А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Бэлстрод Парк.
До сведения его королевского величества дошло, что сэр Мармадьюк Уэд, благородный рыцарь, изменил своему королю и предательски злоумышляет против власти и правительства его величества. А посему приказываем капитану Скэрти арестовать сэра Мармадьюка и препроводить в Тауэр, дабы содержать его в заключении до суда «Звездной палаты» или какого-либо иного суда, коему надлежит расследовать подобные преступления.
Сим предлагается капитану Скэрти действовать незамедлительно и приступить к исполнению приказа его величества тотчас же по получении сего.
Дано во дворце Уайтхолл.
Carolus Rex».
— Итак, я ваш узник, — сказал сэр Мармадьюк, складывая бумагу и возвращая ее капитану.
— Не мой, сэр Мармадьюк! Помилуйте, не мой, а короля!
— Куда же меня повезут?.. Ах, я забыл! Мне не полагается задавать вопросы…
— Место назначения указано в приказе.
— И время также!
— Сожалею, но это так, — сказал Скэрти, делая вид, что его тяготит выполнение этой обязанности. — Вы читали приказ и понимаете, что я должен повиноваться беспрекословно.
— Я полагаю, мне разрешат проститься с семьей?
— Мне крайне прискорбно, сэр Мармадьюк, но полученные мной предписания чрезвычайно строги.
— Неужели мне не дадут проститься с детьми? Ведь мне, быть может, уже не придется увидеться с ними!
— Не говорите так, сэр! — с сочувственным видом проникновенно сказал Скэрти. — Это, наверно, недоразумение. Кто-нибудь из ваших врагов оговорил вас перед королем. Будем надеяться, что все кончится благополучно! Я сочувствую вам всей душой, но я получил секретное распоряжение: после того как вам будет прочитан приказ об аресте, не разрешать вам общаться ни с кем из ваших друзей и родных, иначе как в моем присутствии.
— Что ж, мы простимся в вашем присутствии. Можно мне позвать детей сюда?
— Конечно, конечно, сэр Мармадьюк! О Боже, какая тяжкая обязанность быть свидетелем столь горестной сцены!

***

На этот раз Скэрти сказал правду. Прощание сэра Мармадьюка с детьми было поистине тягостной сценой, которая не поддается описанию.
Спустя час сэр Мармадьюк под конвоем отряда кирасиров выехал из Бэлстрод Парка по дороге в Лондон, в знаменитую тюрьму для политических преступников, пользующуюся широкой, или, вернее сказать, позорной славой, — в Тауэр.

Глава 58. СУД

Не прошло и недели, как сэр Мармадьюк предстал перед «Звездной палатой» — этим страшным судилищем, которое долгие годы внушало ужас — не преступникам, а невинным людям.
Когда обвинитель является в то же время и судьей, можно не сомневаться, что подсудимый будет признан виновным. В деле сэра Мармадьюка обвинителем был сам король. «Звездная палата» была только маской для самовластия монарха, которая позволяла ему уклоняться от ответственности за любой произвол.
Суд был не более и не менее чем фарс, подобный фарсам, разыгрывавшимся конклавом святейшей инквизиции. Высший королевский суд ничем не отличался от этого священного трибунала; но хотя и в том и в другом случае судебная процедура носила характер фарса, последнее действие этого фарса слишком часто оказывалось трагедией.
Суд над сэром Мармадьюком, как большинство судов того времени, был жестоким издевательством над справедливостью; это была пустая формальность, жалкая видимость соблюдения законности, сохранившейся только в конституции. Двор уже заранее осудил сэра Мармадьюка. «Звездной палате» оставалось только утвердить приговор, что и было сделано без промедления, и на этот раз, во избежание огласки, без всякой торжественности.
Подсудимому было предъявлено обвинение в измене королевской власти и в злоумышлении против короля. Обвинение было доказано, и подсудимый был приговорен к смертной казни, установленной для государственных преступников,
— к отсечению головы на плахе.
Сэру Мармадьюку не дали даже очной ставки ни с одним из свидетелей, и он не знал, кто давал показания против него. Но главное обвинение — участие в тайном собрании в Каменной Балке — не оставляло ни малейших сомнений в том, что одним из этих свидетелей, который, быть может, даже и подстроил все дело, был капитан Скэрти.
Во время следствия сэр Мармадьюк пребывал в полном неведении, какие обвинения и улики выдвигаются против него. Ему не позволили даже взять адвоката, и задолго до того, как был вынесен приговор, уже стало ясно, чем кончится для него этот суд. И когда председатель беззаконного судилища огласил смертный приговор, для сэра Мармадьюка это не было неожиданным ударом.
Но каким жестоким ударом явилось это для двух любящих сердец, когда Уолтер, присутствовавший на суде, вернулся домой, убитый горем, и сообщил печальное известие обитателям усадьбы, которой вскоре предстояло лишиться хозяина!
Никогда еще вероломная натура Ричарда Скэрти не проявляла себя так бесстыдно, как в этот тяжелый час.
Дети его жертвы почти поверили в его дружеские чувства — он выражал такое искреннее участие, так горячо старался утешить их, что Уолтер и Лора не допускали и мысли, что он может быть способным на предательство; даже Марион поколебалась в своих подозрениях, которые ей до сих пор внушал этот человек.
Если бы у сэра Мармадьюка была возможность общаться с детьми, этого не могло бы произойти. Но он был лишен этой возможности. С момента его ареста Скэрти принял все меры, чтобы помешать этому. Прощание происходило в присутствии Скэрти. В тюрьме сэр Мармадьюк был совершенно отрезан от мира. После суда Уолтеру разрешили увидеться с отцом на несколько минут, но свидание происходило в присутствии тюремщиков и тайных агентов.
Сэр Мармадьюк не мог поделиться с сыном своими подозрениями относительно Скэрти и предостеречь его от этого человека, который, притворяясь другом его детей, был не только их врагом, но шпионом и доносчиком, погубившим их отца.
Ни Уолтер, ни Лора, ни Марион не подозревали об этом. Им не пришло в голову поинтересоваться, почему Скэрти внезапно исчез из усадьбы и не появлялся в течение двух дней — как раз когда происходил суд. Разве они могли подозревать, что этот вероломный негодяй, искусно прикидывавшийся другом, тайно присутствовал в эти дни на суде в «Звездной палате» в качестве добровольного свидетеля и давал против обвиняемого показания, которые привели к его осуждению…
Наутро после того, как страшный приговор стал известен в усадьбе Бэлстрод, Марион, убитая обрушившимся на нее двойным горем, сидела у себя в комнате.
У испанцев есть пословица: «Гвоздь гвоздем выбивают», которая этим прозаическим образом утверждает, что в сердце не могут ужиться одновременно два горя — одно вытесняет другое.
Эта пословица справедлива, однако не во всех случаях жизни.
Марион, сраженная страшным известием о тяжкой участи, ожидавшей ее отца, и о грозившей ей горькой утрате, не могла забыть о другой невосполнимой утрате, которая разбила ее сердце и погрузила в беспросветный мрак.
Мысли, одна черней другой, лихорадочно проносились в ее сознании, и если муки разбитого сердца вытесняли на минуту боль и страх за отца, — и то и другое разрывало ей душу и повергало ее в бездну отчаяния.
Марион была не одна; с ней были Лора и Уолтер. Они вместе провели бессонную ночь, и по их бледным лицам и покрасневшим глазам видно было, что они провели ее в слезах.
Всю ночь, не смыкая глаз, они пытались придумать, нельзя ли что-нибудь предпринять, чтобы попытаться спасти отца. Но все, что ни приходило им в голову, казалось недейственным.
Наконец Марион вызвалась поехать в Лондон и броситься в ноги королеве.
— Боюсь, что это будет бесполезно, — сказал Уолтер. — Я был у нее. Я пал перед ней на колени, уверял ее, что отец невинен, молил ее, обливаясь слезами, но ее ничего не трогало. Я никогда не видел ее такой разгневанной! Чего я только не наслушался от нее! Она обозвала меня подлым щенком, отродьем изменника и злодея, а Джермин и Голланд и другие молодые придворные из ее свиты смеялись надо мной. Я не посмел обратиться к королю. Ах, милая сестра, боюсь, что ты ничего не добьешься во дворце! Помочь нам может только один человек, потому что он свой в этой придворной клике. Ты знаешь, о ком я говорю, Марион?
— О капитане Скэрти?
— Да.
— Да, это правда, — подхватила Лора. — Помните, он несколько раз намекал, что у него будет возможность что-то сделать. Я готова упасть перед ним на колени и умолять его! Но ты знаешь, Марион, что одно твое слово сделает больше, чем все наши мольбы — и мои и Уолтера.
— О Марион! — сказал Уолтер, догадываясь, на что намекает Лора. — Если этот человек говорил искренне и если он действительно имеет такое влияние — а я при дворе кое-что об этом слышал, — тогда у нас есть надежда. Я не знаю, о чем говорит Лора, но она уверяет, что одно твое слово может подействовать на него. Милая сестра, неужели это жертва?
— Да, Уолтер, ты прав, называя это жертвой. Без этого мои мольбы будут так же бесплодны, как и ваши. Я в этом не сомневаюсь.
— Что ты говоришь? Какая жертва?
— Моя рука…
— Милая, милая Марион, но если ты не любишь его, ты же не можешь стать его женой, не можешь обещать ему свою руку!
— А без этого он откажет мне.
— Негодяй! О Боже! И ведь он может спасти отца, речь идет о его жизни!
— Я хотела бы, чтобы это была моя жизнь! — с отчаянием воскликнула Марион. — Мне легче было бы умереть, чем решиться на это!
Уолтер не понял; что означают ее слова, но Лора догадалась.
Но никто из них не успел ответить, как Марион, вскочив с места, стремительно направилась к двери.
— Куда ты, кузина? — испуганно спросила Лора.
— К капитану Скэрти! — твердо ответила Марион. — Я брошусь к его ногам и не встану до тех пор, пока он сам не скажет мне, какой ценой надо заплатить за жизнь моего отца!

Глава 59. ПРЕКРАСНАЯ ПРОСИТЕЛЬНИЦА

Приговор, вынесенный сэру Мармадьюку, был новой тетивой, которую Скэрти натянул на свой лук, готовясь испытать ее крепость.
Ему ничего не стоило добиться этого приговора, и он, полагаясь на свое влияние при дворе, надеялся, что ему будет так же легко добиться и помилования.
Он спасет сэра Мармадьюка, если Марион станет его женой.
Скэрти не посмел обратиться с этим предложением к отцу Марион, помня его решительный отказ. Правда, с тех пор обстоятельства изменились: сэру Мармадьюку грозила позорная смерть. Какой человек не ухватился бы за любое средство, чтобы избежать этой ужасной участи!
Но Скэрти знал, что сэр Мармадьюк не такой человек, которого страх перед смертью может заставить поступиться счастьем дочери. Он так любит Марион, что, может быть, предпочтет умереть, чем принуждать ее к браку с нелюбимым человеком. Скэрти решил попытаться сначала поговорить с Марион.
Он знал о приговоре, прежде чем Уолтер вернулся из Лондона с печальным известием. Но он не счел нужным сообщать о нем Марион и Лоре. Уолтер приехал в Бэлстрод поздно вечером. Быть может, если бы не такой поздний час, Скэрти пришел бы выразить им свое сочувствие и даже постарался бы выдавить слезу, чтобы показать свое огорчение; но, так как время было уже за полночь, он ограничился тем, что послал слугу передать свои соболезнования, а свидание с Марион отложил на завтра.
С первого же дня ареста сэра Мармадьюка Скэрти незаметно старался внушить его детям, что у него есть возможность спасти их отца, что это сопряжено с большими трудностями, требует чрезвычайных усилий, но он готов пойти на любые жертвы; и при этом он бросал такие красноречивые взгляды, что Марион нетрудно было догадаться, какую он за это потребует плату.
Итак, почва была подготовлена. Теперь нужно было только выбрать удобный момент и объясниться с Марион. Он решил сделать это с утра. Марион к этому времени несколько успокоится и будет более способна оценить его предложение. Перед тем как послать к Марион слугу с просьбой принять его, Скэрти долго расхаживал взад и вперед по большой гостиной. Он чувствовал себя далеко не уверенно: надежда, страх и стыд боролись в его душе и лишали обычного самообладания. Несколько раз он протягивал руку к звонку, чтобы послать слугу к Марион, и каждый раз у него не хватало решимости.
— Ну и дурак! — выругался он наконец. — Дурак и трус! Чего я боюсь? Разве она может мне отказать, когда от этого зависит жизнь ее отца?
И он решительно подошел к столу, на котором лежал колокольчик, но в это время стук открывающейся двери и шелест шелкового платья заставили его обернуться. Перед ним стояла Марион.
Скэрти, смутившись, отдернул руку от звонка, словно его застали на месте преступления. Ему показалось, что Марион прочла на его лице все, о чем он только что думал. Но, взглянув на нее, он сразу почувствовал радостную уверенность: она пришла сюда потому, что она знала, что он здесь! Она пришла к нему просить помощи!
К Скэрти мгновенно вернулась вся его самоуверенность. Приход Марион давал ему козырь в руки. Теперь ему можно было не ломать себе голову, как приступить к этому объяснению: ему нужно только довести его до конца.
— Мисс Марион! — сказал он, почтительно склонившись перед ней. — Я боялся быть лишним, но мне хотелось разделить ваше горе и попытаться хоть немного утешить вас.
— Судя по тому, что вы не раз говорили, сэр, — тихо, но вместе с тем твердо сказала Марион, — вы можете сделать гораздо больше. Если я не ошибаюсь, у вас есть возможность повлиять на короля?
— Скорей, пожалуй, на супругу короля, — ответил капитан с тонкой улыбкой, рассчитанной, очевидно, на то, чтобы произвести впечатление на просительницу. — Да, прелестная Марион, здесь, пожалуй, я пользуюсь некоторым влиянием! Конечно, оно невелико, но, каково бы оно ни было, оно все к вашим услугам!
— О сэр, благодарю вас за эти слова! Скажите, что вы используете его, чтобы спасти жизнь моего отца! Скажите это, и вы заслужите вечную благодарность…
— Марион Уэд?
— И не только мою… Отца… брата… всех наших близких, а быть может, всего нашего графства… Все будут благодарны вам и будут благословлять вас за это доброе дело!
— Если бы я дорожил благодарностью, то только вашей! Это для меня достаточная награда.
— Вы можете быть уверены, что я буду благодарна вам всей душой.
— Скажите лучше — всем сердцем!
— Разве я этого не сказала? В сердце моем всегда будет жить благодарность к вам.
— Ах, благодарность — холодное слово! Я бы хотел, чтобы вы заменили его другим.
— Как я должна понимать вас, сэр?
— Скажите — любовь. Подарите мне ее, и я обещаю, что я не успокоюсь до тех пор, пока не добьюсь помилования вашему отцу или не разделю его участь за свое заступничество! О, Марион, сжальтесь надо мною! Не вы, а я теперь взываю к вам о помощи! Дайте мне то, о чем я прошу, и повелевайте мной, как своим рабом!
В течение нескольких секунд Марион стояла молча.
Это молчание внушило Скэрти надежду, и он жадно впился взглядом в лицо Марион.
Но он ничего не мог прочесть в ее лице. Эти прекрасные, словно застывшие черты казались высеченными из камня, они не выдавали движений ее души.
Когда Марион заговорила, Скэрти понял, что он неправильно истолковал ее молчание.
— Капитан Скэрти, — сказала она, — вы человек светский и, как я слышала, хорошо разбираетесь в сложностях женской натуры…
— Вы мне льстите! — перебил ее Скэрти, делая усилия, чтобы снова обрести свое обычное спокойствие. — Разрешите спросить, чем я мог заслужить такой лестный отзыв?
— Вы меня не так поняли. Я хочу сказать, что вы, который так хорошо знаете женскую натуру, должны понимать, что вы просите невозможного. Женщина не может отдать свое сердце. Его надо взять у нее.
— А ваше сердце, Марион Уэд?
— Оно не в моей власти. Оно принадлежит не мне.
— Им уже завладел кто-то другой? — злобно вскричал Скэрти, ибо то, что до сих пор было только смутной догадкой, теперь подтвердилось признанием самой Марион.
— Увы, да! Завладел… похитил, если хотите, но оно больше не в моей власти. Оно разбито, и излечить его нельзя. О, сэр, для вас оно не имело бы никакой цены, даже если бы я и могла его вам отдать! Не требуйте от меня невозможного. Примите взамен то, что я предлагаю вам от души, — мою безграничную благодарность!
Скэрти молчал, стиснув зубы, задыхаясь от душивших его чувств. Слова Марион точно парализовали его. Да, он хорошо знал женское сердце и понимал, что у него не может быть никаких надежд. Сердце Марион принадлежит другому. Как странно она сказала: «похищено», «разбито»… Стоило над этим подумать, но Скэрти сейчас было не до того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44