—Я наблюдаю за вами уже довольно долго. Так продолжаться больше не должно, даже если ты и намерен жениться, сын мой. Я должен соединить ваши руки!
Смутившись Филипп отодвинулся от Амины.
-- Я, конечно, не сомневаюсь в тебе...— продолжал священник.
-- Нет, нет, добрый патер. Но... все же я прошу вас оставить нас. Приходите завтра, и тогда все будет решено. Я должен поговорить с Аминой.
Патер Сайзен ушел, а влюбленные снова остались одни. Амина то краснела, то бледнела, грудь ее порывисто вздымалась. Девушка чувствовала, что сейчас решится ее судьба.
-- Священник прав, Амина,— произнес Филипп, присаживаясь снова рядом.-- Так продолжаться не может. Я хотел бы быть всегда рядом с тобой, но судьба слишком жестока ко мне. Ты даже не представляешь, как бесконечно ты мне дорога, но я не могу просить, чтобы ты вышла замуж за несчастного?
-- Соединиться с тобой не значит для меня выйти замуж за нЕСЧАСТНОГО, Филипп,— отвечала девушка, опуская взор.
-- С моей стороны было бы нехорошо...— продолжал Филипп. -Я показался бы корыстным...
— Позволь высказаться откровенно, Филипп,— прервала его Амина.— Ты говоришь, что любишь меня. Я не знаю, как любят мужчины, но я знаю, как могу любить я! Мне кажется, что было бы некрасиво и нечестно с твоей стороны, если бы ты покинул меня теперь, поскольку... поскольку это стоило бы мне жизни. Ты говоришь, что должен уйти, что к этому тебя толкает твоя судьба, что этого требует твоя странная тайна! Пусть так. Но разве я не могу пойти с тобой?
— Пойти со мной к смерти, Амина?
— И к смерти, ведь смерть — это избавление! Я не боюсь смерти, Филипп, я боюсь потерять тебя! Да, даже больше. Разве твоя жизнь не в руках Творца? Откуда у тебя такая уверенность в преждевременной смерти? Ты дал мне понять, что избран для выполнения какой-то миссии. Но коль ты избран, то должен жить до тех пор, пока дело твое не будет завершено. Мне хотелось бы узнать твою тайну, Филипп. Проницательность женщины могла бы, пожалуй, тебе пригодиться, а нет... Разве для тебя не будет утешением разделить как радости, так и печали с той, кому ты говоришь, что любишь ее?
— Амина, дорогая моя! — воскликнул Филипп.— Моя любовь, лишь моя искренняя любовь заставляет меня опасаться... О! Каким же наслаждением было бы для меня сейчас назвать тебя моей! Я едва соображаю, что несу... Если бы ты стала моей женой, я не стал бы скрывать от тебя тайны, но мне не хотелось бы быть твоим супругом, не открыв ее! Ладно, Амина! Я все расскажу! Ты должна узнать обо всем и решить сама. Но подумай о том, что я дал клятву! Захочешь выйти замуж за того, чья судьба несчастна, пусть так и будет! Мало времени дано мне для счастья, но ты...
— Открой мне сначала свою тайну, Филипп!—воскликнула девушка, сгорая от нетерпения.
Филипп рассказал Амине все, что уже известно читателю. Пока он говорил, девушка молча слушала его, и на ее лице не дрогнул ни один мускул. Рассказ Филипп закончил клятвой, которую дал.
— Странная история,—произнесла Амина.—А теперь выслушай меня, но прежде дай мне реликвию, я хочу взглянуть на нее. Может ли так много силы, я хотела сказать, так много несчастья заключать в себе эта маленькая вещица? Странно. Прости меня, Филипп, но я все еще сомневаюсь в этой истории, связанной с потусторонним миром. Ты знаешь, я пока еще не сильна в новой вере, которой начал обучать меня наш добрый священник. Я не хочу сказать, что эта вера неистинная, но, может быть, даже лучше для меня, коль я сомневаюсь. Я могу допустить, что все это правда, Филипп, а если так, то ты сможешь выполнить свою миссию и без клятвы. Не думай, будто Амина хочет отвлечь тебя от выполнения долга. Нет, Филипп! Найди своего отца! Потребуется ему твоя помощь — помоги ему, если это будет в твоих силах! И уж не полагаешь ли ты, Филипп, что такое гуманное дело можно будет сделать сразу? О, нет! Если ты избран для него, тебе придется не один раз преодолеть опасности и невзгоды, пока твоя миссия не завершится! Иди и возвращайся! Будь утешен и любим Аминой — твоей женой! Ты предоставил мне право решать, Филипп, дорогой мой Филипп! Я—твоя!
Амина раскрыла объятия, и Филипп прижал невесту к своей груди. В тот же вечер он попросил ее руки у минхера Путса, который дал GBoe благословение, едва только юноша открыл шкаф и показал ему находившееся там богатство.
На следующий день к ним зашел патер Сайзен, и ему сообщили о решении молодоженов. Через три дня на маленькой церквушке в Тернёзене зазвонили колокола, возвещая о венчании Амины Путс и Филиппа Вандердекена.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
От своих радужных мечтаний, ведь наслаждение в этой жизни есть лишь мечта, Филипп был оторван лишь поздней осенью, получив уведомление капитана корабля, под парусами которого он собирался выйти в море. Как ни странно, но с того дня, когда Филипп стал мужем Амины, он совсем перестал думать о будущей судьбе. Разумеется, иногда он вспоминал о предстоящем, но тотчас же отгонял тяжелые мысли. Филипп считал — вполне достаточно, если он выполнит свое обещание, когда придет время. Пролетали месяц за месяцем, неделя за неделей, проходили дни, наполненные радостью и благословением, и Филипп забывался в объятих своей прелестной и нежной супруги, которая избегала разговоров обо всем, что могло бы взволновать и опечалить его. Несколько раз старый Путс пробовал было задавать вопросы об отъезде Филиппа, но сердитые морщины на лбу зятя и язвительные замечания дочери, слишком хорошо знавшей истинную подоплеку этих вопросов, заставляли его быстро умолкнуть.
Однажды утром в октябре в дверь постучали. Амина открыла.
-- Я хотела бы поговорить с Филиппом Вандердекеном,— произнес незнакомец писклявым полушепотом. Мужчина, который обратился к госпоже Вандердекен, был тощим человечком, одетым в матросскую форму своего времени, в надвинутой на лоб шапке из барсучьего меха. Черты его лица были резкими и мелкими, при этом лицо неестественно бледным, губы бесцветными, волосы рыжеватого цвета. Маленькая бородка обрамляла подбородок, что затрудняло определение его настоящего возраста. Его можно было принять как за больного юношу, так и за исхудавшего, хотя еще довольно крепкого старика. Незнакомец был к тому же одноглаз. Его правый глаз был закрыт, и левый поэтому казался огромным и как бы вываливался из орбиты. На него неприятно было смотреть, потому что он не прикрывался ни нижним, ни верхним веком. Мужчина выглядел так нeобычно, что казалось, будто он состоит лишь из одного этого глаза. Это не был мужчина с одним глазом, это был глаз с мужчиной! Его тело служило как бы башней, как у маяка, и не значило больше, чем башня, свет с которой струится навстречу отважному моряку. Однако приглядевшись, можно было заметить, что незнакомец не только очень маленького роста, но и неплохо сложен; что кожа и цвет его рук, однако, сильно отличались от рук настоящего моряка; что черты его лица хотя и резкие, но в то же время правильные. В его услужливом поведении было что-то повелительное, а само появление в доме таило в себе что-то такое, что пробуждало к нему почти глубокое уважение. Темные глаза Амины лишь на мгновение задержались на незнакомце, но когда она пригласила его войти, в ее сердце проник холод, хотя она и не могла бы объяснить себе почему.
Филипп был немало удивлен появлением незнакомца, который, как только вошел в комнату, не говоря ни слова, без всякого стеснения присел рядом с ним на кушетку как раз на то место, где до этого сидела Амина. Это явилось как бы каким-то предзнаменованием для Филиппа. Все произошедшее ранее пронеслось перед глазами Филиппа, и он почувствовал, что ему посылается призыв свыше отказаться от блаженства и покоя и посвятить себя жизни, полной опасностей и страданий. Его охватила сильнейшая дрожь. Кровь отхлынула от лица Филиппа, он не мог вымолвить ни слова. Возникла минутная пауза. Одноглазый осматривал стенные шкафы, затем его взгляд обратился на стоявшую перед ним Амину. Наконец тишина была нарушена звуком, похожим на хихиканье. Это смеялся незнакомец. Затем послышались его слова:
— Филипп Вандердекен... хи-хи! Филипп Вандердекен, вы не знаете меня?
— Нет! — отвечал Филипп почти возмущенно.
Голос маленького мужчины был очень своеобразен. Он был похож на приглушенный визг, который еще долго звучал в ушах тех, кто его слышал, после того, как умолкал.
— Меня зовут Шрифтен. Я лоцман с «Тер-Шиллинга»,— представился незнакомец.— Я пришел к вам... Хи-хи,—при этом он взглянул на Амину,— бедным влюбленным...—переведя взгляд на шкафы, он продолжал,— чтобы лишить вас уюта и...— он вскочил и стал быстро прохаживаться по комнате,— и, быть может... хи-хи, подтолкнуть к сырой могиле... прекрасно, весело! — добавил он, взвизгнув и вперив с многозначительным выражением свой единственный глаз в Филиппа.
Первым побуждением Филиппа было выбросить за дверь бесцеремонного гостя, но Амина, стоявшая, скрестив руки, перед незнакомцем и презрительно глядевшая на него, угадала мысли мужа и быстро вступила в разговор:
— Все мы следуем своей судьбе, любезный! Будь то в море или на суше — смерть возьмет свое. И если она и заглянет в лицо Филиппа, то оно у него не будет таким белым, каково оно у вас сейчас.
— Действительно? — переспросил Шрифтен, которому, казалось, не понравилась такая твердая уверенность молодой и симпатичной женщины. Его взгляд остановился на иконе Богородицы, стоявшей на камине, и он добавил: — Вы католичка, как я вижу... хи-хи!
— Да, мы исповедуем католическую веру! — вмешался Филипп.— Но почему вас это беспокоит? Когда отходит корабль?
— Через неделю... хи-хи! Только одна неделя остается вам на сборы! Только семь дней, чтобы проститься со всеми! Короткий срок... хи-хи!
— Более чем достаточный,— возразил Филипп, поднимаясь.— Можете передать капитану, что я своевременно приступлю к работе. Пойдем, Амина, не будем терять времени!
— Конечно,— отвечала Амина,— но наша обязанность быть гостеприимными. Не будет ли угодно вам что-нибудь освежающее, минхер?
— Через неделю,— повторил Шрифтен, поворачиваясь к Филиппу и не обращая внимания на вопрос Амины.
Филипп кивком подтвердил, что понял, и одноглазый ушел.
Амина опустилась на пуфик. Ее счастье кончилось так неожиданно и так скоро, что перенести это было слишком трудно. Да еще этот одноглазый незнакомец! В его словах и поведении явно было что-то зловещее. Создавалось впечатление, словно одноглазый знал больше, чем другие. Это напугало и потрясло супругов. Но Амина не заплакала. Она лишь прикрыла лицо обеими руками, а Филипп беспокойными шагами начал мерить маленькую комнату. Еще раз в его мозгу вспыхнули почти забытые воспоминания, еще раз он мысленно оказался в темной комнате, еще раз поднял с пола шитье, еще раз отшатнулся от таинственного
письма.
Счастливые дни для Филиппа и Амины кончились, и их охватило волнение. Через несколько минут к Филиппу вернулось прежнее самообладание. Он присел рядом с женой и обнял ее. Оба молчали. Они прекрасно знали, о чем думает каждый, и как ни тяжело им было, собирались с силами, чтобы привыкнуть к мысли о неизбежности долгой, а может быть, и вечной разлуки.
Амина заговорила первой. Высвободившись из объятий мужа, она прижала обе руки к сердцу, будто желая умерить в нем щемящую боль, и сказала:
— Поистине, это был посланец из другого мира, Филипп. Разве ты не почувствовал смертельного холода, когда он сидел рядом с тобой? Я ощутила его, как только он вошел.
Филипп, у которого было так же тяжко на душе, как и у жены, не желая еще больше пугать ее, отвечал:
— Не совсем так, Амина. Ты просто вообразила себе что-то. Его неожиданное появление и странное поведение показались тебе необычными. Я же увидел в нем просто человека, который из-за уродливой внешности лишен и домашнего очага, и улыбки женщины, ибо какая женщина улыбнется Богом обиженному! Его очень задело, когда он увидел тебя, и в нем проснулось злое желание лишить других счастья, никогда им не испытанного. Поэтому, Амина, он и вел себя так.
— А если даже я и права, то это все равно ничего не изменит,— отвечала Амина.—Ничто более страшное не изменит твоей участи! Я готова,— продолжала она, прижимая руку к сердцу.— И горжусь, что мой супруг избран для этого благородного дела!— Амина перевела дыхание.— А ты не заблуждаешься, Филипп?
— Нет, Амина,— печально отвечал он, обнимая жену.— Я не сомневаюсь ни в предзнаменовании, явившемся мне, ни в своей силе духа, ни в выборе жены. Это воля Господа Бога!
— Тогда пусть воля Господня исполнится! — произнесла в ответ Амина, вставая.— Первый приступ боли прошел. Мне уже легче, Филипп. Твоя Амина выполнит свои обязанности.
Филипп не отвечал. Некоторое время спустя женщина продолжила:
— Но только одна короткая неделя, Филипп...
— Мне же хотелось, чтобы это был только один день! — прервал ее Филипп.— Одного дня вполне достаточно. Очень рано, слишком рано явился этот одноглазый злодей!
— Не говори так, Филипп,— попросила его Амина.— Я благодарна ему за эту неделю. Она как раз даст мне время понемногу отвыкнуть от своего счастья. Я сознаюсь, что если бы я, как любая другая женщина, стала упрекать тебя, плакать и просить, то хватило бы и одного дня, чтобы обнаружить мою слабость и сделать тебя несчастным. Но твоя верная жена прекрасно знает свои обязанности. Подобно странствующему рыцарю, ты должен отправиться навстречу самым разным опасностям, может быть, даже и смерти, а твоя Амина будет с надеждой и верой смотреть тебе вслед и преданно ждать твоего возвращения...
Их разговор был прерван появлением доктора Путса, которого поразил сияющий вид Амины.
— Святой пророк! Что же здесь произошло? — воскликнул он.
— Ничего особенного, этого мы все ожидали,— отвечал Филипп.— Я покидаю вас. Корабль поднимает паруса через неделю!
:— Вот как! Вы, таким образом, отъезжаете через неделю? — Лицо старика исказилось, он попытался скрыть от Филиппа и Амины радость, которую доставлял ему предстоящий отъезд Филиппа, но, справившись с собой, минхер Путс произнес другим тоном: — Однако это печальная новость.
Супруги не ответили и вышли из комнаты.
Мы не станем описывать неделю перед разлукой. Она прошла в сборах. Не будем говорить о мужестве Амины, с которым она преодолевала свою печаль и страх за судьбу любимого, о противоречивых чувствах в душе Филиппа, который оставлял любовь, благополучие и домашний очаг, чтобы отправиться навстречу лишениям, опасности и смерти. Скажем только, как Филипп в какой-то момент чуть было не решил остаться, но, разглядывая висевшую на груди реликвию, он снова вспомнил о том, что поклялся выполнить свой сыновний долг, и его страстно потянуло в море. Добавим, что Амина, когда муж засыпал в ее объятиях, считала часы, остававшиеся до расставания, отчего ее бросало в дрожь, и без сна лежала она в постели, прислушиваясь к завываниям ветра. Эта неделя показалась супругам очень долгой, и они, хотя и полагали, что время летит очень быстро, почувствовали почти что облегчение, когда наступило утро расставания, поскольку только теперь могли дать волю своим чувствам, которые из уважения скрывали друг от друга. Их сердца освобождались от груза, уверенность сменила сомнения, а надежда освещала будущее.
— Филипп,— произнесла Амина,— я не буду очень страдать, когда ты уйдешь. Я не забыла, что ты рассказал мне перед свадьбой и что я вышла замуж по любви. Сердце подсказывает мне, что ты вернешься, но я могу и ошибаться, поскольку ты рискуешь возвратиться, но не живым. В этой комнате я буду ждать тебя... я буду сидеть на этой кушетке. И если ты не вернешься живым... То появись, если сможешь, хотя бы мертвым! Я не испугаюсь штормового ветра и распахивающихся окон! Нет, нет! Даже само явление твоего духа будет мне необходимо. Я прошу тебя... позволить мне еще только раз увидеть тебя, убедиться, что ты мертв, и тогда я буду знать, что мне нечего делать на этом свете, и без сожаления уйду в мир благоденствия, если мы, согласно твоей вере, сможем очутиться там. Обещай мне это, Филипп!
— Я обещаю тебе все, что ты желаешь и насколько позволят мне это небеса. Но теперь, Амина,— губы Филиппа дрожали,— но теперь... Боже милосердный!.. это тяжкое испытание... теперь я должен уйти!
Темные глаза Амины пристально смотрели на Филиппа. Говорить она не могла. Лицо ее вздрагивало, слабая женская натура не могла больше вынести такого избытка чувств, и, когда Филипп хотел поцеловать ее последний раз в побелевшие губы, она упала без памяти.
— Она потеряла сознание,— произнес Филипп, укладывая жену на подушки.— Так даже лучше!
Филипп позвал из соседней комнаты тестя, попросил его оказать помощь дочери, взял шляпу и крепко поцеловал в лоб жену. Когда Амина пришла в себя, он был уже далеко.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Покинув дом, Филипп Вандердекен удалялся от него с такой поспешностью, будто хотел убежать от своих мучительных мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Смутившись Филипп отодвинулся от Амины.
-- Я, конечно, не сомневаюсь в тебе...— продолжал священник.
-- Нет, нет, добрый патер. Но... все же я прошу вас оставить нас. Приходите завтра, и тогда все будет решено. Я должен поговорить с Аминой.
Патер Сайзен ушел, а влюбленные снова остались одни. Амина то краснела, то бледнела, грудь ее порывисто вздымалась. Девушка чувствовала, что сейчас решится ее судьба.
-- Священник прав, Амина,— произнес Филипп, присаживаясь снова рядом.-- Так продолжаться не может. Я хотел бы быть всегда рядом с тобой, но судьба слишком жестока ко мне. Ты даже не представляешь, как бесконечно ты мне дорога, но я не могу просить, чтобы ты вышла замуж за несчастного?
-- Соединиться с тобой не значит для меня выйти замуж за нЕСЧАСТНОГО, Филипп,— отвечала девушка, опуская взор.
-- С моей стороны было бы нехорошо...— продолжал Филипп. -Я показался бы корыстным...
— Позволь высказаться откровенно, Филипп,— прервала его Амина.— Ты говоришь, что любишь меня. Я не знаю, как любят мужчины, но я знаю, как могу любить я! Мне кажется, что было бы некрасиво и нечестно с твоей стороны, если бы ты покинул меня теперь, поскольку... поскольку это стоило бы мне жизни. Ты говоришь, что должен уйти, что к этому тебя толкает твоя судьба, что этого требует твоя странная тайна! Пусть так. Но разве я не могу пойти с тобой?
— Пойти со мной к смерти, Амина?
— И к смерти, ведь смерть — это избавление! Я не боюсь смерти, Филипп, я боюсь потерять тебя! Да, даже больше. Разве твоя жизнь не в руках Творца? Откуда у тебя такая уверенность в преждевременной смерти? Ты дал мне понять, что избран для выполнения какой-то миссии. Но коль ты избран, то должен жить до тех пор, пока дело твое не будет завершено. Мне хотелось бы узнать твою тайну, Филипп. Проницательность женщины могла бы, пожалуй, тебе пригодиться, а нет... Разве для тебя не будет утешением разделить как радости, так и печали с той, кому ты говоришь, что любишь ее?
— Амина, дорогая моя! — воскликнул Филипп.— Моя любовь, лишь моя искренняя любовь заставляет меня опасаться... О! Каким же наслаждением было бы для меня сейчас назвать тебя моей! Я едва соображаю, что несу... Если бы ты стала моей женой, я не стал бы скрывать от тебя тайны, но мне не хотелось бы быть твоим супругом, не открыв ее! Ладно, Амина! Я все расскажу! Ты должна узнать обо всем и решить сама. Но подумай о том, что я дал клятву! Захочешь выйти замуж за того, чья судьба несчастна, пусть так и будет! Мало времени дано мне для счастья, но ты...
— Открой мне сначала свою тайну, Филипп!—воскликнула девушка, сгорая от нетерпения.
Филипп рассказал Амине все, что уже известно читателю. Пока он говорил, девушка молча слушала его, и на ее лице не дрогнул ни один мускул. Рассказ Филипп закончил клятвой, которую дал.
— Странная история,—произнесла Амина.—А теперь выслушай меня, но прежде дай мне реликвию, я хочу взглянуть на нее. Может ли так много силы, я хотела сказать, так много несчастья заключать в себе эта маленькая вещица? Странно. Прости меня, Филипп, но я все еще сомневаюсь в этой истории, связанной с потусторонним миром. Ты знаешь, я пока еще не сильна в новой вере, которой начал обучать меня наш добрый священник. Я не хочу сказать, что эта вера неистинная, но, может быть, даже лучше для меня, коль я сомневаюсь. Я могу допустить, что все это правда, Филипп, а если так, то ты сможешь выполнить свою миссию и без клятвы. Не думай, будто Амина хочет отвлечь тебя от выполнения долга. Нет, Филипп! Найди своего отца! Потребуется ему твоя помощь — помоги ему, если это будет в твоих силах! И уж не полагаешь ли ты, Филипп, что такое гуманное дело можно будет сделать сразу? О, нет! Если ты избран для него, тебе придется не один раз преодолеть опасности и невзгоды, пока твоя миссия не завершится! Иди и возвращайся! Будь утешен и любим Аминой — твоей женой! Ты предоставил мне право решать, Филипп, дорогой мой Филипп! Я—твоя!
Амина раскрыла объятия, и Филипп прижал невесту к своей груди. В тот же вечер он попросил ее руки у минхера Путса, который дал GBoe благословение, едва только юноша открыл шкаф и показал ему находившееся там богатство.
На следующий день к ним зашел патер Сайзен, и ему сообщили о решении молодоженов. Через три дня на маленькой церквушке в Тернёзене зазвонили колокола, возвещая о венчании Амины Путс и Филиппа Вандердекена.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
От своих радужных мечтаний, ведь наслаждение в этой жизни есть лишь мечта, Филипп был оторван лишь поздней осенью, получив уведомление капитана корабля, под парусами которого он собирался выйти в море. Как ни странно, но с того дня, когда Филипп стал мужем Амины, он совсем перестал думать о будущей судьбе. Разумеется, иногда он вспоминал о предстоящем, но тотчас же отгонял тяжелые мысли. Филипп считал — вполне достаточно, если он выполнит свое обещание, когда придет время. Пролетали месяц за месяцем, неделя за неделей, проходили дни, наполненные радостью и благословением, и Филипп забывался в объятих своей прелестной и нежной супруги, которая избегала разговоров обо всем, что могло бы взволновать и опечалить его. Несколько раз старый Путс пробовал было задавать вопросы об отъезде Филиппа, но сердитые морщины на лбу зятя и язвительные замечания дочери, слишком хорошо знавшей истинную подоплеку этих вопросов, заставляли его быстро умолкнуть.
Однажды утром в октябре в дверь постучали. Амина открыла.
-- Я хотела бы поговорить с Филиппом Вандердекеном,— произнес незнакомец писклявым полушепотом. Мужчина, который обратился к госпоже Вандердекен, был тощим человечком, одетым в матросскую форму своего времени, в надвинутой на лоб шапке из барсучьего меха. Черты его лица были резкими и мелкими, при этом лицо неестественно бледным, губы бесцветными, волосы рыжеватого цвета. Маленькая бородка обрамляла подбородок, что затрудняло определение его настоящего возраста. Его можно было принять как за больного юношу, так и за исхудавшего, хотя еще довольно крепкого старика. Незнакомец был к тому же одноглаз. Его правый глаз был закрыт, и левый поэтому казался огромным и как бы вываливался из орбиты. На него неприятно было смотреть, потому что он не прикрывался ни нижним, ни верхним веком. Мужчина выглядел так нeобычно, что казалось, будто он состоит лишь из одного этого глаза. Это не был мужчина с одним глазом, это был глаз с мужчиной! Его тело служило как бы башней, как у маяка, и не значило больше, чем башня, свет с которой струится навстречу отважному моряку. Однако приглядевшись, можно было заметить, что незнакомец не только очень маленького роста, но и неплохо сложен; что кожа и цвет его рук, однако, сильно отличались от рук настоящего моряка; что черты его лица хотя и резкие, но в то же время правильные. В его услужливом поведении было что-то повелительное, а само появление в доме таило в себе что-то такое, что пробуждало к нему почти глубокое уважение. Темные глаза Амины лишь на мгновение задержались на незнакомце, но когда она пригласила его войти, в ее сердце проник холод, хотя она и не могла бы объяснить себе почему.
Филипп был немало удивлен появлением незнакомца, который, как только вошел в комнату, не говоря ни слова, без всякого стеснения присел рядом с ним на кушетку как раз на то место, где до этого сидела Амина. Это явилось как бы каким-то предзнаменованием для Филиппа. Все произошедшее ранее пронеслось перед глазами Филиппа, и он почувствовал, что ему посылается призыв свыше отказаться от блаженства и покоя и посвятить себя жизни, полной опасностей и страданий. Его охватила сильнейшая дрожь. Кровь отхлынула от лица Филиппа, он не мог вымолвить ни слова. Возникла минутная пауза. Одноглазый осматривал стенные шкафы, затем его взгляд обратился на стоявшую перед ним Амину. Наконец тишина была нарушена звуком, похожим на хихиканье. Это смеялся незнакомец. Затем послышались его слова:
— Филипп Вандердекен... хи-хи! Филипп Вандердекен, вы не знаете меня?
— Нет! — отвечал Филипп почти возмущенно.
Голос маленького мужчины был очень своеобразен. Он был похож на приглушенный визг, который еще долго звучал в ушах тех, кто его слышал, после того, как умолкал.
— Меня зовут Шрифтен. Я лоцман с «Тер-Шиллинга»,— представился незнакомец.— Я пришел к вам... Хи-хи,—при этом он взглянул на Амину,— бедным влюбленным...—переведя взгляд на шкафы, он продолжал,— чтобы лишить вас уюта и...— он вскочил и стал быстро прохаживаться по комнате,— и, быть может... хи-хи, подтолкнуть к сырой могиле... прекрасно, весело! — добавил он, взвизгнув и вперив с многозначительным выражением свой единственный глаз в Филиппа.
Первым побуждением Филиппа было выбросить за дверь бесцеремонного гостя, но Амина, стоявшая, скрестив руки, перед незнакомцем и презрительно глядевшая на него, угадала мысли мужа и быстро вступила в разговор:
— Все мы следуем своей судьбе, любезный! Будь то в море или на суше — смерть возьмет свое. И если она и заглянет в лицо Филиппа, то оно у него не будет таким белым, каково оно у вас сейчас.
— Действительно? — переспросил Шрифтен, которому, казалось, не понравилась такая твердая уверенность молодой и симпатичной женщины. Его взгляд остановился на иконе Богородицы, стоявшей на камине, и он добавил: — Вы католичка, как я вижу... хи-хи!
— Да, мы исповедуем католическую веру! — вмешался Филипп.— Но почему вас это беспокоит? Когда отходит корабль?
— Через неделю... хи-хи! Только одна неделя остается вам на сборы! Только семь дней, чтобы проститься со всеми! Короткий срок... хи-хи!
— Более чем достаточный,— возразил Филипп, поднимаясь.— Можете передать капитану, что я своевременно приступлю к работе. Пойдем, Амина, не будем терять времени!
— Конечно,— отвечала Амина,— но наша обязанность быть гостеприимными. Не будет ли угодно вам что-нибудь освежающее, минхер?
— Через неделю,— повторил Шрифтен, поворачиваясь к Филиппу и не обращая внимания на вопрос Амины.
Филипп кивком подтвердил, что понял, и одноглазый ушел.
Амина опустилась на пуфик. Ее счастье кончилось так неожиданно и так скоро, что перенести это было слишком трудно. Да еще этот одноглазый незнакомец! В его словах и поведении явно было что-то зловещее. Создавалось впечатление, словно одноглазый знал больше, чем другие. Это напугало и потрясло супругов. Но Амина не заплакала. Она лишь прикрыла лицо обеими руками, а Филипп беспокойными шагами начал мерить маленькую комнату. Еще раз в его мозгу вспыхнули почти забытые воспоминания, еще раз он мысленно оказался в темной комнате, еще раз поднял с пола шитье, еще раз отшатнулся от таинственного
письма.
Счастливые дни для Филиппа и Амины кончились, и их охватило волнение. Через несколько минут к Филиппу вернулось прежнее самообладание. Он присел рядом с женой и обнял ее. Оба молчали. Они прекрасно знали, о чем думает каждый, и как ни тяжело им было, собирались с силами, чтобы привыкнуть к мысли о неизбежности долгой, а может быть, и вечной разлуки.
Амина заговорила первой. Высвободившись из объятий мужа, она прижала обе руки к сердцу, будто желая умерить в нем щемящую боль, и сказала:
— Поистине, это был посланец из другого мира, Филипп. Разве ты не почувствовал смертельного холода, когда он сидел рядом с тобой? Я ощутила его, как только он вошел.
Филипп, у которого было так же тяжко на душе, как и у жены, не желая еще больше пугать ее, отвечал:
— Не совсем так, Амина. Ты просто вообразила себе что-то. Его неожиданное появление и странное поведение показались тебе необычными. Я же увидел в нем просто человека, который из-за уродливой внешности лишен и домашнего очага, и улыбки женщины, ибо какая женщина улыбнется Богом обиженному! Его очень задело, когда он увидел тебя, и в нем проснулось злое желание лишить других счастья, никогда им не испытанного. Поэтому, Амина, он и вел себя так.
— А если даже я и права, то это все равно ничего не изменит,— отвечала Амина.—Ничто более страшное не изменит твоей участи! Я готова,— продолжала она, прижимая руку к сердцу.— И горжусь, что мой супруг избран для этого благородного дела!— Амина перевела дыхание.— А ты не заблуждаешься, Филипп?
— Нет, Амина,— печально отвечал он, обнимая жену.— Я не сомневаюсь ни в предзнаменовании, явившемся мне, ни в своей силе духа, ни в выборе жены. Это воля Господа Бога!
— Тогда пусть воля Господня исполнится! — произнесла в ответ Амина, вставая.— Первый приступ боли прошел. Мне уже легче, Филипп. Твоя Амина выполнит свои обязанности.
Филипп не отвечал. Некоторое время спустя женщина продолжила:
— Но только одна короткая неделя, Филипп...
— Мне же хотелось, чтобы это был только один день! — прервал ее Филипп.— Одного дня вполне достаточно. Очень рано, слишком рано явился этот одноглазый злодей!
— Не говори так, Филипп,— попросила его Амина.— Я благодарна ему за эту неделю. Она как раз даст мне время понемногу отвыкнуть от своего счастья. Я сознаюсь, что если бы я, как любая другая женщина, стала упрекать тебя, плакать и просить, то хватило бы и одного дня, чтобы обнаружить мою слабость и сделать тебя несчастным. Но твоя верная жена прекрасно знает свои обязанности. Подобно странствующему рыцарю, ты должен отправиться навстречу самым разным опасностям, может быть, даже и смерти, а твоя Амина будет с надеждой и верой смотреть тебе вслед и преданно ждать твоего возвращения...
Их разговор был прерван появлением доктора Путса, которого поразил сияющий вид Амины.
— Святой пророк! Что же здесь произошло? — воскликнул он.
— Ничего особенного, этого мы все ожидали,— отвечал Филипп.— Я покидаю вас. Корабль поднимает паруса через неделю!
:— Вот как! Вы, таким образом, отъезжаете через неделю? — Лицо старика исказилось, он попытался скрыть от Филиппа и Амины радость, которую доставлял ему предстоящий отъезд Филиппа, но, справившись с собой, минхер Путс произнес другим тоном: — Однако это печальная новость.
Супруги не ответили и вышли из комнаты.
Мы не станем описывать неделю перед разлукой. Она прошла в сборах. Не будем говорить о мужестве Амины, с которым она преодолевала свою печаль и страх за судьбу любимого, о противоречивых чувствах в душе Филиппа, который оставлял любовь, благополучие и домашний очаг, чтобы отправиться навстречу лишениям, опасности и смерти. Скажем только, как Филипп в какой-то момент чуть было не решил остаться, но, разглядывая висевшую на груди реликвию, он снова вспомнил о том, что поклялся выполнить свой сыновний долг, и его страстно потянуло в море. Добавим, что Амина, когда муж засыпал в ее объятиях, считала часы, остававшиеся до расставания, отчего ее бросало в дрожь, и без сна лежала она в постели, прислушиваясь к завываниям ветра. Эта неделя показалась супругам очень долгой, и они, хотя и полагали, что время летит очень быстро, почувствовали почти что облегчение, когда наступило утро расставания, поскольку только теперь могли дать волю своим чувствам, которые из уважения скрывали друг от друга. Их сердца освобождались от груза, уверенность сменила сомнения, а надежда освещала будущее.
— Филипп,— произнесла Амина,— я не буду очень страдать, когда ты уйдешь. Я не забыла, что ты рассказал мне перед свадьбой и что я вышла замуж по любви. Сердце подсказывает мне, что ты вернешься, но я могу и ошибаться, поскольку ты рискуешь возвратиться, но не живым. В этой комнате я буду ждать тебя... я буду сидеть на этой кушетке. И если ты не вернешься живым... То появись, если сможешь, хотя бы мертвым! Я не испугаюсь штормового ветра и распахивающихся окон! Нет, нет! Даже само явление твоего духа будет мне необходимо. Я прошу тебя... позволить мне еще только раз увидеть тебя, убедиться, что ты мертв, и тогда я буду знать, что мне нечего делать на этом свете, и без сожаления уйду в мир благоденствия, если мы, согласно твоей вере, сможем очутиться там. Обещай мне это, Филипп!
— Я обещаю тебе все, что ты желаешь и насколько позволят мне это небеса. Но теперь, Амина,— губы Филиппа дрожали,— но теперь... Боже милосердный!.. это тяжкое испытание... теперь я должен уйти!
Темные глаза Амины пристально смотрели на Филиппа. Говорить она не могла. Лицо ее вздрагивало, слабая женская натура не могла больше вынести такого избытка чувств, и, когда Филипп хотел поцеловать ее последний раз в побелевшие губы, она упала без памяти.
— Она потеряла сознание,— произнес Филипп, укладывая жену на подушки.— Так даже лучше!
Филипп позвал из соседней комнаты тестя, попросил его оказать помощь дочери, взял шляпу и крепко поцеловал в лоб жену. Когда Амина пришла в себя, он был уже далеко.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Покинув дом, Филипп Вандердекен удалялся от него с такой поспешностью, будто хотел убежать от своих мучительных мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34