— В лицензии ничего не сказано о том, что я не могу иметь на борту животное,— возразил он.
— По распоряжению Компании,— проговорил Ван Штруме, придавая лицу важное выражение, усаживаясь удобно и закидывая ногу на ногу,— вы обязаны брать на борт редких иностранных животных, которых посылают коронованному семейству губернаторы и владельцы факторий, таких, как львы, тигры, слоны и другие звери Востока. Но капитанам, нанятым по лицензиям, ни в коем случае не разрешается брать по собственному желанию на судно каких-либо зверей, и данный случай следует рассматривать как нарушение запрета на частную торговлю!
— Я не собираюсь продавать своего медведя, минхер Ван Штруме,—снова возразил моряк.
— Но все равно, он должен быть незамедлительно удален с корабля! — настаивал представитель.— Я приказываю убрать его, минхер Клоотс! Иначе ответственность за последствия ляжет на вас!
— Тогда придется отдать якоря, минхер Ван Штруме, и решать вопрос на берегу. Настоит могущественная Компания на том, что зверю не место на судне, то так и будет. Но подумайте, минхер, тогда мы лишимся конвоя и будем вынуждены идти одни.
От такого довода спесь представителя умерилась — он испугался остаться в море без конвоя, и этот страх яересилил у него страх перед медвежонком.
— Минхер Клоотс,— начал он,— у меня нет желания быть слишком строгим. Если зверя посадят на цепь и он не сможет приблизиться ко мне, тогда я соглашусь, чтобы он остался на борту.
— Я постараюсь, насколько смогу, чтобы он не попадался вам на пути,— заверил капитан.— Но если я посажу это создание на цепь, оно будет выть день и ночь, и вы не сможете уснуть, минхер!
Заметив, что капитан хитрит и не внемлет его наставлениям, суперкарго прибег к тому, чем обычно пользуются в таких случаях малодушные люди: он затаил на него в своем сердце злобу и снисходительным тоном произнес:
— Ладно, минхер Клоотс, ваш зверь может оставаться на борту.
Капитан и Филипп покинули каюту. Выходя, Клоотс, который был не в лучшем расположении духа, пробормотал:
— Если Компания посылает на корабль свою обезьяну, то я тоже могу иметь на борту своего медведя!
От этой остроты настроение у минхера Клоотса вскоре вновь поднялось.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Флотилия, направлявшаяся в Ост-Индию, продолжала плавание к Мысу при меняющемся ветре и изменчивой погоде. Некоторые корабли отделились от конвоя, согласовав с ним место сбора, чтобы оттуда снова всем вместе отправиться дальше.
Вскоре Филипп начал выполнять на корабле кое-какую работу. Он с усердием стремился познать морскую науку и тем самым отвлекался от мыслей, которые привели его на корабль. Старательно выполняя работу, он тратил много физических сил и от усталости засыпал крепким спокойным сном.
За короткое время Филипп стал любимцем капитана и довольно близко сошелся со старшим рулевым минхером Хиллебрантом. Второй рулевой, которого звали Штруц, был сумасбродным молодым человеком, и Филипп с ним общался мало. Суперкарго, минхер Якоб Яне Ван Штруме, редко выглядывал из своей каюты и не показывался на палубе потому, что медведь Иоанес так и не был посажен на цепь. Не проходило дня, чтобы представитель не просматривал свой рапорт о происшествии с медведем. Рапорт он держал наготове, чтобы при первой же возможности переправить его в Компанию, но каждый раз, перечитывая этот документ, он вносил в него изменения, которые, по его мнению, должны были придать вес жалобам и нанести больший вред благополучию капитана.
В счастливом неведении о том, что затевается против него в тиши каюты представителя, капитан Клоотс продолжал пускать дым из трубки, пить вино и играть со своим медведем. Зверь очень привязался и к Филиппу и норовил быть около него, когда тот нес вахту.
Но на корабле находился еще кто-то, о ком мы не можем не упомянуть. Это одноглазый лоцман Шрифтен, которого, казалось, обуревала ненависть к нашему герою и его четвероногому другу. Однако Вандердекен занимал ранг палубного офицера, и Шриф-Ген не отваживался открыто задевать его, но постоянно пытался подстрекать против него матросов и досаждать ему при каждом удобном случае. К зверю он также питал безудержную ненависть и редко проходил мимо, сильно не пнув его и не исторгнув проклятия. Конечно, команда не любила Шрифтена. Более того, казалось, что все боятся его, поскольку он оказывал на матросов какое-то необъяснимое влияние.
Так обстояли дела на прекрасном корабле «Тер-Шиллинг» в то время, когда он с двумя другими судами лежал в дрейфе в безветренную погоду на расстоянии двух дней пути от Мыса. Было очень жарко, так как на этой широте стояла середина лета. Филипп, измученный жарой, заснул под навесом, растянутым на кормовой палубе. Однако скоро он проснулся от ощущения холода, сковавшего все его суставы и особенно грудь. Приоткрыв глаза, он увидел склонившегося над ним лоцмана Шрифтена, который зажал в кулаке цепочку с реликвией, видимо, выглядывавшей из-под рубашки. Чтобы распознать намерения Шрифтена, Филипп снова закрыл глаза и тут почувствовал, что лоцман потянул за цепочку, сначала слабо, а затем все сильнее, и тянул ее до тех пор, пока не показалась реликвия. После этого одноглазый попытался снять ее через голову юноши. В этот момент Филипп вскочил, схватил вора за руку и, несмотря на сопротивление, отобрал цепочку.
— Что все это значит? — спросил он.
И хотя лоцман был пойман с поличным на месте преступления, он не испытал замешательства. Как ни в чем не бывало он уставился одним глазом на Филиппа и насмешливо провизжал:
— Что это на цепочке? Ваш портрет? Хи-хи!
Вандердекен оттолкнул его от себя, скрестил на груди руки и сердито сказал:
— Мастер лоцман! Я советую вам быть менее любопытным, иначе вам придется раскаяться в своем любопытстве!
Не обращая ни малейшего внимания на возмущение Филиппа, Шрифтен продолжал:
— Может быть, это даже детский череп — верное средство от того, чтобы не утонуть?
— Потрудитесь отправиться на бак и заняться делом! — приказал Филипп.
— Или даже, поскольку вы католик,— ухмылялся лоцман,— это ноготь какого-нибудь святого, или... да, да! Теперь я знаю! Это осколок Святого Креста!
Пораженный Филипп отпрянул.
— Это так, это так! — провизжал Шрифтен, направляясь на бак, где стояла кучка матросов.
— Есть новости для вас, ребята! — обратился он к ним.— У нас на боргу появился осколок Святого Креста, и мы теперь можем справиться даже с чертом!
Когда лоцман уходил, Филипп, сам не зная почему, последовал за ним и, находясь уже на шканцах, услышал его последние слова, обращенные к матросам.
— Да, да! — отвечал лоцману один из матросов.— Не только с дьяволом, но и с «Летучим Голландцем»!
«Летучий Голландец»? — подумал Филипп.— Имеет ли это связь с?..»
Он сделал еще несколько шагов вперед, чтобы, укрывшись за грот-мачтой, услышать подробности разговора, если он продолжится. И не ошибся. Второй матрос заметил:
— Говорят, встреча с «Летучим Голландцем» хуже, чем с сатаной!
— Неужели его кто-нибудь видел, этого «Летучего»? — спросил третий.
— Видали,— отвечал первый.— Непременно видали. Верно и то, что приключится беда с кораблем, который повстречается с ним.
— А где можно встретиться с ним?
— Точно сказать нельзя, но как говорят, он кружится где-то в районе Мыса.
— Я бы с удовольствием послушал всю историю о нем, от начала до конца,— послышался голос еще одного матроса.
— Я могу рассказать лишь то, что слышал о нем,— отвечал первый матрос.— Это изменивший Богу корабль. На нем находились морские разбойники, которые, как рассказывали, перерезали горло своему капитану.
— Нет, нет! — вмешался Шрифтен.— Капитан все еще находится на том призрачном корабле! Он — безбожник! Рассказывают еще, что он, как один из тех, кто находится у нас на борту, оставил молодую симпатичную жену, которую нежно любил.
— Откуда вам это известно, лоцман?
— Каждый раз, когда им повстречается корабль, он пытается передать на родину письма, но горе тем, кто их возьмет! Они затонут, это точно!
— Меня все же удивляет, лоцман, как вам удалось узнать обе всем этом? — спросил один из матросов.—Может быть, вам уже приходилось встречаться с этим призрачным кораблем?
— Приходилось, приходилось! — провизжал Шрифтен, но затем, взяв себя в руки, он продолжил обычным насмешливым тоном:— Но нам нечего бояться, ребята, поскольку у нас на борту есть осколок Святого Креста!
Как бы желая избежать дальнейших расспросов, лоцман направился на корму и обнаружил нашего героя, спрятавшегося за грот-мачтой.
— Ого! — воскликнул он.— Я, однако, не единственный, кто любопытен, хи-хи! Скажите мне, вы взяли эту вещицу на тот случай, если нам повстречается «Летучий Голландец»?
Несколько смутившись, Филипп отвечал:
— Я не боюсь никакого «Летучего Голландца»!
— Мне вспоминается кое-что,— продолжал Шрифтен.— У вас одинаковая фамилия с капитаном призрачного корабля. По край-пси мере, говорят, что его фамилия тоже Вандердекен, хи-хи!
— Кроме меня, многие на свете носят фамилию Вандердекен,— отвечал Филипп и, повернувшись, пошел на корму.
«Можно подумать,— предположил Филипп,— что этому одноглазому злодею известны мои намерения. Нет! Это просто невозможно! Но откуда же исходит холод, сковывающий меня, как только этот человек приближается? Хотелось бы мне знать, действует ли он так же на других или это мы, я и Амина, просто внушили себе? Но не следует рисковать и слишком рьяно все разузнавать. И удивительно, что этот человек страшно ненавидит меня, а я ведь никогда не причинял ему никаких неприятностей. Однако то, что я сейчас услышал, является существенным подтверждением того... Но ведь никакого подтверждения не тре,бу-ется! О, Амина, Амина! Я беспокоюсь лишь о тебе одной, иначе бы я с радостью отдал жизнь за разгадку этой тайны! О, Боже милосердный! Помоги мне успокоиться и привести в порядок мои разбросанные мысли, иначе я не смогу разумно во всем разобраться!»
Через три дня «Тер-Шиллинг» с двумя другими судами вошел в бухту, где в ожидании стояла на якорях флотилия. В те времена голландцы уже прочно обосновались на равнине мыса Доброй Надежды, и морские суда запасались там обычно свежей водой, а также мясом у готтентотов, проживавших на побережье и охотно менявших упитанного бычка на блестящую пуговицу или большой гвоздь. Несколько дней ушло на то, чтобы флотилия пополнила запасы воды. Адмирал сообщил капитанам координаты очередного места сбора на случай, если отдельные суда отстанут от конвоя. Кроме того, были проведены необходимые приготовления, чтобы суда смогли бороться с неблагоприятными погодными условиями, которые ожидались. Затем якоря были подняты, и флотилия продолжила путь.
В течение трех дней корабли пытались преодолеть слабый, но неприятный встречный ветер, и мало продвинулись вперед. На третий день под вечер задул сильный южный бриз, превратившийся вскоре в настоящий шторм, погнавший суда на север. На седьмой день «Тер-Шиллинг» остался один. Шторм значительно утих. Паруса были поставлены снова. Корабль развернулся носом на восток, чтобы приблизиться к побережью.
— Это настоящее несчастье, что мы остались одни,— произнес капитан Клоотс, обращаясь к Филиппу, стоявшему рядом.— Скоро полдень, и по солнцу можно будет определить широту, на которой мы находимся. Трудно предположить, как далеко на север отбросили нас шторм и течение. Эй, юнга! Принеси-ка сюда мой якобштофф! И смотри не ударь его обо что-нибудь!
В те времена это был очень простой прибор, позволявший определить лишь широту, на которой находилось судно, но опытному моряку с помощью этого инструмента удавалось определить широту с точностью до пяти—десяти миль. Квадранты и секстанты были изобретены позже. И если представить, какими малыми знаниями обладали тогда моряки в штурманском искусстве и что они могли определять свою западную или восточную долготу лишь приблизительно, то можно только удивляться, что корабли пересекали мировой океан и с ними происходило относительно немного крушений.
Определив широту, минхер Клоотс заметил:
— Мы находимся севернее Мыса на целых три градуса. Здесь должно быть сильное подводное течение. Ветер стихает, и я предполагаю, что погода не изменится.
К вечеру наступил полный штиль, но сильная волна гнала .судно в сторону суши. Стада тюленей появились на поверхности моря и следовали за кораблем, который тащило за собой подводное течение. Из воды выскакивали летучие рыбы и летели во всех направлениях. Казалось, что море вокруг судна ожило. Солнце медленно опускалось за горизонт.
— Что это за звук? Прислушайтесь-ка! Похоже на отдаленные раскаты грома,— обратил внимание присутствовавших на мостике Вандердекен.
— Я тоже слышу его,— отвечал капитан.— Эй, там, наверху! Земля видна?
Матрос, дежуривший на марсе, некоторое время пристально всматривался в даль и затем прокричал:
— Да, прямо перед нами! Это низкие песчаные холмы и протока с обрывистыми берегами!
— Видимо, оттуда и доносится шум,— предположил минхер Клоотс.— Бурное подводное течение быстро гонит судно к берегу. Нас может спасти только хороший бриз.
Солнечный диск уже погрузился в волны, но все еще царил полный штиль. «Тер-Шиллинг» так приблизился к берегу, что можно было уже отчетливо разглядеть разбивавшиеся волны прибоя, перекатывающегося с громоподобным шумом.
— Вам знаком берег, лоцман? — спросил капитан стоявшего рядом Шрифтена.
— Да, он мне известен,— отвечал лоцман.— Глубина здесь около десяти саженей. Через полчаса наш прекрасный корабль превратится в щепки, если не подует ветер, который отгонит нас от берега.— При этом одноглазый хихикнул, будто подобная
мысль доставляла ему огромное удовольствие.
Минхер Клоотс не мог скрыть озабоченности. Он то и дело вынимал изо рта трубку. На баке и в проходах толпились матросы и со страхом прислушивались к рокоту прибоя. Солнце совсем скрылось за горизонтом, и людей на «Тер-Шнллинге» сильно страшила темнота ночи.
— Необходимо спустить на воду шлюпки,— произнес капитан, обращаясь к старшему рулевому,— и попытаться отбуксировать судно, хотя я и сомневаюсь, чтобы мы многого достигли. Но, на худой конец, шлюпки примут команду прежде, чем судно будет иыброшено на берег. Спускайте шлюпки и заводите буксирные концы, а я тем временем спущусь вниз и доложу представителю о состоянии дел.
С достоинством, присущим его положению, минхер Ван Штру-ме сидел в своей каюте. Поскольку было воскресенье, он надел свой лучший парик и был занят тем, что еще раз перечитывал рапорт на имя Компании о происшествии с медведем. Минхер Клоотс коротко сообщил ему о том, что судно находится в очень опасном положении и что, по всей вероятности, через полчаса превратится в кучу щепок. Услышав такую страшную новость, представитель вскочил, опрокинув стоявшую перед ним лампу, которая тут же погасла.
— Опасность?! — воскликнул он.— Минхер Клоотс, как это могло случиться? Ведь море спокойно и нет ветра! Где моя шляпа? Моя шляпа и трость? Проворней! Мне нужно на палубу! Зажгите свет! Минхер Клоотс, соизвольте приказать, чтобы мне принесли свет, поскольку в темноте я ничего не могу найти! Минхер Клоотс, почему вы не отвечаете? О, Боже, помоги! Он ушел... Он оставил меня одного!
Капитан Клоотс вышел, чтобы принести лампу, и вскоре вернулся. Представитель надел шляпу и направился на палубу. Шлюпки были спущены, и корабль был уже повернут носом в море. Стояла такая темнота, что вокруг ничего не было видно, кроме белой полоски пены, поднятой ужасно ревущим прибоем.
— Минхер Клоотс, соизвольте приказать... я хочу сейчас же покинуть судно. Подайте мою шлюпку к борту! По приказу могущественной Компании это должна быть самая большая шлюпка, для моих бумаг и для меня!
— Минхер Ван Штруме,— отвечал капитан,— наши шлюпки едва ли смогут вместить всех людей, и каждый матрос дорожит жизнью так же, как и вы своей.
— Но, минхер, ведь я — представитель могущественной Компании! Я приказываю вам! У меня должна быть отдельная шлюпка! Только посмейте мне отказать в этом!
— Я смею и отказываю вам! — возразил капитан, вынимая изо рта трубку.
— Ладно, ладно! — завопил минхер Ван Штруме, теряя благоразумие.— Посмотрим же, минхер, посмотрим! Как только мы прибудем на место! Тогда мы... О, Боже милостивый! Помоги нам, мы гибнем! О, Боже, Боже!
С этими воплями представитель бросился к своей каюте, в спешке споткнулся об Иоанеса и упал, потеряв в падении парик и шляпу.
— О, Боже! Помоги! — кричал он.— Где я? На помощь! Помогите почтенному представителю Компании!
— Оставить шлюпки! Подняться на борт! — приказал капитан.— Нельзя терять времени! Живей, Филипп! Загрузить в шлюпки компас, сухари и воду! Через пять минут мы должны отойти от судна!
Этот приказ с большим трудом удалось довести до матросов — так сильно ревел прибой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34