«Японское правительство должно устранить все препятствия к возрождению и укреплению демократических тенденций среди японского народа. Будут установлены свобода слова, религии и мышления, а также уважение к основным правам человека...»
Он перечитал это место еще раз, но слова «свобода мышления» производили впечатление чего-то неуловимого, как воздух. До сих пор он не задумывался над своим образом мыслей и потому не замечал, ущемляют свободу его «мышления» или нет... «Основные права человека»? Права человека? Основные? Что это означает? Синъити никогда еще не приходилось читать по-японски подобных слов. За ними вставало что-то безграничное, необъятное, как морской простор. Покачав головой, он положил вырезку обратно на стол.
- У компании тоже, по-видимому, нет еще никаких определенных планов... — как будто с усилием заговорил, наконец, Накатани.
Оба мастера принялись обсуждать дальнейшую судьбу завода.
— Нет, завод непременно опять будет работать! Разве что Япония перестанет существовать... Ведь такого оборудования, какое производит «Токио-Электро», не выпускает ни одно предприятие в стране. Вопрос только в том, кто теперь будет хозяином завода? Если союзники...— говорил Араки.
В его речи встречались такие слова, как «Европа», «Сталин»... Синъити с напряженным вниманием прислушивался к этим словам. Но многое всё же оставалось для него неясным, — Араки и сам, видимо, недостаточно разбирался в происходящих событиях.
На дворе появились опоздавшие на поезд девушки из третьего общежития. С корзинками и мешками на спине, они спешили занять очередь за билетами.
Что станет с ним, думал Синъити, если завод не возобновит работу? Что будет со всей страной? Синъити смотрел в окно, он чувствовал у себя на груди письмо Рэн. Над вершинами горных хребтов уже плыли белые осенние облака... Временами Синъити чудилось, будто
откуда-то издалека, точно сквозь сон, до него доносится смех Рэн. Он испытывал страшную слабость; непонятная тоска и ощущение непрочности всего окружающего охватили его.
Глава вторая
ЛЮДИ С ГОР
На рассвете, когда едва обозначились гребни скалистых кряжей и сквозь густые колеблющиеся волны тумана начали смутно вырисовываться извилины и складки окрестных гор, в расстоянии приблизительно километра от поселка Торидзава, у высокого скалистого выступа, нависшего над узкой глубокой долиной, стояла запряженная волом повозка.
Горы кругом были покрыты буйно разросшимся лесом. Время от времени из-за уступа появлялся человек в крестьянской одежде. Человек переносил на спине ящики и грузил их на повозку. Коричневой масти вол, мокрый от сырости, помахивал хвостом и изредка негромко мычал, но тяжелый, насыщенный влагой воздух приглушал все звуки.
Все пять поселков, раскинувшиеся вдоль берега реки, казалось, еще спали, окутанные плотным утренним туманом.
Гребни гор, кольцом обступивших поселки, начинали алеть в лучах утренней зари только после того, как вершина Ягатакэ отчетливым силуэтом обозначалась на фоне неба. Поэтому казалось, что утро здесь наступает поздно. Из всех пяти прибрежных поселков самым отдаленным был поселок Торидзава, приютившийся среди высоких глухих гор.
Поселки не проходили один на другой. На каждом сказывался характер местности. Ками-Кавадзои и Симо-Кавадзои — два поселка, расположенные у шоссе, производили впечатление старых, обжитых селений. На главной улице теснились маленькие магазинчики, в которых шла торговля самым разнообразным товаром — от табака и мануфактуры до соли и медикаментов; были здесь и рыбные лавки, где покупателям предлагали пре-
имущественно соленую рыбу, и мясные лавки, торговавшие кониной; сапожная мастерская, парикмахерская, бакалейные лавчонки... В Симо-Кавадзои имелась даже начальная школа, а деревенская управа помещалась в трехэтажном здании европейского типа. У реки, кровля к кровле, расположились рядышком маленькая фабрика по обработке коконов и маленький лесопильный завод, не расширивший производства даже за годы войны, так как в этом районе почти не было леса, годного для постройки судов. И фабрика, и завод, прижатые к реке горами, разместились на узкой полоске берега. Оба поселка были самыми большими и по количеству дворов. Чтобы добраться до поселка Торидзава, нужно было, минуя Симо-Кавадзои, свернуть с шоссе вправо и, поднимаясь всё выше и выше, углубиться в горы километра на два. Дорога шла среди обработанных участков, лепившихся ступеньками по уступам гор, извивалась между обнаженными пластами красной глины, на которых не росли даже дикие полевые травы, пересекала узкие болотистые долины и то вдруг поднималась вверх, то устремлялась вниз, и ущелья, где лежали огромные каменные валуны и круглый год царили мрак и сырость. Зимой, когда выпадал снег, по этой дороге нельзя было пробраться без высоких резиновых сапог.
Там, откуда виднелась далекая вершина горы Бодзу-яма, болотистое ущелье расступалось и открывался вид па поселок с его соломенными и деревянными крышами, с выбеленными стенами амбаров, возвышавшимися над каменными оградами. Домики поселка, насчитывавшего около ста тридцати дворов, тесно прижимаясь друг к другу, сбегали по склонам гор к долине.
В этот ранний час поселок, расположенный на высоте девятисот метров над уровнем моря, совершенно тонул и густом тумане. Однако наверху, у скалистого выступа, шла работа — на повозку грузились ящики с консервами, мешки и рогожные тюки, жестяные бидоны, наполненные, по-видимому, масло'м, и другие необычные для этих глухих мест продукты.
— Хватит, теперь обвяжи веревкой! — послышался чей-то голос, и из тумана внезапно вынырнул Такэно-ути. — Разгрузи там всё это и оставь, как есть, а сам поскорее возвращайся обратно!
Такэноути, одетый в рубашку цвета хаки, промок до нитки. От его бритой головы шел пар, по лбу ручейками струился пот. Он начал было помогать рабочему обвязывать груз, но вдруг, вытянув шею и глядя куда-то в туманную даль, прислушался. Затем поспешно, осыпаемый ударами веток, хлеставших его по лицу, начал спускаться вниз, в долину, откуда доносились какие-то звуки.
— Остальное заберешь в следующий раз, понял? Внизу, в долине, густо заросшей лесом, еще царил полумрак. Такэноути спускался всё ниже, и постепенно из молочного тумана перед ним возникали какие-то строения. Это оказались два длинных, сообщающихся между собой барака — фабричные цехи, совсем необычные для горной глуши.
— Сколько времени он проездит?
У входа в бараки, поглядывая на свои ручные часы, стоял директор Сагара. На нем была белая спортивная шапочка, какие носят альпинисты, защитного цвета брюки, на ногах — краги. В глазах отражались и беспокойство, и раздражение.
— Да сущие пустяки, сейчас вернется... — бухгалтер шел по только что проложенной дорожке, ведущей к баракам, увязая ногами в красной глине и на ходу успокоительно помахивая директору рукой. —Мы не стали чересчур перегружать повозку и разделили груз на две части... Так оно получится быстрее. — Смеющиеся глазки его как бы говорили, что, мол, он, местный житель, да еще крестьянин, сам знает, как всё лучше устроить — ему-то объяснять ничего не требуется... Но вместе с тем лицо его выражало какую-то неприятную самоуверенность, как будто бы всё, что здесь сейчас происходило, связывало его с директором нерасторжимыми узами.
— Эх, добра-то, добра! — сказал Такэноути, окинув взглядом разбросанные на земле ящики и мешки, и быстро прошел в барак. Директор, словно нехотя, последовал за ним.
При свете, проникавшем сквозь стекла окон, можно было рассмотреть помещение.
На земляном полу были беспорядочно навалены друг на друга самые разнообразные предметы: кипы прямоугольных медных листов, завернутых в рогожу, шта-
беля брусков из какого-то металла, отливавшего серебром...
Такэноути шел впереди, заглядывая под кипы листов, переворачивая, роняя и разбрасывая материалы. Из-под соломенных циновок выглядывали корпуса шлифовальных станков, густо смазанные машинным маслом, лежали части токарных станков, покрытые тряпьем. В одном углу сгрудились наполовину собранные станки-автоматы с высокими станинами. Было очевидно, что этот завод, расположенный на дне долины, окруженный густым лесом, создавался тайно уже в самом конце войны, чтобы обслуживать тактику «выжженной земли», которую собиралась осуществлять японская армия.
— Вот это годится, пожалуй? — Такэноути, взглянув на директора, пнул ногой груду жестяных ящиков. Но Сагара ничего не ответил. Такэноути подошел поближе к окну и, вытащив из кармана тетрадь, начал ее перелистывать.
- Пожалуй, ящика по три можно будет отвозить за один раз...
Он обхватил обеими руками верхний ящик и поставил его на пол. Вдвоем они понесли ящик к выходу через всё узкое длинное здание. Когда несли второй ящик, Сагара уже задыхался.
— Ладно, довольно! — сказал он Такэноути — тот собрался было идти за третьим ящиком. — Война кончилась, теперь всему этому грош цена...
Вернулась повозка. Такэноути с возчиком грузили на нее ящики, а Сагара с недовольным лицом стоял рядом. Отсыревшая папироса всё время гасла, он смял ее и швырнул прочь. Повозка тронулась, и Сагара, следуя за ней, начал взбираться в гору.
- А я, доложу вам, изрядно проголодался! — обратился к нему Такэноути.
Директор не отвечал. Двухколесная повозка отчаянно раскачивалась из стороны в сторону. Мокрая земля и трава приглушали грохот и скрип колес. Наконец, из-за скал показались деревянные крыши поселка, придавленные большими камнями; из высокой травы с блеянием выскакивали козы. Туман еще не рассеялся, но жизнь в поселке уже вступала в свои права. Вскоре из тумана, возвышаясь над черной каменной оградой, стали выри-
совываться белые стены амбаров и многочисленные постройки усадьбы семейства Торидзава.
Директор завода Эйки Сагара был в очень скверном настроении. Заложив руки за спину, он шагал за повозкой по сырому тяжелому песку. Он мысленно упрекал себя в легкомыслии, раскаиваясь, что доверился в таком деле этой деревенщине Такэноути и тем самым поставил себя в некоторую зависимость от него. Но будущее представлялось ему до такой степени неопределенным, что Сагара чувствовал некоторую растерянность. В такое время следовало приберегать каждый лишний ящик продуктов. .
В дальнейшем, смотря по обстоятельствам, он всегда сумеет найти подходящее объяснение своему поступку. Он сожалел о том, что война проиграна, как сожалел бы о неудавшейся сделке—и только. Директор отнюдь не огорчался так, как некоторые служащие завода, плакавшие при известии о капитуляции. Правда, Сагара побаивался, что если союзники высадятся, он, как директор военного завода, может понести наказание, но ему и в голову не приходило считать себя военным преступником.
Он уже забыл, что до самого последнего времени требовал от своих подчиненных, чтобы они считали его приказы «военными приказами».
Сагара, получивший высшее техническое образование, имел достаточно ясное представление о государственном строе США, и это давало ему известное ощущение спокойствия. Но оставался еще Советский Союз... Что будет с «Токио-Электро», если наступит эта самая «демократия»?.. Капитал компании принадлежал концерну Мицуи, и, следовательно, какие-то репрессии неизбежны — к этому были готовы все ответственные члены правления. Но ведь он-то был всего-навсего техником, одним из технических руководителей, и, кто знает, может быть, для него, напротив, в недалеком будущем откроются какие-то новые перспективы... Такие мысли занимали сейчас Сагара.
— Тамэдзи, эй, Тамэдзи!
Они приближались к высоким воротам с навесом из камыша, по обеим сторонам которых лепились пристройки, и Такэноути, обогнав повозку, побежал вперед. Возле открытых ворот стоял худощавый крестьянин лет
тридцати, одетый в старую, военного образца рубашку из грубой ткани. Маленькое смуглое лицо с тонкими губами и острым подбородком придавало ему сходство с полевой мышью. Это был старший брат Тадаити Такэноути — Тамэдзи. Он жил в усадьбе Торидзава и совмещал обязанности арендатора с должностью приказчика.
Повозка въехала в ворота, Тамэдзи повел упряжку по широкому двору мимо усадьбы к амбарам.
- Обождите меня немного, я сейчас вернусь! — Тадаити помахал директору рукой и пошел за повозкой. Усадьба выглядела довольно внушительно. На крыше большого дома выделялся выложенный черепицей, белым по черному, родовой герб семейства Торидзава. Широкая веранда окружала здание со всех сторон. У входа В просторную, старинного стиля прихожую висела дощечка, извещавшая, что хозяин дома является пожизненным членом японского «Общества Красного Креста», и табличка с номером телефона; за прихожей виднелась гостиная, обставленная в европейском стиле. Двор постепенно переходил в склон горы, маленький ручеек стекал по пей, водопадом низвергаясь в пруд. Вокруг дома росли старые, насчитывавшие добрую сотню лет буксы и несколько красивых китайских сосен, — заметно было, что за деревьями тщательно ухаживали. По обеим сторонам дорожки, ведущей к амбарам, пестрели, как и везде в этих горных краях, цинии и тысячецвет.
Семь те пашни и пятнадцать те лесных угодий... Разумеется, Торидзава не мог считаться очень крупным помещиком. Но в этой местности, где приходится возводить по уступам гор каменные валы и строить земляные плотины, чтобы задержать воду, и где на одном тане земли нередко находится по девять или даже по десять крошечных площадок-полей, — это была внушительная земельная собственность. Во всех пяти окрестных поселках можно было по пальцам пересчитать таких помещиков, как Торидзава.
Директор, задумавшись, рассеянно стоял посреди широкого двора.
— Прошу прощения! — послышался внезапно чей-то
голос. — Разрешите представиться — старший брат Рэн Торидзава. Весьма признателен вам за заботу о ней... Прошу оказать нам честь — выпить у нас чашку чая, В дверях дома стоял хозяин усадьбы — Кинтаро Торидзава, человек лет под сорок, в костюме полувоенного покроя и в гэта. Он подошел к Сагара с улыбкой на бледном, продолговатом, большеносом лице.
Сагара не помнил, кто такая Рэн Торидзава. Но он часто получал подобные приглашения от деревенских жителей. Поэтому, пробормотав что-то неопределенное, Сагара последовал за хозяином в гостиную.
На столе был приготовлен завтрак на двух человек Подавала сама хозяйка, женщина с красноватым, как будто слегка опухшим лицом и загрубевшими руками. Она следила за каждым движением мужа, и стоила тому только кашлянуть, как она обращала к нему покорный и робкий взгляд. Хозяйка выглядела гораздо старше мужа и казалась особенно невзрачной на фоне элегантной обстановки гостиной.
— Простите, что пришлось причинить вам беспокойство...— сказал Сагара, прикурив от протянутой хозяином зажигалки. Он имел в виду груз, доставленный на повозке и спрятанный теперь в амбарах усадьбы.
— Полноте, что вы... — улыбаясь ответил хозяин и, загасив огонь, положил зажигалку на поднос курительного прибора. Сам он не курил. Он часто кашлял, а когда смеялся, прикладывал руку ко рту. Помолчав, Торидзава неожиданно добавил: — Впрочем, ведь это всё организовали братья Такэноути... Я тут, как говорится, совершенно ни при чем.
Больше оба не касались этой темы.
Такэноути постоянно жил в поселке Торидзава и ездил на работу на велосипеде. Получив должность конторщика по протекции Кинтаро, владельца части акций фабрики Кадокура, он продолжал сохранять «вассальные» отношения с помещиком Торидзава, хотя и не занимался хозяйством.
— В последнее время много солдат возвращается из армии... кхе... кхе... — каждый раз, когда Кинтаро покашливал, лицо его принимало какое-то надменное выражение, как будто он снисходил до разговора с собеседником. Но чувствовалось, что он чем-то озабочен и
старается найти подходящую тему, чтобы вызвать на разговор почтенного гостя: — Кхе, кхе... Да вот вчера, говорят, приехал Комацу... Тот самый, знаете, начальник общего отдела вашего завода Нобуёси Комацу... Он еще не был на заводе?
Директор отрицательно покачал головой. На его лице отразилось недоумение. Что общего между хозяином этого дома и Комацу?
— Комацу приходится нам родственником... Мой дед происходил из рода Комацу... — заметив удивление гостя, проговорил Кинтаро.
Сагара собирался уехать, как только вернется Такэноути. С дневным поездом он рассчитывал попасть в Токио, на заседание правления компании. Директор чувствовал, что хозяин старается завязать с ним разговор, но не желал утруждать себя беседой с этим провинциальным помещиком.
В гостиной Торидзава над письменным столом висела цветная гравюра с картины Эль-Греко «Святое семейство», в книжном шкафу шведского стиля стояли труды но философии, написанные известными авторами, художественная литература и даже многотомная «История развития капитализма в Японии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Он перечитал это место еще раз, но слова «свобода мышления» производили впечатление чего-то неуловимого, как воздух. До сих пор он не задумывался над своим образом мыслей и потому не замечал, ущемляют свободу его «мышления» или нет... «Основные права человека»? Права человека? Основные? Что это означает? Синъити никогда еще не приходилось читать по-японски подобных слов. За ними вставало что-то безграничное, необъятное, как морской простор. Покачав головой, он положил вырезку обратно на стол.
- У компании тоже, по-видимому, нет еще никаких определенных планов... — как будто с усилием заговорил, наконец, Накатани.
Оба мастера принялись обсуждать дальнейшую судьбу завода.
— Нет, завод непременно опять будет работать! Разве что Япония перестанет существовать... Ведь такого оборудования, какое производит «Токио-Электро», не выпускает ни одно предприятие в стране. Вопрос только в том, кто теперь будет хозяином завода? Если союзники...— говорил Араки.
В его речи встречались такие слова, как «Европа», «Сталин»... Синъити с напряженным вниманием прислушивался к этим словам. Но многое всё же оставалось для него неясным, — Араки и сам, видимо, недостаточно разбирался в происходящих событиях.
На дворе появились опоздавшие на поезд девушки из третьего общежития. С корзинками и мешками на спине, они спешили занять очередь за билетами.
Что станет с ним, думал Синъити, если завод не возобновит работу? Что будет со всей страной? Синъити смотрел в окно, он чувствовал у себя на груди письмо Рэн. Над вершинами горных хребтов уже плыли белые осенние облака... Временами Синъити чудилось, будто
откуда-то издалека, точно сквозь сон, до него доносится смех Рэн. Он испытывал страшную слабость; непонятная тоска и ощущение непрочности всего окружающего охватили его.
Глава вторая
ЛЮДИ С ГОР
На рассвете, когда едва обозначились гребни скалистых кряжей и сквозь густые колеблющиеся волны тумана начали смутно вырисовываться извилины и складки окрестных гор, в расстоянии приблизительно километра от поселка Торидзава, у высокого скалистого выступа, нависшего над узкой глубокой долиной, стояла запряженная волом повозка.
Горы кругом были покрыты буйно разросшимся лесом. Время от времени из-за уступа появлялся человек в крестьянской одежде. Человек переносил на спине ящики и грузил их на повозку. Коричневой масти вол, мокрый от сырости, помахивал хвостом и изредка негромко мычал, но тяжелый, насыщенный влагой воздух приглушал все звуки.
Все пять поселков, раскинувшиеся вдоль берега реки, казалось, еще спали, окутанные плотным утренним туманом.
Гребни гор, кольцом обступивших поселки, начинали алеть в лучах утренней зари только после того, как вершина Ягатакэ отчетливым силуэтом обозначалась на фоне неба. Поэтому казалось, что утро здесь наступает поздно. Из всех пяти прибрежных поселков самым отдаленным был поселок Торидзава, приютившийся среди высоких глухих гор.
Поселки не проходили один на другой. На каждом сказывался характер местности. Ками-Кавадзои и Симо-Кавадзои — два поселка, расположенные у шоссе, производили впечатление старых, обжитых селений. На главной улице теснились маленькие магазинчики, в которых шла торговля самым разнообразным товаром — от табака и мануфактуры до соли и медикаментов; были здесь и рыбные лавки, где покупателям предлагали пре-
имущественно соленую рыбу, и мясные лавки, торговавшие кониной; сапожная мастерская, парикмахерская, бакалейные лавчонки... В Симо-Кавадзои имелась даже начальная школа, а деревенская управа помещалась в трехэтажном здании европейского типа. У реки, кровля к кровле, расположились рядышком маленькая фабрика по обработке коконов и маленький лесопильный завод, не расширивший производства даже за годы войны, так как в этом районе почти не было леса, годного для постройки судов. И фабрика, и завод, прижатые к реке горами, разместились на узкой полоске берега. Оба поселка были самыми большими и по количеству дворов. Чтобы добраться до поселка Торидзава, нужно было, минуя Симо-Кавадзои, свернуть с шоссе вправо и, поднимаясь всё выше и выше, углубиться в горы километра на два. Дорога шла среди обработанных участков, лепившихся ступеньками по уступам гор, извивалась между обнаженными пластами красной глины, на которых не росли даже дикие полевые травы, пересекала узкие болотистые долины и то вдруг поднималась вверх, то устремлялась вниз, и ущелья, где лежали огромные каменные валуны и круглый год царили мрак и сырость. Зимой, когда выпадал снег, по этой дороге нельзя было пробраться без высоких резиновых сапог.
Там, откуда виднелась далекая вершина горы Бодзу-яма, болотистое ущелье расступалось и открывался вид па поселок с его соломенными и деревянными крышами, с выбеленными стенами амбаров, возвышавшимися над каменными оградами. Домики поселка, насчитывавшего около ста тридцати дворов, тесно прижимаясь друг к другу, сбегали по склонам гор к долине.
В этот ранний час поселок, расположенный на высоте девятисот метров над уровнем моря, совершенно тонул и густом тумане. Однако наверху, у скалистого выступа, шла работа — на повозку грузились ящики с консервами, мешки и рогожные тюки, жестяные бидоны, наполненные, по-видимому, масло'м, и другие необычные для этих глухих мест продукты.
— Хватит, теперь обвяжи веревкой! — послышался чей-то голос, и из тумана внезапно вынырнул Такэно-ути. — Разгрузи там всё это и оставь, как есть, а сам поскорее возвращайся обратно!
Такэноути, одетый в рубашку цвета хаки, промок до нитки. От его бритой головы шел пар, по лбу ручейками струился пот. Он начал было помогать рабочему обвязывать груз, но вдруг, вытянув шею и глядя куда-то в туманную даль, прислушался. Затем поспешно, осыпаемый ударами веток, хлеставших его по лицу, начал спускаться вниз, в долину, откуда доносились какие-то звуки.
— Остальное заберешь в следующий раз, понял? Внизу, в долине, густо заросшей лесом, еще царил полумрак. Такэноути спускался всё ниже, и постепенно из молочного тумана перед ним возникали какие-то строения. Это оказались два длинных, сообщающихся между собой барака — фабричные цехи, совсем необычные для горной глуши.
— Сколько времени он проездит?
У входа в бараки, поглядывая на свои ручные часы, стоял директор Сагара. На нем была белая спортивная шапочка, какие носят альпинисты, защитного цвета брюки, на ногах — краги. В глазах отражались и беспокойство, и раздражение.
— Да сущие пустяки, сейчас вернется... — бухгалтер шел по только что проложенной дорожке, ведущей к баракам, увязая ногами в красной глине и на ходу успокоительно помахивая директору рукой. —Мы не стали чересчур перегружать повозку и разделили груз на две части... Так оно получится быстрее. — Смеющиеся глазки его как бы говорили, что, мол, он, местный житель, да еще крестьянин, сам знает, как всё лучше устроить — ему-то объяснять ничего не требуется... Но вместе с тем лицо его выражало какую-то неприятную самоуверенность, как будто бы всё, что здесь сейчас происходило, связывало его с директором нерасторжимыми узами.
— Эх, добра-то, добра! — сказал Такэноути, окинув взглядом разбросанные на земле ящики и мешки, и быстро прошел в барак. Директор, словно нехотя, последовал за ним.
При свете, проникавшем сквозь стекла окон, можно было рассмотреть помещение.
На земляном полу были беспорядочно навалены друг на друга самые разнообразные предметы: кипы прямоугольных медных листов, завернутых в рогожу, шта-
беля брусков из какого-то металла, отливавшего серебром...
Такэноути шел впереди, заглядывая под кипы листов, переворачивая, роняя и разбрасывая материалы. Из-под соломенных циновок выглядывали корпуса шлифовальных станков, густо смазанные машинным маслом, лежали части токарных станков, покрытые тряпьем. В одном углу сгрудились наполовину собранные станки-автоматы с высокими станинами. Было очевидно, что этот завод, расположенный на дне долины, окруженный густым лесом, создавался тайно уже в самом конце войны, чтобы обслуживать тактику «выжженной земли», которую собиралась осуществлять японская армия.
— Вот это годится, пожалуй? — Такэноути, взглянув на директора, пнул ногой груду жестяных ящиков. Но Сагара ничего не ответил. Такэноути подошел поближе к окну и, вытащив из кармана тетрадь, начал ее перелистывать.
- Пожалуй, ящика по три можно будет отвозить за один раз...
Он обхватил обеими руками верхний ящик и поставил его на пол. Вдвоем они понесли ящик к выходу через всё узкое длинное здание. Когда несли второй ящик, Сагара уже задыхался.
— Ладно, довольно! — сказал он Такэноути — тот собрался было идти за третьим ящиком. — Война кончилась, теперь всему этому грош цена...
Вернулась повозка. Такэноути с возчиком грузили на нее ящики, а Сагара с недовольным лицом стоял рядом. Отсыревшая папироса всё время гасла, он смял ее и швырнул прочь. Повозка тронулась, и Сагара, следуя за ней, начал взбираться в гору.
- А я, доложу вам, изрядно проголодался! — обратился к нему Такэноути.
Директор не отвечал. Двухколесная повозка отчаянно раскачивалась из стороны в сторону. Мокрая земля и трава приглушали грохот и скрип колес. Наконец, из-за скал показались деревянные крыши поселка, придавленные большими камнями; из высокой травы с блеянием выскакивали козы. Туман еще не рассеялся, но жизнь в поселке уже вступала в свои права. Вскоре из тумана, возвышаясь над черной каменной оградой, стали выри-
совываться белые стены амбаров и многочисленные постройки усадьбы семейства Торидзава.
Директор завода Эйки Сагара был в очень скверном настроении. Заложив руки за спину, он шагал за повозкой по сырому тяжелому песку. Он мысленно упрекал себя в легкомыслии, раскаиваясь, что доверился в таком деле этой деревенщине Такэноути и тем самым поставил себя в некоторую зависимость от него. Но будущее представлялось ему до такой степени неопределенным, что Сагара чувствовал некоторую растерянность. В такое время следовало приберегать каждый лишний ящик продуктов. .
В дальнейшем, смотря по обстоятельствам, он всегда сумеет найти подходящее объяснение своему поступку. Он сожалел о том, что война проиграна, как сожалел бы о неудавшейся сделке—и только. Директор отнюдь не огорчался так, как некоторые служащие завода, плакавшие при известии о капитуляции. Правда, Сагара побаивался, что если союзники высадятся, он, как директор военного завода, может понести наказание, но ему и в голову не приходило считать себя военным преступником.
Он уже забыл, что до самого последнего времени требовал от своих подчиненных, чтобы они считали его приказы «военными приказами».
Сагара, получивший высшее техническое образование, имел достаточно ясное представление о государственном строе США, и это давало ему известное ощущение спокойствия. Но оставался еще Советский Союз... Что будет с «Токио-Электро», если наступит эта самая «демократия»?.. Капитал компании принадлежал концерну Мицуи, и, следовательно, какие-то репрессии неизбежны — к этому были готовы все ответственные члены правления. Но ведь он-то был всего-навсего техником, одним из технических руководителей, и, кто знает, может быть, для него, напротив, в недалеком будущем откроются какие-то новые перспективы... Такие мысли занимали сейчас Сагара.
— Тамэдзи, эй, Тамэдзи!
Они приближались к высоким воротам с навесом из камыша, по обеим сторонам которых лепились пристройки, и Такэноути, обогнав повозку, побежал вперед. Возле открытых ворот стоял худощавый крестьянин лет
тридцати, одетый в старую, военного образца рубашку из грубой ткани. Маленькое смуглое лицо с тонкими губами и острым подбородком придавало ему сходство с полевой мышью. Это был старший брат Тадаити Такэноути — Тамэдзи. Он жил в усадьбе Торидзава и совмещал обязанности арендатора с должностью приказчика.
Повозка въехала в ворота, Тамэдзи повел упряжку по широкому двору мимо усадьбы к амбарам.
- Обождите меня немного, я сейчас вернусь! — Тадаити помахал директору рукой и пошел за повозкой. Усадьба выглядела довольно внушительно. На крыше большого дома выделялся выложенный черепицей, белым по черному, родовой герб семейства Торидзава. Широкая веранда окружала здание со всех сторон. У входа В просторную, старинного стиля прихожую висела дощечка, извещавшая, что хозяин дома является пожизненным членом японского «Общества Красного Креста», и табличка с номером телефона; за прихожей виднелась гостиная, обставленная в европейском стиле. Двор постепенно переходил в склон горы, маленький ручеек стекал по пей, водопадом низвергаясь в пруд. Вокруг дома росли старые, насчитывавшие добрую сотню лет буксы и несколько красивых китайских сосен, — заметно было, что за деревьями тщательно ухаживали. По обеим сторонам дорожки, ведущей к амбарам, пестрели, как и везде в этих горных краях, цинии и тысячецвет.
Семь те пашни и пятнадцать те лесных угодий... Разумеется, Торидзава не мог считаться очень крупным помещиком. Но в этой местности, где приходится возводить по уступам гор каменные валы и строить земляные плотины, чтобы задержать воду, и где на одном тане земли нередко находится по девять или даже по десять крошечных площадок-полей, — это была внушительная земельная собственность. Во всех пяти окрестных поселках можно было по пальцам пересчитать таких помещиков, как Торидзава.
Директор, задумавшись, рассеянно стоял посреди широкого двора.
— Прошу прощения! — послышался внезапно чей-то
голос. — Разрешите представиться — старший брат Рэн Торидзава. Весьма признателен вам за заботу о ней... Прошу оказать нам честь — выпить у нас чашку чая, В дверях дома стоял хозяин усадьбы — Кинтаро Торидзава, человек лет под сорок, в костюме полувоенного покроя и в гэта. Он подошел к Сагара с улыбкой на бледном, продолговатом, большеносом лице.
Сагара не помнил, кто такая Рэн Торидзава. Но он часто получал подобные приглашения от деревенских жителей. Поэтому, пробормотав что-то неопределенное, Сагара последовал за хозяином в гостиную.
На столе был приготовлен завтрак на двух человек Подавала сама хозяйка, женщина с красноватым, как будто слегка опухшим лицом и загрубевшими руками. Она следила за каждым движением мужа, и стоила тому только кашлянуть, как она обращала к нему покорный и робкий взгляд. Хозяйка выглядела гораздо старше мужа и казалась особенно невзрачной на фоне элегантной обстановки гостиной.
— Простите, что пришлось причинить вам беспокойство...— сказал Сагара, прикурив от протянутой хозяином зажигалки. Он имел в виду груз, доставленный на повозке и спрятанный теперь в амбарах усадьбы.
— Полноте, что вы... — улыбаясь ответил хозяин и, загасив огонь, положил зажигалку на поднос курительного прибора. Сам он не курил. Он часто кашлял, а когда смеялся, прикладывал руку ко рту. Помолчав, Торидзава неожиданно добавил: — Впрочем, ведь это всё организовали братья Такэноути... Я тут, как говорится, совершенно ни при чем.
Больше оба не касались этой темы.
Такэноути постоянно жил в поселке Торидзава и ездил на работу на велосипеде. Получив должность конторщика по протекции Кинтаро, владельца части акций фабрики Кадокура, он продолжал сохранять «вассальные» отношения с помещиком Торидзава, хотя и не занимался хозяйством.
— В последнее время много солдат возвращается из армии... кхе... кхе... — каждый раз, когда Кинтаро покашливал, лицо его принимало какое-то надменное выражение, как будто он снисходил до разговора с собеседником. Но чувствовалось, что он чем-то озабочен и
старается найти подходящую тему, чтобы вызвать на разговор почтенного гостя: — Кхе, кхе... Да вот вчера, говорят, приехал Комацу... Тот самый, знаете, начальник общего отдела вашего завода Нобуёси Комацу... Он еще не был на заводе?
Директор отрицательно покачал головой. На его лице отразилось недоумение. Что общего между хозяином этого дома и Комацу?
— Комацу приходится нам родственником... Мой дед происходил из рода Комацу... — заметив удивление гостя, проговорил Кинтаро.
Сагара собирался уехать, как только вернется Такэноути. С дневным поездом он рассчитывал попасть в Токио, на заседание правления компании. Директор чувствовал, что хозяин старается завязать с ним разговор, но не желал утруждать себя беседой с этим провинциальным помещиком.
В гостиной Торидзава над письменным столом висела цветная гравюра с картины Эль-Греко «Святое семейство», в книжном шкафу шведского стиля стояли труды но философии, написанные известными авторами, художественная литература и даже многотомная «История развития капитализма в Японии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38