амьи, на одной из них уже лежала старуха, на второй молодая узбечка в цвета
стом платке положила ребёнка и сидела рядом.
В вестибюле-то можно было разрешить лечь на полу, но пол там нечистый, зах
оженный.
А сюда входили только в больничной одежде или в белых халатах.
Вера Корнильевна опять посмотрела на этого дикого больного с уже отходя
щим безразличием остро-исхудалого лица.
Ц И у вас никого нет в городе?
Ц Нет.
Ц А вы не пробовали Ц в гостиницы?
Ц Пробовал, Ц уже устал отвечать он.
Ц Здесь Ц пять гостиниц.
Ц И слушать не хотят, Ц он закрыл глаза, кончая аудиенцию.
Ц Если бы раньше! Ц соображала Гангарт. Ц Некоторые наши нянечки пуск
ают к себе больных ночевать. Они недорого берут. Он лежал с закрытыми глаз
ами.
Ц Говорит: хоть неделю буду так лежать! Ц напала дежурная санитарка. Ц
На дороге! Пока, мол, койку мне не предоставят! Ишь ты, озорник! Вставай, не б
алуй! Стерильно тут! Ц подступала санитарка.
Ц А почему только две скамейки? Ц удивлялась Гангарт. Ц Вроде ведь тре
тья была.
Ц Ту, третью, вон перенесли, Ц показала санитарка через застеклённую дв
ерь.
Верно, верно, за эту дверь, в коридор к аппаратным, перенесли одну скамейку
для тех ожидающих больных, которые днём приходили принимать сеансы амбу
латорно.
Вера Корнильевна велела санитарке отпереть тот коридор, а больному сказ
ала:
Ц Я переложу вас удобнее, поднимитесь.
Он посмотрел на неё Ц не сразу доверчиво. Потом с мученьями и подергиван
ьями боли стал подниматься. Видно, каждое движение и поворот туловища да
вались ему трудно. Поднимаясь, он не прихватил в руки вещмешка, а теперь ем
у было больно за ним наклониться.
Вера Корнильевна легко наклонилась, белыми пальцами взяла его промокши
й нечистый вещмешок и подала ему.
Ц Спасибо, Ц криво улыбнулся он. Ц До чего я дожил... Влажное продолгова
тое пятно осталось на полу там, где он лежал.
Ц Вы были под дождём? Ц вглядывалась она в него со всё большим участием.
Ц Там, в коридоре, тепло, снимите шинель. А вас не знобит? Температуры нет?
Ц Лоб его весь был прикрыт этой нахлобученной чёрной дрянной шапченкой
со свисающими меховыми ушами, и она приложила пальцы не ко лбу, а к щеке.
И прикосновением можно было понять, что температура есть.
Ц Вы что-нибудь принимаете?
Он смотрел на неё уже как-то иначе, без этого крайнего отчуждения.
Ц Анальгин.
Ц Есть у вас?
Ц У-гм.
Ц А снотворное принести?
Ц Если можно.
Ц Да! Ц спохватилась она. Ц Направление-то ваше покажите! Он не то усме
хнулся, не то губы его двигались просто велениями боли.
Ц А без бумажки Ц под дождь?
Расстегнул верхние крючки шинели и из кармана открывшейся гимнастёрки
вытащил ей направление, действительно выписанное в этот день утром в амб
улатории. Она прочла и увидела, что это Ц её больной, лучевой. С направлен
ием в руке она повернула за снотворным:
Ц Я сейчас принесу. Идите ложитесь.
Ц Подождите, подождите! Ц оживился он. Ц Бумажечку верните! Знаем мы эт
и приёмчики!
Ц Но чего вы можете бояться? Ц она обернулась обиженная. Ц Неужели вы м
не не верите?
Он посмотрел в колебании. Буркнул:
Ц А почему я должен вам верить? Мы с вами из одной миски щей не хлебали...
И пошёл ложиться.
Она рассердилась и сама уже к нему не вернулась, а через санитарку послал
а снотворное и направление, на котором сверху написала "cito", подчеркнула и п
оставила восклицательный знак.
Лишь ночью она прошла мимо него. Он спал. Скамья была удобна для этого, не с
валишься: изгибистая спинка переходила в изгибистое же сидение полужел
обом. Мокрую шинель он снял, но все равно ею же и накрылся: одну полу тянул н
а ноги, другую на плечи. Ступни сапог свешивались с краю скамьи. На подмётк
ах сапог места живого не было Ц косячками чёрной и красной кожи латали и
х. На носках были металлические набойки, на каблуках подковки.
Утром Вера Корнильевна ещё сказала старшей сестре, и та положила его на в
ерхней лестничной площадке.
Правда, с того первого дня Костоглотов ей больше не дерзил. Он вежливо раз
говаривал с ней обычным городским языком, первый здоровался и даже добро
желательно улыбался. Но всегда было ощущение, что он может выкинуть что-н
ибудь странное.
И действительно, позавчера, когда она вызвала его определить группу кров
и, и приготовила пустой шприц взять у него из вены, он спустил откаченный у
же рукав и твёрдо сказал:
Ц Вера Корнильевна, я очень сожалею, но найдите способ обойтись без этой
пробы.
Ц Да почему ж, Костоглотов?
Ц Из меня уже попили кровушки, не хочу. Пусть даёт, в ком крови много.
Ц Но как вам не стыдно? Мужчина! Ц взглянула она с той природной женской
насмешкой, которой мужчине перенести невозможно.
Ц А потом что?
Ц Будет случай Ц перельём вам крови.
Ц Мне? Переливать? Избавьте! Зачем мне чужая кровь? Чужой не хочу, своей ни
капли не дам. Группу крови запишите, я по фронту знаю.
Как она его ни уговаривала Ц он не уступал, находя новые неожиданные соо
бражения. Он уверен был, что это всё лишнее.
Наконец, она просто обиделась:
Ц Вы ставите меня в какое-то глупое смешное положение. Я последний раз
Ц прошу вас.
Конечно, это была ошибка и унижение с её стороны Ц о чём, собственно, прос
ить?
Но он сразу оголил руку и протянул:
Ц Лично для вас Ц возьмите хоть три кубика, пожалуйста. Из-за того, что он
а терялась с ним, однажды произошла нескладность. Костоглотов сказал:
Ц А вы непохожи на немку. У вас, наверно, фамилия по мужу?
Ц Да, Ц вырвалось у неё.
Почему она так ответила? В то мгновение показалось обидным сказать иначе
.
Он больше ничего не спросил.
А Гангарт Ц её фамилия по отцу, по деду. Они обрусевшие немцы.
А как надо было сказать? Ц я не замужем? я замужем никогда не была?
Невозможно.
6
Прежде всего Людмила Афанасьевна повела Костоглотова в аппаратную, отк
уда только что вышла больная после сеанса. С восьми утра почти непрерывн
о работала здесь большая ставосьмидесятитысячевольтная рентгеновска
я трубка, свисающая со штатива на подвесах, а форточка была закрыта, и весь
воздух был наполнен чуть сладковатым, чуть противным рентгеновским теп
лом.
Этот разогрев, как ощущали его лёгкие (а был он не просто разогрев), станов
ился противен больным после полудюжины, после десятка сеансов, Людмила ж
е Афанасьевна привыкла к нему. За двадцать лет работы здесь, когда трубки
и совсем никакой защиты не имели (она попадала и под провод высокого напр
яжения, едва убита не была), Донцова каждый день дышала воздухом рентгено
вских кабинетов, и больше часов, чем допустимо, сидела на диагностике. И не
смотря на все экраны и перчатки, она получила на себя, наверно, больше "эр", ч
ем самые терпеливые и тяжёлые больные, только никто этих "эр" не подсчитыв
ал, не складывал.
Она спешила Ц но не только, чтоб выйти скорей, а нельзя было лишних минут
задерживать рентгеновскую установку. Показала Костоглотову лечь на тв
ёрдый топчан под трубку и открыть живот. Какой-то щекочущей прохладной к
источкой водила ему по коже, что-то очерчивая и как будто выписывая цифры.
И тут же сестре-рентгенотехнику объяснила схему квадрантов и как подвод
ить трубку на каждый квадрант. Потом велела ему перевернуться на живот и
мазала ещё на спине. Объявила:
Ц После сеанса Ц зайдёте ко мне.
И ушла. А сестра опять велела ему животом вверх и обложила первый квадран
т простынями, потом стала носить тяжёлые коврики из просвинцованной рез
ины и закрывать ими все смежные места, которые не должны были сейчас полу
чить прямого удара рентгена. Гибкие коврики приятно-тяжело облегали тел
о.
Ушла и сестра, затворила дверь, и видела его теперь только через окошечко
в толстой стене. Раздалось тихое гудение, засветились вспомогательные л
ампы, раскалилась главная трубка.
И через оставленную клетку кожи живота, а потом через прослойки и органы,
которым названия не знал сам обладатель, через туловище жабы-опухоли, че
рез желудок или кишки, через кровь, идущую по артериям и венам, через лимфу
, через клетки, через позвоночник и малые кости, и ещё через прослойки, сос
уды и кожу там, на спине, потом через настил топчана, четырехсантиметровы
е доски пола, через лаги, через засыпку и дальше, дальше, уходя в самый каме
нный фундамент или в землю, Ц полились жёсткие рентгеновские лучи, не пр
едставимые человеческому уму вздрагивающие векторы электрического и м
агнитного полей, или более понятные снаряды-кванты, разрывающие и решет
ящие всё, что попадалось им на пути.
И этот варварский расстрел крупными квантами, происходивший беззвучно
и неощутимо для расстреливаемых тканей, за двенадцать сеансов вернул Ко
стоглотову намерение жить, и вкус жизни, и аппетит, и даже весёлое настрое
ние. Со второго и третьего прострела освободясь от болей, делавших ему не
выносимым существование, он потянулся узнать и понять, как же эти прониз
ывающие снарядики могут бомбить опухоль и не трогать остального тела. Ко
стоглотов не мог вполне поддаться лечению, пока для себя не понял его иде
и и не поверил в неё.
И он постарался выведать идею рентгенотерапии от Веры Корнильевны, этой
милой женщины, обезоружившей его предвзятость и насторожённость с перв
ой встречи под лестницей, когда он решил, что пусть хоть пожарниками и мил
ицией его вытаскивают, а доброй волей он не уйдёт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
ало.
Крестец нельзя отнять, нельзя выпилить Ц это камень, положенный во глав
у угла. Оставалось Ц рентгенооблучение и обязательно сразу большими до
зами Ц меньшие не могли помочь. И Сибгатов выздоровел! Ц крестец укрепи
лся. Он выздоровел, но от бычьих доз рентгена все окружающие ткани стали н
епомерно чувствительны и расположены к образованию новых, злокачестве
нных опухолей. И так от ушиба у него вспыхнула трофическая язва. И сейчас,
когда уже кровь его и ткани его отказывались принять рентген, Ц сейчас б
ушевала новая опухоль, и нечем было её сбить, её только держали.
Для врача это было сознание бессилия, несовершенства методов, а для серд
ца Ц жалость, самая обыкновенная жалость: вот есть такой кроткий, вежлив
ый, печальный татарин Сибгатов, так способный к благодарности, но всё, что
можно для него сделать, это Ц продлить его страдания.
Сегодня утром Низамутдин Бахрамович вызывал Донцову по специальному э
тому поводу: ускорить оборачиваемость коек, а для того во всех неопредел
ённых случаях, когда не обещается решительное улучшение, больных выписы
вать. И Донцова была согласна с этим: ведь в приёмном вестибюле у них посто
янно сидели ожидающие, даже по несколько суток, а из районных онкопункто
в шли просьбы разрешить прислать больного. Она была согласна в принципе,
и никто, как Сибгатов, так ясно не подпадал под этот принцип, Ц а вот выпис
ать его она не могла. Слишком долгая изнурительная борьба велась за этот
один человеческий крестец, чтоб уступить теперь простому разумному рас
суждению, чтоб отказаться даже от простого повторения ходов с ничтожной
надеждой, что ошибётся всё-таки смерть, а не врач. Из-за Сибгатова у Донцов
ой даже изменилось направление научных интересов: она углубилась в пато
логию костей из одного порыва Ц спасти Сибгатова. Может быть, в приёмной
сидели больные с неменьшей нуждой Ц а вот она не могла отпустить Сибгат
ова и будет хитрить перед главврачом, сколько сможет.
И ещё настаивал Низамутдин Бахрамович не задерживать обречённых. Смерт
ь их должна происходить по возможности вне клиники Ц это тоже увеличит
оборачиваемость коек, и меньше угнетения будет оставшимся, и улучшится с
татистика, потому что они будут выписаны не по причине смерти, а лишь "с ух
удшением".
По этому разряду и выписывался сегодня Азовкин. Его история болезни, за м
есяцы превратившаяся уже в толстую тетрадочку из коричневатых склеенн
ых листиков с грубой выделкой, со встрявшими белесоватыми кусочками дре
весины, задирающими перо, содержала много фиолетовых и синих цифр и стро
чек. И оба врача видели сквозь эту подклеенную тетрадочку вспотевшего от
страданий городского мальчика, как он сиживал на койке, сложенный в поги
бель, но читаемые тихим мягким голосом цифры были неумолимее раскатов тр
ибунала, и обжаловать их не мог никто. Тут было двадцать шесть тысяч "эр" об
лучения, из них двенадцать тысяч в последнюю серию, пятьдесят инъекций с
инэстрола, семь трансфузий крови, и все равно лейкоцитов только три тыся
чи четыреста, эритроцитов... Метастазы рвали оборону как танки, они уже тве
рдели в средостении, появились в лёгких, уже воспаляли узлы над ключицам
и, но организм не давал помощи, чем их остановить.
Врачи переглядывали и дописывали отложенные карточки, а сестра-рентген
олаборант тут же продолжала процедуры для амбулаторных. Вот она ввела че
тырёхлетнюю девочку в синем платьице, с матерью. У девочки на лице были кр
асные сосудистые опухолечки, они ещё были малы, они ещё не были злокачест
венны, но принято было облучать их, чтоб они не росли и не переродились. Са
ма же девочка мало заботилась, не знала о том, что, может быть, на крохотной
губке своей несла уже тяжёлую гирю смерти. Она не первый раз была здесь, уж
е не боялась, щебетала, тянулась к никелированным деталям аппаратов и ра
довалась блестящему миру. Весь сеанс ей был три минуты, но эти три минуты о
на никак не хотела посидеть неподвижно под точно направленной на больно
е место узкой трубкой. Она тут же изворачивалась, отклонялась, и рентгено
техник, нервничая, выключала и снова и снова наводила на неё трубку. -Мать
держала игрушку, привлекая внимание девочки, и обещала ей ещё другие под
арки, если будет сидеть спокойно. Потом вошла мрачная старуха и долго раз
матывала платок и снимала кофту. Потом пришла из стационара женщина в се
ром халате с шариком цветной опухоли на ступне Ц просто наколола гвоздё
м в туфле Ц и весело разговаривала с сестрой, никак не предполагая, что эт
от сантиметровый пустячный шарик, который ей не хотят почему-то отрезат
ь, есть королева злокачественных опухолей Ц меланобластома.
Врачи невольно отвлекались и на этих больных, осматривая их и давая сове
ты сестре, так уже перешло время, когда надо было Вере Корнильевне идти де
лать эмбихинный укол Русанову, Ц и тут она положила перед Людмилой Афан
асьевной последнюю нарочно ею так задержанную карточку Костоглотова.
Ц При таком запущенном исходном состоянии Ц такое блистательное нача
ло, Ц сказала она. Ц Только очень уж упрямый. Как бы он правда не отказалс
я.
Ц Да попробует он только! Ц пристукнула Людмила Афанасьевна. Болезнь К
остоглотова была та самая, что у Азовкина, но так обнадежливо поворачива
лось лечение и ещё б он смел отказаться!
Ц У вас Ц да, Ц согласилась сразу Гангарт. Ц А я не уверена, что его пере
упрямлю. Может, прислать его к вам? Ц Она счищала с ногтя какую-то прилепи
вшуюся соринку. Ц У меня с ним сложились довольно трудные отношения... Не
удаётся категорично с ним говорить. Не знаю, почему.
Их трудные отношения начались ещё с первого знакомства. Был ненастный ян
варский день, лил дождь. Гангарт заступила на ночь дежурным врачом по кли
нике. Часов около девяти вечера к ней вошла толстая здоровая санитарка п
ервого этажа и пожаловалась:
Ц Доктор, там больной один безобразит. Я сама не отобьюсь. Что ж это, если м
еры не приймать, так нам на голову сядут.
Вера Корнильевна вышла и увидела, что прямо на полу около запертой камор
ки старшей сестры, близ большой лестницы, вытянулся долговязый мужчина в
сапогах, изрыжевшей солдатской шинели, а в ушанке Ц гражданской, тесной
ему, однако тоже натянутой на голову. Под голову он подмостил вещмешок и п
о всему видно, что приготовился спать. Гангарт подошла к нему близко Ц то
нконогая, на высоких каблучках (она никогда не одевалась небрежно), посмо
трела строго, желая пристыдить взглядом и заставить подняться, но он, хот
я видел её, смотрел вполне равнодушно, не шевельнулся и даже, кажется, прик
рыл глаза.
Ц Кто вы такой? Ц спросила она.
Ц Че-ло-век, Ц негромко, с безразличием ответил он.
Ц Вы имеете к нам направление?
Ц Да.
Ц Когда вы его получили?
Ц Сегодня.
По отпечаткам на полу под его боками видно было, что шинель его вся мокра,
как, впрочем, и сапоги, и вещмешок.
Ц Но здесь нельзя. Мы... не разрешаем тут. Это и просто неудобно...
Ц У-добно, Ц вяло отозвался он. Ц Я Ц у себя на родине, кого мне стеснять
ся?
Вера Корнильевна смешалась. Она почувствовала, что не может прикрикнуть
на него, велеть ему встать, да он и не послушается.
Она оглянулась в сторону вестибюля, где днём всегда было полно посетител
ей и ожидающих, где на трёх садовых скамьях родственники виделись с боль
ными, а по ночам, когда клиника запиралась, тут оставляли и тяжёлых приезж
их, которым некуда было податься. Сейчас в вестибюле стояло только две ск
амьи, на одной из них уже лежала старуха, на второй молодая узбечка в цвета
стом платке положила ребёнка и сидела рядом.
В вестибюле-то можно было разрешить лечь на полу, но пол там нечистый, зах
оженный.
А сюда входили только в больничной одежде или в белых халатах.
Вера Корнильевна опять посмотрела на этого дикого больного с уже отходя
щим безразличием остро-исхудалого лица.
Ц И у вас никого нет в городе?
Ц Нет.
Ц А вы не пробовали Ц в гостиницы?
Ц Пробовал, Ц уже устал отвечать он.
Ц Здесь Ц пять гостиниц.
Ц И слушать не хотят, Ц он закрыл глаза, кончая аудиенцию.
Ц Если бы раньше! Ц соображала Гангарт. Ц Некоторые наши нянечки пуск
ают к себе больных ночевать. Они недорого берут. Он лежал с закрытыми глаз
ами.
Ц Говорит: хоть неделю буду так лежать! Ц напала дежурная санитарка. Ц
На дороге! Пока, мол, койку мне не предоставят! Ишь ты, озорник! Вставай, не б
алуй! Стерильно тут! Ц подступала санитарка.
Ц А почему только две скамейки? Ц удивлялась Гангарт. Ц Вроде ведь тре
тья была.
Ц Ту, третью, вон перенесли, Ц показала санитарка через застеклённую дв
ерь.
Верно, верно, за эту дверь, в коридор к аппаратным, перенесли одну скамейку
для тех ожидающих больных, которые днём приходили принимать сеансы амбу
латорно.
Вера Корнильевна велела санитарке отпереть тот коридор, а больному сказ
ала:
Ц Я переложу вас удобнее, поднимитесь.
Он посмотрел на неё Ц не сразу доверчиво. Потом с мученьями и подергиван
ьями боли стал подниматься. Видно, каждое движение и поворот туловища да
вались ему трудно. Поднимаясь, он не прихватил в руки вещмешка, а теперь ем
у было больно за ним наклониться.
Вера Корнильевна легко наклонилась, белыми пальцами взяла его промокши
й нечистый вещмешок и подала ему.
Ц Спасибо, Ц криво улыбнулся он. Ц До чего я дожил... Влажное продолгова
тое пятно осталось на полу там, где он лежал.
Ц Вы были под дождём? Ц вглядывалась она в него со всё большим участием.
Ц Там, в коридоре, тепло, снимите шинель. А вас не знобит? Температуры нет?
Ц Лоб его весь был прикрыт этой нахлобученной чёрной дрянной шапченкой
со свисающими меховыми ушами, и она приложила пальцы не ко лбу, а к щеке.
И прикосновением можно было понять, что температура есть.
Ц Вы что-нибудь принимаете?
Он смотрел на неё уже как-то иначе, без этого крайнего отчуждения.
Ц Анальгин.
Ц Есть у вас?
Ц У-гм.
Ц А снотворное принести?
Ц Если можно.
Ц Да! Ц спохватилась она. Ц Направление-то ваше покажите! Он не то усме
хнулся, не то губы его двигались просто велениями боли.
Ц А без бумажки Ц под дождь?
Расстегнул верхние крючки шинели и из кармана открывшейся гимнастёрки
вытащил ей направление, действительно выписанное в этот день утром в амб
улатории. Она прочла и увидела, что это Ц её больной, лучевой. С направлен
ием в руке она повернула за снотворным:
Ц Я сейчас принесу. Идите ложитесь.
Ц Подождите, подождите! Ц оживился он. Ц Бумажечку верните! Знаем мы эт
и приёмчики!
Ц Но чего вы можете бояться? Ц она обернулась обиженная. Ц Неужели вы м
не не верите?
Он посмотрел в колебании. Буркнул:
Ц А почему я должен вам верить? Мы с вами из одной миски щей не хлебали...
И пошёл ложиться.
Она рассердилась и сама уже к нему не вернулась, а через санитарку послал
а снотворное и направление, на котором сверху написала "cito", подчеркнула и п
оставила восклицательный знак.
Лишь ночью она прошла мимо него. Он спал. Скамья была удобна для этого, не с
валишься: изгибистая спинка переходила в изгибистое же сидение полужел
обом. Мокрую шинель он снял, но все равно ею же и накрылся: одну полу тянул н
а ноги, другую на плечи. Ступни сапог свешивались с краю скамьи. На подмётк
ах сапог места живого не было Ц косячками чёрной и красной кожи латали и
х. На носках были металлические набойки, на каблуках подковки.
Утром Вера Корнильевна ещё сказала старшей сестре, и та положила его на в
ерхней лестничной площадке.
Правда, с того первого дня Костоглотов ей больше не дерзил. Он вежливо раз
говаривал с ней обычным городским языком, первый здоровался и даже добро
желательно улыбался. Но всегда было ощущение, что он может выкинуть что-н
ибудь странное.
И действительно, позавчера, когда она вызвала его определить группу кров
и, и приготовила пустой шприц взять у него из вены, он спустил откаченный у
же рукав и твёрдо сказал:
Ц Вера Корнильевна, я очень сожалею, но найдите способ обойтись без этой
пробы.
Ц Да почему ж, Костоглотов?
Ц Из меня уже попили кровушки, не хочу. Пусть даёт, в ком крови много.
Ц Но как вам не стыдно? Мужчина! Ц взглянула она с той природной женской
насмешкой, которой мужчине перенести невозможно.
Ц А потом что?
Ц Будет случай Ц перельём вам крови.
Ц Мне? Переливать? Избавьте! Зачем мне чужая кровь? Чужой не хочу, своей ни
капли не дам. Группу крови запишите, я по фронту знаю.
Как она его ни уговаривала Ц он не уступал, находя новые неожиданные соо
бражения. Он уверен был, что это всё лишнее.
Наконец, она просто обиделась:
Ц Вы ставите меня в какое-то глупое смешное положение. Я последний раз
Ц прошу вас.
Конечно, это была ошибка и унижение с её стороны Ц о чём, собственно, прос
ить?
Но он сразу оголил руку и протянул:
Ц Лично для вас Ц возьмите хоть три кубика, пожалуйста. Из-за того, что он
а терялась с ним, однажды произошла нескладность. Костоглотов сказал:
Ц А вы непохожи на немку. У вас, наверно, фамилия по мужу?
Ц Да, Ц вырвалось у неё.
Почему она так ответила? В то мгновение показалось обидным сказать иначе
.
Он больше ничего не спросил.
А Гангарт Ц её фамилия по отцу, по деду. Они обрусевшие немцы.
А как надо было сказать? Ц я не замужем? я замужем никогда не была?
Невозможно.
6
Прежде всего Людмила Афанасьевна повела Костоглотова в аппаратную, отк
уда только что вышла больная после сеанса. С восьми утра почти непрерывн
о работала здесь большая ставосьмидесятитысячевольтная рентгеновска
я трубка, свисающая со штатива на подвесах, а форточка была закрыта, и весь
воздух был наполнен чуть сладковатым, чуть противным рентгеновским теп
лом.
Этот разогрев, как ощущали его лёгкие (а был он не просто разогрев), станов
ился противен больным после полудюжины, после десятка сеансов, Людмила ж
е Афанасьевна привыкла к нему. За двадцать лет работы здесь, когда трубки
и совсем никакой защиты не имели (она попадала и под провод высокого напр
яжения, едва убита не была), Донцова каждый день дышала воздухом рентгено
вских кабинетов, и больше часов, чем допустимо, сидела на диагностике. И не
смотря на все экраны и перчатки, она получила на себя, наверно, больше "эр", ч
ем самые терпеливые и тяжёлые больные, только никто этих "эр" не подсчитыв
ал, не складывал.
Она спешила Ц но не только, чтоб выйти скорей, а нельзя было лишних минут
задерживать рентгеновскую установку. Показала Костоглотову лечь на тв
ёрдый топчан под трубку и открыть живот. Какой-то щекочущей прохладной к
источкой водила ему по коже, что-то очерчивая и как будто выписывая цифры.
И тут же сестре-рентгенотехнику объяснила схему квадрантов и как подвод
ить трубку на каждый квадрант. Потом велела ему перевернуться на живот и
мазала ещё на спине. Объявила:
Ц После сеанса Ц зайдёте ко мне.
И ушла. А сестра опять велела ему животом вверх и обложила первый квадран
т простынями, потом стала носить тяжёлые коврики из просвинцованной рез
ины и закрывать ими все смежные места, которые не должны были сейчас полу
чить прямого удара рентгена. Гибкие коврики приятно-тяжело облегали тел
о.
Ушла и сестра, затворила дверь, и видела его теперь только через окошечко
в толстой стене. Раздалось тихое гудение, засветились вспомогательные л
ампы, раскалилась главная трубка.
И через оставленную клетку кожи живота, а потом через прослойки и органы,
которым названия не знал сам обладатель, через туловище жабы-опухоли, че
рез желудок или кишки, через кровь, идущую по артериям и венам, через лимфу
, через клетки, через позвоночник и малые кости, и ещё через прослойки, сос
уды и кожу там, на спине, потом через настил топчана, четырехсантиметровы
е доски пола, через лаги, через засыпку и дальше, дальше, уходя в самый каме
нный фундамент или в землю, Ц полились жёсткие рентгеновские лучи, не пр
едставимые человеческому уму вздрагивающие векторы электрического и м
агнитного полей, или более понятные снаряды-кванты, разрывающие и решет
ящие всё, что попадалось им на пути.
И этот варварский расстрел крупными квантами, происходивший беззвучно
и неощутимо для расстреливаемых тканей, за двенадцать сеансов вернул Ко
стоглотову намерение жить, и вкус жизни, и аппетит, и даже весёлое настрое
ние. Со второго и третьего прострела освободясь от болей, делавших ему не
выносимым существование, он потянулся узнать и понять, как же эти прониз
ывающие снарядики могут бомбить опухоль и не трогать остального тела. Ко
стоглотов не мог вполне поддаться лечению, пока для себя не понял его иде
и и не поверил в неё.
И он постарался выведать идею рентгенотерапии от Веры Корнильевны, этой
милой женщины, обезоружившей его предвзятость и насторожённость с перв
ой встречи под лестницей, когда он решил, что пусть хоть пожарниками и мил
ицией его вытаскивают, а доброй волей он не уйдёт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9