Продолжайте дальше.
— Чтобы выпытать у Бастырева все, что он знает о ящике, я подпоил его. Язык у старика развязался. По его словам, в горах спрятан ящик с золотом, о нем знает только один проводник отряда — эвен Кун из Комкура. На вопрос, укажет ли охотник незнакомому человеку местонахождение ящика, Бастырев ответил, что укажет, если предъявить ему ключ.
Осенью Бастырев сообщил, что будто он направил письмо в Якутский обком партии с просьбой разыскать Куна и содержимое ящика сдать в фонд обороны страны. Ответа на свое письмо он не получил.
— Расскажите, при каких обстоятельствах вы похитили ключ?
— Новый, сорок второй год я встречал у Бастыревых. В ту ночь много говорили о событиях на фронтах. Серафим Петрович, доставая из шкатулки письмо сына, выронил на стол ключ. Это тот самый?* — спросил я. Бастырев утвердительно кивнул. У меня тут же возникла мысль похитить ключ, пробраться в Комкур к Куну. Все были выпивши. Бастыреву стало плохо, и он ушел в другую комнату. Момент был удобный. Я взял шкатулку и вынес в сени, оттуда домой.
На другой день, я еще спал, явилась милиция с обыском. Ключ нашли: я не успел припрятать его подальше, был под хмельком. Скоро меня взяли в армию, поломали все мои планы...
— Находясь в запасной части, вы подделали документы и пытались демобилизоваться. Так?
— Так.
— Вас судили военно-полевым судом и послали на передовую для искупления вины?
— Да. Судил военно-полевой суд.
— Итак, в сорок шестом году вы демобилизовались и...
— Вернувшись домой, я с повинной головой пошел к Бастыреву. Старику было плохо. Несколько раз я у него просил ключ, обещал выполнить его волю и сдать драго-
ценности государству. Не поверил. Если бы поверил, я действительно сделал бы так, как он просил.
— Сомнительно. Ваши поступки говорят об обратном. Еще вопрос: для чего вы коллекционировали ключи?
— Я знал, что Бастырев передаст ключ какому-то близкому человеку. Значит, тот человек должен поехать в Комкур на розыски Куна. Но почему бы этим человеком не быть мне? — рассуждал я. — Поехать в Оймякон, устроиться на работу и ждать там появления посланца от Бастырева. Как я добуду у него ключ, об этом тогда не думал. Беспокоило другое. Раздобыв ключ тем или иным путем, я мог бы явиться к Куну, не вызывая подозрений, только в первые дни пребывания в Комкуре. Но предъявить ключ, прожив несколько лет, было бы рискованно. Я не хотел этого. Тогда-то и родилась мысль о коллекционировании ключей. Ими я хотел усыпить все возможные подозрения Куна. И опять-таки я не представлял себе конкретно, как это получится. А потом увлекся самим процессом коллекционирования: он доставлял мне наслаждение.
— Когда вы приехали в Оймякон?
— В сорок седьмом году. Сразу же по приезде устроился работать зоотехником в «Рассвет», потом перешел в «Заготпушпипу» па должность охотоведа.
— Точнее — заготовителем пушнины.
— По штатному расписанию — охотоведом.
— Скажите, как вы могли узнать, когда приедет посланец Бастырева.
— У меня были люди, которые регулярно сообщали о приезжающих. Особый интерес у меня вызывали те, которые пытались попасть в Комкур. С ними я лично знакомился.
— Ваша роль в поджоге теплицы?
— Я нанимал Старкова.
— С целью?
— Отвлечь внимание членов экспедиции и завладеть ключом.
— Потом?
— Подослать к Куну человека с ключом.
— Кого именно?
— Щеголя.
— Как его фамилия?
— Не знаю.
...Листы дела 161, 162, 163 и другие.
— Ваша фамилия, имя?
— Минин Старков, князец оймяконский.
— В 1921 —1922 годах вы руководили вооруженной бандой и терроризировали местное население. Так?
— Я боролся за свое богатство.
— Что вы можете рассказать о Корнее Логуте?
— С Корнеем Логутом я был знаком еще до революции. Он занимался контрабандой, торговал спиртом, скупал на Алдане золото. Сразу же после революции за спекуляцию попал в тюрьму, оттуда бежал в мой отряд.
— В банду, вы хотели сказать?
— Бежал в мою банду. Осенью 1921 года в погоню за нами вышел отряд Красной гвардии. Командовал отрядом Соснин. В отряд мной был подослан Корней Логут. Он служил у них проводником. Логут снабжал нас важной информацией.
— Как расплачивались с Логутом за его «работу»?
— Золотом.
— Золото вы награбили в Якутске?
— Да.
— Вы брали с Логута какие-нибудь документы за выплаченные деньги?
— Да-
— Вот эти расписки, подписанные неким Корнеем, очевидно, написаны Логутом? (Расписки прилагаются к делу.).
— Да.
— Расскажите вкратце о разгроме вашей банды. Как случилось, что Логут не предупредил вас О грозящем разгроме?
— Логут не имел этой возможности. Нас окружили в Оймяконе и разгромили. Я бежал к Бочкареву. Соснин захватил ящик с документами, золотом и драгоценностями. К Бочкареву перебежал и Логут. Оставаться дальше у красных он не мог. По распискам, которые я хранил в ящике, его могли разоблачить и расстрелять.
— В каком году вы последний раз встречались с Корнеем Логутом?
— В тридцать восьмом. Он работал тогда в тресте «Алданзолото». Логута беспокоила судьба ящика. Он говорил, что если ящик попадет в руки бывшего начальника штаба Соснина, то его — Логута— могут разоблачить и привлечь к ответственности. Чтобы не допустить этого, он принимал меры. Но какие — не знаю. Умер Логут в 1940 году.
— Когда вы познакомились с Евгением Лагутиным?
— В сорок восьмом году.
— Вы знали, что он сын Логута?
— Знал, поэтому я быстро с ним сошелся.
— Что вам рассказывал Евгений Лагутин о своем отце?
— Ничего. Но я догадывался, что он был хорошо осведомлен о прошлом Корнея и боялся разоблачения. Я пользовался этим, но Евгений Корнеевич был жаден и много не давал.
Листы дела 57 и 58.
— Гражданин Лагутин, узнаете вы эту шкатулку?
— Да. Я уже говорил: шкатулку взял у Бастырева вместе с ключом.
— Украли, хотите сказать?
— От Бастырева я принес ее домой, открыл и достал ключ. Шкатулку я тут же выбросил па улицу, в снег. Был буран, и ее замело. Шкатулку мать подобрала весной, и она осталась у нас. Этой весной я ее выставил в качестве приза для участников оленьих гонок.
— Вот анонимка, в которой Бастырев обвиняется в предательстве отряда Соснина. Подпись «Доброжелатель». По-вашему, кто писал анонимку?
— Не знаю.
— Знаете. Писали вы. Экспертиза подтвердила. Расскажите, как это было?
— Очень просто, отец попросил, я написал.
Листы дела 63, 64, 65 и другие.
— В каких отношениях вы, гражданин Лагутин, были со старовером Ошлыковым?
— Как заготовитель с охотником. Он сдавал пушнину. Я принимал.
— Вот этот кусок каната нашли на заготпункте ребята, которых вы обвинили в воровстве. Не объясните ли, как он попал к вам?
— Не знаю.
— Вы подтверждаете следующие показания Старкова? (см. лист дела 191).
— Нет.
— Я вам устрою очную ставку.
— Не надо.
— Хорошо. За два месяца — в феврале — марте — вы продали сто метров бостона. Это то, что нам удалось пока установить. Где еще сто метров?
— Разве упомнишь, сколько чего продаешь? Бостон я получал со склада.
— Вы получили всего пятьдесят метров. Зря вы запираетесь и стараетесь направить следствие по ложному пути. Картина нам ясна. Старков и Ляпунов (он же Колпаков), именуемый вами Щеголем, во всех подробностях рассказали об ограблении склада, рассказали все, вплоть до момента продажи награбленного вами на заготпункте. Вы заплатили им троим пятьдесят тысяч рублей. Остается просветить несколько темных пятен. Первый вопрос: как вы очутились в ту ночь на заготпункте и почему за неделю до этого закрыли заготпункт и пушнину стали принимать в Комкуре? Второе: откуда у вас деньги — сто тысяч, обнаруженные в чемодане, и двести тысяч — в сберкассах Магадана, Якутска и Оймякона? Еще раз предупреждаю: документов и свидетельских показаний вполне достаточно. Нет смысла вам и дальше изворачиваться.
— Расскажу все. План ограбления мы обдумали с Ош-лыковым. С этой же целью был закрыт заготпункт. Я написал в районную контору «Заготживсырье» официальное письмо о больших наледях на реке. Пятого января, находясь в Комкуре, я старался как можно чаще попадаться людям на глаза. Мне удалось создать впечатление, что я ту ночь провел у себя дома. Но я не ночевал. Как только село уснуло, выехал на заготпункт и принял от Ошлы-кова товар.
— Вы хотите сказать — грабленый товар?
— Если вам нужна точность, то да.
— На сумму сто шестьдесят тысяч восемьсот сорок два рубля?
— Не подсчитывал. Сто пятьдесят метров бостона при посредничестве Ошлыкова я отправил на Алдан, сто метров — пятьдесят украденного и пятьдесят полученного по фактуре со склада — распродал охотникам.
— Я вам очень благодарен, — сказал Алексей Соснин, возвращая прочитанные листки.
— Иногда мы прибегаем к такой практике, — пояснил Ветлужанин, объясняем человеку, что вокруг него творилось. Полезно.
— Кто бы мог подумать, что Лагутин преступник! — воскликнул Алексей.
— Грязь, одним словом, Алексей Григорьевич. Приходится выметать ее из жизни железной метлой.
— Как же все-таки вы распутали дело?
— Вот с их помощью, — Ветлужанин кивнул головой в сторону этажерки, где лежали витки веревок. — Когда в милицию доставили первый кусок размотанного пенькового каната, найденного Куном, я отправился в Комкур, проверил следы. С этого началось. Тут еще ребята помогли. А за Лагутиным грешки водились, говорили, что он занижает сортность пушнины.
— Зачем?
— Для разных махинаций. С Ошлыковым дело вел. Привезет, положим, старовер партию пушнины, шкурки последний сорт, а принимались они высшим сортом. Пушнину Ошлыкова засчитывали охотникам, у которых шкурки были приняты с заниженной сортностью. Разницу в стоимости Лагутин и Ошлыков делили пополам.
— Ловко работал, — проговорил Алексей.— Но почему молчал Кун? Он обязан был сообщить о ящике властям.
— Как раз этого он не мог сделать, — улыбнулся Ветлужанин. — Вы, наверное, знаете: многие народы Севера на могилу умершего кладут все его вещи. А Кун — настоящий сын Севера. Поэтому он сразу же после отъезда Бастырева ящик из тоннеля перенес на могилу и закопал его там. Сделав это, Кун честно выполнил свой долг по отношению к умершему командиру. И поверьте, Алек-
сей Григорьевич, если бы обстоятельства не сложились так, то старый охотник никогда — понимаете, никогда даже не подумал бы выкопать ящик из могилы. Сама мысль об этом для него была бы святотатством.
ЭПИЛОГ
Осень в Хабаровске, как всегда, стояла теплая и солнечная. Деревья в нарядных уборах. Особенно роскошно выглядели леса за городом. Воздух был сух и прозрачен. Небо голубое, чистое.
Перед аэровокзалом медленно расхаживали двое — седой плечистый генерал и молодой человек в штатском.
— Вот вкратце все о нашем путешествии, Аркадий Иванович, — сказал молодой человек.
— Надюша писала. А вот как она по водостоку в долину вышла — промолчала. Вы, Алексей Григорьевич, моей старухе об этом ни слова. Попадет и мне и Надюше.
Читатель, очевидно, догадался, кто эти двое: один из них генерал Смоленский, второй — Алексей Григорьевич Соснин. На аэровокзал они приехали встречать Надю, которая по пути в Москву решила на несколько дней остановиться в Хабаровске. Членов экспедиции — Надю, Валентина Васильевича Цинченко и Алексея — вызвали во Всесоюзное географическое общество для сообщения о работе Сунтар-Хаятской экспедиции.
Смоленскому и Соснину пришлось ждать еще минут пятнадцать, и, как только самолет пошел на посадку, оба вслед за дежурным вышли на перрон.
Надя сразу же повисла на шее дяди. Генерал закашлялся и стал вытирать платком глаза. «Попало что-то», — сказал он, улыбаясь в седые усы. Надя и Алексей стояли друг против друга, держась за руки. Оба были смущены. Так они и пошли вперед, взявшись за руки.
Через час генерал у себя дома поднял телефонную трубку и набрал номер.
— Варвара Степановна? Я решил вас побеспокоить. Ну да, Смоленский. Ждем вас и Дарью Александровну на обед. Очень даже удобно. Я сейчас пришлю машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Чтобы выпытать у Бастырева все, что он знает о ящике, я подпоил его. Язык у старика развязался. По его словам, в горах спрятан ящик с золотом, о нем знает только один проводник отряда — эвен Кун из Комкура. На вопрос, укажет ли охотник незнакомому человеку местонахождение ящика, Бастырев ответил, что укажет, если предъявить ему ключ.
Осенью Бастырев сообщил, что будто он направил письмо в Якутский обком партии с просьбой разыскать Куна и содержимое ящика сдать в фонд обороны страны. Ответа на свое письмо он не получил.
— Расскажите, при каких обстоятельствах вы похитили ключ?
— Новый, сорок второй год я встречал у Бастыревых. В ту ночь много говорили о событиях на фронтах. Серафим Петрович, доставая из шкатулки письмо сына, выронил на стол ключ. Это тот самый?* — спросил я. Бастырев утвердительно кивнул. У меня тут же возникла мысль похитить ключ, пробраться в Комкур к Куну. Все были выпивши. Бастыреву стало плохо, и он ушел в другую комнату. Момент был удобный. Я взял шкатулку и вынес в сени, оттуда домой.
На другой день, я еще спал, явилась милиция с обыском. Ключ нашли: я не успел припрятать его подальше, был под хмельком. Скоро меня взяли в армию, поломали все мои планы...
— Находясь в запасной части, вы подделали документы и пытались демобилизоваться. Так?
— Так.
— Вас судили военно-полевым судом и послали на передовую для искупления вины?
— Да. Судил военно-полевой суд.
— Итак, в сорок шестом году вы демобилизовались и...
— Вернувшись домой, я с повинной головой пошел к Бастыреву. Старику было плохо. Несколько раз я у него просил ключ, обещал выполнить его волю и сдать драго-
ценности государству. Не поверил. Если бы поверил, я действительно сделал бы так, как он просил.
— Сомнительно. Ваши поступки говорят об обратном. Еще вопрос: для чего вы коллекционировали ключи?
— Я знал, что Бастырев передаст ключ какому-то близкому человеку. Значит, тот человек должен поехать в Комкур на розыски Куна. Но почему бы этим человеком не быть мне? — рассуждал я. — Поехать в Оймякон, устроиться на работу и ждать там появления посланца от Бастырева. Как я добуду у него ключ, об этом тогда не думал. Беспокоило другое. Раздобыв ключ тем или иным путем, я мог бы явиться к Куну, не вызывая подозрений, только в первые дни пребывания в Комкуре. Но предъявить ключ, прожив несколько лет, было бы рискованно. Я не хотел этого. Тогда-то и родилась мысль о коллекционировании ключей. Ими я хотел усыпить все возможные подозрения Куна. И опять-таки я не представлял себе конкретно, как это получится. А потом увлекся самим процессом коллекционирования: он доставлял мне наслаждение.
— Когда вы приехали в Оймякон?
— В сорок седьмом году. Сразу же по приезде устроился работать зоотехником в «Рассвет», потом перешел в «Заготпушпипу» па должность охотоведа.
— Точнее — заготовителем пушнины.
— По штатному расписанию — охотоведом.
— Скажите, как вы могли узнать, когда приедет посланец Бастырева.
— У меня были люди, которые регулярно сообщали о приезжающих. Особый интерес у меня вызывали те, которые пытались попасть в Комкур. С ними я лично знакомился.
— Ваша роль в поджоге теплицы?
— Я нанимал Старкова.
— С целью?
— Отвлечь внимание членов экспедиции и завладеть ключом.
— Потом?
— Подослать к Куну человека с ключом.
— Кого именно?
— Щеголя.
— Как его фамилия?
— Не знаю.
...Листы дела 161, 162, 163 и другие.
— Ваша фамилия, имя?
— Минин Старков, князец оймяконский.
— В 1921 —1922 годах вы руководили вооруженной бандой и терроризировали местное население. Так?
— Я боролся за свое богатство.
— Что вы можете рассказать о Корнее Логуте?
— С Корнеем Логутом я был знаком еще до революции. Он занимался контрабандой, торговал спиртом, скупал на Алдане золото. Сразу же после революции за спекуляцию попал в тюрьму, оттуда бежал в мой отряд.
— В банду, вы хотели сказать?
— Бежал в мою банду. Осенью 1921 года в погоню за нами вышел отряд Красной гвардии. Командовал отрядом Соснин. В отряд мной был подослан Корней Логут. Он служил у них проводником. Логут снабжал нас важной информацией.
— Как расплачивались с Логутом за его «работу»?
— Золотом.
— Золото вы награбили в Якутске?
— Да.
— Вы брали с Логута какие-нибудь документы за выплаченные деньги?
— Да-
— Вот эти расписки, подписанные неким Корнеем, очевидно, написаны Логутом? (Расписки прилагаются к делу.).
— Да.
— Расскажите вкратце о разгроме вашей банды. Как случилось, что Логут не предупредил вас О грозящем разгроме?
— Логут не имел этой возможности. Нас окружили в Оймяконе и разгромили. Я бежал к Бочкареву. Соснин захватил ящик с документами, золотом и драгоценностями. К Бочкареву перебежал и Логут. Оставаться дальше у красных он не мог. По распискам, которые я хранил в ящике, его могли разоблачить и расстрелять.
— В каком году вы последний раз встречались с Корнеем Логутом?
— В тридцать восьмом. Он работал тогда в тресте «Алданзолото». Логута беспокоила судьба ящика. Он говорил, что если ящик попадет в руки бывшего начальника штаба Соснина, то его — Логута— могут разоблачить и привлечь к ответственности. Чтобы не допустить этого, он принимал меры. Но какие — не знаю. Умер Логут в 1940 году.
— Когда вы познакомились с Евгением Лагутиным?
— В сорок восьмом году.
— Вы знали, что он сын Логута?
— Знал, поэтому я быстро с ним сошелся.
— Что вам рассказывал Евгений Лагутин о своем отце?
— Ничего. Но я догадывался, что он был хорошо осведомлен о прошлом Корнея и боялся разоблачения. Я пользовался этим, но Евгений Корнеевич был жаден и много не давал.
Листы дела 57 и 58.
— Гражданин Лагутин, узнаете вы эту шкатулку?
— Да. Я уже говорил: шкатулку взял у Бастырева вместе с ключом.
— Украли, хотите сказать?
— От Бастырева я принес ее домой, открыл и достал ключ. Шкатулку я тут же выбросил па улицу, в снег. Был буран, и ее замело. Шкатулку мать подобрала весной, и она осталась у нас. Этой весной я ее выставил в качестве приза для участников оленьих гонок.
— Вот анонимка, в которой Бастырев обвиняется в предательстве отряда Соснина. Подпись «Доброжелатель». По-вашему, кто писал анонимку?
— Не знаю.
— Знаете. Писали вы. Экспертиза подтвердила. Расскажите, как это было?
— Очень просто, отец попросил, я написал.
Листы дела 63, 64, 65 и другие.
— В каких отношениях вы, гражданин Лагутин, были со старовером Ошлыковым?
— Как заготовитель с охотником. Он сдавал пушнину. Я принимал.
— Вот этот кусок каната нашли на заготпункте ребята, которых вы обвинили в воровстве. Не объясните ли, как он попал к вам?
— Не знаю.
— Вы подтверждаете следующие показания Старкова? (см. лист дела 191).
— Нет.
— Я вам устрою очную ставку.
— Не надо.
— Хорошо. За два месяца — в феврале — марте — вы продали сто метров бостона. Это то, что нам удалось пока установить. Где еще сто метров?
— Разве упомнишь, сколько чего продаешь? Бостон я получал со склада.
— Вы получили всего пятьдесят метров. Зря вы запираетесь и стараетесь направить следствие по ложному пути. Картина нам ясна. Старков и Ляпунов (он же Колпаков), именуемый вами Щеголем, во всех подробностях рассказали об ограблении склада, рассказали все, вплоть до момента продажи награбленного вами на заготпункте. Вы заплатили им троим пятьдесят тысяч рублей. Остается просветить несколько темных пятен. Первый вопрос: как вы очутились в ту ночь на заготпункте и почему за неделю до этого закрыли заготпункт и пушнину стали принимать в Комкуре? Второе: откуда у вас деньги — сто тысяч, обнаруженные в чемодане, и двести тысяч — в сберкассах Магадана, Якутска и Оймякона? Еще раз предупреждаю: документов и свидетельских показаний вполне достаточно. Нет смысла вам и дальше изворачиваться.
— Расскажу все. План ограбления мы обдумали с Ош-лыковым. С этой же целью был закрыт заготпункт. Я написал в районную контору «Заготживсырье» официальное письмо о больших наледях на реке. Пятого января, находясь в Комкуре, я старался как можно чаще попадаться людям на глаза. Мне удалось создать впечатление, что я ту ночь провел у себя дома. Но я не ночевал. Как только село уснуло, выехал на заготпункт и принял от Ошлы-кова товар.
— Вы хотите сказать — грабленый товар?
— Если вам нужна точность, то да.
— На сумму сто шестьдесят тысяч восемьсот сорок два рубля?
— Не подсчитывал. Сто пятьдесят метров бостона при посредничестве Ошлыкова я отправил на Алдан, сто метров — пятьдесят украденного и пятьдесят полученного по фактуре со склада — распродал охотникам.
— Я вам очень благодарен, — сказал Алексей Соснин, возвращая прочитанные листки.
— Иногда мы прибегаем к такой практике, — пояснил Ветлужанин, объясняем человеку, что вокруг него творилось. Полезно.
— Кто бы мог подумать, что Лагутин преступник! — воскликнул Алексей.
— Грязь, одним словом, Алексей Григорьевич. Приходится выметать ее из жизни железной метлой.
— Как же все-таки вы распутали дело?
— Вот с их помощью, — Ветлужанин кивнул головой в сторону этажерки, где лежали витки веревок. — Когда в милицию доставили первый кусок размотанного пенькового каната, найденного Куном, я отправился в Комкур, проверил следы. С этого началось. Тут еще ребята помогли. А за Лагутиным грешки водились, говорили, что он занижает сортность пушнины.
— Зачем?
— Для разных махинаций. С Ошлыковым дело вел. Привезет, положим, старовер партию пушнины, шкурки последний сорт, а принимались они высшим сортом. Пушнину Ошлыкова засчитывали охотникам, у которых шкурки были приняты с заниженной сортностью. Разницу в стоимости Лагутин и Ошлыков делили пополам.
— Ловко работал, — проговорил Алексей.— Но почему молчал Кун? Он обязан был сообщить о ящике властям.
— Как раз этого он не мог сделать, — улыбнулся Ветлужанин. — Вы, наверное, знаете: многие народы Севера на могилу умершего кладут все его вещи. А Кун — настоящий сын Севера. Поэтому он сразу же после отъезда Бастырева ящик из тоннеля перенес на могилу и закопал его там. Сделав это, Кун честно выполнил свой долг по отношению к умершему командиру. И поверьте, Алек-
сей Григорьевич, если бы обстоятельства не сложились так, то старый охотник никогда — понимаете, никогда даже не подумал бы выкопать ящик из могилы. Сама мысль об этом для него была бы святотатством.
ЭПИЛОГ
Осень в Хабаровске, как всегда, стояла теплая и солнечная. Деревья в нарядных уборах. Особенно роскошно выглядели леса за городом. Воздух был сух и прозрачен. Небо голубое, чистое.
Перед аэровокзалом медленно расхаживали двое — седой плечистый генерал и молодой человек в штатском.
— Вот вкратце все о нашем путешествии, Аркадий Иванович, — сказал молодой человек.
— Надюша писала. А вот как она по водостоку в долину вышла — промолчала. Вы, Алексей Григорьевич, моей старухе об этом ни слова. Попадет и мне и Надюше.
Читатель, очевидно, догадался, кто эти двое: один из них генерал Смоленский, второй — Алексей Григорьевич Соснин. На аэровокзал они приехали встречать Надю, которая по пути в Москву решила на несколько дней остановиться в Хабаровске. Членов экспедиции — Надю, Валентина Васильевича Цинченко и Алексея — вызвали во Всесоюзное географическое общество для сообщения о работе Сунтар-Хаятской экспедиции.
Смоленскому и Соснину пришлось ждать еще минут пятнадцать, и, как только самолет пошел на посадку, оба вслед за дежурным вышли на перрон.
Надя сразу же повисла на шее дяди. Генерал закашлялся и стал вытирать платком глаза. «Попало что-то», — сказал он, улыбаясь в седые усы. Надя и Алексей стояли друг против друга, держась за руки. Оба были смущены. Так они и пошли вперед, взявшись за руки.
Через час генерал у себя дома поднял телефонную трубку и набрал номер.
— Варвара Степановна? Я решил вас побеспокоить. Ну да, Смоленский. Ждем вас и Дарью Александровну на обед. Очень даже удобно. Я сейчас пришлю машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18