Я уже не брезговала сырой рыбой, которая оказалась не такой уж плохой на вкус. Но гораздо хуже было то, что, с учетом потерянного кувшина, у нас на исходе была вода.
Вдобавок ко всему северный ветер нес плохую погоду. По небу проплывали облака и даже тучи, пока, правда, не в таком количестве, чтобы лишить нас возможности ориентироваться. И становилось ощутимо холоднее. Все-таки в Северном полушарии была зима, и ветер донес ее зловещее дыхание и до тропиков. Мне-то, всю жизнь прожившей за пятидесятой параллелью, было еще ничего, тем более что у меня была одежда, а вот нгарэйху по ночам мерзли даже под одеялами.
И еще меня беспокоила нога Тонха. Конечно, мгновенно такие раны не заживают, но было даже не похоже на то, что они затягиваются. Напротив, они воспалились, и лодыжка начала опухать. При движении из них все еще сочилась кровь. Я уже извела на повязки оба рукава рубашки и смирилась с мыслью, что придется извести ее всю. Но что толку в простой ткани, к тому же не очень чистой? Вот если бы приложить к ране мазь или целебные травы… Увы, у нас не было ничего подобного. Наверное, это была моя вина — мне следовало подумать об аптечке, отправляясь в плавание. Хотя сама я все равно не разбираюсь во всяких снадобьях, пришлось бы просить помощи у Чахи…
Тринадцатый и четырнадцатый дни не принесли перемен к лучшему. Ветер все так же дул в лицо, рябил волны, срывал с весел холодные брызги. Солнце все чаще скрывалось за тучами. Мы активно работали веслами, стараясь согреться, но от этого усиливалась жажда, а рацион воды был урезан до минимума. Некоторые нгарэйху уже чихали и кашляли. Спали, сбившись в кучу, чтобы согреть друг друга. Самой лучшей печкой был Тонх, но радоваться тут было нечему: его раны загноились, и у него начался жар. Обычно у дикарей раны заживают лучше, чем у нас, избалованных цивилизацией аньйо, но, как видно, все дело было в зубах морьйала. Зубах, между которыми гнили остатки съеденной рыбы. Теперь этот трупный яд отравлял кровь Тонха, и мы ничего не могли поделать.
Я все чаще ловила на себе угрюмые взгляды. Вслух ругать меня никто пока не решался, но я догадывалась, о чем они думают. Вряд ли они ждали от меня чуда; они знали, что море — не стихия Эййэ.
Но богиня, легкомысленно втянувшая смертных в свои дела и заставившая их бросить дом, друзей и родных ради того, чтобы погибать от жажды, усталости и холода посреди открытого океана, — такая богиня явно не пользовалась прежней симпатией. Не решаясь высказать все это мне, они срывали зло друг на друге. Любой пустяк мог послужить поводом к перепалке.
— Смотри, куда машешь веслом! Ты меня всего обрызгал, глупый ипу-ипу!
— Ой, поглядите на него! На него попало три капельки, а он уже визжит, как новорожденная девчонка!
— Можно подумать, новорожденные мальчишки визжат тише! — Это уже не могла удержаться Ийхэ.
Я старалась мирить их, и они неохотно успокаивались, но в адресованных мне взглядах явственно читалось: «А вот уж ты бы помолчала!»
Кажется, только Нэн и Ийхэ хранили мне верность, несмотря ни на что.
На пятнадцатый день облачность окончательно закрыла небо. Но я велела продолжать грести против ветра и сама, разумеется, подавала пример, хотя мне все чаще приходилось делать передышки. Во-первых, я была уверена, что ветер остается северным и что мы заметим, если он существенно сменит направление. Дул он замечательно ровно — одно удовольствие идти в такую погоду под парусом, если бы, конечно, нам нужно было на юг. А во-вторых… пусть лучше тратят силы на греблю, чем на ссоры.
Утром шестнадцатого дня воды в последнем кувшине оставалось на донышке. Буквально по глотку на каждого. Я объявила, что этот глоток откладывается до вечера, а кому невтерпеж, может полоскать рот морской водой. Однако Нгош демонстративно взялся за горло кувшина с явным намерением отпить прямо сейчас.
— Нгош, ты не слышал, что я сказала?
— Слышал, — ответил он. — Но слова не утоляют жажду. И грести я тоже больше не буду.
— Еще как будешь! — угрожающе шагнул к нему Нэн. Я остановила его жестом, надеясь решить дело миром.
— Если мы не будем грести, мы никогда не доберемся до северной земли, — рассудительно заметила я.
— Попроси свою мать-небо, пусть повернет ветер, — пожал плечами Нгош.
— Ветер зависит не только от неба, но и от моря, — возразила я, что, в общем, было правдой. — И если мои слова не утоляют жажду, то и твои не наполняют парус. Так что бери весло.
— Нет.
— Эййэ, с ним не так надо говорить! — Нэн вырвал кувшин из рук Нгоша. Тот не ожидал стремительного рывка, но теперь дернулся за отнятым. «Сейчас завяжется драка, и они разольют нашу последнюю воду», — подумала я и выдернула из-за пояса шпагу.
— Отойди от кувшина, Нгош!
Он вновь повернулся ко мне, глаза сощурились, сойдясь на вытянутом в его сторону стальном жале.
— Я тоже умею махать саблей, — сказал он с угрозой.
— И ты осмеливаешься угрожать мне? — Я даже расправила крылья, демонстрируя все превосходство богини над простым смертным.
Нгош молчал, недобро глядя на меня. Нэн стоял слева от него, все еще держа кувшин на весу.
— Эййэ! Ребята! — крикнула вдруг Ийхэ. — Берег на горизонте!
Действительно, впереди, в трех румбах левее нашего курса, чернела полоска земли. Ссора сразу была забыта, или, по крайней мере, все сделали вид, что это так. Мы взялись за весла все вдесятером — и Нгош, и даже Тонх, уже два дня как освобожденный от гребли. Казалось, что наши злоключения наконец-то позади.
Тонх выбился из сил и был уложен отдыхать, прежде чем мы наконец приблизились к берегу. Еще по пути у меня зародились серьезные сомнения, что это Йертаншехе, а теперь стало окончательно ясно, что перед нами остров. Причем небольшой, мили четыре в поперечнике, так что вряд ли здесь могли быть какие-то поселения. С той стороны, откуда мы подплыли, не было ни бухт, ни пляжей — одни лишь угрюмые скалы, о которые разбивались сине-зеленые волны.
— Здесь никого нет, — выразил общую мысль Нгош. — Никого и ничего.
— Тем не менее нам надо высадиться, — возразила я. — Мы можем найти там воду и пищу.
Мы снова налегли на весла. Пришлось обойти остров по периметру почти целиком, прежде чем отыскалась подходящая каменистая бухточка.
В ней было мелко, и большие камни дна, хорошо различимые в прозрачной воде, обильно поросли водорослями, кое-где даже достигавшими поверхности. Бурые лохмы водорослей оставались и на веслах; плыть в этом супе было неприятно, зато вода была совершенно гладкой — мелководье и водоросли гасили волны. Спустя несколько минут мы выбрались на берег, который представлял собой базальтовую плиту, наклонно уходившую в воду. При первых шагах по твердой суше после полутора декад в океане нас качало, и это было даже забавно. Тонха оставили лежать в пироге, хотя он порывался идти с нами, говоря, что уже отдохнул и прекрасно себя чувствует, но достаточно было потрогать его пылающий лоб, чтобы убедиться, что это не так. На его распухшую ногу (опухоль распространилась уже вверх и вниз от повязки) и смотреть было страшно, вряд ли он смог бы идти, даже если б я ему разрешила…
На обследование острова у нас ушло около двух часов, хотя все было ясно с самого начала. Всюду нас встречали голый базальт, застывшие потеки лавы, острогранные каменные глыбы, куски ноздреватой вулканической породы. Ни клочка почвы, ни стебелька травы, ни капли пресной воды. Кое-где, впрочем, камни были в частых белых оспинах птичьего помета — как видно, остров служил местом отдыха для перелетных стай. Но следующей такой стаи пришлось бы ждать пару месяцев…
К тому времени, когда мы завершили осмотр этого унылого места, дело уже шло к вечеру. Каким бы неприветливым ни был остров, продуваемое северным ветром море выглядело еще неуютнее, и, когда Ийхэ предложила переночевать здесь, все, включая меня, ее тотчас же поддержали. Мы спустились к кораблю и хотели сообщить нерадостные новости Тонху, но тот спал тяжелым, нездоровым сном. Я потрогала покрытый испариной лоб больного (Тонх замычал, но не открыл глаза), потом почти силой влила в его запекшиеся губы пару глотков воды.
Ночевка на твердой земле имела свои несомненные плюсы: мы смогли развести костер, пустив на растопку опустевшие корзины. Прежде чем стемнело, нгарэйху успели насобирать на прибрежных подводных камнях ракушек. Моллюсков сварили в кувшине, куда налили морскую воду, — первая горячая еда с начала путешествия. Впрочем, «сварили» — это громко сказано: корзины сгорели быстро, вода едва успела закипеть. Когда последние угольки потухли, мы все же вернулись спать на корабль — это было теплее, чем ночевать на голых камнях.
Ночью пошел дождь. Не тропический ливень, скорее обычный дождь умеренных широт. Я пробурчала что-то нелестное, разбуженная барабанящими по щеке холодными каплями, и вдруг до меня дошло: это же вода! Пресная вода! Я принялась расталкивать остальных, говоря, что надо как-то собрать эту воду, но они мычали, сонно отбрыкивались и втягивали головы под одеяла. Наконец растормошенный Нэн, зевая, объяснил мне, что кувшины стоят открытые, и сейчас все равно ничего больше не сделаешь, а к утру на острове будут лужи, и вот тогда-то мы пойдем на водопой. Но я не согласилась с его дикарской мудростью. Что значит «не сделаешь»? А парус? Ведь он, свернутый вокруг мачты, почти готовая воронка, которую надо лишь направить в горло кувшина! Что я и попыталась сделать, правда, без особого успеха — в основном вода стекала по мачте и капала вокруг нее, в кувшин попадало совсем немного. Все же утром пинты две там было.
Вообще, если бы не мысли о воде, пробуждение было бы отвратительным. Вылезать из-под промокшего одеяла в сырое и холодное утро — бр-р-р… Над морем висел туман, а над туманом висели скалы острова, словно бы парившие в этом белом мареве. Прихватив с собой уцелевшие чашки и кувшины, мы отправились на поиски подходящих луж. Пока мы поднимались по наклонной плите, нас не ждало ничего приятного — вода стекла по ровному базальту в море, а той, что задержалась в небольших пологих впадинах, не напилась бы и йупа. Но дальше, у скал, дела пошли лучше — здесь отыскались углубления в камне, куда вода стекала со всех сторон. Мы сперва напились сами (могла ли я представить, живя в своем уютном йартнарском доме и читая умные книги, что когда-нибудь буду стоять на четвереньках и с наслаждением пить из лужи?), а затем принялись черпать воду чашками и наполнять кувшины. Всего, облазив практически весь остров, удалось набрать около тридцати пинт. К тому времени было уже за полдень. Я опять прозевала момент для измерений, что было совсем непростительно — на твердой земле они вышли бы точнее, и туман полностью рассеялся. Небо было в дымке, и солнце, хотя и походившее на яичный желток, плавающий в молоке, все же могло вновь служить нам ориентиром. Я скомандовала отплытие, и вскоре мы навсегда покинули безжизненный берег.
Ветер наконец-то сменился на западный; то, что когда-то воспринималось как неудача, теперь было благословением. Мы развернули мокрый парус. Правда, ветер теперь был не только не попутным, но и слабым, и мы тащились, как сонный тайул. Несколько раз я, потеряв терпение, брала весло, но моему примеру следовали с явной неохотой; сытые и напившиеся, мои спутники уже не считали наше положение отчаянным. Хотя я по-прежнему не знала, насколько далеко до материка, да и Тонху становилось все хуже. Он бредил.
Утром восемнадцатого дня над морем снова поднялся туман, такой густой, что было непонятно, плывем мы или летим. Неубранный парус висел дряблыми складками. Было холодно; даже я, в камзоле, штанах и сапогах, сидела, обхватив руками плечи и подтянув колени к груди. Нгарэйху кутались в одеяла, которые, однако, вновь отсырели и приносили не слишком много пользы. То и дело кто-нибудь покашливал или хлюпал носом. Картину дополняло неразборчивое бормотание Тонха. Он все время пытался сбросить с себя одеяло — ему было жарко.
— Оставь его! — неожиданно сказал Нгош, когда Ийхэ в очередной раз укрыла больного. — Если ему не нужно одеяло, отдай мне. Он все равно скоро умрет.
— Нгош, как ты можешь так говорить! — возмутилась девушка.
— Не веришь мне — спроси у Эййэ. Ведь это правда, Эййэ?
Черт бы побрал этого Нгоша! Приемы фехтования он схватывал на лету и ранайский алфавит выучил одним из первых, но знай я раньше, как он себя поведет, ни за что не взяла бы его с собой. Однако теперь вопросительные взгляды обратились в мою сторону, и нужно было отвечать. Я не нашла в себе сил соврать что-то успокаивающее.
Действительно, решение надо было принимать — я и так слишком долго оттягивала это, надеясь, что мы вот-вот доберемся до колоний и передадим больного в госпиталь.
— Я не врач, — сказала я и, вспомнив, что они еще не выучили это ранайское слово, пояснила: — Не жрица, ведающая травы. Но, думаю, Тонх действительно… может умереть. Боюсь, в нынешнем состоянии его может спасти только ампутация.
— Ампу… что?
— Его нога гниет, и ее надо отрезать, — произнесла я уже более твердо. — Тогда яд от раны перестанет отравлять остальное тело. Тонх, конечно, уже не будет ни охотником, ни воином, но в Ранайе это не обязательно.
Какое-то время все молчали, шокированные моими словами. Смерть охотника, получившего опасную рану, — это было в порядке вещей и вполне укладывалось в их головах, но сознательно искалечить собрата по племени? Правда, пятнадцать лет назад их соплеменникам уже доводилось проделывать подобное, чтобы освободиться от цепей…
— Он же умрет, если это сделать, — нарушил наконец молчание Нэн. — Кровь вытечет из него. Сыну моего дяди рэтэ-чу откусил ногу, он умер очень быстро.
— Такая опасность есть, — подтвердила я. — Но если как следует перетянуть ногу, может, удастся этого избежать.
— Чем? От твоей рубашки почти ничего не осталось. Я вытащила ремень из своих штанов.
— У нас нет топора, — продолжила я, — но есть меч. У кого из вас хватит сил сделать это одним ударом?
Мои спутники нерешительно переглядывались.
279
— А захочет ли он жить так? — снова усомнился Нэн. — Без ноги?
— Умереть никогда не поздно, — возразила я. — Ну? Может, ты, Нэн? У тебя твердая рука.
— Я готов это сделать, — сказал вдруг Нгош и добавил: — Если все тут такие слабаки.
— Хорошо, ты сделаешь это, — поспешно подтвердила я, упреждая ответные реплики. — Давайте уложим Тонха на настил.
Мы уложили его с краю, вдоль борта пироги, в которую встал «хирург» — так ему было удобней рубить. Я в последний раз осмотрела ногу больного, морщась от резкого мерзкого запаха. Пожалуй, Нгошу не пригодилось бы одеяло Тонха — оно тоже успело провонять.
Опухоль подползала уже к колену, но все же еще не добралась до него; я понадеялась, что достаточно будет перерубить ногу в верхней части голени, и показала Нгошу, куда он должен ударить. Потом туго обмотала и изо всех сил затянула ремень выше этого места.
Нгош поднял меч. Нгарэйху смотрели на него как зачарованные, но я в последний момент отвела взгляд. Конечно, в обморок бы я не хлопнулась, но — не самое приятное зрелище, знаете ли.
Итак, я отвернулась и посмотрела в сторону моря, машинально отметив, что туман рассеивается; появившийся ветерок быстро разгонял его. И в этом редеющем тумане не так уж далеко от нас вдруг обозначился стройный силуэт.
— Стойте! — крикнула я.
Нгош натужно тыкнул: ему стоило усилий остановить уже начатый замах. Все же меч замер в воздухе, не коснувшись Тонха. Теперь все взгляды устремились туда, куда я показывала.
Туман окончательно растаял, и теперь мы отчетливо видели трехмачтовую баркентину, шедшую в нашем направлении, хотя и не прямо на нас; ее курс лежал локтях в двухстах правее, а расстояние до нее в тот момент было где-то вдвое больше. Пока я не видела ее флага, но — какая разница? Серебро принимают в любой стране! Тут же, впрочем, я напомнила себе, что судно может оказаться и пиратским. Однако, решила я, если что-то в этом корабле покажется мне подозрительным, мы уйдем от него на веслах против ветра.
Конечно, в погоню могут выслать шлюпки, опять же пушечные ядра летят далеко, но вряд ли пираты на таком хорошем корабле станут напрягаться ради такой маленькой и хлипкой скорлупки, как наша.
Я скомандовала свернуть парус — при этом ветре он только мешал — и грести, не выкладываясь, навстречу баркентине. Не кричать, руками не махать и вообще не ронять достоинство. Те, что на борту, не должны догадываться о нашем бедственном положении.
Сама я нахлобучила шляпу, вдела в брюки ремень и засунула за него шпагу. Плохо, конечно, что нет ножен, но что поделаешь… Камзол и шляпа имели, разумеется, жалкий вид, но я надеялась, что издали это не так заметно. Камзол к тому же был мне явно велик, но это было даже хорошо — я помнила прошлые уроки и не хотела, чтобы экипаж баркентины догадался о моей крылатое™.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Вдобавок ко всему северный ветер нес плохую погоду. По небу проплывали облака и даже тучи, пока, правда, не в таком количестве, чтобы лишить нас возможности ориентироваться. И становилось ощутимо холоднее. Все-таки в Северном полушарии была зима, и ветер донес ее зловещее дыхание и до тропиков. Мне-то, всю жизнь прожившей за пятидесятой параллелью, было еще ничего, тем более что у меня была одежда, а вот нгарэйху по ночам мерзли даже под одеялами.
И еще меня беспокоила нога Тонха. Конечно, мгновенно такие раны не заживают, но было даже не похоже на то, что они затягиваются. Напротив, они воспалились, и лодыжка начала опухать. При движении из них все еще сочилась кровь. Я уже извела на повязки оба рукава рубашки и смирилась с мыслью, что придется извести ее всю. Но что толку в простой ткани, к тому же не очень чистой? Вот если бы приложить к ране мазь или целебные травы… Увы, у нас не было ничего подобного. Наверное, это была моя вина — мне следовало подумать об аптечке, отправляясь в плавание. Хотя сама я все равно не разбираюсь во всяких снадобьях, пришлось бы просить помощи у Чахи…
Тринадцатый и четырнадцатый дни не принесли перемен к лучшему. Ветер все так же дул в лицо, рябил волны, срывал с весел холодные брызги. Солнце все чаще скрывалось за тучами. Мы активно работали веслами, стараясь согреться, но от этого усиливалась жажда, а рацион воды был урезан до минимума. Некоторые нгарэйху уже чихали и кашляли. Спали, сбившись в кучу, чтобы согреть друг друга. Самой лучшей печкой был Тонх, но радоваться тут было нечему: его раны загноились, и у него начался жар. Обычно у дикарей раны заживают лучше, чем у нас, избалованных цивилизацией аньйо, но, как видно, все дело было в зубах морьйала. Зубах, между которыми гнили остатки съеденной рыбы. Теперь этот трупный яд отравлял кровь Тонха, и мы ничего не могли поделать.
Я все чаще ловила на себе угрюмые взгляды. Вслух ругать меня никто пока не решался, но я догадывалась, о чем они думают. Вряд ли они ждали от меня чуда; они знали, что море — не стихия Эййэ.
Но богиня, легкомысленно втянувшая смертных в свои дела и заставившая их бросить дом, друзей и родных ради того, чтобы погибать от жажды, усталости и холода посреди открытого океана, — такая богиня явно не пользовалась прежней симпатией. Не решаясь высказать все это мне, они срывали зло друг на друге. Любой пустяк мог послужить поводом к перепалке.
— Смотри, куда машешь веслом! Ты меня всего обрызгал, глупый ипу-ипу!
— Ой, поглядите на него! На него попало три капельки, а он уже визжит, как новорожденная девчонка!
— Можно подумать, новорожденные мальчишки визжат тише! — Это уже не могла удержаться Ийхэ.
Я старалась мирить их, и они неохотно успокаивались, но в адресованных мне взглядах явственно читалось: «А вот уж ты бы помолчала!»
Кажется, только Нэн и Ийхэ хранили мне верность, несмотря ни на что.
На пятнадцатый день облачность окончательно закрыла небо. Но я велела продолжать грести против ветра и сама, разумеется, подавала пример, хотя мне все чаще приходилось делать передышки. Во-первых, я была уверена, что ветер остается северным и что мы заметим, если он существенно сменит направление. Дул он замечательно ровно — одно удовольствие идти в такую погоду под парусом, если бы, конечно, нам нужно было на юг. А во-вторых… пусть лучше тратят силы на греблю, чем на ссоры.
Утром шестнадцатого дня воды в последнем кувшине оставалось на донышке. Буквально по глотку на каждого. Я объявила, что этот глоток откладывается до вечера, а кому невтерпеж, может полоскать рот морской водой. Однако Нгош демонстративно взялся за горло кувшина с явным намерением отпить прямо сейчас.
— Нгош, ты не слышал, что я сказала?
— Слышал, — ответил он. — Но слова не утоляют жажду. И грести я тоже больше не буду.
— Еще как будешь! — угрожающе шагнул к нему Нэн. Я остановила его жестом, надеясь решить дело миром.
— Если мы не будем грести, мы никогда не доберемся до северной земли, — рассудительно заметила я.
— Попроси свою мать-небо, пусть повернет ветер, — пожал плечами Нгош.
— Ветер зависит не только от неба, но и от моря, — возразила я, что, в общем, было правдой. — И если мои слова не утоляют жажду, то и твои не наполняют парус. Так что бери весло.
— Нет.
— Эййэ, с ним не так надо говорить! — Нэн вырвал кувшин из рук Нгоша. Тот не ожидал стремительного рывка, но теперь дернулся за отнятым. «Сейчас завяжется драка, и они разольют нашу последнюю воду», — подумала я и выдернула из-за пояса шпагу.
— Отойди от кувшина, Нгош!
Он вновь повернулся ко мне, глаза сощурились, сойдясь на вытянутом в его сторону стальном жале.
— Я тоже умею махать саблей, — сказал он с угрозой.
— И ты осмеливаешься угрожать мне? — Я даже расправила крылья, демонстрируя все превосходство богини над простым смертным.
Нгош молчал, недобро глядя на меня. Нэн стоял слева от него, все еще держа кувшин на весу.
— Эййэ! Ребята! — крикнула вдруг Ийхэ. — Берег на горизонте!
Действительно, впереди, в трех румбах левее нашего курса, чернела полоска земли. Ссора сразу была забыта, или, по крайней мере, все сделали вид, что это так. Мы взялись за весла все вдесятером — и Нгош, и даже Тонх, уже два дня как освобожденный от гребли. Казалось, что наши злоключения наконец-то позади.
Тонх выбился из сил и был уложен отдыхать, прежде чем мы наконец приблизились к берегу. Еще по пути у меня зародились серьезные сомнения, что это Йертаншехе, а теперь стало окончательно ясно, что перед нами остров. Причем небольшой, мили четыре в поперечнике, так что вряд ли здесь могли быть какие-то поселения. С той стороны, откуда мы подплыли, не было ни бухт, ни пляжей — одни лишь угрюмые скалы, о которые разбивались сине-зеленые волны.
— Здесь никого нет, — выразил общую мысль Нгош. — Никого и ничего.
— Тем не менее нам надо высадиться, — возразила я. — Мы можем найти там воду и пищу.
Мы снова налегли на весла. Пришлось обойти остров по периметру почти целиком, прежде чем отыскалась подходящая каменистая бухточка.
В ней было мелко, и большие камни дна, хорошо различимые в прозрачной воде, обильно поросли водорослями, кое-где даже достигавшими поверхности. Бурые лохмы водорослей оставались и на веслах; плыть в этом супе было неприятно, зато вода была совершенно гладкой — мелководье и водоросли гасили волны. Спустя несколько минут мы выбрались на берег, который представлял собой базальтовую плиту, наклонно уходившую в воду. При первых шагах по твердой суше после полутора декад в океане нас качало, и это было даже забавно. Тонха оставили лежать в пироге, хотя он порывался идти с нами, говоря, что уже отдохнул и прекрасно себя чувствует, но достаточно было потрогать его пылающий лоб, чтобы убедиться, что это не так. На его распухшую ногу (опухоль распространилась уже вверх и вниз от повязки) и смотреть было страшно, вряд ли он смог бы идти, даже если б я ему разрешила…
На обследование острова у нас ушло около двух часов, хотя все было ясно с самого начала. Всюду нас встречали голый базальт, застывшие потеки лавы, острогранные каменные глыбы, куски ноздреватой вулканической породы. Ни клочка почвы, ни стебелька травы, ни капли пресной воды. Кое-где, впрочем, камни были в частых белых оспинах птичьего помета — как видно, остров служил местом отдыха для перелетных стай. Но следующей такой стаи пришлось бы ждать пару месяцев…
К тому времени, когда мы завершили осмотр этого унылого места, дело уже шло к вечеру. Каким бы неприветливым ни был остров, продуваемое северным ветром море выглядело еще неуютнее, и, когда Ийхэ предложила переночевать здесь, все, включая меня, ее тотчас же поддержали. Мы спустились к кораблю и хотели сообщить нерадостные новости Тонху, но тот спал тяжелым, нездоровым сном. Я потрогала покрытый испариной лоб больного (Тонх замычал, но не открыл глаза), потом почти силой влила в его запекшиеся губы пару глотков воды.
Ночевка на твердой земле имела свои несомненные плюсы: мы смогли развести костер, пустив на растопку опустевшие корзины. Прежде чем стемнело, нгарэйху успели насобирать на прибрежных подводных камнях ракушек. Моллюсков сварили в кувшине, куда налили морскую воду, — первая горячая еда с начала путешествия. Впрочем, «сварили» — это громко сказано: корзины сгорели быстро, вода едва успела закипеть. Когда последние угольки потухли, мы все же вернулись спать на корабль — это было теплее, чем ночевать на голых камнях.
Ночью пошел дождь. Не тропический ливень, скорее обычный дождь умеренных широт. Я пробурчала что-то нелестное, разбуженная барабанящими по щеке холодными каплями, и вдруг до меня дошло: это же вода! Пресная вода! Я принялась расталкивать остальных, говоря, что надо как-то собрать эту воду, но они мычали, сонно отбрыкивались и втягивали головы под одеяла. Наконец растормошенный Нэн, зевая, объяснил мне, что кувшины стоят открытые, и сейчас все равно ничего больше не сделаешь, а к утру на острове будут лужи, и вот тогда-то мы пойдем на водопой. Но я не согласилась с его дикарской мудростью. Что значит «не сделаешь»? А парус? Ведь он, свернутый вокруг мачты, почти готовая воронка, которую надо лишь направить в горло кувшина! Что я и попыталась сделать, правда, без особого успеха — в основном вода стекала по мачте и капала вокруг нее, в кувшин попадало совсем немного. Все же утром пинты две там было.
Вообще, если бы не мысли о воде, пробуждение было бы отвратительным. Вылезать из-под промокшего одеяла в сырое и холодное утро — бр-р-р… Над морем висел туман, а над туманом висели скалы острова, словно бы парившие в этом белом мареве. Прихватив с собой уцелевшие чашки и кувшины, мы отправились на поиски подходящих луж. Пока мы поднимались по наклонной плите, нас не ждало ничего приятного — вода стекла по ровному базальту в море, а той, что задержалась в небольших пологих впадинах, не напилась бы и йупа. Но дальше, у скал, дела пошли лучше — здесь отыскались углубления в камне, куда вода стекала со всех сторон. Мы сперва напились сами (могла ли я представить, живя в своем уютном йартнарском доме и читая умные книги, что когда-нибудь буду стоять на четвереньках и с наслаждением пить из лужи?), а затем принялись черпать воду чашками и наполнять кувшины. Всего, облазив практически весь остров, удалось набрать около тридцати пинт. К тому времени было уже за полдень. Я опять прозевала момент для измерений, что было совсем непростительно — на твердой земле они вышли бы точнее, и туман полностью рассеялся. Небо было в дымке, и солнце, хотя и походившее на яичный желток, плавающий в молоке, все же могло вновь служить нам ориентиром. Я скомандовала отплытие, и вскоре мы навсегда покинули безжизненный берег.
Ветер наконец-то сменился на западный; то, что когда-то воспринималось как неудача, теперь было благословением. Мы развернули мокрый парус. Правда, ветер теперь был не только не попутным, но и слабым, и мы тащились, как сонный тайул. Несколько раз я, потеряв терпение, брала весло, но моему примеру следовали с явной неохотой; сытые и напившиеся, мои спутники уже не считали наше положение отчаянным. Хотя я по-прежнему не знала, насколько далеко до материка, да и Тонху становилось все хуже. Он бредил.
Утром восемнадцатого дня над морем снова поднялся туман, такой густой, что было непонятно, плывем мы или летим. Неубранный парус висел дряблыми складками. Было холодно; даже я, в камзоле, штанах и сапогах, сидела, обхватив руками плечи и подтянув колени к груди. Нгарэйху кутались в одеяла, которые, однако, вновь отсырели и приносили не слишком много пользы. То и дело кто-нибудь покашливал или хлюпал носом. Картину дополняло неразборчивое бормотание Тонха. Он все время пытался сбросить с себя одеяло — ему было жарко.
— Оставь его! — неожиданно сказал Нгош, когда Ийхэ в очередной раз укрыла больного. — Если ему не нужно одеяло, отдай мне. Он все равно скоро умрет.
— Нгош, как ты можешь так говорить! — возмутилась девушка.
— Не веришь мне — спроси у Эййэ. Ведь это правда, Эййэ?
Черт бы побрал этого Нгоша! Приемы фехтования он схватывал на лету и ранайский алфавит выучил одним из первых, но знай я раньше, как он себя поведет, ни за что не взяла бы его с собой. Однако теперь вопросительные взгляды обратились в мою сторону, и нужно было отвечать. Я не нашла в себе сил соврать что-то успокаивающее.
Действительно, решение надо было принимать — я и так слишком долго оттягивала это, надеясь, что мы вот-вот доберемся до колоний и передадим больного в госпиталь.
— Я не врач, — сказала я и, вспомнив, что они еще не выучили это ранайское слово, пояснила: — Не жрица, ведающая травы. Но, думаю, Тонх действительно… может умереть. Боюсь, в нынешнем состоянии его может спасти только ампутация.
— Ампу… что?
— Его нога гниет, и ее надо отрезать, — произнесла я уже более твердо. — Тогда яд от раны перестанет отравлять остальное тело. Тонх, конечно, уже не будет ни охотником, ни воином, но в Ранайе это не обязательно.
Какое-то время все молчали, шокированные моими словами. Смерть охотника, получившего опасную рану, — это было в порядке вещей и вполне укладывалось в их головах, но сознательно искалечить собрата по племени? Правда, пятнадцать лет назад их соплеменникам уже доводилось проделывать подобное, чтобы освободиться от цепей…
— Он же умрет, если это сделать, — нарушил наконец молчание Нэн. — Кровь вытечет из него. Сыну моего дяди рэтэ-чу откусил ногу, он умер очень быстро.
— Такая опасность есть, — подтвердила я. — Но если как следует перетянуть ногу, может, удастся этого избежать.
— Чем? От твоей рубашки почти ничего не осталось. Я вытащила ремень из своих штанов.
— У нас нет топора, — продолжила я, — но есть меч. У кого из вас хватит сил сделать это одним ударом?
Мои спутники нерешительно переглядывались.
279
— А захочет ли он жить так? — снова усомнился Нэн. — Без ноги?
— Умереть никогда не поздно, — возразила я. — Ну? Может, ты, Нэн? У тебя твердая рука.
— Я готов это сделать, — сказал вдруг Нгош и добавил: — Если все тут такие слабаки.
— Хорошо, ты сделаешь это, — поспешно подтвердила я, упреждая ответные реплики. — Давайте уложим Тонха на настил.
Мы уложили его с краю, вдоль борта пироги, в которую встал «хирург» — так ему было удобней рубить. Я в последний раз осмотрела ногу больного, морщась от резкого мерзкого запаха. Пожалуй, Нгошу не пригодилось бы одеяло Тонха — оно тоже успело провонять.
Опухоль подползала уже к колену, но все же еще не добралась до него; я понадеялась, что достаточно будет перерубить ногу в верхней части голени, и показала Нгошу, куда он должен ударить. Потом туго обмотала и изо всех сил затянула ремень выше этого места.
Нгош поднял меч. Нгарэйху смотрели на него как зачарованные, но я в последний момент отвела взгляд. Конечно, в обморок бы я не хлопнулась, но — не самое приятное зрелище, знаете ли.
Итак, я отвернулась и посмотрела в сторону моря, машинально отметив, что туман рассеивается; появившийся ветерок быстро разгонял его. И в этом редеющем тумане не так уж далеко от нас вдруг обозначился стройный силуэт.
— Стойте! — крикнула я.
Нгош натужно тыкнул: ему стоило усилий остановить уже начатый замах. Все же меч замер в воздухе, не коснувшись Тонха. Теперь все взгляды устремились туда, куда я показывала.
Туман окончательно растаял, и теперь мы отчетливо видели трехмачтовую баркентину, шедшую в нашем направлении, хотя и не прямо на нас; ее курс лежал локтях в двухстах правее, а расстояние до нее в тот момент было где-то вдвое больше. Пока я не видела ее флага, но — какая разница? Серебро принимают в любой стране! Тут же, впрочем, я напомнила себе, что судно может оказаться и пиратским. Однако, решила я, если что-то в этом корабле покажется мне подозрительным, мы уйдем от него на веслах против ветра.
Конечно, в погоню могут выслать шлюпки, опять же пушечные ядра летят далеко, но вряд ли пираты на таком хорошем корабле станут напрягаться ради такой маленькой и хлипкой скорлупки, как наша.
Я скомандовала свернуть парус — при этом ветре он только мешал — и грести, не выкладываясь, навстречу баркентине. Не кричать, руками не махать и вообще не ронять достоинство. Те, что на борту, не должны догадываться о нашем бедственном положении.
Сама я нахлобучила шляпу, вдела в брюки ремень и засунула за него шпагу. Плохо, конечно, что нет ножен, но что поделаешь… Камзол и шляпа имели, разумеется, жалкий вид, но я надеялась, что издали это не так заметно. Камзол к тому же был мне явно велик, но это было даже хорошо — я помнила прошлые уроки и не хотела, чтобы экипаж баркентины догадался о моей крылатое™.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72