— Надеюсь, это соответствует истине?— Да. Однако он использовал это обстоятельство как повод припугнуть меня Марком, тем самым, в очередь к которому, по вашим словам, стоите и вы. «Дорогая, — сказал он мне, — за предательство у меня одно наказание. Возможно, мне недостает воображения, но до сих пор лучшего я не придумал. Не беспокойтесь, я не стану вас мучить. Я просто вас ликвидирую». А когда я спросила, в чем он видит мое предательство — вы ведь один из его людей, — он ответил: «В какой степени Питер мой человек и в какой — нет, как раз вы и должны были выяснить. Во всяком случае, если на этот счет у меня есть некоторые сомнения, я совершенно не сомневаюсь, что вы человек Питера».Помолчав, она машинально отпивает глоток чая и продолжает:— В сущности, это была только увертюра…— А что последовало за ней? Вам предложили занять место Бренды?Линда поднимает голову и вопросительно смотрит на меня:— Откуда вы знаете?— Что еще может захотеть такой человек, как Дрейк, от женщины, убедившись, что она не годится на роль доносчицы?— Да, он предложил мне занять вакантное место интимной подруги. И не преминул намекнуть, что это единственная возможность избежать наказания.— И вы, разумеется, признались, что любите меня…— М-м… что-то в этом роде.— На что Дрейк вам ответил: «И продолжайте его любить, кто вам мешает. Я не требую от вас любви, я хочу, чтобы вы со мной спали».— Можно подумать, что вы подслушали наш разговор, — говорит Линда.— Мне незачем подслушивать. Этот человек сидит у меня в печенках. Разбудите меня среди ночи и спросите: «Что бы сказал Дрейк по поводу того-то и того-то…» и я едва ли ошибусь.— Питер, он всех нас держит в руках. Он впился в нас, он нас душит, как этот отвратительный лондонский туман, с той лишь разницей, что туман в Лондоне гораздо менее опасен…Мисс Грей берет сигарету.— И чем же закончилась ваша беседа? — спрашиваю я, щелкнув зажигалкой.— Я объяснила ему, что мне надо подумать. И он проявил великодушие, дав мне маленькую отсрочку.— Что же вы тогда повесили нос?— Небольшую отсрочку, Питер. Совсем маленькую!Я мог бы ей объяснить, что в некоторых ситуациях отсрочка, даже самая маленькая, может оказаться вполне достаточной, но воздерживаюсь от подобного откровения. И поскольку я вождерживаюсь, Линда шепчет:— Мне страшно…— Собственно, чего вы боитесь? В конце концов, у вас есть выбор: Марк или Дрейк… В подобных случаях человек всегда выбирает из двух зол меньшее.— Как вы не понимаете. Да я просто не выношу его… я скорее соглашусь лечь в постель с саламандрой или крокодилом… я не желаю даже скрывать своего отвращения… не сумею этого сделать… так что все равно все кончится Марком…— Не драматизируйте положение вещей, — говорю я ей. — Не стоит дрожать заранее. Может, все и обойдется.— Не успокаивайте меня, — нервно перебивает она, — а если хотите хоть немного успокоить, сделайте что-нибудь.— Но что я должен сделать? Убить Дрейка?— Я сказала бы «да», если бы это было возможно. Но поскольку это невозможно… очень вас прошу, не оставляйте меня одну хотя бы несколько ночей, до тех пор, пока я не приму решение.
Мы уже почти дошли до ярко освещенного входа в «Еву», и я собираюсь повернуть обратно, чтобы заскочить в отель, как вдруг перед нами вырастает горилла Ал.— А я за вами, сэр. Вас вызывает шеф.Кивнув Линде на прощание, я направляюсь по коридору к кабинету директора. Дрейк расположился на фиолетовом диване, который некогда занимала грациозная Бренда.— А, это вы, Питер, — лениво поднимает на меня глаза рыжий. — Присаживайтесь.Я опускаюсь в кресло и, воспользовавшись наступившей паузой, закуриваю. Шеф, похоже, не в форме. Лицо его как всегда пылает, глаза воспалены. Видно, он провел бессонную ночь.— Ну, теперь-то вы, надеюсь, довольны, — произносит он наконец, стараясь придать своему тону как можно больше добродушия. — Пророчества древнего фараона больше не будут тревожить ваш сон…— Что правда, то правда. И все-таки я не доволен.— Вот как? — поднимает брови Дрейк. — Чем же?— Думаю, мы поспешили с ликвидацией Ларкина…— А что еще нам оставалось делать?— Дезинформировать… Выиграть время…— А если бы этот номер не прошел? Если бы у него появились свои источники информации? Вы представляете, сколько стоят десять килограммов героина? И чем я рискую в случае провала? В конце концов, за товар плачу я, а не вы!— Я просто высказал свои соображения, сэр.— Естественно. Все эти дни я тоже много думал. И вызвал вас для того, чтобы сообщить о результате своих размышлений…Однако он не спешит с этим, а протягивает руку к бутылке и наливает себе двойную дозу виски. Пробует его и приступает к неизменному ритуалу с сигарой. И только закурив, изволит продолжать:— Теперь, когда Ларкина нет среди нас, мы можем исполнить последнее его желание, мой друг. На этот раз ориентироваться на более солидную партию. Килограммов на десять-пятнадцать… Потому что вполне возможно вмешательство этих типов из ЦРУ. Нам нужно сорвать куш побольше, прежде чем они начнут нам мешать.— А как быть с реализацией товара?— Сбыт обеспечим потом. На такой товар всегда найдутся охотники, это вопрос времени. Самое главное — доставить груз сюда и укрыть его в надежном месте. Что вы скажете на это?— Думаю, что нам ничего другого не остается.— Большой куш, а потом — выждать! — бормочет себе под нос Дрейк. — Подождем, сколько нужно. А когда все поутихнет, и эти типы забудут о нас, начнем все сначала.— Все это чудесно, только вот зачем вам мое мнение, — вставляю я. — Я уверен, что вы уже заказали новую партию.— Ах, проныра! — восклицает шеф с преувеличенным восхищением. — Ваше мнение, Питер, служит подтверждением моего. А это не мало.Он наклоняется ко мне, с трудом преодолевая сопротивление объемистого живота, и доверительным шепотом сообщает:— В сущности, я дал заявку еще в то время, когда Ларкин был жив. И, между нами говоря, по рекомендации самого Ларкина. Ровно на пятнадцать килограммов. Пятнадцать килограммов, вы понимаете?! И вы хотите, чтобы при такой колоссальной партии героина я бы позволил этому мерзавцу и дальше ходить по земле?— В таком случае можно полагать, что прибытие товара в Болгарию не гарантировано…— Вы угадали снова. Я располагаю уже точными координатами. И вызвал вас, Питер, для того, чтобы вы написали почтовые открытки.Дрейк выливает в рот остатки виски и пустым стаканом указывает мне на письменный стол:— Так что садитесь вон туда, достаньте открытки и чернила из ящика и беритесь за дело.Выполняю его приказания. Обмакнув тонкое перо в пузырек с бесцветной жидкостью, спрашиваю:— Что писать?Шеф встает и медленно приближается к столу.— Пишите: «Фрина», 23 октября, Варна.Выполняю и это приказание, нанося текст миниатюрными буквами в предназначенный для марки квадратик.Склонившись надо мной, Дрейк внимательно следит за моими действиями. Когда все пять открыток написаны, он замечает:— Во всяком случае, должен признать, что вы, Питер, очень хитро все придумали.— Что именно?— Да вот это: посылаете сообщение, написанное по-болгарски и вашим почерком.— Зачем возбуждать у людей ненужные подозрения? Должен вам сказать, что не вижу оснований для вашего раздражения, сэр. Люди верят мне, а не вам по той простой причине, что не знают вас.— Меня это ничуть не раздражает, наоборот, я в восторге от вашей ловкости. Хотя в данном случае она ни к чему. Мне кажется, я уже говорил, пока вы мне нужны, у вас не может быть повода для опасений. Я тоже, как вы понимаете, нуждаюсь в верном приятеле.И видя, что чернила уже высохли, он добавляет:— А теперь наклейте марку и напишите текст.«Мою» открытку я посылаю от имени некоего болгарина, пребывающего в Лондоне в командировке. Он подписывается одним именем — иногда это Васко, иногда — Коле, словом, первым пришедшим мне в голову именем. Остальные четыре открытки Дрейк раздает разным людям, которые должны опустить их в различное время дня в разные почтовые ящики, поскольку однообразный текст послания может возбудить подозрение.По окончании письменной работы я отдаю открытки шефу и тот кладет их в ящик письменного стола. Заперев ящик на ключ, он говорит мне:— А теперь можем пойти посмотреть программу. Надеюсь, что номер Линды еще не снят…— А что это за «Фрина»? — спрашиваю я, пропуская мимо ушей его реплику.— Я вам говорю о Линде, а вы спрашиваете о Фрине! — недовольно ворчит шеф. — Фрина — греческая торговая фелюга, если вас это так интересует.Не знаю, упоминал ли я, что сегодня воскресенье. Но если даже и не упоминал, это ясно и так: зал переполнен. Хорошо, что я с шефом, а иначе остался бы без места. Стентон, который тут же замечает наше появление, усаживает нас на лучшие места, неподалеку от дансинга, демонстрируя при этом подобострастие лакея и ловкость опытного официанта. Счастливчик, не ведающий конфликтов драматического героя, вовремя сообразивший, что в такие времена и в такой обстановке роль верного слуги наиболее безопасна — вот что такое Стентон.— Шампанское? — рявкает Дрейк в ответ на вопрос официанта. — Ты за кого нас принимаешь, милейший…И когда в нарушение установленного порядка на столике появляется бутылка «Баллантайна», шеф собственноручно наливает в свой стакан двойную дозу виски и после некоторых колебаний разбавляет его крохотным кубиком льда.— Эта программа в самом деле тянется слишком долго, — ворчит рыжий, отхлебывая виски и пренебрежительно глядя на дансинг, где в это время знакомая мулатка борется со своей плюшевой зеленой змеей. — Впрочем, Стентон прав: какой смысл тратить деньги на подготовку новых номеров, когда старые еще не вышли в тираж. Хотя, конечно… время от времени…Ему, собственно, плевать на все эти номера — и на старые, и на новые, все они не имеют значения, кроме, пожалуй, одного, чья очередь пока не настала. И он разглагольствует только потому, что выпил слишком много и дошел до такого состояния, когда уже не может молчать.Шеф с явной досадой следит за тем, как мулатка в бешеном ритме вихляет бедрами, осыпая пол пластмассовыми бананами. Когда наконец-то мулатка удаляется, провожаемая вялыми хлопками, и оркестр замолкает, давая нам возможность снова слышать друг друга, шеф замечает:— Нет, эти бесконечные повторения в самом деле начинают досаждать… даже в такой стране, как наша, где чтут традиции…— Зачем напрасно тратить средства, — повторяю я его собственную мысль, — ведь вы же знаете, что интересует клиента…— Совсем не нужно тратить средства, дружище… Достаточно немного напрячь воображение… разумеется, если оно у вас есть. Беда, однако, в том, что у Стентона его нет. Стентон незаменим при таких арифметических действиях, как сложение и вычитание, но что касается воображения…Он смолкает, чтобы добавить горючего, а потом снова продолжает:— …Воображение, Питер, — это ваша сфера. Вот недавно мне пришла в голову такая мысль: не сделать ли вас художественным директором «Евы»? В конце концов, не можете же вы всю жизнь метаться между кафе на углу и книжной лавкой Оливера, до которой всего каких-нибудь три метра… Это становится чем-то вроде китайских пыток, а я вам уже говорил, что я не их поклонник… Радикальные меры — да, но не утонченная инквизиция… Нет, это не во вкусе старины Дрейка… Так что пусть Стентон занимается бухгалтерией, а вы будете отвечать за программу… Но чтобы денег не транжирить! Будете тратить воображение, а не средства. Небольшая переделка в одном месте, трансформация в другом — и старое тотчас приобретает вид нового. Что скажете, например, если мы заставим мулатку петь, а мисс Линда у нас займется стриптизом?— Это идея, — соглашаюсь я, — но, насколько я могу судить по некоторым поверхностным впечатлениям, формы мисс Грей несколько более округлены, чем это допускают требования современного вкуса… к тому же она очень флегматична…— Лгунишка! — добродушно грозит мне пальцем рыжий; его уголек в данный момент не только раскален до предела, но, как это ни странно, покрыт капельками пота. — Каждое ваше слово — чистая ложь… Поверхностные впечатления… флегматична… и что там еще?.. Не соответствует современному вкусу… Неужели мы с вами, Питер, не современные люди?В любое другое время обстоятельство, что он ставит меня на одну доску с собой, вероятно, повысило бы мое самочувствие, но в данной ситуации оно внушает известные опасения. Тут Дрейк умолкает, потому что оркестр снова грохочет, оповещая появление самки в золотом платье. Но вот и это раздевание позади, и когда наконец самка удаляется уже без всяких признаков одежды, шеф бормочет:— Грустный номер… Особенно в конце я чуть не расплакался… — И, беря в руки почти пустой стакан, он поясняет:— Она мне напомнила Бренду…Он делает предостерегающий жест, хотя я вовсе не намереваюсь перебивать его.— Молчите, Питер… Мне очень хорошо известна ваша точка зрения. Не стоит труда убеждать меня, что мы поспешили с Брендой, точно так же, как и с Ларкиным. Я не могу не торопиться, мой друг. Потому что торопится… сама жизнь… И еще потому, что, если я буду медлить, все полетит к черту… Неужели вы думаете, что мне легко? Неужели вы не видите, что у меня сердце обливается кровью, когда я смотрю этот номер со стриптизом, который моя Бренда исполняла не в пример лучше? Моя Бренда… Моя… и еще многих других…Он мрачно наливает себе новую лошадиную дозу, если можно допустить, что лошади пьют виски, введенные в заблуждение тем обстоятельством, что одна из разновидностей этого напитка называется «Белая лошадь».В этот миг конферансье, одетый в темно-синий смокинг, чтобы его не путали с кельнерами, торжественно объявляет:— Мисс Линда Грей!Мисс Линда, как всегда, царственна, как всегда, держится с большим достоинством, но, то ли потому, что я еще нахожусь под впечатлением нашего разговора в кондитерской, то ли по какой-нибудь другой причине, эта ее царственность мне кажется несколько наигранной. Певица медленно выходит на круг дансинга, снимает микрофон со стойки и обводит взглядом ближайшие столики. На этот раз взгляд ее останавливается на существе мужского пола, настолько тщедушном и усохшем, что кажется, будто его только что вынули из гербария.Короче говоря, мисс Линда приближается к хилому юноше и начинает петь своим теплым мелодичным голосом: Не говори, я знаю: жизнь течет.Ночь умирает, новый день наступит,Будильник зазвонит, метро пойдет,И грохот будней город потрясет,Но нас с тобой, быть может, уж не будет. — Чего это она привязалась к этому недоноску, — недовольно ворчит Дрейк, — а на нас никакого внимания.Но тут же умолкает, потому что мисс Грей оставляет жалкого юношу и делает несколько шагов к центру дансинга. Звучит припев: Не говори: увидимся мы завтра.Не говори: с тобой я буду завтра,И завтра поцелую я тебя.Быть может, это завтра, завтра, завтраНаступит без меня и без тебя. — В сущности, Питер, она поет для вас, — констатирует Дрейк, когда Линда исчерпывает свой репертуар. — И не смотрит в нашу сторону только потому, что не хочет меня дразнить.— Неужели это может вывести вас из равновесия? — удивляюсь я.— Представьте себе.— Но насколько я помню, именно вы настаивали на том, чтобы между мной и мисс Грей установились дружеские отношения.— Эти вещи, Питер, давно уже устарели. После нашего разговора на эту тему много воды утекло и многое изменилось. Старина Дрейк превратился в несчастного вдовца.— В несчастного вдовца? Но, если не ошибаюсь, вы же сами говорили, что в вашем возрасте женщина…— Женщина — возможно, — перебивает меня шеф. — Женщина — да. А кошка, Питер? Что вы скажете о кошке? По-вашему, прилично оставаться без кошки, когда все вокруг обзавелись кошками?— Купите настоящую, — предлагаю я, — дешевле обойдется.— Ну и что, если дешевле! — возражает Дрейк, явно недовольный моим замечанием. — У меня хватает денег, мне ни к чему подыскивать товар подешевле. К тому же, Питер, с настоящей кошкой не поболтаешь. А человеку иногда нужно с кем-нибудь поболтать. И какой смысл садиться с ней в «ягуар» и приезжать сюда, в «Еву» — ни выпить виски… ни посмотреть, как она раздевается. Настоящая кошка, по-настоящему раздетая… Представьте себе картинку? Ведь она так и просится на витрину мясной лавки!— М-да, — я сочувственно вздыхаю. — В самом деле, такие сложные проблемы нелегко решить.Он берет с подноса сигару, которые предусмотрительно принес догадливый кельнер, и перед тем, как распечатать ее, замечает:— Проблемы эти, дружище, вовсе не трудные. Труден объект. Потому что, как вы, вероятно, догадываетесь, речь идет о мисс Грей.Неожиданно резким жестом сорвав целлофан с сигары, он добавляет:— Упрямая женщина!После того как он закурил, его мысли приняли более философское направление:— Вообще-то говоря, это неплохо. Старая история, Питер. Когда что-нибудь ускользет от тебя, не дается в руки, оно становится более желанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Мы уже почти дошли до ярко освещенного входа в «Еву», и я собираюсь повернуть обратно, чтобы заскочить в отель, как вдруг перед нами вырастает горилла Ал.— А я за вами, сэр. Вас вызывает шеф.Кивнув Линде на прощание, я направляюсь по коридору к кабинету директора. Дрейк расположился на фиолетовом диване, который некогда занимала грациозная Бренда.— А, это вы, Питер, — лениво поднимает на меня глаза рыжий. — Присаживайтесь.Я опускаюсь в кресло и, воспользовавшись наступившей паузой, закуриваю. Шеф, похоже, не в форме. Лицо его как всегда пылает, глаза воспалены. Видно, он провел бессонную ночь.— Ну, теперь-то вы, надеюсь, довольны, — произносит он наконец, стараясь придать своему тону как можно больше добродушия. — Пророчества древнего фараона больше не будут тревожить ваш сон…— Что правда, то правда. И все-таки я не доволен.— Вот как? — поднимает брови Дрейк. — Чем же?— Думаю, мы поспешили с ликвидацией Ларкина…— А что еще нам оставалось делать?— Дезинформировать… Выиграть время…— А если бы этот номер не прошел? Если бы у него появились свои источники информации? Вы представляете, сколько стоят десять килограммов героина? И чем я рискую в случае провала? В конце концов, за товар плачу я, а не вы!— Я просто высказал свои соображения, сэр.— Естественно. Все эти дни я тоже много думал. И вызвал вас для того, чтобы сообщить о результате своих размышлений…Однако он не спешит с этим, а протягивает руку к бутылке и наливает себе двойную дозу виски. Пробует его и приступает к неизменному ритуалу с сигарой. И только закурив, изволит продолжать:— Теперь, когда Ларкина нет среди нас, мы можем исполнить последнее его желание, мой друг. На этот раз ориентироваться на более солидную партию. Килограммов на десять-пятнадцать… Потому что вполне возможно вмешательство этих типов из ЦРУ. Нам нужно сорвать куш побольше, прежде чем они начнут нам мешать.— А как быть с реализацией товара?— Сбыт обеспечим потом. На такой товар всегда найдутся охотники, это вопрос времени. Самое главное — доставить груз сюда и укрыть его в надежном месте. Что вы скажете на это?— Думаю, что нам ничего другого не остается.— Большой куш, а потом — выждать! — бормочет себе под нос Дрейк. — Подождем, сколько нужно. А когда все поутихнет, и эти типы забудут о нас, начнем все сначала.— Все это чудесно, только вот зачем вам мое мнение, — вставляю я. — Я уверен, что вы уже заказали новую партию.— Ах, проныра! — восклицает шеф с преувеличенным восхищением. — Ваше мнение, Питер, служит подтверждением моего. А это не мало.Он наклоняется ко мне, с трудом преодолевая сопротивление объемистого живота, и доверительным шепотом сообщает:— В сущности, я дал заявку еще в то время, когда Ларкин был жив. И, между нами говоря, по рекомендации самого Ларкина. Ровно на пятнадцать килограммов. Пятнадцать килограммов, вы понимаете?! И вы хотите, чтобы при такой колоссальной партии героина я бы позволил этому мерзавцу и дальше ходить по земле?— В таком случае можно полагать, что прибытие товара в Болгарию не гарантировано…— Вы угадали снова. Я располагаю уже точными координатами. И вызвал вас, Питер, для того, чтобы вы написали почтовые открытки.Дрейк выливает в рот остатки виски и пустым стаканом указывает мне на письменный стол:— Так что садитесь вон туда, достаньте открытки и чернила из ящика и беритесь за дело.Выполняю его приказания. Обмакнув тонкое перо в пузырек с бесцветной жидкостью, спрашиваю:— Что писать?Шеф встает и медленно приближается к столу.— Пишите: «Фрина», 23 октября, Варна.Выполняю и это приказание, нанося текст миниатюрными буквами в предназначенный для марки квадратик.Склонившись надо мной, Дрейк внимательно следит за моими действиями. Когда все пять открыток написаны, он замечает:— Во всяком случае, должен признать, что вы, Питер, очень хитро все придумали.— Что именно?— Да вот это: посылаете сообщение, написанное по-болгарски и вашим почерком.— Зачем возбуждать у людей ненужные подозрения? Должен вам сказать, что не вижу оснований для вашего раздражения, сэр. Люди верят мне, а не вам по той простой причине, что не знают вас.— Меня это ничуть не раздражает, наоборот, я в восторге от вашей ловкости. Хотя в данном случае она ни к чему. Мне кажется, я уже говорил, пока вы мне нужны, у вас не может быть повода для опасений. Я тоже, как вы понимаете, нуждаюсь в верном приятеле.И видя, что чернила уже высохли, он добавляет:— А теперь наклейте марку и напишите текст.«Мою» открытку я посылаю от имени некоего болгарина, пребывающего в Лондоне в командировке. Он подписывается одним именем — иногда это Васко, иногда — Коле, словом, первым пришедшим мне в голову именем. Остальные четыре открытки Дрейк раздает разным людям, которые должны опустить их в различное время дня в разные почтовые ящики, поскольку однообразный текст послания может возбудить подозрение.По окончании письменной работы я отдаю открытки шефу и тот кладет их в ящик письменного стола. Заперев ящик на ключ, он говорит мне:— А теперь можем пойти посмотреть программу. Надеюсь, что номер Линды еще не снят…— А что это за «Фрина»? — спрашиваю я, пропуская мимо ушей его реплику.— Я вам говорю о Линде, а вы спрашиваете о Фрине! — недовольно ворчит шеф. — Фрина — греческая торговая фелюга, если вас это так интересует.Не знаю, упоминал ли я, что сегодня воскресенье. Но если даже и не упоминал, это ясно и так: зал переполнен. Хорошо, что я с шефом, а иначе остался бы без места. Стентон, который тут же замечает наше появление, усаживает нас на лучшие места, неподалеку от дансинга, демонстрируя при этом подобострастие лакея и ловкость опытного официанта. Счастливчик, не ведающий конфликтов драматического героя, вовремя сообразивший, что в такие времена и в такой обстановке роль верного слуги наиболее безопасна — вот что такое Стентон.— Шампанское? — рявкает Дрейк в ответ на вопрос официанта. — Ты за кого нас принимаешь, милейший…И когда в нарушение установленного порядка на столике появляется бутылка «Баллантайна», шеф собственноручно наливает в свой стакан двойную дозу виски и после некоторых колебаний разбавляет его крохотным кубиком льда.— Эта программа в самом деле тянется слишком долго, — ворчит рыжий, отхлебывая виски и пренебрежительно глядя на дансинг, где в это время знакомая мулатка борется со своей плюшевой зеленой змеей. — Впрочем, Стентон прав: какой смысл тратить деньги на подготовку новых номеров, когда старые еще не вышли в тираж. Хотя, конечно… время от времени…Ему, собственно, плевать на все эти номера — и на старые, и на новые, все они не имеют значения, кроме, пожалуй, одного, чья очередь пока не настала. И он разглагольствует только потому, что выпил слишком много и дошел до такого состояния, когда уже не может молчать.Шеф с явной досадой следит за тем, как мулатка в бешеном ритме вихляет бедрами, осыпая пол пластмассовыми бананами. Когда наконец-то мулатка удаляется, провожаемая вялыми хлопками, и оркестр замолкает, давая нам возможность снова слышать друг друга, шеф замечает:— Нет, эти бесконечные повторения в самом деле начинают досаждать… даже в такой стране, как наша, где чтут традиции…— Зачем напрасно тратить средства, — повторяю я его собственную мысль, — ведь вы же знаете, что интересует клиента…— Совсем не нужно тратить средства, дружище… Достаточно немного напрячь воображение… разумеется, если оно у вас есть. Беда, однако, в том, что у Стентона его нет. Стентон незаменим при таких арифметических действиях, как сложение и вычитание, но что касается воображения…Он смолкает, чтобы добавить горючего, а потом снова продолжает:— …Воображение, Питер, — это ваша сфера. Вот недавно мне пришла в голову такая мысль: не сделать ли вас художественным директором «Евы»? В конце концов, не можете же вы всю жизнь метаться между кафе на углу и книжной лавкой Оливера, до которой всего каких-нибудь три метра… Это становится чем-то вроде китайских пыток, а я вам уже говорил, что я не их поклонник… Радикальные меры — да, но не утонченная инквизиция… Нет, это не во вкусе старины Дрейка… Так что пусть Стентон занимается бухгалтерией, а вы будете отвечать за программу… Но чтобы денег не транжирить! Будете тратить воображение, а не средства. Небольшая переделка в одном месте, трансформация в другом — и старое тотчас приобретает вид нового. Что скажете, например, если мы заставим мулатку петь, а мисс Линда у нас займется стриптизом?— Это идея, — соглашаюсь я, — но, насколько я могу судить по некоторым поверхностным впечатлениям, формы мисс Грей несколько более округлены, чем это допускают требования современного вкуса… к тому же она очень флегматична…— Лгунишка! — добродушно грозит мне пальцем рыжий; его уголек в данный момент не только раскален до предела, но, как это ни странно, покрыт капельками пота. — Каждое ваше слово — чистая ложь… Поверхностные впечатления… флегматична… и что там еще?.. Не соответствует современному вкусу… Неужели мы с вами, Питер, не современные люди?В любое другое время обстоятельство, что он ставит меня на одну доску с собой, вероятно, повысило бы мое самочувствие, но в данной ситуации оно внушает известные опасения. Тут Дрейк умолкает, потому что оркестр снова грохочет, оповещая появление самки в золотом платье. Но вот и это раздевание позади, и когда наконец самка удаляется уже без всяких признаков одежды, шеф бормочет:— Грустный номер… Особенно в конце я чуть не расплакался… — И, беря в руки почти пустой стакан, он поясняет:— Она мне напомнила Бренду…Он делает предостерегающий жест, хотя я вовсе не намереваюсь перебивать его.— Молчите, Питер… Мне очень хорошо известна ваша точка зрения. Не стоит труда убеждать меня, что мы поспешили с Брендой, точно так же, как и с Ларкиным. Я не могу не торопиться, мой друг. Потому что торопится… сама жизнь… И еще потому, что, если я буду медлить, все полетит к черту… Неужели вы думаете, что мне легко? Неужели вы не видите, что у меня сердце обливается кровью, когда я смотрю этот номер со стриптизом, который моя Бренда исполняла не в пример лучше? Моя Бренда… Моя… и еще многих других…Он мрачно наливает себе новую лошадиную дозу, если можно допустить, что лошади пьют виски, введенные в заблуждение тем обстоятельством, что одна из разновидностей этого напитка называется «Белая лошадь».В этот миг конферансье, одетый в темно-синий смокинг, чтобы его не путали с кельнерами, торжественно объявляет:— Мисс Линда Грей!Мисс Линда, как всегда, царственна, как всегда, держится с большим достоинством, но, то ли потому, что я еще нахожусь под впечатлением нашего разговора в кондитерской, то ли по какой-нибудь другой причине, эта ее царственность мне кажется несколько наигранной. Певица медленно выходит на круг дансинга, снимает микрофон со стойки и обводит взглядом ближайшие столики. На этот раз взгляд ее останавливается на существе мужского пола, настолько тщедушном и усохшем, что кажется, будто его только что вынули из гербария.Короче говоря, мисс Линда приближается к хилому юноше и начинает петь своим теплым мелодичным голосом: Не говори, я знаю: жизнь течет.Ночь умирает, новый день наступит,Будильник зазвонит, метро пойдет,И грохот будней город потрясет,Но нас с тобой, быть может, уж не будет. — Чего это она привязалась к этому недоноску, — недовольно ворчит Дрейк, — а на нас никакого внимания.Но тут же умолкает, потому что мисс Грей оставляет жалкого юношу и делает несколько шагов к центру дансинга. Звучит припев: Не говори: увидимся мы завтра.Не говори: с тобой я буду завтра,И завтра поцелую я тебя.Быть может, это завтра, завтра, завтраНаступит без меня и без тебя. — В сущности, Питер, она поет для вас, — констатирует Дрейк, когда Линда исчерпывает свой репертуар. — И не смотрит в нашу сторону только потому, что не хочет меня дразнить.— Неужели это может вывести вас из равновесия? — удивляюсь я.— Представьте себе.— Но насколько я помню, именно вы настаивали на том, чтобы между мной и мисс Грей установились дружеские отношения.— Эти вещи, Питер, давно уже устарели. После нашего разговора на эту тему много воды утекло и многое изменилось. Старина Дрейк превратился в несчастного вдовца.— В несчастного вдовца? Но, если не ошибаюсь, вы же сами говорили, что в вашем возрасте женщина…— Женщина — возможно, — перебивает меня шеф. — Женщина — да. А кошка, Питер? Что вы скажете о кошке? По-вашему, прилично оставаться без кошки, когда все вокруг обзавелись кошками?— Купите настоящую, — предлагаю я, — дешевле обойдется.— Ну и что, если дешевле! — возражает Дрейк, явно недовольный моим замечанием. — У меня хватает денег, мне ни к чему подыскивать товар подешевле. К тому же, Питер, с настоящей кошкой не поболтаешь. А человеку иногда нужно с кем-нибудь поболтать. И какой смысл садиться с ней в «ягуар» и приезжать сюда, в «Еву» — ни выпить виски… ни посмотреть, как она раздевается. Настоящая кошка, по-настоящему раздетая… Представьте себе картинку? Ведь она так и просится на витрину мясной лавки!— М-да, — я сочувственно вздыхаю. — В самом деле, такие сложные проблемы нелегко решить.Он берет с подноса сигару, которые предусмотрительно принес догадливый кельнер, и перед тем, как распечатать ее, замечает:— Проблемы эти, дружище, вовсе не трудные. Труден объект. Потому что, как вы, вероятно, догадываетесь, речь идет о мисс Грей.Неожиданно резким жестом сорвав целлофан с сигары, он добавляет:— Упрямая женщина!После того как он закурил, его мысли приняли более философское направление:— Вообще-то говоря, это неплохо. Старая история, Питер. Когда что-нибудь ускользет от тебя, не дается в руки, оно становится более желанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30