В чем же это счастье? Может быть, в ощущении бесконечности земли, видневшейся далеко окрест до синей каймы горизонта? В причастности к ней? Или в нахлынувшем предчувствии конца затаенных желаний, когда что-то уже начинает свершаться, а другое зреет, словно головка дикого мака. И надо не так много времени, чтобы, качнувшись под ветром, загремела она сухими зернами легкой погремушки полузабытого детства, вернув тревожные надежды на неизбежное чудо...
И тут Владимир увидел ее! Тысячу раз он представлял, как это должно случиться, и столько раз жизнь обманывала — раскатывала по бревнам, разваливала до фундамента шаткие стены надежды. И он строил ее заново, как свою конуру под лестничной клеткой,— из соседнего двора тащил ржавый лист жести, в грудах кирпича находил дверь, из обгоревших балок дергал гвозди.,..
В длинном мужском пальто, подпоясанная ремнем, неловко ступая солдатскими грубыми ботинками, Шура брела мимо кузницы, двумя руками придерживая на спине тугой мешок. Платок сполз с ее головы, и короткие волосы болтались вдоль щек. На лбу блестел пот.
Боясь закричать, свинцово отяжелев на расползающихся Костылях, Владимир хрипло позвал: — Шура...
Она прошла еще несколько шагов, но все медленнее, остановилась и, когда обернулась, он увидел ее расширенные ужасом глаза. И сам испугался этого выражения стра-ха и отчаяния, которое прошло по ее лицу. Мешок тяжело плюхнулся на землю, из его распоротого шва потекла тонкая струя зерна.
— Шура...— еще раз позвал Владимир.
Женщина прижала пальцы к губам — он узнал этот жест и рванулся навстречу.
— Володя... наконец-то...— сказала она и, заплакав, села на землю, уткнувшись лицом в мешок. Он отшвырнул костыли и опустился рядом, прижался небритой щекой к ее холодному лбу, продолжая шептать:
— Я живой... понимаешь?!.. Ты живая...
А люди все шли бесконечной цепочкой, наискось поднимаясь по длинному косогору, выше которого темнел навес кузницы и стояла голубая стена неба. Они проходили мимо председателя и произносили из-под мешков простуженными голосами:
— День добрый...
— С хлебом...
— Добрый день...
И человек в полушубке отвечал всем негромко:
— Здравствуйте, люди... Спасибо вам... Добрый день, люди...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
И тут Владимир увидел ее! Тысячу раз он представлял, как это должно случиться, и столько раз жизнь обманывала — раскатывала по бревнам, разваливала до фундамента шаткие стены надежды. И он строил ее заново, как свою конуру под лестничной клеткой,— из соседнего двора тащил ржавый лист жести, в грудах кирпича находил дверь, из обгоревших балок дергал гвозди.,..
В длинном мужском пальто, подпоясанная ремнем, неловко ступая солдатскими грубыми ботинками, Шура брела мимо кузницы, двумя руками придерживая на спине тугой мешок. Платок сполз с ее головы, и короткие волосы болтались вдоль щек. На лбу блестел пот.
Боясь закричать, свинцово отяжелев на расползающихся Костылях, Владимир хрипло позвал: — Шура...
Она прошла еще несколько шагов, но все медленнее, остановилась и, когда обернулась, он увидел ее расширенные ужасом глаза. И сам испугался этого выражения стра-ха и отчаяния, которое прошло по ее лицу. Мешок тяжело плюхнулся на землю, из его распоротого шва потекла тонкая струя зерна.
— Шура...— еще раз позвал Владимир.
Женщина прижала пальцы к губам — он узнал этот жест и рванулся навстречу.
— Володя... наконец-то...— сказала она и, заплакав, села на землю, уткнувшись лицом в мешок. Он отшвырнул костыли и опустился рядом, прижался небритой щекой к ее холодному лбу, продолжая шептать:
— Я живой... понимаешь?!.. Ты живая...
А люди все шли бесконечной цепочкой, наискось поднимаясь по длинному косогору, выше которого темнел навес кузницы и стояла голубая стена неба. Они проходили мимо председателя и произносили из-под мешков простуженными голосами:
— День добрый...
— С хлебом...
— Добрый день...
И человек в полушубке отвечал всем негромко:
— Здравствуйте, люди... Спасибо вам... Добрый день, люди...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29