Однако в последнее время веры этой у него поубавилось. На дворе уже двадцать шестой год, пора бы утихнуть классовой борьбе и начаться долгожданной светлой жизни, но по-прежнему рекой льется кровь, в партии процветают карьеризм и угодничество, в органах ключевые должности занимают «липачи» типа Трилиссера и Ягоды, а у кормила власти прочно окопался усатый выскочка с замашками уголовника. Стоило ли ради этого гнить на каторге, зарабатывать туберкулез и стрелять людей сотнями без суда и следствия? Топить в баржах, рубить шашками, жечь в паровозных топках, класть на рельсы, разрывать конями, медленно убивать в герметичной, нагреваемой над
огнем «пробковой» камере…
— Результат хоть и ожидаемый, но тем не менее вызывающий восторженное головокружение. — Расстегнув кожаную куртку, начальник лаборатории нейроэнергетики Барченко опустился в кресло, от возбуждения зрачки его маленьких, глубоко посаженных глаз расширились неимоверно. — Гипотеза об Арктиде — Гиперборее — нашла еще одно прямое подтверждение!
Его жизнь складывалась странным образом.
Идеалист по натуре, мистик по убеждениям и в то же время настойчивый ученый-практик, он подчас оказывался в центре таких политических интриг, что вряд ли был в состоянии адекватно оценить свою роль в происходящих событиях. Еще в студенческие годы случай свел его с профессором Кривцовым, верившим, что в глубинах Азии существует тайная страна Шамбала, духовный центр планеты, надежно сокрытый от вторжения непосвященных. Там «обнимаются Небо и Земля и соединяются концы года», там наш мир соприкасается с высшим сознанием, там ворота в обитель Небесного Света. Именно в Шамбале следует искать хранителей эзотерической мудрости — махатм, знания которых могут дать человеку полную власть над миром. Вдохновленный рассказами Кривцова, Барченко с головой уходит в мистику, вплотную занимается изучением паранормальных возможностей человека. Его работоспособность не знает предела: он создал приборы, позволяющие экспериментально установить эффект телепатии, и в 1911 году провел ряд сенсационных опытов по передаче мысли на расстоянии. Его интересует все, связанное с древней историей и культурой, он пишет научно-фантастические романы, упорно занимается, ставит опыты и скоро приобретает широкую известность как эзотерист, оккультист и талантливый ученый-биолог. Эксперименты, лекции, членство в масонской ложе. После революции Барченко был приглашен Бехтеревым в Институт мозга и высшей нервной деятельности. Он работал в то время над созданием нового универсального учения о ритмах, связывавшего космические феномены с явлениями общественной жизни. Однако обстоятельства сложились так, что ему пришлось уехать в Мурманск и возглавить экспедицию на Кольский полуостров для изучения таинственного психического феномена эмерик. За два года пребывания на севере Барченко подробно изучил район культовых сооружений на берегах Сейдозера, много общался с местными шаманами-нойдами и пришел к выводу, что в глубоком прошлом существовала некая протоцивилизация, оставившая на Кольском полуострове впечатляющий памятник практической магии. В лапландских волшебниках он разглядел последних жрецов той древней культуры, отзвуки которой сквозили в старинных легендах о загадочной Стране Белых Вод. И не является ли таинственная Шамбала последним оплотом этой изначальной, идущей из глубины тысячелетий Традиции?
Исследования, направленные на изучение эмерика — массового гипноза и связанных с ним феноменов, привлекли внимание ОГПУ. Чекисты видели мир как огромную информационную систему, из которой посредством манипуляций с человеческой психикой можно черпать сведения самого тайного и интимного свойства. В результате при СПЕКО была создана секретная лаборатория, и судьбы Бар-ченко и Бокия, этих двух людей, одержимых верой в торжество изначальной мудрости, странным образом переплелись. До самой их смерти, — одного расстреляют в тридцать седьмом, другого на полгода позже.
— Значит, прочитали все-таки? — Бокий удивленно покачал головой, выпустив дым колечком, с уважением посмотрел на Барченко. — Прямое знание? Проводили сеанс?
— Да, пришлось связаться с ноосферой. — Тот кивнул, вытащил не очень-то свежий носовой платок и начал протирать очки. — Знаете, такие яркие, образы, до сих пор глаза болят.
Барченко был сильным «аномалом», впадая в транс, он мог напрямую контактировать с информационным полем Земли, правда, потом его мучили головные боли и тошнота. Однако на этот раз оно того стоило, он сумел прочитать загадочные идеограммы — дощечки с руническими знаками, которые нашли у странного, полупомешанного крестьянина, выступавшего на площадях с непонятными проповедями. Поначалу юродивого забрали в сумасшедший дом, затем он попал на Лубянку и уже здесь оказался в поле зрения Спецотдела.
— Вдаваться в подробности не буду. — Чуть заикаясь от волнения, Барченко в нетерпении потер ладони, на выпуклых скулах его выступили розовые пятна. — Постараюсь изложить канву. Речь идет о материке Арктида, находившемся на месте Северного Ледовитого океана. Именно там и располагалась загадочная Гиперборея, великое Полярное царство. Столица ее, Пола, что значит «покой», находилась непосредственно около точки географического полюса земли. Древние греки называли город Ортополисом, дословно — «город Вертикали», «город Земной Оси». Впрочем, Пола не представляла собой город в современном смысле этого слова. Это была единая система замков по берегам внутреннего моря Арктиды — Великого Вращающегося Озера. Цивилизация Гипербореи не являлась техногенной, в ее основе лежали психоментальные, то есть магические ресурсы общества, и подобное расположение метрополии создавало наиболее благоприятные возможности для глобальных магических операций. «Для странствия по глубинам необходим покой!» А максимум физического покоя планеты приходится на ее ось. Ось — Мировое Дерево — была неким сакральным символом Гипербореи. Об этом говорят и древние северные мифы, как тут не вспомнить скандинавских асов из страны Оз, то есть людей, обладающих могуществом богов, из города Оси. — Барченко замолчал, поймав крайне заинтересованный взгляд Бокия, торжествующе усмехнулся. — Однако это лишь форма, содержание в другом. Одним из главных занятий людей Оси было странничество по Мирам Вселенной. Это искусство передвижения «в обход материи» было делом опасным, многое зависело от стабильности потоков тонкой субстанции. Магия гиперборейцев позволила создать практически постоянный поток — Осевой Туннель, который начинался прямо над полюсом планеты и уходил в глубь космоса. В результате само вещество планеты в этом месте претерпело некоторые изменения. Воздух над полюсом оказался несколько уплотнен, он отличался матовым белым свечением (отсюда и другое название Арктиды — Страна Белых Вод!), водная стихия постепенно вытесняла земную. Потоки вод Мирового океана разделили Арктиду на четыре гигантских острова, и континент принял форму пространства, ограниченного крестом, заключенным в круг. Его геометрическим центром был гигантский водоворот в середине внутреннего моря, а над жерлом этой великой впадины располагался Храм Странствия по Мирам. Каменная громада Храма висела в воздухе, отбрасывая на воды Вращающегося Озера тень в виде креста. До наших дней дошел сакральный символ, обозначающий принадлежность Ортополису, — это коловрат, или свастика. Храм Странствий являлся четырехмерным телом; всем, кто не обладал высшим посвящением, внутреннее пространство его казалось лабиринтом бесконечной сложности: четыре жезла там можно было поставить перпендикулярно друг другу, и они образовывали правильный восьмиконечный крест…
— М-да, — Бокий потер высокий, хорошей формы лоб, вздохнув, принялся скручивать очередную папироску, — как-то уж это… Одним словом, Александр Васильевич, верится с трудом., — Он относился к собеседнику с нескрываемой симпатией, — заслуженный ученый, проверенный «аномал», известный оккультист. Но чтобы какие-то там парящие замки над водяными воронками, нет, это уж слишком!
— Я, Глеб Иванович, приветствую ваш скепсис, может, именно он и является движущей силой познания. — Барченко снял очки, задумчиво сунул в рот дужку. — Только вот не Ульянов ли этот ваш говорит, что факты — вещь упрямая? Я два года, как вам известно, прожил на севере и могу с уверенностью сказать, что и культура и традиции саамов проникнуты непостижимой, тонкой психической энергией, несут на себе отпечаток тайны и высшей магической отмеченности, сама природа вокруг загадочна и неподвластна формальной логике. Сколько, к примеру, мы ни просили местных рыбаков отвезти нас на заповедный шаманский остров Роговый, что в Ловозере, те отказывались наотрез, а когда наконец нашелся охотник, сын православного священника, поднялся сильный ветер и экспедиция не состоялась. Однако нам все же удалось высадиться на южной оконечности озера, и что же? В одном из ущелий мы обнаружили огромный сеид — священный камень, а рядом с ним желто-белую колонну в виде гигантской свечи, от вида которых в наши сердца вселился непонятный, не постижимый разумом ужас. Наступила внезапная слабость, у многих начались галлюцинации, так что пришлось срочно уходить, — напряженность полей тонких энергий оказалась невыносимой для нашей психики.
Вспоминая события пятилетней давности, Барченко замолчал, от его былой восторженности не осталось и следа, только судорожно билась жилка на виске да катались желваки на побледневших скулах.
Действительно, тогда, на берегах лапландских озер, в частности Сейдозера, он обнаружил множество непонятных психофизических явлений. Наблюдались странные свечения, геомагнитные аномалии, у каменных ритуальных пирамид — менгиров — астрофизик Кондиайн с изумлением обнанужил несоблюдение законов гравитации: вес человека там был величиной непостоянной. Однако главное, что вызывало множество вопросов, был феномен мереченья. Это специфическое состояние, похожее на Кассовый гипноз, чаще проявлялось при шаманских обрядах, однако могло возникнуть и спонтанно. Людей неудержимо тянуло на север, к Полярной звезде, они начинали повторять движения друг друга, безоговорочно выполняли любые команды, запевали на незнакомых им языках. Некоторые могли предсказывать будущее, отыскивать спрятанные предметы, человеку, находящемуся в состоянии эмерика, холодное оружие не причиняло вреда. Создавалось впечатление, что люди — это лишь марионетки, нити от которых находятся в чьих-то невидимых могучих руках.
— Я читал ваш отчет, Александр Васильевич, и на память вообще не жалуюсь. — Бокий чуть заметно улыбнулся, он не прерывал собеседника из вежливости. — Скажите, вы выяснили личность этого полоумного?
На него, человека, склонного к мистике, привыкшего мыслить широко и абстрактно, рассказ о Гиперборее произвел большое впечатление, однако, будучи хорошим психологом и профессиональным контрразведчиком, он никогда не выказывал своих эмоций.
— Некто Круглов Михаил, крестьянин из поселка Юрьевец Костромской губернии. — Барченко зачем-то понизил голос до полушепота. — На самом же деле он волхв белого круга, один из последних хранителей Северной Традиции. За тысячелетия до Рождества Христова на русской земле существовали два уровня посвящения. Первый — это то, что мы называем язычеством, суть учение о двенадцати ипостасях, или силах, в которых проявляется Единый. Каждый из этой дюжины богов имел своих служителей, волхвов низшего посвящения. Они назывались кудесниками, потому что знаками их звания были кудесы — бубны о двенадцати бубенцах, символизирующие круг перерождений, проявлений Единого. Волхвы же высшего посвящения — веды — имели особые посохи, как символ вечного пути навстречу Единому, и постигали Божьи откровения во всей полноте учения о Триглаве, то есть о триединстве всего сущего. К таковым и относится Михаил Круглов, смысл его пришествия — в готовности приоткрыть завесу тайны, ибо время пришло.
— Весьма интересно, весьма. Однако, Александр Васильевич, время. Вы куда сейчас, на Скоблищенский? — Заметив утвердительный кивок, начальник спецотдела снял трубку, негромкий голос его зазвучал властно и отрывисто: — Это Бокий. Машину на выезд.
Он поднялся из-за массивного стола, коротко кивнул Барченко:
— Сегодня уже не увидимся, через четверть часа у меня коллегия ОГПУ. Из Круглова этого выжмите все соки, на днях жду вас с подробным докладом. До свидания.
Руки он никому не подавал.
— До свидания. — Барченко кивнул в ответ и длинным лубянским коридором пошел на выход, у подъезда его уже ждал открытый «паккард» Бокия. Путь Александра Васильевича лежал к засекреченному объекту ОГПУ, где была оборудована «черная комната» — специальная лаборатория для исследования способностей «аномалов».
— Скоблищенский. — Он уселся на переднее сиденье, откинулся на спинку, посмотрел на часы. — Особо не гоните, время есть.
— Слушаюсь. — Шофер включил скорость, отпустив сцепление, прибавил газу, и «паккард», шурша покрышками, покатил по московским улицам.
Вокруг кипела жизнь большого, шумного города. Под колесный лязг светились изнутри трамваи, орали галки на Кремлевской стене, трудяга пароходик тащился по Москве-реке, дымил по-черному, разводил волну. В сквере у Большого театра, там, где радужно переливалась разноцветная струя, билась и гудела разномастная толпа, юркие таксомоторы брызгали лучами фар, резко, по-звериному ревели клаксонами, мальчишки-газетчики выкрикивали несусветную чушь, а в вышине, в синем вечернем небе, прожектора высвечивали транспарант: «Ты подписался на рабочий кредит?» Если кто и подписался, то явно не скучающие личности в длинных пиджаках, мятых брюках колоколом и широких, словно конские копыта, башмаках, которые, размахивая тросточками, бродили вдоль пылающих витрин, разглядывая товары и встречных женщин. На них бросали косые взгляды молодые, стриженные под полубокс люди с быстрыми глазами и умелыми, ловкими пальцами, чьи беспокойные ноги в ботинках на резиновом ходу двигались легко и бесшумно. Проститутки в ожидании работы томились на боевых постах, привычно зазывали клиентов, покручивали доступными, в модных шелковых шароварах задами. Воздух наполняли рев моторов, ржание лошадей, запах пота, «Шипра» и туалетной воды «Пролетарка», дым от папирос «Авангард», громкий мат, свист милиционеров и призывно-чувственные звуки танго, доносящиеся из дверей ресторанов. Эх, Москва златоглавая…
— Возвращайтесь, меня не ждите. — У дома номер один по Скоблищенскому переулку Барченко вышел из машины, нырнув в подъезд, показал пропуск часовому и направился в самый конец коридора к массивной двери с номером «23». Уверенно, по-хозяйски позвонил, нетерпеливо взялся за бронзовую ручку, однако ему никто не открыл. «Черт знает что, оглох он там, что ли?» Вытащив ключ, Барченко отпер тугой, звонко щелкнувший замок, рывком распахнул дверь и, оказавшись внутри, замер, удивленно уставившись на дежурного из ГПУ. Тот, скорчившись, лежал на столе, на губах его блуждала идиотская улыбка, по подбородку тянулись вязкие, обильные слюни. Рядом на кожаном диване, закинув ногу на ногу, удобно устроился Людвиг фон Третнофф, он курил массивную царьградскую трубку с резным янтарным чубуком и задумчиво разглядывал что-то сквозь решетки окна.
— Рад вас видеть, почтеннейший Александр Васильевич. — Почувствовав на себе взгляд Барченко, он легко поднялся, учтиво протянул холеную, с большим сапфировым перстнем руку, оскалил в улыбке мелкие, наверное, острые зубы. — Все ли у вас в порядке? А то я уж заждался.
Стройный, невысокого роста, он двигался с изяществом голодной ласки, готовой в любой момент вцепиться в горло.
— У меня-то все в порядке, а вот у вас тут что творится? — Барченко подошел к лежащему чекисту, взявшись за пульс, удрученно покачал головой. — Господи, почти что труп. Чем он вам помешал?
— Ах, любезный Александр Васильевич, вечно вы пытаетесь на все найти ответ. Есть вещи иррациональные, не подвластные формальной логике. — Едко усмехнувшись, фон Третнофф опустился на нагретое место, трубкой нарисовал в воздухе замысловатую фигуру. — Скучно было. Да потом этот мерзавец все бубнил: «Не курите, не курите, здесь не положено». — Он вдруг зашелся противным, хлюпающим смешком. — Вот я и положил. Пускай отдохнет, потом реанимируем.
— Удивляюсь я вам, Людвиг, откуда такая страсть к разрушению? — Барченко снял кожаный картуз, бросил на кресло. — Не любите вы людей.
— Ах, любезный Александр Васильевич, Александр Васильевич! Лет двадцать уж вас знаю, а вы все такой же неисправимый идеалист!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
огнем «пробковой» камере…
— Результат хоть и ожидаемый, но тем не менее вызывающий восторженное головокружение. — Расстегнув кожаную куртку, начальник лаборатории нейроэнергетики Барченко опустился в кресло, от возбуждения зрачки его маленьких, глубоко посаженных глаз расширились неимоверно. — Гипотеза об Арктиде — Гиперборее — нашла еще одно прямое подтверждение!
Его жизнь складывалась странным образом.
Идеалист по натуре, мистик по убеждениям и в то же время настойчивый ученый-практик, он подчас оказывался в центре таких политических интриг, что вряд ли был в состоянии адекватно оценить свою роль в происходящих событиях. Еще в студенческие годы случай свел его с профессором Кривцовым, верившим, что в глубинах Азии существует тайная страна Шамбала, духовный центр планеты, надежно сокрытый от вторжения непосвященных. Там «обнимаются Небо и Земля и соединяются концы года», там наш мир соприкасается с высшим сознанием, там ворота в обитель Небесного Света. Именно в Шамбале следует искать хранителей эзотерической мудрости — махатм, знания которых могут дать человеку полную власть над миром. Вдохновленный рассказами Кривцова, Барченко с головой уходит в мистику, вплотную занимается изучением паранормальных возможностей человека. Его работоспособность не знает предела: он создал приборы, позволяющие экспериментально установить эффект телепатии, и в 1911 году провел ряд сенсационных опытов по передаче мысли на расстоянии. Его интересует все, связанное с древней историей и культурой, он пишет научно-фантастические романы, упорно занимается, ставит опыты и скоро приобретает широкую известность как эзотерист, оккультист и талантливый ученый-биолог. Эксперименты, лекции, членство в масонской ложе. После революции Барченко был приглашен Бехтеревым в Институт мозга и высшей нервной деятельности. Он работал в то время над созданием нового универсального учения о ритмах, связывавшего космические феномены с явлениями общественной жизни. Однако обстоятельства сложились так, что ему пришлось уехать в Мурманск и возглавить экспедицию на Кольский полуостров для изучения таинственного психического феномена эмерик. За два года пребывания на севере Барченко подробно изучил район культовых сооружений на берегах Сейдозера, много общался с местными шаманами-нойдами и пришел к выводу, что в глубоком прошлом существовала некая протоцивилизация, оставившая на Кольском полуострове впечатляющий памятник практической магии. В лапландских волшебниках он разглядел последних жрецов той древней культуры, отзвуки которой сквозили в старинных легендах о загадочной Стране Белых Вод. И не является ли таинственная Шамбала последним оплотом этой изначальной, идущей из глубины тысячелетий Традиции?
Исследования, направленные на изучение эмерика — массового гипноза и связанных с ним феноменов, привлекли внимание ОГПУ. Чекисты видели мир как огромную информационную систему, из которой посредством манипуляций с человеческой психикой можно черпать сведения самого тайного и интимного свойства. В результате при СПЕКО была создана секретная лаборатория, и судьбы Бар-ченко и Бокия, этих двух людей, одержимых верой в торжество изначальной мудрости, странным образом переплелись. До самой их смерти, — одного расстреляют в тридцать седьмом, другого на полгода позже.
— Значит, прочитали все-таки? — Бокий удивленно покачал головой, выпустив дым колечком, с уважением посмотрел на Барченко. — Прямое знание? Проводили сеанс?
— Да, пришлось связаться с ноосферой. — Тот кивнул, вытащил не очень-то свежий носовой платок и начал протирать очки. — Знаете, такие яркие, образы, до сих пор глаза болят.
Барченко был сильным «аномалом», впадая в транс, он мог напрямую контактировать с информационным полем Земли, правда, потом его мучили головные боли и тошнота. Однако на этот раз оно того стоило, он сумел прочитать загадочные идеограммы — дощечки с руническими знаками, которые нашли у странного, полупомешанного крестьянина, выступавшего на площадях с непонятными проповедями. Поначалу юродивого забрали в сумасшедший дом, затем он попал на Лубянку и уже здесь оказался в поле зрения Спецотдела.
— Вдаваться в подробности не буду. — Чуть заикаясь от волнения, Барченко в нетерпении потер ладони, на выпуклых скулах его выступили розовые пятна. — Постараюсь изложить канву. Речь идет о материке Арктида, находившемся на месте Северного Ледовитого океана. Именно там и располагалась загадочная Гиперборея, великое Полярное царство. Столица ее, Пола, что значит «покой», находилась непосредственно около точки географического полюса земли. Древние греки называли город Ортополисом, дословно — «город Вертикали», «город Земной Оси». Впрочем, Пола не представляла собой город в современном смысле этого слова. Это была единая система замков по берегам внутреннего моря Арктиды — Великого Вращающегося Озера. Цивилизация Гипербореи не являлась техногенной, в ее основе лежали психоментальные, то есть магические ресурсы общества, и подобное расположение метрополии создавало наиболее благоприятные возможности для глобальных магических операций. «Для странствия по глубинам необходим покой!» А максимум физического покоя планеты приходится на ее ось. Ось — Мировое Дерево — была неким сакральным символом Гипербореи. Об этом говорят и древние северные мифы, как тут не вспомнить скандинавских асов из страны Оз, то есть людей, обладающих могуществом богов, из города Оси. — Барченко замолчал, поймав крайне заинтересованный взгляд Бокия, торжествующе усмехнулся. — Однако это лишь форма, содержание в другом. Одним из главных занятий людей Оси было странничество по Мирам Вселенной. Это искусство передвижения «в обход материи» было делом опасным, многое зависело от стабильности потоков тонкой субстанции. Магия гиперборейцев позволила создать практически постоянный поток — Осевой Туннель, который начинался прямо над полюсом планеты и уходил в глубь космоса. В результате само вещество планеты в этом месте претерпело некоторые изменения. Воздух над полюсом оказался несколько уплотнен, он отличался матовым белым свечением (отсюда и другое название Арктиды — Страна Белых Вод!), водная стихия постепенно вытесняла земную. Потоки вод Мирового океана разделили Арктиду на четыре гигантских острова, и континент принял форму пространства, ограниченного крестом, заключенным в круг. Его геометрическим центром был гигантский водоворот в середине внутреннего моря, а над жерлом этой великой впадины располагался Храм Странствия по Мирам. Каменная громада Храма висела в воздухе, отбрасывая на воды Вращающегося Озера тень в виде креста. До наших дней дошел сакральный символ, обозначающий принадлежность Ортополису, — это коловрат, или свастика. Храм Странствий являлся четырехмерным телом; всем, кто не обладал высшим посвящением, внутреннее пространство его казалось лабиринтом бесконечной сложности: четыре жезла там можно было поставить перпендикулярно друг другу, и они образовывали правильный восьмиконечный крест…
— М-да, — Бокий потер высокий, хорошей формы лоб, вздохнув, принялся скручивать очередную папироску, — как-то уж это… Одним словом, Александр Васильевич, верится с трудом., — Он относился к собеседнику с нескрываемой симпатией, — заслуженный ученый, проверенный «аномал», известный оккультист. Но чтобы какие-то там парящие замки над водяными воронками, нет, это уж слишком!
— Я, Глеб Иванович, приветствую ваш скепсис, может, именно он и является движущей силой познания. — Барченко снял очки, задумчиво сунул в рот дужку. — Только вот не Ульянов ли этот ваш говорит, что факты — вещь упрямая? Я два года, как вам известно, прожил на севере и могу с уверенностью сказать, что и культура и традиции саамов проникнуты непостижимой, тонкой психической энергией, несут на себе отпечаток тайны и высшей магической отмеченности, сама природа вокруг загадочна и неподвластна формальной логике. Сколько, к примеру, мы ни просили местных рыбаков отвезти нас на заповедный шаманский остров Роговый, что в Ловозере, те отказывались наотрез, а когда наконец нашелся охотник, сын православного священника, поднялся сильный ветер и экспедиция не состоялась. Однако нам все же удалось высадиться на южной оконечности озера, и что же? В одном из ущелий мы обнаружили огромный сеид — священный камень, а рядом с ним желто-белую колонну в виде гигантской свечи, от вида которых в наши сердца вселился непонятный, не постижимый разумом ужас. Наступила внезапная слабость, у многих начались галлюцинации, так что пришлось срочно уходить, — напряженность полей тонких энергий оказалась невыносимой для нашей психики.
Вспоминая события пятилетней давности, Барченко замолчал, от его былой восторженности не осталось и следа, только судорожно билась жилка на виске да катались желваки на побледневших скулах.
Действительно, тогда, на берегах лапландских озер, в частности Сейдозера, он обнаружил множество непонятных психофизических явлений. Наблюдались странные свечения, геомагнитные аномалии, у каменных ритуальных пирамид — менгиров — астрофизик Кондиайн с изумлением обнанужил несоблюдение законов гравитации: вес человека там был величиной непостоянной. Однако главное, что вызывало множество вопросов, был феномен мереченья. Это специфическое состояние, похожее на Кассовый гипноз, чаще проявлялось при шаманских обрядах, однако могло возникнуть и спонтанно. Людей неудержимо тянуло на север, к Полярной звезде, они начинали повторять движения друг друга, безоговорочно выполняли любые команды, запевали на незнакомых им языках. Некоторые могли предсказывать будущее, отыскивать спрятанные предметы, человеку, находящемуся в состоянии эмерика, холодное оружие не причиняло вреда. Создавалось впечатление, что люди — это лишь марионетки, нити от которых находятся в чьих-то невидимых могучих руках.
— Я читал ваш отчет, Александр Васильевич, и на память вообще не жалуюсь. — Бокий чуть заметно улыбнулся, он не прерывал собеседника из вежливости. — Скажите, вы выяснили личность этого полоумного?
На него, человека, склонного к мистике, привыкшего мыслить широко и абстрактно, рассказ о Гиперборее произвел большое впечатление, однако, будучи хорошим психологом и профессиональным контрразведчиком, он никогда не выказывал своих эмоций.
— Некто Круглов Михаил, крестьянин из поселка Юрьевец Костромской губернии. — Барченко зачем-то понизил голос до полушепота. — На самом же деле он волхв белого круга, один из последних хранителей Северной Традиции. За тысячелетия до Рождества Христова на русской земле существовали два уровня посвящения. Первый — это то, что мы называем язычеством, суть учение о двенадцати ипостасях, или силах, в которых проявляется Единый. Каждый из этой дюжины богов имел своих служителей, волхвов низшего посвящения. Они назывались кудесниками, потому что знаками их звания были кудесы — бубны о двенадцати бубенцах, символизирующие круг перерождений, проявлений Единого. Волхвы же высшего посвящения — веды — имели особые посохи, как символ вечного пути навстречу Единому, и постигали Божьи откровения во всей полноте учения о Триглаве, то есть о триединстве всего сущего. К таковым и относится Михаил Круглов, смысл его пришествия — в готовности приоткрыть завесу тайны, ибо время пришло.
— Весьма интересно, весьма. Однако, Александр Васильевич, время. Вы куда сейчас, на Скоблищенский? — Заметив утвердительный кивок, начальник спецотдела снял трубку, негромкий голос его зазвучал властно и отрывисто: — Это Бокий. Машину на выезд.
Он поднялся из-за массивного стола, коротко кивнул Барченко:
— Сегодня уже не увидимся, через четверть часа у меня коллегия ОГПУ. Из Круглова этого выжмите все соки, на днях жду вас с подробным докладом. До свидания.
Руки он никому не подавал.
— До свидания. — Барченко кивнул в ответ и длинным лубянским коридором пошел на выход, у подъезда его уже ждал открытый «паккард» Бокия. Путь Александра Васильевича лежал к засекреченному объекту ОГПУ, где была оборудована «черная комната» — специальная лаборатория для исследования способностей «аномалов».
— Скоблищенский. — Он уселся на переднее сиденье, откинулся на спинку, посмотрел на часы. — Особо не гоните, время есть.
— Слушаюсь. — Шофер включил скорость, отпустив сцепление, прибавил газу, и «паккард», шурша покрышками, покатил по московским улицам.
Вокруг кипела жизнь большого, шумного города. Под колесный лязг светились изнутри трамваи, орали галки на Кремлевской стене, трудяга пароходик тащился по Москве-реке, дымил по-черному, разводил волну. В сквере у Большого театра, там, где радужно переливалась разноцветная струя, билась и гудела разномастная толпа, юркие таксомоторы брызгали лучами фар, резко, по-звериному ревели клаксонами, мальчишки-газетчики выкрикивали несусветную чушь, а в вышине, в синем вечернем небе, прожектора высвечивали транспарант: «Ты подписался на рабочий кредит?» Если кто и подписался, то явно не скучающие личности в длинных пиджаках, мятых брюках колоколом и широких, словно конские копыта, башмаках, которые, размахивая тросточками, бродили вдоль пылающих витрин, разглядывая товары и встречных женщин. На них бросали косые взгляды молодые, стриженные под полубокс люди с быстрыми глазами и умелыми, ловкими пальцами, чьи беспокойные ноги в ботинках на резиновом ходу двигались легко и бесшумно. Проститутки в ожидании работы томились на боевых постах, привычно зазывали клиентов, покручивали доступными, в модных шелковых шароварах задами. Воздух наполняли рев моторов, ржание лошадей, запах пота, «Шипра» и туалетной воды «Пролетарка», дым от папирос «Авангард», громкий мат, свист милиционеров и призывно-чувственные звуки танго, доносящиеся из дверей ресторанов. Эх, Москва златоглавая…
— Возвращайтесь, меня не ждите. — У дома номер один по Скоблищенскому переулку Барченко вышел из машины, нырнув в подъезд, показал пропуск часовому и направился в самый конец коридора к массивной двери с номером «23». Уверенно, по-хозяйски позвонил, нетерпеливо взялся за бронзовую ручку, однако ему никто не открыл. «Черт знает что, оглох он там, что ли?» Вытащив ключ, Барченко отпер тугой, звонко щелкнувший замок, рывком распахнул дверь и, оказавшись внутри, замер, удивленно уставившись на дежурного из ГПУ. Тот, скорчившись, лежал на столе, на губах его блуждала идиотская улыбка, по подбородку тянулись вязкие, обильные слюни. Рядом на кожаном диване, закинув ногу на ногу, удобно устроился Людвиг фон Третнофф, он курил массивную царьградскую трубку с резным янтарным чубуком и задумчиво разглядывал что-то сквозь решетки окна.
— Рад вас видеть, почтеннейший Александр Васильевич. — Почувствовав на себе взгляд Барченко, он легко поднялся, учтиво протянул холеную, с большим сапфировым перстнем руку, оскалил в улыбке мелкие, наверное, острые зубы. — Все ли у вас в порядке? А то я уж заждался.
Стройный, невысокого роста, он двигался с изяществом голодной ласки, готовой в любой момент вцепиться в горло.
— У меня-то все в порядке, а вот у вас тут что творится? — Барченко подошел к лежащему чекисту, взявшись за пульс, удрученно покачал головой. — Господи, почти что труп. Чем он вам помешал?
— Ах, любезный Александр Васильевич, вечно вы пытаетесь на все найти ответ. Есть вещи иррациональные, не подвластные формальной логике. — Едко усмехнувшись, фон Третнофф опустился на нагретое место, трубкой нарисовал в воздухе замысловатую фигуру. — Скучно было. Да потом этот мерзавец все бубнил: «Не курите, не курите, здесь не положено». — Он вдруг зашелся противным, хлюпающим смешком. — Вот я и положил. Пускай отдохнет, потом реанимируем.
— Удивляюсь я вам, Людвиг, откуда такая страсть к разрушению? — Барченко снял кожаный картуз, бросил на кресло. — Не любите вы людей.
— Ах, любезный Александр Васильевич, Александр Васильевич! Лет двадцать уж вас знаю, а вы все такой же неисправимый идеалист!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41