По ассоциации со словом «включилась» мне представился радиоприемник: из миниатюрного белого приемничка, стоявшего в нашей амброзийской гостиной на низкой полочке среди карликовых фикусов, лилась приятная современная музыка. Я приготовил себе предобеденный коктейль, а мама по обыкновению воскликнула: «Да выключи ты хоть на минуту этот растреклятый ящик!» И тут мне сразу вспомнилась моя реальная матушка, ее бесцветное из-за постоянной возни с моющими порошками лицо и ее неотправленное в «Радиочас домашней хозяйки» письмо. Уголовный сейф разинул зловещую пасть, а Злокозненный мир подступил ко мне призраком Артуровой матери… но мы, к счастью, уже стояли перед стеклянной дверью кафе «Кис-кис» – в эту секунду даже гнусное желе кис-кисного мороженого показалось мне привлекательным.
Кафе «Кис-кис» наглядно демонстрировало, что Страхтон хромает в ногу со временем, или, вернее, тащится у него в хвосте, натужно приволакивая свои деревянные ноги. Раскисшее мороженое было последним напоминанием о традиционном страхтонском кафе с его помойным обеденным варевом, кипящим титаном, в котором плескался жидкий чай, и россыпями бисквитных крошек на липких от раздавленных помидоров столах. Теперь «Кис-кис» переоборудовали в кофейный бар – во всяком случае, такое название красовалось на вывеске. А внутри установили недовольно фыркающий кофейный автомат, на столиках появились тарелки со слипшимся в зернистую массу коричневым сахаром для кофе и керамические вазы, похожие на пустые цветочные горшки; но стены, хотя и перекрашенные, все же неистребимо напоминали обычное кафе: их разрисовали, как задник в Королевском театре, приключениями Дика Уиттингтона и его знаменитого кота. Ну, а Рита, вытеснившая на время из моей головы Лиззи с Ведьмой, и вовсе уж не вписывалась в обстановку кофейного бара. Весь ее облик – застиранный белый халат, пегие волосы и густо накрашенные полные губы – был настолько страхтонским, что она могла преобразить самый шикарный ресторан в провинциальное кафе одним взмахом своего посудного полотенца.
– Черно-сатанинские скопища наших фабрик, – начал я, когда мы взгромоздились на высокие табуретки у стойки, – с этим еще можно смириться. Но черно-сатанинские электростанции, черно-сатанинские жилые кварталы, черно-сатанинские кофейные бары…
– Сменил бы ты пластинку, приятель, – с неожиданной злостью оборвал меня Артур, – это мы уже слышали.
Сидящие в кафе парни были похожи на Штампа и обменивались погаными штамповскими шуточками типа «Как живешь? – Регулярно», а Рита обслуживала шайку каких-то велосипедистов у другого конца стойки. Она махнула мне рукой, пошевелив пальцами как при игре на рояле, и я ответил ей тем же.
– Глядите в оба, ребята, а то эти гробовщики враз обмерят и в гроб уложат! – крикнул один из велосипедистов. Дальше обычно следовало: «Удохни! – А вы меня похороните? – Конечно, парень, за бесплатно», – и на этом обмен приветствиями кончался.
– Ну, а по правде-то – ты же не сказал им, что она сломала ногу? – спросил меня Артур.
– Ясное дело, сказал, – ответил я.
– Ну и враль! – искренне изумился Артур. – А если б я зашел и твоя мамаша спросила бы меня, как она себя чувствует?
– Так тебе ведь не впервой выкручиваться, верно? – сказал я с шутливой подначкой.
– Значит, по-твоему, я тоже из породы ложноротых? – нехотя съезжая в шутливый тон, спросил Артур.
Я взял меню, рекламирующее луковый суп, которого никогда здесь не было, и, похлопывая им по стойке, как бы между прочим сказал:
– Думаешь, он и правда видел сегодня Лиз?
– А я-то откуда знаю? – ответил мне вопросом Артур. И потом ни с того, ни с сего добавил: – У меня, знаешь ли, нету времени следить за твоими любовными делами.
– Да я ведь просто спросил, – сказал я.
Указав незаметным кивком головы на Риту, которая все еще вела словесный флирт с велосипедистами, Артур спросил:
– Послушай, так с кем ты, по-твоему, обручен – с ней или с Ведьмой?
– Этого наука пока не установила, – сказал я.
– Но ты же не можешь обручиться с ними обеими! – ошарашенно пробормотал Артур.
– На сколько спорим, что могу? – изобразив по-донжуански измученное лицо, парировал я.
– Ну, ты даешь! – воскликнул Артур.
Риту я закадрил, как только она перешла в «Кис-кис» из кафе на Отвратэнтаунском шоссе, возле которого жила. Привычка к однообразно шутливой трепотне с шоферами грузовиков сделала ее неважной собеседницей, но зато она была хорошей, или по крайней мере терпеливой, слушательницей. Накануне, подзуживаемый внезапно проснувшимся красноречием, я сделал ей предложение, и она его приняла – потому, насколько я мог судить, что считала отказ дурным тоном. Все, правда, немножко осложнялось тем, что я уже был обручен с Ведьмой, и, значит, Риту следовало считать невестой запаса первой категории.
– Так кому из них ты всучил свое занюханное кольцо? – шепотом спросил меня Артур.
– Вообще-то Ведьме, – ответил я, – но оно было ей великовато, и мне пришлось его забрать, чтобы отнести к ювелиру для подгонки на ее палец. – Тут я вспомнил, что голубая коробочка с обручальным кольцом лежит у меня в боковом кармане пиджака. А что будет, если я попаду под автобус, обожгла меня жуткая мысль, и кольцо вместе со всем содержимым моих карманов перешлют предкам?
– А кто следующий? – спросил Артур. – Никотиночка Лиз?
– Да нет, – сказал я. – Не все мои знакомые обречены на обручение.
– Запиши, когда-нибудь пригодится, – посоветовал Артур.
Тем временем Ритин словесный флирт с велосипедистами внезапно оборвался, потому что один из парней перешел границы дозволенного в такой трепотне. Хрипло рявкнув скандальным голосом фабричной девчонки: «А ну-ка пойди скажи своей матери, чтобы она тебя выдрала, сопляк», – Рита продефилировала к нам сквозь густой град осыпающих ее пошловатых шуточек. Да, парни вроде Штампа должны были клевать на нее со страшной силой – ведь в любом конкурсе красоты, где не имеет значения личность, ей было обеспечено призовое место. Она уже завоевала титул «Мисс Страхтон», а какие-то заезжие американские летчики трепались тут однажды, что с ней им, дескать, не страшен никакой звуковой барьер.
Артур соскользнул с высокой табуретки и прошелся по бару, почти не сгибая колен – как американский киноковбой.
– А ну-ка дайте нам, дорогая, две чашечки чая, черный бутерброд с красной рыбкой да белый пирог с черникой, – растягивая слова на американский манер, сказал он Рите – выхватил кусочек из не совсем еще отработанной у нас шутки «Янки в Йоркшире».
– Ишь ты, какой явился не запылился, – с деланным удивлением протянула Рита. – Ну прямо Марлон Брандо.
– Я взял тебя на пушку, сестричка, – уголком рта процедил Артур.
– Знаем, знаем, она у тебя игрушечная, – подхватила Рита. – А ты скажи нам что-нибудь новенькое.
Я встал, дурашливо поклонился Рите и сказал:
– Займись-ка ты, голубушка, своим прямым делом и налей нам по чашечке кофе. – Это была моя первая реплика.
– Можете сесть, сэр, – беззлобно отозвалась Рита и пошла к кофейному автомату. До сих пор никто из нас не подал виду, что мы обручены.
Один из парней, вроде Штампа, крикнул Рите, собираясь уходить:
– Заглянем сегодня вечером в «Одеон», Ритуля, посидим в последнем ряду, а?
Не потрудившись обернуться, Рита бросила:
– Сплюнь соску! Дети до шестнадцати не допускаются.
Все мои знакомые переговаривались штампами, но штампованные фразы Риты изготовлял, как мне казалось, какой-то совершенно безликий автомат по производству массовой продукции. Эти затертые, будто старые шестипенсовики, фразы от постоянного повторения почти полностью утратили смысл, и, желая выразить какую-нибудь немудрящую мыслишку – мудреные-то мысли ей просто в голову не приходили, – Рита полагалась не на значение слов, а на свою манеру говорить, на речевые, так сказать, ужимки. В минуты нежности ее голос затуманивался чуть заметной, словно прозрачный дымок сигаретки, хрипотцой, но слова человеческой доброты или нежности она давным-давно позабыла – если и вообще-то когда-нибудь знала.
Она резко, будто американский бармен, пододвинула нам чашечки с кофе и, слегка нагнувшись, оперлась локтями на стойку, так что ее грудь – рельефно отштампованный образец из модного журнала – обрисовалась гораздо отчетливей, чем обычно. Теперь, по ее мнению, следовало вслух намекнуть, что вчера вечером у нас состоялось важное свидание.
– Ты во сколько вернулся? – спросила она.
– Да что-то около часу, – ответил я. – Мой старик сегодня бушевал – страшно было слушать.
– Во-во, и моя мамаша тоже. Надо это дело кончать, с понедельника. А ты что – проморгал автобус или еще чего?
– Ага. Пришлось переть пехом, – сказал я, автоматически переходя на ее язык.
– Не ходит автобус – бери такси, – промурлыкал Артур на мотив одной из песенок «Западных Братьев».
– Ишь какой фон-барон выискался, – отшила его Рита. – А ты бы двинул прямо на Городскую площадь, там ночной автобус.
Рита привычно раскручивала киноленту дневной любви – так, по ее понятиям, полагалось продолжать вчерашнее любовное свидание.
– Да мне вообще-то нравится ходить, – сказал я.
– Парни маршируют по улицам ночным, – ироническим тоном, чтобы извиниться за цитату, отчеканила Рита, – Да тебе-то почему ж не ходить – у тебя-то с подметками небось всегда все в порядке.
На мгновение Ритнна последняя фраза сбила меня с толку, но, покопавшись в своей вчерашней трепотне, я вспомнил, что, делая предложение, пригласил ее к нам на воскресный чай, а в качестве бесплатного довеска сообщил ей, что мой старик – хозяин мастерской по починке обуви в Сабосвинцовом переулке.
– А? Ну да, – сказал я. – Так ты идешь сегодня в «Рокси»?
– Ага.
– Внутри или снаружи?
– Видали умника? – возмущенно воскликнула Рита. Но на самом-то деле она ждала от меня этой дежурной «шутки».
– Думал, ты сама за себя заплатишь, – сказал я. – Стало быть, в девять у входа. А на чай к нам придешь?
– Ага – если твои предки не передумали. Да ведь это дело не горит – вечером сговоримся.
Рита, разумеется, не знала, что все уже было решено. Отца на воскресенье вызовут в Харрогит – получать резиновые каблуки, а матушка, воспользовавшись удобным случаем, решит съездить к тете Полли в Отлей, и семейный чай будет отложен на неопределенное время. Но сегодня мне еще предстояло разобраться с «Рокси», куда я уже пригласил Ведьму. Артур, закрыв лицо ладонями, тихонько похрюкивал в пантомиме полного изнеможения. Я пнул его по ноге и, нащупав голубую коробочку в кармане пиджака, вынул Ведьмино обручальное кольцо.
– На-ка, примерь, – небрежно предложил я, пододвигая Рите коробочку с кольцом.
– Это ты мне? – туповато спросила Рита.
– А ты думала, твоей мамаше?
Рита открыла коробочку, вынула блестящее дешевое колечко и нерешительно, словно бы опасаясь подвоха, надела его на палец.
– В самый раз, – удивленно проговорила она. И с испугом добавила: – Так ты его что же – неужто купил?
– Украл, – перестав хрюкать, квакнул Артур и, глядя в потолок, принялся придушенно посвистывать.
– Ишь ты, а я думала, он язык проглотил, – ухмыльнулась Рита и, неумело попытавшись выразить голосом благодарность, сказала: – Большое тебе спасибо, Билли. Только я пока не буду его носить, они ведь все здесь охальники, ну их. – Я почти видел представившуюся ей картину – церковная свадьба, недорогой коттеджик с террасой, плетеная мебель, крахмальные покрывала в ящиках комода, старинное, с медными подлокотниками двойное кресло – и радовался, что доставил ей это маленькое удовольствие. Однако времени терять было нельзя: перенесши свадьбу в Амброзию, я приостановил и расстроил ее страстной речью о нашей несовместимости.
В середине моей амброзийской речи стеклянная входная дверь распахнулась, и в кафе ввалился ражий водитель здоровенного грузовика, безуспешно пытавшийся в свое время довести шашни с Ритой до победного конца.
– Надо же, кого принесло, – громко сказала Рита и, опустив коробочку в карман халата, привычно изобразила холодную приветливость равнодушной ко всему барменши.
Шагая рядом с Артуром в контору, я беззаботно улыбался.
– А ты-то чего лыбишься? – удивленно спросил Артур.
– Тот, кто дарит людям свет радости, никогда не будет ввержен во мрак, – ответил я.
– Чего-чего? – переспросил Артур.
– Надо знать свои фирменные календари, – наставительно сказал я. Календари, теплые и теперь уже мягкие, в эту минуту нисколько не мешали мне жить.
– Ох, парень, притянут тебя к ответу за твое треклятое многоженство, – предрек Артур.
С равнодушно-спокойным видом – дескать, много ты про меня знаешь – я небрежно сказал:
– Да мне все равно скоро уезжать.
– Ну, это-то мы слышали, – сказал Артур.
Я на ходу прикидывал, стоит ли посвящать его в мои планы, или лучше просто исчезнуть, а потом, через много лет, снова появиться на улицах Страхтона в обалденно дорогом пальто из верблюжьей шерсти. Так ничего и не решив, я сказал:
– Мне пора в Лондон.
– Оно конечно – там ведь всегда не хватало дворников, – ехидно согласился Артур.
– Там не хватало дворников, создавших славу комику, – высокопарно продекламировал я. Но мне что-то расхотелось посвящать Артура в свои планы. И тем не менее я нарочито медленно сказал: – Бобби Бум предложил мне работу.
– Ладно врать-то.
– Работу текстовика. Со следующего понедельника.
– Ничего себе, – пробормотал Артур. – А не трепешься?
– Да на кой мне трепаться? Только ты пока не говори никому, ладно?
– Ясное дело, не скажу. А когда ж ты это провернул? – В голосе Артура послышалась плохо скрытая зависть.
– Он прислал мне письмо.
Артур замер посреди улицы и посмотрел на меня, будто человек из прошлого века, как сказала бы моя матушка.
– Покажи, – с льстивой ноткой в голосе попросил он.
– Чего покажи? – спросил я, и меня опалило страхом, что матушка нашла письмо в кармане моего халатного плаща.
– Письмо, – ответил Артур, нетерпеливо прищелкнув пальцами.
– Оно у меня дома.
– Ясное дело, – насмешливо протянул Артур.
– А не веришь, так жди понедельника, – сказал я, пытаясь показать, что я шутливо изображаю оскорбленную невинность. Но на самом-то деле в моем голосе прозвучала всерьез оскорбленная невинность.
– И сколько же он будет тебе платить? – спросил Артур – так же недоверчиво, как матушка утром.
– Обожди до понедельника, тогда узнаешь.
– Ну, а все-таки – сколько?
– Не веришь – так жди понедельника.
Мы уже шли по проезду Святого Ботольфа. Обидевшись на Артура, я скрылся от него в Амброзию. Амброзийцы толпились возле только что расклеенных афиш.
На эстраде Бобби Бум. Автор текстов – Билли Сайрус. Постановка… Больше я ничего не успел прочитать, потому что увидел в дверях конторы непотребно подпрыгивающего Штампа. Он демонстративно смотрел на часы и всем своим видом выражал жуткое нетерпение.
– Где это вы пили кофе? В Бредфорде? – спросил сн.
– На Бессонной пустоши, – злобно ответил я. Штамп застегнул свои разлезающиеся по швам перчатки.
– Тебя разыскивает Ведьма, – объявил он. – Два раза уже звонила. Пойду доложу Рите, как ты ей изменяешь.
– Отзынь, – сказал я.
– Она сказала, пусть, мол, приходит в час дня на обычное место – если она не дозвонится.
– Авось дозвонится, – буркнул я.
– А у тебя с ней порядочек? – как бы скандируя скандальный заголовок в газете, спросил Штамп. Я снова буркнул ему «Отзынь!», вздернул угрожающе локоть и вошел в контору.
Глава четвертая
В дальнем конце проезда Святого Ботольфа, за зелеными, выкованными из железа дверями общественного сортира, щерились полуразвалившиеся ворота церковного кладбища. Темноватая, сырая церковь святого Ботольфа служила приютом для Женского сообщества, Церковного хора, какой-то шайки, называющей себя Ослепительным братством, и для полудюжины разных других общественных банд; но постоянным прихожанином этой церкви был, наверно, один только Крабрак, заглядывающий сюда в надежде найти клиента для нашей конторы, хотя вообще-то церковное кладбище было закрыто со времен Черной Смерти. К центральной аллейке кладбища притулилась крохотная часовня, и сегодняшнее изречение на ее дверях гласило: «Лучше поплакать над пролитым молоком, чем пытаться влить его обратно в сосуд» – не слишком гениальное, по-моему, изречение.
Я пришел на кладбище сразу после работы, в час дня. Ведьма очень любила назначать мне здесь свидания, потому что мы познакомились в Юношеском клубе святого Ботольфа, а она была большая охотница до всяких чувствительных воспоминаний. Ну и ей, конечно, нравились каменные ангелочки на древних надгробиях (она называла их прелестными) и стишки на могильных плитах поновее. В любви к стишкам они сходились с Крабраком, так что я не удивился бы, если б она стала первой в Англии женщиной-гробовщиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Кафе «Кис-кис» наглядно демонстрировало, что Страхтон хромает в ногу со временем, или, вернее, тащится у него в хвосте, натужно приволакивая свои деревянные ноги. Раскисшее мороженое было последним напоминанием о традиционном страхтонском кафе с его помойным обеденным варевом, кипящим титаном, в котором плескался жидкий чай, и россыпями бисквитных крошек на липких от раздавленных помидоров столах. Теперь «Кис-кис» переоборудовали в кофейный бар – во всяком случае, такое название красовалось на вывеске. А внутри установили недовольно фыркающий кофейный автомат, на столиках появились тарелки со слипшимся в зернистую массу коричневым сахаром для кофе и керамические вазы, похожие на пустые цветочные горшки; но стены, хотя и перекрашенные, все же неистребимо напоминали обычное кафе: их разрисовали, как задник в Королевском театре, приключениями Дика Уиттингтона и его знаменитого кота. Ну, а Рита, вытеснившая на время из моей головы Лиззи с Ведьмой, и вовсе уж не вписывалась в обстановку кофейного бара. Весь ее облик – застиранный белый халат, пегие волосы и густо накрашенные полные губы – был настолько страхтонским, что она могла преобразить самый шикарный ресторан в провинциальное кафе одним взмахом своего посудного полотенца.
– Черно-сатанинские скопища наших фабрик, – начал я, когда мы взгромоздились на высокие табуретки у стойки, – с этим еще можно смириться. Но черно-сатанинские электростанции, черно-сатанинские жилые кварталы, черно-сатанинские кофейные бары…
– Сменил бы ты пластинку, приятель, – с неожиданной злостью оборвал меня Артур, – это мы уже слышали.
Сидящие в кафе парни были похожи на Штампа и обменивались погаными штамповскими шуточками типа «Как живешь? – Регулярно», а Рита обслуживала шайку каких-то велосипедистов у другого конца стойки. Она махнула мне рукой, пошевелив пальцами как при игре на рояле, и я ответил ей тем же.
– Глядите в оба, ребята, а то эти гробовщики враз обмерят и в гроб уложат! – крикнул один из велосипедистов. Дальше обычно следовало: «Удохни! – А вы меня похороните? – Конечно, парень, за бесплатно», – и на этом обмен приветствиями кончался.
– Ну, а по правде-то – ты же не сказал им, что она сломала ногу? – спросил меня Артур.
– Ясное дело, сказал, – ответил я.
– Ну и враль! – искренне изумился Артур. – А если б я зашел и твоя мамаша спросила бы меня, как она себя чувствует?
– Так тебе ведь не впервой выкручиваться, верно? – сказал я с шутливой подначкой.
– Значит, по-твоему, я тоже из породы ложноротых? – нехотя съезжая в шутливый тон, спросил Артур.
Я взял меню, рекламирующее луковый суп, которого никогда здесь не было, и, похлопывая им по стойке, как бы между прочим сказал:
– Думаешь, он и правда видел сегодня Лиз?
– А я-то откуда знаю? – ответил мне вопросом Артур. И потом ни с того, ни с сего добавил: – У меня, знаешь ли, нету времени следить за твоими любовными делами.
– Да я ведь просто спросил, – сказал я.
Указав незаметным кивком головы на Риту, которая все еще вела словесный флирт с велосипедистами, Артур спросил:
– Послушай, так с кем ты, по-твоему, обручен – с ней или с Ведьмой?
– Этого наука пока не установила, – сказал я.
– Но ты же не можешь обручиться с ними обеими! – ошарашенно пробормотал Артур.
– На сколько спорим, что могу? – изобразив по-донжуански измученное лицо, парировал я.
– Ну, ты даешь! – воскликнул Артур.
Риту я закадрил, как только она перешла в «Кис-кис» из кафе на Отвратэнтаунском шоссе, возле которого жила. Привычка к однообразно шутливой трепотне с шоферами грузовиков сделала ее неважной собеседницей, но зато она была хорошей, или по крайней мере терпеливой, слушательницей. Накануне, подзуживаемый внезапно проснувшимся красноречием, я сделал ей предложение, и она его приняла – потому, насколько я мог судить, что считала отказ дурным тоном. Все, правда, немножко осложнялось тем, что я уже был обручен с Ведьмой, и, значит, Риту следовало считать невестой запаса первой категории.
– Так кому из них ты всучил свое занюханное кольцо? – шепотом спросил меня Артур.
– Вообще-то Ведьме, – ответил я, – но оно было ей великовато, и мне пришлось его забрать, чтобы отнести к ювелиру для подгонки на ее палец. – Тут я вспомнил, что голубая коробочка с обручальным кольцом лежит у меня в боковом кармане пиджака. А что будет, если я попаду под автобус, обожгла меня жуткая мысль, и кольцо вместе со всем содержимым моих карманов перешлют предкам?
– А кто следующий? – спросил Артур. – Никотиночка Лиз?
– Да нет, – сказал я. – Не все мои знакомые обречены на обручение.
– Запиши, когда-нибудь пригодится, – посоветовал Артур.
Тем временем Ритин словесный флирт с велосипедистами внезапно оборвался, потому что один из парней перешел границы дозволенного в такой трепотне. Хрипло рявкнув скандальным голосом фабричной девчонки: «А ну-ка пойди скажи своей матери, чтобы она тебя выдрала, сопляк», – Рита продефилировала к нам сквозь густой град осыпающих ее пошловатых шуточек. Да, парни вроде Штампа должны были клевать на нее со страшной силой – ведь в любом конкурсе красоты, где не имеет значения личность, ей было обеспечено призовое место. Она уже завоевала титул «Мисс Страхтон», а какие-то заезжие американские летчики трепались тут однажды, что с ней им, дескать, не страшен никакой звуковой барьер.
Артур соскользнул с высокой табуретки и прошелся по бару, почти не сгибая колен – как американский киноковбой.
– А ну-ка дайте нам, дорогая, две чашечки чая, черный бутерброд с красной рыбкой да белый пирог с черникой, – растягивая слова на американский манер, сказал он Рите – выхватил кусочек из не совсем еще отработанной у нас шутки «Янки в Йоркшире».
– Ишь ты, какой явился не запылился, – с деланным удивлением протянула Рита. – Ну прямо Марлон Брандо.
– Я взял тебя на пушку, сестричка, – уголком рта процедил Артур.
– Знаем, знаем, она у тебя игрушечная, – подхватила Рита. – А ты скажи нам что-нибудь новенькое.
Я встал, дурашливо поклонился Рите и сказал:
– Займись-ка ты, голубушка, своим прямым делом и налей нам по чашечке кофе. – Это была моя первая реплика.
– Можете сесть, сэр, – беззлобно отозвалась Рита и пошла к кофейному автомату. До сих пор никто из нас не подал виду, что мы обручены.
Один из парней, вроде Штампа, крикнул Рите, собираясь уходить:
– Заглянем сегодня вечером в «Одеон», Ритуля, посидим в последнем ряду, а?
Не потрудившись обернуться, Рита бросила:
– Сплюнь соску! Дети до шестнадцати не допускаются.
Все мои знакомые переговаривались штампами, но штампованные фразы Риты изготовлял, как мне казалось, какой-то совершенно безликий автомат по производству массовой продукции. Эти затертые, будто старые шестипенсовики, фразы от постоянного повторения почти полностью утратили смысл, и, желая выразить какую-нибудь немудрящую мыслишку – мудреные-то мысли ей просто в голову не приходили, – Рита полагалась не на значение слов, а на свою манеру говорить, на речевые, так сказать, ужимки. В минуты нежности ее голос затуманивался чуть заметной, словно прозрачный дымок сигаретки, хрипотцой, но слова человеческой доброты или нежности она давным-давно позабыла – если и вообще-то когда-нибудь знала.
Она резко, будто американский бармен, пододвинула нам чашечки с кофе и, слегка нагнувшись, оперлась локтями на стойку, так что ее грудь – рельефно отштампованный образец из модного журнала – обрисовалась гораздо отчетливей, чем обычно. Теперь, по ее мнению, следовало вслух намекнуть, что вчера вечером у нас состоялось важное свидание.
– Ты во сколько вернулся? – спросила она.
– Да что-то около часу, – ответил я. – Мой старик сегодня бушевал – страшно было слушать.
– Во-во, и моя мамаша тоже. Надо это дело кончать, с понедельника. А ты что – проморгал автобус или еще чего?
– Ага. Пришлось переть пехом, – сказал я, автоматически переходя на ее язык.
– Не ходит автобус – бери такси, – промурлыкал Артур на мотив одной из песенок «Западных Братьев».
– Ишь какой фон-барон выискался, – отшила его Рита. – А ты бы двинул прямо на Городскую площадь, там ночной автобус.
Рита привычно раскручивала киноленту дневной любви – так, по ее понятиям, полагалось продолжать вчерашнее любовное свидание.
– Да мне вообще-то нравится ходить, – сказал я.
– Парни маршируют по улицам ночным, – ироническим тоном, чтобы извиниться за цитату, отчеканила Рита, – Да тебе-то почему ж не ходить – у тебя-то с подметками небось всегда все в порядке.
На мгновение Ритнна последняя фраза сбила меня с толку, но, покопавшись в своей вчерашней трепотне, я вспомнил, что, делая предложение, пригласил ее к нам на воскресный чай, а в качестве бесплатного довеска сообщил ей, что мой старик – хозяин мастерской по починке обуви в Сабосвинцовом переулке.
– А? Ну да, – сказал я. – Так ты идешь сегодня в «Рокси»?
– Ага.
– Внутри или снаружи?
– Видали умника? – возмущенно воскликнула Рита. Но на самом-то деле она ждала от меня этой дежурной «шутки».
– Думал, ты сама за себя заплатишь, – сказал я. – Стало быть, в девять у входа. А на чай к нам придешь?
– Ага – если твои предки не передумали. Да ведь это дело не горит – вечером сговоримся.
Рита, разумеется, не знала, что все уже было решено. Отца на воскресенье вызовут в Харрогит – получать резиновые каблуки, а матушка, воспользовавшись удобным случаем, решит съездить к тете Полли в Отлей, и семейный чай будет отложен на неопределенное время. Но сегодня мне еще предстояло разобраться с «Рокси», куда я уже пригласил Ведьму. Артур, закрыв лицо ладонями, тихонько похрюкивал в пантомиме полного изнеможения. Я пнул его по ноге и, нащупав голубую коробочку в кармане пиджака, вынул Ведьмино обручальное кольцо.
– На-ка, примерь, – небрежно предложил я, пододвигая Рите коробочку с кольцом.
– Это ты мне? – туповато спросила Рита.
– А ты думала, твоей мамаше?
Рита открыла коробочку, вынула блестящее дешевое колечко и нерешительно, словно бы опасаясь подвоха, надела его на палец.
– В самый раз, – удивленно проговорила она. И с испугом добавила: – Так ты его что же – неужто купил?
– Украл, – перестав хрюкать, квакнул Артур и, глядя в потолок, принялся придушенно посвистывать.
– Ишь ты, а я думала, он язык проглотил, – ухмыльнулась Рита и, неумело попытавшись выразить голосом благодарность, сказала: – Большое тебе спасибо, Билли. Только я пока не буду его носить, они ведь все здесь охальники, ну их. – Я почти видел представившуюся ей картину – церковная свадьба, недорогой коттеджик с террасой, плетеная мебель, крахмальные покрывала в ящиках комода, старинное, с медными подлокотниками двойное кресло – и радовался, что доставил ей это маленькое удовольствие. Однако времени терять было нельзя: перенесши свадьбу в Амброзию, я приостановил и расстроил ее страстной речью о нашей несовместимости.
В середине моей амброзийской речи стеклянная входная дверь распахнулась, и в кафе ввалился ражий водитель здоровенного грузовика, безуспешно пытавшийся в свое время довести шашни с Ритой до победного конца.
– Надо же, кого принесло, – громко сказала Рита и, опустив коробочку в карман халата, привычно изобразила холодную приветливость равнодушной ко всему барменши.
Шагая рядом с Артуром в контору, я беззаботно улыбался.
– А ты-то чего лыбишься? – удивленно спросил Артур.
– Тот, кто дарит людям свет радости, никогда не будет ввержен во мрак, – ответил я.
– Чего-чего? – переспросил Артур.
– Надо знать свои фирменные календари, – наставительно сказал я. Календари, теплые и теперь уже мягкие, в эту минуту нисколько не мешали мне жить.
– Ох, парень, притянут тебя к ответу за твое треклятое многоженство, – предрек Артур.
С равнодушно-спокойным видом – дескать, много ты про меня знаешь – я небрежно сказал:
– Да мне все равно скоро уезжать.
– Ну, это-то мы слышали, – сказал Артур.
Я на ходу прикидывал, стоит ли посвящать его в мои планы, или лучше просто исчезнуть, а потом, через много лет, снова появиться на улицах Страхтона в обалденно дорогом пальто из верблюжьей шерсти. Так ничего и не решив, я сказал:
– Мне пора в Лондон.
– Оно конечно – там ведь всегда не хватало дворников, – ехидно согласился Артур.
– Там не хватало дворников, создавших славу комику, – высокопарно продекламировал я. Но мне что-то расхотелось посвящать Артура в свои планы. И тем не менее я нарочито медленно сказал: – Бобби Бум предложил мне работу.
– Ладно врать-то.
– Работу текстовика. Со следующего понедельника.
– Ничего себе, – пробормотал Артур. – А не трепешься?
– Да на кой мне трепаться? Только ты пока не говори никому, ладно?
– Ясное дело, не скажу. А когда ж ты это провернул? – В голосе Артура послышалась плохо скрытая зависть.
– Он прислал мне письмо.
Артур замер посреди улицы и посмотрел на меня, будто человек из прошлого века, как сказала бы моя матушка.
– Покажи, – с льстивой ноткой в голосе попросил он.
– Чего покажи? – спросил я, и меня опалило страхом, что матушка нашла письмо в кармане моего халатного плаща.
– Письмо, – ответил Артур, нетерпеливо прищелкнув пальцами.
– Оно у меня дома.
– Ясное дело, – насмешливо протянул Артур.
– А не веришь, так жди понедельника, – сказал я, пытаясь показать, что я шутливо изображаю оскорбленную невинность. Но на самом-то деле в моем голосе прозвучала всерьез оскорбленная невинность.
– И сколько же он будет тебе платить? – спросил Артур – так же недоверчиво, как матушка утром.
– Обожди до понедельника, тогда узнаешь.
– Ну, а все-таки – сколько?
– Не веришь – так жди понедельника.
Мы уже шли по проезду Святого Ботольфа. Обидевшись на Артура, я скрылся от него в Амброзию. Амброзийцы толпились возле только что расклеенных афиш.
На эстраде Бобби Бум. Автор текстов – Билли Сайрус. Постановка… Больше я ничего не успел прочитать, потому что увидел в дверях конторы непотребно подпрыгивающего Штампа. Он демонстративно смотрел на часы и всем своим видом выражал жуткое нетерпение.
– Где это вы пили кофе? В Бредфорде? – спросил сн.
– На Бессонной пустоши, – злобно ответил я. Штамп застегнул свои разлезающиеся по швам перчатки.
– Тебя разыскивает Ведьма, – объявил он. – Два раза уже звонила. Пойду доложу Рите, как ты ей изменяешь.
– Отзынь, – сказал я.
– Она сказала, пусть, мол, приходит в час дня на обычное место – если она не дозвонится.
– Авось дозвонится, – буркнул я.
– А у тебя с ней порядочек? – как бы скандируя скандальный заголовок в газете, спросил Штамп. Я снова буркнул ему «Отзынь!», вздернул угрожающе локоть и вошел в контору.
Глава четвертая
В дальнем конце проезда Святого Ботольфа, за зелеными, выкованными из железа дверями общественного сортира, щерились полуразвалившиеся ворота церковного кладбища. Темноватая, сырая церковь святого Ботольфа служила приютом для Женского сообщества, Церковного хора, какой-то шайки, называющей себя Ослепительным братством, и для полудюжины разных других общественных банд; но постоянным прихожанином этой церкви был, наверно, один только Крабрак, заглядывающий сюда в надежде найти клиента для нашей конторы, хотя вообще-то церковное кладбище было закрыто со времен Черной Смерти. К центральной аллейке кладбища притулилась крохотная часовня, и сегодняшнее изречение на ее дверях гласило: «Лучше поплакать над пролитым молоком, чем пытаться влить его обратно в сосуд» – не слишком гениальное, по-моему, изречение.
Я пришел на кладбище сразу после работы, в час дня. Ведьма очень любила назначать мне здесь свидания, потому что мы познакомились в Юношеском клубе святого Ботольфа, а она была большая охотница до всяких чувствительных воспоминаний. Ну и ей, конечно, нравились каменные ангелочки на древних надгробиях (она называла их прелестными) и стишки на могильных плитах поновее. В любви к стишкам они сходились с Крабраком, так что я не удивился бы, если б она стала первой в Англии женщиной-гробовщиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21