Он напоминает пустой мешок, который Морозов, словно сеном, набивает возвышенными сентенциями и пламенно-зажигательными речами. Если проводить грубую аналогию с немецким национал-социализмом, то там наблюдалось нечто подобное: Гитлер, ничего из себя не представляя, был выразителем интересов несомненно более духовно продвинутых Гесса, Экарта и Гаусгоффера. Что же касается Морозова, то он несомненно является человеком талантливым и целеустремленным. Ведет здоровый образ жизни, не пьет, любит женщин и жестокие зрелища, для чего принимает участия в организации конкурсов красоты и боев без правил. Живет в построенном по специальному проекту коттедже с максимально возможным уровнем защиты. Полная звукоизоляция, особые стекла, не позволяющие применять лазерную аппаратуру подслушивания, коммуникации, исключающие воздействие ультразвуковых, торсионмых и высокочастотных излучений. Дом-крепость. Плюс бронированный «мерседес 600» и личная охрана, сформированная из бывших работников Девятого управления КГБ. Тем не менее не так давно на Морозова были совершены два покушения, уровнем выше среднего, однако неудачные. Если вас, Дорогой друг, интересует мое мнение, то полагаю, что здесь напрямую замешана небезызвестная вам «Эгида», — видимо, Кузьма Ильич позаимствовал у дорогого отечества нечто весьма ценное, уж не стратегический ли запас красной ртути? Для полноты и ясности картины пересылаю вам программу вышеозначенного Русского патриотического союза. У меня пока все…"
«Благодарю вас, Аналитик. Конец связи».
…Историческая наука уже убедительно доказала, что немецкий народ является потомком древних русских племен. Так, давным-давно река Неман называлась Русой, земли, по которым она протекала, Порусьем, а племена, заселявшие эти земли, пруссами. Проживавшие на западе руссы постепенно превратились в теперешних немцев, а сама эта территория раньше называлась Русленд. И поскольку гениальный пророк Адольф Шиклъгрубер доказал превосходство немецкой расы над другими, значит, русские тем более несут на себе отмеченность мироздания. Мы русские — с нами Бог. Каждому свое. Россия для русских, белорусов и украинцев.
Из программного документа РПС
ГЛАВА 4
— Напрасно вы принесли все это. — Врач устало глянул на пакет в руках Прохорова и вздохнул. — Она глотать не может.
В больничном воздухе витал запах хлорки, стиранных в щелоке простыней и какой-то безнадежности: попал сюда, и уже не человек.
— Поговорить-то хоть с ней можно? — Серега вдруг вспомнил, как мать пришла к нему в школу на выпускной вечер — стройная, нарядная, красивее всех девчонок, и голос его предательски дрогнул. — Недолго, минут пять всего…
— Вы, молодой человек, не понимаете, — подняв рыжие брови, врач покачал белым колпаком и чем-то стал похож на китайского фарфорового болванчика, — у нее же кровоизлияние в мозг. Не может ходить, говорить, делает под себя. Не узнает никого… Рановато, конечно, да ведь экология у нас, знаете ли, социальные факторы, стресс… Надо подождать немного.
Насчет стресса Прохоров не сомневался. Когда в Чечне убили его брата Витьку, а государство, выкраивая на компенсациях, объявило его без вести пропавшим, он вместе с матерью и батей трижды ездил в Ростов. В морг, где лежат останки погибших в Чечне солдат. Неопознанные. Чтобы опознать Витьку, пришлось везти то, что осталось от его головы, в Петербург, где врач-стоматолог и дал окончательное заключение — да, это челюсть десятиклассника Прохорова. А вот в собесе «огромную» сумму в сто двадцать шесть тысяч, положенную на погребение, не дали: погиб боец в девяносто четвертом, а похоронили-то в девяносто шестом. Непорядок! Как раз после этого Серегин батя и запил, а мать как-то сразу состарилась, всю зиму пролежала с сердцем и вот теперь — паралич…
— Не узнает никого? — Серега, сгорбившись, сник, и на его скуластом, покрытом шрамами лице появилось выражение такой растерянности, что врач участливо тронул его за рукав:
— Ну-ну-ну, не надо так отчаиваться, сделаем все, что можем. Что в наших силах.
Неожиданно помрачнев, он замолчал и поманил Прохорова за собой в ординаторскую:
— Не так давно появился новый метод борьбы с параличом, так называемая фетальная терапия. Занимается им в Петербурге клиника «Еврокласс», советско-шведская. Но лечение чертовски дорогое. — Он присел к столу, кратко изложил историю болезни и, протянув Сереге бумажный лист, как-то неловко улыбнулся. — Вот, на всякий случай возьмите.
Объяснил, как доехать до «Еврокласса», вытащил из кармана «Стюардессу», закурил, и Серега вдруг понял, что врачу мучительно стыдно за свою беспомощность. За отсутствие лекарств, за драные простыни, за упитанных веселых тараканов, от которых спасу нет. За державу обидно. Ведь врач как-никак, целитель страждущих, клятву Гиппократа давал…
— Спасибо вам, доктор. — Он убрал историю болезни матери подальше и, вспомнив про пакет с фруктами, поставил его на стол. — Отдайте кому-нибудь, кто еще глотать может.
И только уже внизу, на улице, понял, что сморозил глупость. Стоял погожий летний день. В душном воздухе летали стрекозы, девушки щеголяли в шортах и сетчатых, абсолютно ничего не скрывающих майках, но Прохорову было наплевать. Он вдруг отчетливо осознал, что, кроме матери, никто никогда не ждал его поздними вечерами, ну, может быть, Рысик, когда хотел жрать и не бегал где-нибудь во дворах по кошкам. Кстати, о кошачьих харчах. У продовольственного лабаза Серега припарковался, купил полкило печени и пачку геркулеса «Ясно солнышко». Всяких там «Вискасов» и «Китикетов» Рысику перепадало мало, потому как он страдал песком в уретре и однажды уже испробовал катетер. Себе же Прохоров взял чего попроще, пельменей, — дешево и сердито, к тому же «Равиоли», если и подзадержится в дороге, не раскиснут.
Однако время было ни то ни се, и ехать народ упорно не желал. Тормоз окончательно уже решил рулить к дому, когда заметил фигуристую телку, зазывно махавшую рукой.
— Куда изволите?
Бывают все же чудеса на свете — изволили к его же собственному дому! Однако закончился вояж весьма прозаически.
— Держи, шеф. — Пассажирка извлекла пятирублевую монетку и, чтобы не касаться водительских пальцев, небрежно бросила ее на приборную доску. — Бензином у тебя в тачке воняет, жуть.
Сама она благоухала «Шалимаром», изрядно разбавленным нежным девичьим потом, — жарко все-таки, лето.
— Да ладно, подруга, оставь себе. — Подобного хамства Тормоз не выносил и, ухмыльнувшись, сунул красавице пятирублевку в щель между прекрасными выпуклостями. — Купи себе тампакс и засади поглубже…
— Козел! — Взвизгнув, блондинка выкатилась из машины, вытащила застрявшую в трусах монету и с видом оскорбленной добродетели направилась к Серегиному подъезду. — Пидор, чтоб тебе самому засадили поглубже!
«Если соседка, то живет здесь недолго. — Посмотрев ей вслед. Тормоз оценил стройные щиколотки и перевел взгляд на округлости ягодиц под полупрозрачной тканью. — Что-то этой жопы я не видел». Привычно заковав машину в противоугонные кандалы, он вошел в подъезд и сразу же услышал глас Рысика — полный экспрессии, негодования и готовности сожрать целого быка. Расположившись у родного порога, хищник яростно драл когтями дерматин, время от времени разбегался., взлетал в воздух и ломился в дверь всеми четырьмя конечностями, а уж орал-то, словно голодный тигр:
— Мя-я-я-я-са!
Учуяв Тормоза, он потишел и, лихо вспрыгнув на хозяйское плечо, принялся урчать прямо в ухо — уважаю, мол. Рыжие бока его ввалились, нос расписали когти конкурентов, а хвост был мелирован чем-то на редкость вонючим, — и где только нелегкая носила! «Да, за любовь надо платить. — Запустив домочадца, Прохоров вошел следом, закрыл за собой дверь. — За простыни, за лекарства, за операцию… За все…»
В квартире было душно. Мухи нарезали круги над кошачьим лотком, в солнечных лучах роились пылинки, а из конуры Прохорова-старшего раздавался даже не храп, а утробные, нечеловеческие хрипы. Сморщив нос — опять все углы облеваны! — Тормоз набрал в кастрюлю воды и, поставив на огонь, с уханьем залез под ледяной душ, — жара. Да, жарко, — мощно приложившись к поилке, Рысик с ходу вылакал половину содержимого и, принюхавшись, начал подбираться к пакету с печенью, а в это время полилась песня и на кухню заявился Прохоров-старший.
— Отцвели уж давно хризантемы в саду… — Он уже успел похмелиться, «полирнуться» пивком и добавить свежачка на старые дрожжи, а потому находился в прекрасном расположении духа. — Ути кисонька, дай-ка я тебя поцелую, хвостатенький ты мой…
Одет экс-майор был в семейные, до колен, трусы и не по сезону утепленную фуфайку, мочой и перегаром разило от него за версту, так что Рысик, запрыгнув на холодильник, окрысился:
— Пш-ш-ш-ш-ел!
— Батя, есть будешь? — Выйдя из ванной, Тормоз бросил в закипевшую воду печень, разогрел сковородку с маслом и, дождавшись, пока заскворчит, стал выкладывать пельмени. — «Равиоли», Италия.
— А на фига, знаешь, сколько калорий в водке? — Прохоров-старший смачно почесал под фуфайкой и обиженно глянул в сторону Рысика. — Брезгует, гад, с гонором. Ты мне, Серега, лучше другое скажи. — Он неожиданно придвинулся и, прищурив мутные, в красных прожилках, глаза, пристально уставился сыну в лицо. — Почему все-таки вино на пиво красиво, а пиво на вино говно? Не знаешь? А что вы вообще знаете, молодые? Мы вот вчера с Колькой-бомжем взяли «попугайчиков», после водочки, паленой конечно, но прошла, а под вечер Валька-хмырь заявился. Он мне должен был, так должок, сука, корьем отдал — в канистре приволок. Говорит, ему с бочки слили. И вот как вспрыснули мы пива, так нам с Коляном так по-плохело — отходняк покруче, чем с «портишка», еле-еле водочкой поправились, а ты говоришь — пельмени… На кой ляд мне твои гребаные пельмени! — Внезапно разъярившись, он швырнул ногой табуретку и, поддернув трусы, так же неожиданно угомонился. — Ты, сынок, сам здесь командуй, а я пойду, пойду подремлю пока. — Он икнул, подержался за косяк и, пошатываясь, поплелся к себе, только заскрипел дешевый отечественный протез.
«Эх, батя, батя, — Серега глянул на сгорбленную отцовскую спину и сразу забыл про пельмени, — эк тебя согнуло…» А ведь какой был — мешок цемента зубами поднимал, подъем переворотом делал десять раз по полной боевой… Память вдруг вернула Тормоза лет на двадцать назад, в Гагры, на выстланную галькой полосу городского пляжа. Они тогда впервые приехали всем семейством на море, и частенько, усадив Серегу с братом на плечи, батя вихрем мчался по воде вдоль линии прибоя — молодой, сильный, загорелый. А мать, счастливо улыбаясь, смотрела на них и делала вид, что плотоядные мужские взгляды ее не касаются… Серега явственно услышал Витькин смех — детский, радостный, похожий на серебряный колокольчик — и тут же увидел брата взрослым — в ростовском морге. Полуразложившимся трупом без обеих ног и с наполовину снесенным черепом…
Тормоз помотал головой, стараясь больше не думать о грустном, и принялся переворачивать пельменины на другой бок: «„Тефаль“, похоже, накрылся, пригорело в лучшем виде». Печенка между тем тоже дошла до кондиции, и Рысик не на шутку разволновался: удастся ли вкусить натурпродукта или его сразу испоганят геркулесом? Хоть и «Ясно солнышко», да без него вкуснее. Но переживал он напрасно.
— На, разминайся. — Подув на ломтик печенки, Тормоз осчастливил им хищника, и тот с урчанием потащил добычу под ванну — упаси Бог, отнимут! Оставшуюся массу субпродукта Серега разрезал на куски и, заправив бульон геркулесом, все перемешал. Получилось что-то вроде казацкого кулеша, хотя Тарас Бульба наверняка есть бы не стал.
— Кушать подано. — Плюхнув в Рысикову плошку конечного результата. Тормоз облагородил блюдо рыбьим жиром и, поставив остывать, потянулся к сковороде. — А у нас теперь самообслуживание.
Пельмени оказались пережарены и недосолены, но скоро это уже не имело никакого значения. Запив их чаем, Серега загрузил посуду в мойку и, подмигнув томившемуся Рысику, поставил плошку на пол:
— Налетай, остыло.
Упрашивать было не надо, оголодавший кот, заурчав, принялся разделываться с кулешом, а повар отправился в свои апартаменты, не ахти какие, двенадцатиметровые. Обстановка была спартанской: шкаф, кресло-диван и стойка с аппаратурой, основную же часть комнаты занимал импровизированный спортзал — с «водяным» мешком, с «коварной» — зазеваешься, даст по рукам — макиварой и перекладиной. У окна висела полочка с наградами, не так уж и много, но глазу приятно, в углу стоял «бо» — двухметровый шест, в руках мастера легко протыкающий грудную клетку, а со стены грозно щурился Брюс Ли — «маленький дракон» с большими возможностями.
— Здорово, коллега. — Прищурившись в ответ, Тормоз плотно, чтобы не вломился Рысик, прикрыл за собою дверь и, встав на кресло, заглянул на верхотуру шкафа. Его взору предстали залежи оружия: ударно-дробящего действия — нунтяку, тон-фа, всевозможные дубинки и палицы, а также кое-что режуще-колющее — самурайский меч катана, вернее, его современная копия, выполненная один к одному. Прохоров выбрал на сегодня дзе, обыкновенную метровую палку, и, устроившись в центре комнаты, принялся с увлечением размахивать ею, только загудел рассекаемый воздух. Главное здесь в контроле над средней линией врага и максимальной эффективности движений — никаких «пустых» замахов плюс работа по точкам. Секущие удары по ногам, рубящие по рукам, тычковые в корпус… Примерно такой же палкой отец-основатель школы Синдо-Мусорю Мусо Гоннэскэ и выиграл однажды поединок у величайшего фехтовальщика семнадцатого века Миямото Мусаси. А это было непросто. Мусаси за свою жизнь убил более шестидесяти человек в официальных поединках, не считая войн и малозначимых инцидентов, причем умер своей смертью в почтенном возрасте. Рассказывают, что однажды во время странствий он забрел в глухой провинции на постоялый двор. Заказал обед и в ожидании его уселся в угол, положив рядом с собой меч. Вскоре в двери ввалилась шумная компания молодцов, совершенно не похожих на обычных путников. Все они были сплошь увешаны оружием и сильно смахивали на разбойников с большой дороги. Приметив посетителя, одиноко сидящего в углу, а главное, его великолепный, стоивший целое состояние меч, бродяги сгрудились и принялись шептаться. В ответ Миямото взял палочки для еды и, поймав четырьмя неуловимыми движениями четырех жужжавших в воздухе мух, аккуратно уложил их на столе. При этом он посмотрел в сторону бродяг и легкая усмешка пробежала по его лицу. Те принялись униженно кланяться и быстро исчезли… И вот такого мастера Мусо Гоннэскэ и победил обыкновенной палкой. Правда, после озарения, и дзе у него была вырезана из священного бука, а вот Тормоз к медитации относился скептически и дубинку сделал себе из упертой со стройки лопаты…
Наконец «крутить восьмерки» надоело, и, забросив палку на шкаф, Серега глянул на часы — самое время пик, ехать работать смерти подобно. «На фиг». Он вытер вспотевшее лицо и, поставив будильник на одиннадцать, завалился спать. Рысик, специалист по открыванию дверей, дверок и шкафчиков, нагло вломился в комнату и, устроившись у Тормоза в ногах, счастливо заурчал. Снилась ему помойка…
— Отдохнуть не желаете? — Голосовавшая лялька игриво улыбнулась, но Серега веселья не поддержал:
— На кладбище, родная, отдыхать будем. — Хлопнул дверью, притопил педаль газа и покатил по Московскому к «Пулковской» — может, там повезет, хотя вряд ли. Видно, день такой непрушный. Вернее, ночь.
И в самом деле, время уже за полночь, а положительное прохоровское сальдо всего полтора доллара. И десяти литров бензина не купить. А причина одна — конкуренция, клиента на всех желающих не хватает.
«Тьфу ты, зараза. — Перед самым Серегиным носом какой-то паразит на „опеле“ подобрал сладкую парочку — прилично одетого мужика со спутницей, и, выругавшись. Тормоз принялся забирать правее, чтобы уйти на Ленинский. — Все, на фиг, домой, нет сегодня удачи». Но неисповедимы пути Господни. Едва Серега повернул направо, как маячивший у бордюра гражданин сделал шаг вперед и, проголосовав, попросился на Петроградскую, не дороже, правда, чем за полтинник. Чем-то он неуловимо был похож на крысу, причем на поддатую крысу, и Тормозу не понравился сразу, да ведь на безрыбье и сам раком встанешь… Одним словом, поехали. Предчувствие Серегу не обмануло. Всю дорогу попутчик молчал, а когда остановились на Большой Пушкарской, вместо обещанного полтинника вытащил красную книжицу:
— Милиция! Почему практикуете нелицензированную деятельность?
— Ну-ка, ну-ка, покажи. — Подобных вариантов Прохоров уже наелся досыта. Ловко выхватив ксиву из холодных пальцев, он тут же взял ее хозяина «на стальной зажим».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
«Благодарю вас, Аналитик. Конец связи».
…Историческая наука уже убедительно доказала, что немецкий народ является потомком древних русских племен. Так, давным-давно река Неман называлась Русой, земли, по которым она протекала, Порусьем, а племена, заселявшие эти земли, пруссами. Проживавшие на западе руссы постепенно превратились в теперешних немцев, а сама эта территория раньше называлась Русленд. И поскольку гениальный пророк Адольф Шиклъгрубер доказал превосходство немецкой расы над другими, значит, русские тем более несут на себе отмеченность мироздания. Мы русские — с нами Бог. Каждому свое. Россия для русских, белорусов и украинцев.
Из программного документа РПС
ГЛАВА 4
— Напрасно вы принесли все это. — Врач устало глянул на пакет в руках Прохорова и вздохнул. — Она глотать не может.
В больничном воздухе витал запах хлорки, стиранных в щелоке простыней и какой-то безнадежности: попал сюда, и уже не человек.
— Поговорить-то хоть с ней можно? — Серега вдруг вспомнил, как мать пришла к нему в школу на выпускной вечер — стройная, нарядная, красивее всех девчонок, и голос его предательски дрогнул. — Недолго, минут пять всего…
— Вы, молодой человек, не понимаете, — подняв рыжие брови, врач покачал белым колпаком и чем-то стал похож на китайского фарфорового болванчика, — у нее же кровоизлияние в мозг. Не может ходить, говорить, делает под себя. Не узнает никого… Рановато, конечно, да ведь экология у нас, знаете ли, социальные факторы, стресс… Надо подождать немного.
Насчет стресса Прохоров не сомневался. Когда в Чечне убили его брата Витьку, а государство, выкраивая на компенсациях, объявило его без вести пропавшим, он вместе с матерью и батей трижды ездил в Ростов. В морг, где лежат останки погибших в Чечне солдат. Неопознанные. Чтобы опознать Витьку, пришлось везти то, что осталось от его головы, в Петербург, где врач-стоматолог и дал окончательное заключение — да, это челюсть десятиклассника Прохорова. А вот в собесе «огромную» сумму в сто двадцать шесть тысяч, положенную на погребение, не дали: погиб боец в девяносто четвертом, а похоронили-то в девяносто шестом. Непорядок! Как раз после этого Серегин батя и запил, а мать как-то сразу состарилась, всю зиму пролежала с сердцем и вот теперь — паралич…
— Не узнает никого? — Серега, сгорбившись, сник, и на его скуластом, покрытом шрамами лице появилось выражение такой растерянности, что врач участливо тронул его за рукав:
— Ну-ну-ну, не надо так отчаиваться, сделаем все, что можем. Что в наших силах.
Неожиданно помрачнев, он замолчал и поманил Прохорова за собой в ординаторскую:
— Не так давно появился новый метод борьбы с параличом, так называемая фетальная терапия. Занимается им в Петербурге клиника «Еврокласс», советско-шведская. Но лечение чертовски дорогое. — Он присел к столу, кратко изложил историю болезни и, протянув Сереге бумажный лист, как-то неловко улыбнулся. — Вот, на всякий случай возьмите.
Объяснил, как доехать до «Еврокласса», вытащил из кармана «Стюардессу», закурил, и Серега вдруг понял, что врачу мучительно стыдно за свою беспомощность. За отсутствие лекарств, за драные простыни, за упитанных веселых тараканов, от которых спасу нет. За державу обидно. Ведь врач как-никак, целитель страждущих, клятву Гиппократа давал…
— Спасибо вам, доктор. — Он убрал историю болезни матери подальше и, вспомнив про пакет с фруктами, поставил его на стол. — Отдайте кому-нибудь, кто еще глотать может.
И только уже внизу, на улице, понял, что сморозил глупость. Стоял погожий летний день. В душном воздухе летали стрекозы, девушки щеголяли в шортах и сетчатых, абсолютно ничего не скрывающих майках, но Прохорову было наплевать. Он вдруг отчетливо осознал, что, кроме матери, никто никогда не ждал его поздними вечерами, ну, может быть, Рысик, когда хотел жрать и не бегал где-нибудь во дворах по кошкам. Кстати, о кошачьих харчах. У продовольственного лабаза Серега припарковался, купил полкило печени и пачку геркулеса «Ясно солнышко». Всяких там «Вискасов» и «Китикетов» Рысику перепадало мало, потому как он страдал песком в уретре и однажды уже испробовал катетер. Себе же Прохоров взял чего попроще, пельменей, — дешево и сердито, к тому же «Равиоли», если и подзадержится в дороге, не раскиснут.
Однако время было ни то ни се, и ехать народ упорно не желал. Тормоз окончательно уже решил рулить к дому, когда заметил фигуристую телку, зазывно махавшую рукой.
— Куда изволите?
Бывают все же чудеса на свете — изволили к его же собственному дому! Однако закончился вояж весьма прозаически.
— Держи, шеф. — Пассажирка извлекла пятирублевую монетку и, чтобы не касаться водительских пальцев, небрежно бросила ее на приборную доску. — Бензином у тебя в тачке воняет, жуть.
Сама она благоухала «Шалимаром», изрядно разбавленным нежным девичьим потом, — жарко все-таки, лето.
— Да ладно, подруга, оставь себе. — Подобного хамства Тормоз не выносил и, ухмыльнувшись, сунул красавице пятирублевку в щель между прекрасными выпуклостями. — Купи себе тампакс и засади поглубже…
— Козел! — Взвизгнув, блондинка выкатилась из машины, вытащила застрявшую в трусах монету и с видом оскорбленной добродетели направилась к Серегиному подъезду. — Пидор, чтоб тебе самому засадили поглубже!
«Если соседка, то живет здесь недолго. — Посмотрев ей вслед. Тормоз оценил стройные щиколотки и перевел взгляд на округлости ягодиц под полупрозрачной тканью. — Что-то этой жопы я не видел». Привычно заковав машину в противоугонные кандалы, он вошел в подъезд и сразу же услышал глас Рысика — полный экспрессии, негодования и готовности сожрать целого быка. Расположившись у родного порога, хищник яростно драл когтями дерматин, время от времени разбегался., взлетал в воздух и ломился в дверь всеми четырьмя конечностями, а уж орал-то, словно голодный тигр:
— Мя-я-я-я-са!
Учуяв Тормоза, он потишел и, лихо вспрыгнув на хозяйское плечо, принялся урчать прямо в ухо — уважаю, мол. Рыжие бока его ввалились, нос расписали когти конкурентов, а хвост был мелирован чем-то на редкость вонючим, — и где только нелегкая носила! «Да, за любовь надо платить. — Запустив домочадца, Прохоров вошел следом, закрыл за собой дверь. — За простыни, за лекарства, за операцию… За все…»
В квартире было душно. Мухи нарезали круги над кошачьим лотком, в солнечных лучах роились пылинки, а из конуры Прохорова-старшего раздавался даже не храп, а утробные, нечеловеческие хрипы. Сморщив нос — опять все углы облеваны! — Тормоз набрал в кастрюлю воды и, поставив на огонь, с уханьем залез под ледяной душ, — жара. Да, жарко, — мощно приложившись к поилке, Рысик с ходу вылакал половину содержимого и, принюхавшись, начал подбираться к пакету с печенью, а в это время полилась песня и на кухню заявился Прохоров-старший.
— Отцвели уж давно хризантемы в саду… — Он уже успел похмелиться, «полирнуться» пивком и добавить свежачка на старые дрожжи, а потому находился в прекрасном расположении духа. — Ути кисонька, дай-ка я тебя поцелую, хвостатенький ты мой…
Одет экс-майор был в семейные, до колен, трусы и не по сезону утепленную фуфайку, мочой и перегаром разило от него за версту, так что Рысик, запрыгнув на холодильник, окрысился:
— Пш-ш-ш-ш-ел!
— Батя, есть будешь? — Выйдя из ванной, Тормоз бросил в закипевшую воду печень, разогрел сковородку с маслом и, дождавшись, пока заскворчит, стал выкладывать пельмени. — «Равиоли», Италия.
— А на фига, знаешь, сколько калорий в водке? — Прохоров-старший смачно почесал под фуфайкой и обиженно глянул в сторону Рысика. — Брезгует, гад, с гонором. Ты мне, Серега, лучше другое скажи. — Он неожиданно придвинулся и, прищурив мутные, в красных прожилках, глаза, пристально уставился сыну в лицо. — Почему все-таки вино на пиво красиво, а пиво на вино говно? Не знаешь? А что вы вообще знаете, молодые? Мы вот вчера с Колькой-бомжем взяли «попугайчиков», после водочки, паленой конечно, но прошла, а под вечер Валька-хмырь заявился. Он мне должен был, так должок, сука, корьем отдал — в канистре приволок. Говорит, ему с бочки слили. И вот как вспрыснули мы пива, так нам с Коляном так по-плохело — отходняк покруче, чем с «портишка», еле-еле водочкой поправились, а ты говоришь — пельмени… На кой ляд мне твои гребаные пельмени! — Внезапно разъярившись, он швырнул ногой табуретку и, поддернув трусы, так же неожиданно угомонился. — Ты, сынок, сам здесь командуй, а я пойду, пойду подремлю пока. — Он икнул, подержался за косяк и, пошатываясь, поплелся к себе, только заскрипел дешевый отечественный протез.
«Эх, батя, батя, — Серега глянул на сгорбленную отцовскую спину и сразу забыл про пельмени, — эк тебя согнуло…» А ведь какой был — мешок цемента зубами поднимал, подъем переворотом делал десять раз по полной боевой… Память вдруг вернула Тормоза лет на двадцать назад, в Гагры, на выстланную галькой полосу городского пляжа. Они тогда впервые приехали всем семейством на море, и частенько, усадив Серегу с братом на плечи, батя вихрем мчался по воде вдоль линии прибоя — молодой, сильный, загорелый. А мать, счастливо улыбаясь, смотрела на них и делала вид, что плотоядные мужские взгляды ее не касаются… Серега явственно услышал Витькин смех — детский, радостный, похожий на серебряный колокольчик — и тут же увидел брата взрослым — в ростовском морге. Полуразложившимся трупом без обеих ног и с наполовину снесенным черепом…
Тормоз помотал головой, стараясь больше не думать о грустном, и принялся переворачивать пельменины на другой бок: «„Тефаль“, похоже, накрылся, пригорело в лучшем виде». Печенка между тем тоже дошла до кондиции, и Рысик не на шутку разволновался: удастся ли вкусить натурпродукта или его сразу испоганят геркулесом? Хоть и «Ясно солнышко», да без него вкуснее. Но переживал он напрасно.
— На, разминайся. — Подув на ломтик печенки, Тормоз осчастливил им хищника, и тот с урчанием потащил добычу под ванну — упаси Бог, отнимут! Оставшуюся массу субпродукта Серега разрезал на куски и, заправив бульон геркулесом, все перемешал. Получилось что-то вроде казацкого кулеша, хотя Тарас Бульба наверняка есть бы не стал.
— Кушать подано. — Плюхнув в Рысикову плошку конечного результата. Тормоз облагородил блюдо рыбьим жиром и, поставив остывать, потянулся к сковороде. — А у нас теперь самообслуживание.
Пельмени оказались пережарены и недосолены, но скоро это уже не имело никакого значения. Запив их чаем, Серега загрузил посуду в мойку и, подмигнув томившемуся Рысику, поставил плошку на пол:
— Налетай, остыло.
Упрашивать было не надо, оголодавший кот, заурчав, принялся разделываться с кулешом, а повар отправился в свои апартаменты, не ахти какие, двенадцатиметровые. Обстановка была спартанской: шкаф, кресло-диван и стойка с аппаратурой, основную же часть комнаты занимал импровизированный спортзал — с «водяным» мешком, с «коварной» — зазеваешься, даст по рукам — макиварой и перекладиной. У окна висела полочка с наградами, не так уж и много, но глазу приятно, в углу стоял «бо» — двухметровый шест, в руках мастера легко протыкающий грудную клетку, а со стены грозно щурился Брюс Ли — «маленький дракон» с большими возможностями.
— Здорово, коллега. — Прищурившись в ответ, Тормоз плотно, чтобы не вломился Рысик, прикрыл за собою дверь и, встав на кресло, заглянул на верхотуру шкафа. Его взору предстали залежи оружия: ударно-дробящего действия — нунтяку, тон-фа, всевозможные дубинки и палицы, а также кое-что режуще-колющее — самурайский меч катана, вернее, его современная копия, выполненная один к одному. Прохоров выбрал на сегодня дзе, обыкновенную метровую палку, и, устроившись в центре комнаты, принялся с увлечением размахивать ею, только загудел рассекаемый воздух. Главное здесь в контроле над средней линией врага и максимальной эффективности движений — никаких «пустых» замахов плюс работа по точкам. Секущие удары по ногам, рубящие по рукам, тычковые в корпус… Примерно такой же палкой отец-основатель школы Синдо-Мусорю Мусо Гоннэскэ и выиграл однажды поединок у величайшего фехтовальщика семнадцатого века Миямото Мусаси. А это было непросто. Мусаси за свою жизнь убил более шестидесяти человек в официальных поединках, не считая войн и малозначимых инцидентов, причем умер своей смертью в почтенном возрасте. Рассказывают, что однажды во время странствий он забрел в глухой провинции на постоялый двор. Заказал обед и в ожидании его уселся в угол, положив рядом с собой меч. Вскоре в двери ввалилась шумная компания молодцов, совершенно не похожих на обычных путников. Все они были сплошь увешаны оружием и сильно смахивали на разбойников с большой дороги. Приметив посетителя, одиноко сидящего в углу, а главное, его великолепный, стоивший целое состояние меч, бродяги сгрудились и принялись шептаться. В ответ Миямото взял палочки для еды и, поймав четырьмя неуловимыми движениями четырех жужжавших в воздухе мух, аккуратно уложил их на столе. При этом он посмотрел в сторону бродяг и легкая усмешка пробежала по его лицу. Те принялись униженно кланяться и быстро исчезли… И вот такого мастера Мусо Гоннэскэ и победил обыкновенной палкой. Правда, после озарения, и дзе у него была вырезана из священного бука, а вот Тормоз к медитации относился скептически и дубинку сделал себе из упертой со стройки лопаты…
Наконец «крутить восьмерки» надоело, и, забросив палку на шкаф, Серега глянул на часы — самое время пик, ехать работать смерти подобно. «На фиг». Он вытер вспотевшее лицо и, поставив будильник на одиннадцать, завалился спать. Рысик, специалист по открыванию дверей, дверок и шкафчиков, нагло вломился в комнату и, устроившись у Тормоза в ногах, счастливо заурчал. Снилась ему помойка…
— Отдохнуть не желаете? — Голосовавшая лялька игриво улыбнулась, но Серега веселья не поддержал:
— На кладбище, родная, отдыхать будем. — Хлопнул дверью, притопил педаль газа и покатил по Московскому к «Пулковской» — может, там повезет, хотя вряд ли. Видно, день такой непрушный. Вернее, ночь.
И в самом деле, время уже за полночь, а положительное прохоровское сальдо всего полтора доллара. И десяти литров бензина не купить. А причина одна — конкуренция, клиента на всех желающих не хватает.
«Тьфу ты, зараза. — Перед самым Серегиным носом какой-то паразит на „опеле“ подобрал сладкую парочку — прилично одетого мужика со спутницей, и, выругавшись. Тормоз принялся забирать правее, чтобы уйти на Ленинский. — Все, на фиг, домой, нет сегодня удачи». Но неисповедимы пути Господни. Едва Серега повернул направо, как маячивший у бордюра гражданин сделал шаг вперед и, проголосовав, попросился на Петроградскую, не дороже, правда, чем за полтинник. Чем-то он неуловимо был похож на крысу, причем на поддатую крысу, и Тормозу не понравился сразу, да ведь на безрыбье и сам раком встанешь… Одним словом, поехали. Предчувствие Серегу не обмануло. Всю дорогу попутчик молчал, а когда остановились на Большой Пушкарской, вместо обещанного полтинника вытащил красную книжицу:
— Милиция! Почему практикуете нелицензированную деятельность?
— Ну-ка, ну-ка, покажи. — Подобных вариантов Прохоров уже наелся досыта. Ловко выхватив ксиву из холодных пальцев, он тут же взял ее хозяина «на стальной зажим».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41