Он оторвался от письма, опустил руку и с каким-то упреком глянул на Мишь. Ага, дочитал до того места, где Ивонна пишет, как он ей приснился. Закончив читать, Крчма нервным движением запихнул письмо обратно в конверт.
— Раздавить ее, как змею! — Он швырнул письмо на стол. Встал, прошелся по комнате, похлопывая себя по карманам в поисках портсигара. — Не для того я читал с вами «Мысли» Паскаля, чтоб вы барменшами становились! — накинулся он на Мишь.
— Почему вы на меня-то кричите, пан профессор, на порядочную домохозяйку?
— Потому что этак она потаскушкой станет, если уже не стала! Я еще не встречал ни одной женщины за стойкой бара, которая не согласилась бы подработать!
— И много вы их видели, этих барменш, пан профессор?
— Пирк, не дерзи! Ты бы только диву дался — когда мы были студентами, это составляло наше основное развлечение. Так что понятие у меня есть. Что-то надо делать с этой глупой курицей, но что?!
Роберт Давид в своей стихии! Мишь следила, как он, КИПЯ энергией, топает по комнате, так что паркет трещит. Если б не наша Семерка — где еще нашел бы он клапан для выпуска излишней активности?
— Заставить ее вернуться, хотя бы хитростью!
Вот по крайней мере ясная речь. Этот человек никогда не сомневался в своем праве вмешиваться в жизнь нас семерых. Великолепный, надежный Роберт Давид.
Крчма сильно затянулся сигаретой.
-— Ехать туда и попросту привезти ее!
— Словно она у тетки в Пльзени, — сказал Пирк. — Вы смотрите на меня, пан профессор, но ведь чешские машинисты водили поезда в Германию только во время войны, когда мы были «ein Reich, ein Fuhrer» К Выхлопочите мне паспорт, визу и выездные документы — и я поеду за «железный занавес» и привезу ее хотя бы в чемодане, связанной в узел!
— Нет, чем дальше, тем нахальнее становится этот парень. И при этом он отлично знает, что надо придумать какой-нибудь трюк. Раз Ивонна до сих пор носит милую чешскую фамилию Цигфельд, значит, этот сержант на ней не женился. Быть может, она и сама рада бы вернуться, да стыдно ей — как многим другим.
— А если написать ей такое коллективное, прочувствованное и достаточно убедительное письмо? Вы, как истый Роберт Давид, сочинили бы текст, а мы все приписали бы свое, — проговорила Мишь. — Просто сыграть на струнах ее сердца...
— Ничего это не даст, — возразил Пирк. — Ивонна поревет, потом накрасится и пойдет трясти шейкер за стойкой. Лучше сыграть на струне ее честолюбия. К чему она больше всего тянулась? Стать чешской Ритой Хейуорт. Заманить ее сюда под предлогом, что есть для нее роль в фильме!
— Стратегия, пожалуй, правильная, а вот от тактики попахивает надувательством. И этого я, воспитатель молодежи, позволить себе не могу, — сказал Крчма. — Как там было, когда она пыталась штурмовать «Баррандов»?
Единый рейх, один фюрер (нем.).
— Да это уже лет десять назад; было у нее тогда какое-то кратковременное «нужное» знакомство, не то второй ассистент режиссера... Шмерда! Борис Шмерда! — вспомнила Мишь.
Крчма все ходил по комнате, заложив руки за спину Да слушает ли он меня?
Стали прощаться. И зачем мы, собственно, к нему заходили?— с некоторым разочарованием думала Мишь.
— Увидим, — лаконично и несколько загадочно произнес на прощанье Крчма.
— К вам с визитом, — заглянул в дверь киномеханик.
— По крайней мере красотка? — спросил Шмерда.
— Ну, на ваш вкус — здесь и здесь у нее маловато,— киномеханик обеими ладонями описал красноречивые округлости и исчез, оставив дверь полуоткрытой.
Шмерда вышел и стал как вкопанный: в полумраке коридора его ждал мужчина с плечами тяжелоатлета, со свирепыми рыжими усищами и такими же зарослями над глазами. Если б я снимал рассказы Кудея, разочарованно подумал Шмерда, так мог бы выглядеть Драчун Хол-либи...
— Моя фамилия Крчма. Если вы пан Борис Шмерда, то не уделите ли мне несколько минут?
«Если иначе нельзя, что поделаешь», — хотелось сказать Шмерде, но вместо этого он произнес:
— Не знаю только, где нам присесть: в дирекции покои как у шаха персидского, а о посетителях не подумали. Разве что в буфете.
— И не взять ли нам, скажем, водочки? — спросил рыжий, когда они уселись за столик.
— Отчего же!
«Драчун Холлиби» принес от стойки две стопочки.
— Вы не о роли хлопочете?
У рыжего засветились глаза, голубые, как фиалки.
— Не для себя. — Он поднял стопку мощной рукой, поросшей светло-рыжими волосками.
— Тогда для кого же?
— Это довольно сложно, но слушайте внимательно: для одной очень красивой молодой женщины. Загвоздка в том, что живет она во Франкфурте-на-Майне.
— Немка? Что же она не ищет ангажемента там...
— Чистокровная чешка. И она ничего не знает о моих хлопотах. Но мне нужно, чтобы она вернулась в Чехословакию.
Что этот рыжий так на меня уставился? Ага, видать прочел мою мысль: ах ты, старый бабник, пора тебе уже дать покой грешному мясцу...
— В сущности, она там прозябает, а у нее ребенок. Было бы очень кстати, если б у вас оказалась роль* для нее. Любая, не обязательно главная.
— Ну, вы даете! Да наш отдел кадров с ума сойдет: куча чешских девчонок с кинофакультета ждут не дождутся роли, а я чтоб приглашал послефевральскую эмигрантку... которая, скорее всего, не сыграла даже роли Мухомора в детском театре! Кстати, вы не думаете, что здесь ей несладко придется?
— Нет. Она не послефевральская эмигрантка. Просто законно вышла замуж еще в сорок пятом.
— И что вы так о ней печетесь? Вы родственник?
— Я бывший ее классный руководитель. В одной из пражских гимназий учил ее родному языку и французскому.
А черт, придется притормозить!.. Да и он хорош — не мог сразу сказать...
— Все понимаю, пан профессор; только нет у меня никакой роли для этой дамы. Сейчас даже и в проекте ничего конкретного. Разве что в перспективе, но и это еще вилами на воде писано.
— Не говорите, что все так уж безнадежно, — была бы добрая воля. Ведь когда-то она вам нравилась...
— Минутку: как ее зовут-то?
— Тогда ее звали Ивонна Мандёускова.
Ивонна, Ивонна — черт, которая же это?.. Шмерда в растерянности положил руку на собственную лысину, обрамленную венчиком скудных волос. А у этого учителишки хоть мешочки под глазами, зато грива, как у вождя папуасов, каковое обстоятельство почему-то несколько выбивает меня из колеи...
— Но это же было страшно давно, поймите! Такая блондинка...
— Рад, что вспомнили, раз уж любили друг друга. Шмерда насторожился. К чему этот тип клонит? Эта
Ивонна (теперь вспомнил: действительно, суперкрасотка), не дай бог, еще и обвиняет меня в чем-то? Тип упомянул о ребенке — но ведь я... Или это вступление к шантажу? Чепуха: если она иышла замуж, я чист, даже в том случае, если, без моего ведома, и живет во Франкфурте мой ребенок...
— Ну хоть напишите ей, что вспомнили после стольких лет и что, может, в будущем...
— Но я-то ее напрочь забыл!
— Вот нынешняя молодежь: переспит с хорошенькой женщиной — и забудет!
Шмерда едва не задохнулся, но сейчас же рассмеялся с облегчением: этот рыжий начинает меня забавлять. И даже, может, чем-то мне импонирует. Выразительная фигура: был бы талант, многое мог бы сыграть. Например, деревенского лекаря, грубияна, но человеколюбца, или капитана торгового судна, которое торпедировали во время войны, а так как на борту остались раненые, которых не успели перенести в спасательные шлюпки, он идет ко дну вместе с судном...
— Тогда мы сами напишем ей от вашего имени.
— Кто это «мы»?
— Я и кое-кто из однокашников Ивонны. Сложилась такая компания, держимся вместе вот уже сколько лет, но это я вам объяснять не стану. Нам нужно только, чтоб Ивонне было за что зацепиться и кому ответить. Понятно, никто из нас не может выступить в такой роли...
— Слушайте, что за ерунда — писать от моего имени! И что писать-то?
— Не бойтесь. Мы составим этакое возвышенное послание, какое вы никогда не сумеете...
— Спасибо за комплимент, но ведь это обман!
— Простите, разве я похож на жулика? Судить о том, обман ли гуманный акт спасения человека, предоставьте мне.
— А если она и впрямь вернется? И сядет мне на шею?
— Вы переписывались с Ивонной тогда, десять лет назад?
— Писать девчонкам? Никогда!
— Тем лучше. Если она явится к вам с претензиями, вы играючи докажете, что и почерк-то не ваш, просто кто-то нагло воспользовался вашим именем...
— Не знаю, все это кажется мне довольно жестокой шуткой.
— А вам-то что до этого? Никаких шуток тут нет, а о том, жестоко ли это, тоже предоставьте судить мне. Весь риск беру на себя: если девчонка вернется, я сам все с ней улажу. От вас мне нужно одно: когда она ответит, передайте ее письмо мне. Хотите, прочитайте сами, чтобы увериться — переписка будет совсем невинная. Или отдайте не читая, ничем не обременяя своей совести,
— Да, но... мне вовсе не хочется переписываться с кем-либо на Западе...
— Но что же дурного в желании вернуть домой гражданина нашей республики?
В буфет забрел звукооператор Карел.
— Подсаживайся к нам со своими сосисками! Это Карел Патек, а это — пан профессор Крчма. Помнишь ту блондинку с шикарной фигурой, она тогда в четвертой студии проходила проверку голоса?
— Пан режиссер, здесь побывало столько блондинок...
— Ивонной звали. Ивонн было не так уж много. Еще покойный Куриал был при этом.
— Постой, что-то смутно... Роскошный экземпляр, да? Но бревно, каких мало. Вся в мандраже. Сейчас вспомнил— какие-то стишки декламировала, в них еще все повторялось... ну да, вот это: «Жду, не дождусь... освобожденья»! А мы ждали, когда эта пытка кончится...
— Пятьдесят две горьких баллады Роберта Давида! С чего этот профессор так обрадовался?
— У меня тогда сдали нервы, и я сбежал, — сказал Шмерда. — А теперь молодая дама в Западной Германии. Тебе же не привыкать к разным неприятностям — вот и позволь ей прислать на твой адрес ответ на письмо, которое напишет этот пан...
— С какой стати?
— Доброе дело сделаешь, я тебе потом объясню.
— Ты, значит, за?
— Ага.
Карел недоверчиво всмотрелся в лицо «этого пана».
— Письмо так письмо, черт с ним. Пускай присылает. Та девица прямо обжигала, до чего хороша.
Теперь свет упал на лицо «этого пана», и стало видно, что половина его густой рыжей гривы уже седая. Глубокие морщины у губ скрывались под валиком столь же густых, буйных усов. Очень характерная лепка головы. Шмерда представил на ней солдатскую фуражку австрийской армии времен первой мировой войны. В молодые годы «этот пан» мог бы играть капрала, который безжалостно гоняет свою команду, а потом с безрассудной отвагой ползет за раненым солдатиком, повисшим на колючей проволоке, и получает пулю в лоб. Такая роль отлично подошла бы ему, впрочем, как и многие другие. Вот чего он не смог бы играть, так это малодушное ничтожество..,
— Спасибо вам обоим, друзья. Как хорошо, что люди еще способны помогать друг другу.
Оба киношника долго смотрели в спину Крчмы, когда он уходил, унося адрес Карела Патека.
— Этот мог бы у нас кое-что и сыграть, — к радости Шмерды, подумал вслух Патек. — Тип этакого юродивого. Он и в самом деле блаженный какой-то.
Шмерда, не отрывая взгляда от двери, закрывшейся за этим странным учителем, возразил:
— А может, и нет...
И задумчиво затянулся сигаретой.
Совместные с Крчмой возвращения с музыкальных четвергов овеяны каким-то особым настроением, размышлял Пирк. В крови твоей еще звучит музыка, а музыка, как говорится, сближает: значит, Роберт Давид — музыкант куда ближе тебе, чем Роберт Давид — старший товарищ.
— Что побуждает нас собираться раз в неделю и пиликать Гайдна или Вивальди — мне понятно; но что заставляет профессора Мерварта являться к нам и тихо сидеть этаким гномиком, совсем утонув в кресле, отчего приходится остерегаться, как бы по нечаянности не сесть на него?
Крчма, не останавливаясь, глянул на Пирка через плечо.
— Такой же вопрос возник в свое время у меня, только я-то спросил самого Мерварта. Он тоже не сразу нашел ответ. А подумав, сказал: «Вероятно, потому, что с возрастом все мы утрачиваем способность испытывать первозданную, детски чистую радость. Но именно такое отстранение, такую детскую радость я нахожу в вашем музицировании куда больше, чем в концертах. Я люблю не готовые формы, а хаотическую взволнованность творчества. Единственное, что еще может пробуждать отклик в очерствелой душе, — прелесть несовершенства».
— Внуков у него нет? — спросил Пирк.
Крчма засмеялся. Навстречу им шла женщина, таких называют «бабуля», несла в ведерке огромный букет роз, Крчма остановил ее:
— Продайте мне одну розу, пани, — цветочные магазины уже закрыты.
— Не могу: цветы заказаны одним ночным рестораном.
— Но мне очень нужна роза. А у вас, по-моему, доброе сердце,
Женщина заколебалась, но потом отдала розу Крчме.
— Продайте еще одну!
— Не морочьте мне голову! Я их в бар несу, и роз должно быть ровно пятьдесят.
— А вы скажите, что вам дали только сорок восемь, Роза испокон веков — благородный символ красоты и в своем роде священна. В общем-то, ей бы следовало быть выше людских споров...
Оглушать такой риторикой простую «бабулю»! Да ведь она подумает — он просто насмехается над ней! Но, к изумлению Пирка, в руках Крчмы оказалась и вторая роза, которую тот немедленно протянул продавщице:
— Эта — для вас.
— Как же так? И что мне с ней?.. — ошеломленно залепетала та.
— Поставьте в вазочку или выкиньте — это уж ваше дело. Спасибо — и до свиданья.
— Зачем вам роза-то? — спросил Пирк, когда они отошли на несколько шагов.
— Мы ведь к Миши идем, верно?
Пристыженный Пирк хлопнул себя по лбу и в бли» жайшем ресторане купил бутылку вина.
Мишь встретила их бурно, поцеловала Роберта Дави* да за розу. Он смущенно мялся в прихожей, пока сам Ма-риан не вышел встретить гостей.
В комнате на столе стоял букетик, рядом с ним бокалы, наполовину уже осушенные. Из кресла поднялся еще один поздравитель (или случайно заглянувший гость?): Камилл.
— Смотрите, что мне подарил Мариан! — Мишь с гордостью показала отличную кинокамеру заграничного производства. — Ею можно щелкать и отдельные кадры, а стало быть — кукольные фильмы. Можно не только снимать тряпичного Деда Всеведа, но и сделать вам на память превосходный портрет — чтоб знали, как хороши вы были в молодости!
Выпили в ее честь, пожелали счастья ко дню рождения, а на будущее — много солнца и успехов. Мишь несколько задумалась над заключительными словами пожелания. Обвела взглядом гостей и обратилась к Крчме:
— Вот, пан профессор, какая тут собралась компания: половина нашей Семерки. Разменяли мы четвертый десяток, а трое из нас — с неоконченным высшим!—(Намерения-то у девчонки добрые, только способ выражения не очень счастлив, хотя сегодня ее счастливый день...) — Однако между мною и вами двумя, Павел и Камилл, есть разница: вы перспективны, я же окончательно потерпела крах. Так ваше здоровье, друзья студенты! Она долила вина в бокалы и подняла свой.
— Ты уже много выпила, да? — внимательно пригляделся к ней Крчма.
— У меня же день рождения!
— Ну, моей перспективе можешь не слишком завидовать,— заговорил Пирк. — Поезда водить я кончил, как раз когда переходили на электрическую тягу! Ни тебе сажи, ни холода — стой себе в белой рубашке при галстуке! Теперь мне остается лишь капелька надежды, что кто-нибудь тайком пустит меня к машине — как я тогда пана профессора...
— Помню — это когда я ехала к отцу сообщить, что провалилась по патологии. Ах, чудесные времена, можно было хоть по чему-то проваливаться! Только не думайте, что я жалуюсь: бремя успехов и за меня доблестно несет Мариан. Важно ведь, чтоб в семье потери уравновешивались находками. А он, представьте, ко всему прочему, еще борется за мирное рождество для нас!
— Меня включили в Комитет защиты мира — разве можно отказываться от такой деятельности? — с некоторой досадой пояснил Мариан.
— Jeder Spakostet was процитировала бы тут Ивонна старых латинистов, — заметил Камилл, отхлебнув вина.— Рассматривай это как налог на твою премию.
Вот как: стало быть, Камилл все еще не может забыть эту девчонку... А может, и награждение Мариана...
— Здесь назвали имя Ивонны, — подхватил Крчма.— Так что же наш план?
Мариан вопросительно поднял брови.
— Да мы тут договорились, что попытаемся вытащить Ивонну из Германии, — запальчиво объяснила Мишь, разливая вино из бутылки, принесенной Пирком.
По лицу Мариана можно было прочитать: «Вам что, больше делать нечего?» Но вслух он ничего не сказал. Н-да, видно, перерастает он нас, ребячливых...
— Только мы еще не решили, на какой струне сыграть в письме к ней, — продолжала Мишь.
— На какой же еще, если не на струне чувства? —
1 За всякое удовольствие приходится платить (нем.).
Не относите мои слова к Ивонне, но чем мечтает «легкая девчонка», у которой уже было сотни две клиентов, когда ей посчастливится найти настоящего жениха?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12