Но разве не надеялся Он на небольшую помощь людей?
Время близилось к десяти, солнце стояло почти в зените. «Проклятье, – выругался Джеральд про себя. – О чем, в самом деле, думает Лотар?» Они ждали уже почти четыре часа. Солнце припекало их железные кольчуги так, что воины начали ворчать. Тем, кто хотел справить нужду, рекомендовалось делать это, не сходя с места, чтобы не нарушить строя. В воздухе повис тяжелый запах мочи.
В таких невыносимых условиях Джеральд с удовольствием заметил, что прибыл небольшой отряд с бочками вина. Всех мучили жара и жажда. Чтобы поднять боевой дух, потребовалась лишь хорошая чаша крепкого вина. Когда слуги начали раздавать густое франкское вино, по войску прокатился удовлетворенный гул. Джеральд выпил и почувствовал себя лучше. Если небольшое количество вина делает человека отважным, его избыток превращает воина в бешеное и тупое животное, опасное как для себя самого, так и для товарищей.
Казалось, Л отару это было безразлично. Он щедро продолжал раздавать вино. Весело болтая и подшучивая друг над другом, воины авангарда хвалились оружием, удалью и соревновались за честь стоять в первых рядах.
Они толкались и спорили, словно упрямые мальчишки, какими они на самом деле и были. За исключением нескольких опытных ветеранов, большинству воинов едва исполнилось восемнадцать.
– Они наступают! Они наступают!
По шеренгам пронесся ропот.
Противник надвигался на них, пока медленно, так что пешие воины и лучники находились на близком расстоянии от кавалеристов, скакавших перед ними. Торжественные и величественные, они походили скорее на религиозную процессию, чем на людей, идущих в сражение.
Среди авангарда Лотара началась паника. Воины поспешно приводили себя в порядок, надевали шлемы, хватались за копья и щиты. Едва они успели сесть на коней, как вражеская кавалерия начала стремительную атаку. Земля содрогнулась от топота копыт.
Знамена в королевском авангарде поднялись и опустились, сигнализируя ответную атаку. Вперед понеслась кавалерия, топча копытами нежную зеленую траву.
Конь Джеральда тоже рванулся вперед. Но Джеральд осадил его.
– Не время, мальчик! – Джеральду и его людям следовало подождать. Левый фланг должен был вступить в бой последним, после Лотара и Пиппина.
Армии противников сошлись, словно две большие волны. Сорок тысяч воинов, гордость франкской аристократии, мчались плотными рядами, растянувшимися на полмили и на такое же расстояние в глубину.
С бешеным криком группа королевского авангарда вырвалась вперед, нарушая шеренги, подгоняя лошадей, пытаясь пробиться в первые ряды и сразиться с врагом на глазах своего императора.
Джеральд смотрел на это с досадой. Если они продолжат в том же духе, то доберутся до ручья раньше противника, и им придется сражаться в воде, тогда как противник будет бить их с берега.
Опьянев от вина и молодого задора, воины сразу вошли в воду и вступили в схватку с противником. Они заняли крайне невыгодную позицию: им приходилось отбиваться от противника, находившегося на берегу. Лошади скользили на мокрых камнях и падали в воду, увлекая за собой всадников. Попытки поднять лошадей только пугали животных.
Скакавшие за ними всадники все видели, но двигались с такой скоростью, что не могли остановиться, подгоняемые следовавшими за ними лошадьми. Они сражались в воде, красной от крови. Выживших в первой атаке течение несло прямо на копья противника.
Только последние кавалерийские ряды, в которых оказался теперь Лотар, сориентировались. Развернув своих лошадей, они направились обратно через поле бешеным галопом прямо на ряды пеших воинов, маршировавших позади. От неожиданности те в панике рассыпались, уходя от мощных ударов всадников.
Бой был почти проигран. Осталась единственная надежда на фланги, которыми командовали Пипин и Джеральд. С той позиции, где они стояли, можно было спуститься на поле позади ручья и ударить прямо в центр войска принца Людвига. Взглянув на противоположный склон, Джеральд заметил, что Пипин и его аквитанцы развернулись и сражались шиной к полю. Принц Чарльз мог окружить их и зайти сзади.
Им никто не поможет.
Джеральд посмотрел в сторону поля. Самая большая часть войска Людвига перешла через ручей, чтобы нагнать отступавшего Лотара, и рискованно обнажила свои ряды, оставив короля не защищенным. Это был один шанс из тысячи, но нужно было рисковать.
Джеральд встал на стременах и поднял меч.
– Вперед! – крикнул он. – Именем короля!
– За короля! – Крик взвился к небу, словно лай гончих, и еще долго висел в воздухе, когда они мчались вниз по склону – огромный летящий клин, нацеденный прямо в то место, где в лучах летнего солнца развевался красно-голубой штандарт Людвига, Небольшой отряд, сгруппировавшийся вокруг короля, попытался заслонить его, но Джеральд со своими людьми обрушился на него, пробиваясь сквозь ряды.
Первого воина Джеральд сразил копьем, пронзив ему грудь. От сильного удара копье сломалось. Воин вылетел из седла, увлекая за собой и колье. Вооруженный только мечом Джеральд бросился в бой сломя голову, размашисто отбиваясь и упрямо продвигаясь в сторону штандарта. Его люди сражались по бокам и сзади, расширяя проход.
Ярд за ярдом, дюйм за дюймом, охрана Людвига сдавала свои позиции под напором противника. Вдруг впереди образовалось открытое пространство. Прямо перед Джеральдом поднимался королевский штандарт, красный грифон, вышитый на голубом поле. Перед ним, на белом коне, стоял сам принц Людвиг.
– Сдавайся! – изо всех сил крикнул Джеральд. – Сдавайся и будешь жить!
Вместо ответа Людвиг обрушил на Джеральда свой меч. Этот беспощадный бой двух одинаково сильных, и ловких воинов длился, пока соседняя лошадь, сраженная стрелой, не упала на Джеральда, отчего его конь метнулся в сторону. Людвиг воспользовался минутным преимуществом и ударил Джеральда по шее. Джеральд увернулся от удара, поднырнул под поднятую руку короля и вонзил свой меч ему между ребер.
Людвиг закашлялся, изо рта у него пошла кровавая пена. Тело изогнулось и вывалилось из седла, упав на вытоптанную землю.
– Людвиг умер! – победно закричали люди Джеральда. – Людвиг сражен! – разнесся по шеренгам крик.
Нога Людвига запуталась в стремени. Его конь, встав на дыбы, потащил тело короля по земле. Островерхий шлем с защитной планкой для носа съехал на бок, открыв широкое, совершенно незнакомое лицо.
Джеральд выругался. Это была трусливая уловка, недостойная воина. Перед ними был не Людвиг, а его двойник, одетый как принц, чтобы ввести их в заблуждение.
Времени на размышления не было, потому что их сразу окружили люди Людвига. Прикрывая фланги друг друга, Джеральд и его воины отчаянно пробивались сквозь окружение. В просвете показалась зеленая трава. У Джеральда сжалось сердце: еще несколько ярдов, и они на свободе, в широком поле.
Перед Джеральдом появился человек, огромный, как дерево. Джеральд быстро смерил его взглядом – здоровенный мужчина, грузный, с большим животом и сильными руками размахивал огромной булавой, оружием мощным, но не позволяющим использовать боевое мастерство. Джеральд метнулся влево. Когда воин повернулся, чтобы напасть на него, Джеральд отпрянул назад, чтобы нанести удар по его руке. Воин выругался и перекинул булаву в левую руку.
Сзади послышался шум, похожий на хлопанье птичьих крыльев. Джеральд почувствовал тупую боль в спине, когда стрела пронзила его правое плечо. Он беспол мощно выронил меч из онемевшей руки.
Великан размахнулся булавой. Отклонившись от удара, Джеральд понял, что опоздал. У него в голове словно что-то лопнуло, и от сокрушительного удара потемнело в глазах.
Звезды безмятежно сияли над полем брани, усеянным телами погибших. Двадцать тысяч человек, лежали мертвыми или умирающими в ночных сумерках: аристократы, вассалы, фермеры, ремесленники, отцы, сыновья, братья – прошлая гордость империи и несостоявшаяся надежда на ее будущее.
Джеральд пошевелился и открыл глаза. Минуту он лежал, глядя на звезды; ему не удалось вспомнить, где он и что случилось. Он почувствовал знакомый тошнотворный запах.
Кровь!
Джеральд поднялся и сел. От движения сильно заболела голова, и память восстановилась. Он коснулся правого плеча, в нем все еще торчала стрела. Надо было вытащить ее, чтобы предотвратить заражение. Джеральд отломил железный наконечник и быстрым движением левой руки вытащил древко.
От обжигающей боли перехватило дыхание, и он выругался, стараясь не потерять сознание. Через некоторое время боль начала утихать, и Джеральд огляделся. На земле валялись мечи, сломанные щиты, отрубленные конечности, изорванные в клочья знамена и остывающие трупы.
С холма, где стояли войска Чарльза и Людвига, доносились радостные голоса и веселый смех. Пиршество победителей освещал мерцающий свет костров и факелов. На противоположном холме, где находилось войско императора, царили полная тишина и мрак.
Лотар был повержен. Остатки его войска скрылись в окрестных лесах.
Джеральд встал, стараясь подавить тошноту. В нескольких шагах лежал его гнедой конь. Задние ноги судорожно подергивались, а из страшной раны в животе вывалились внутренности. Когда Джеральд направился к нему, рядом мелькнула небольшая тень бродячей собаки. Трусливо прячась, она пришла поживиться, Джеральд угрожающе замахнулся на нее, и собака убежала, поджав хвост. Встав на колени рядом с конем, он ласково погладил его по шее. Услышав знакомый голос конь на мгновение перестал дергаться, в его глазах застыла предсмертная агония. Джеральд вынул из-за пояса нож, нащупал вену и полоснул по ней. Он обнимал коня, пока тот не замер.
За спиной раздались тихие голоса.
– Смотри! За этот шлем можно будет взять не меньше золотого динария!
– Брось его, – отозвался другой голос, более низкий и властный. – Он никчемный, треснул сзади, неужели не видишь? Сюда, ребята, здесь есть чем поживиться!
Мародеры! После сражения со всех дорог и пролесков собирались эти гнусные типы, охотясь за пожитками мертвецов. Они украдкой передвигались в темноте, беря оружие, одежду и драгоценности покойников все, что имело хотя бы какую-то ценность.
Неподалеку послышался голос:
– А этот еще живой!
Раздался шум удара и внезапно прерванный крик.
– Если увидишь еще, – послышался другой голос, – делай с ними то же самое. Свидетели нам не нужны.
Через мгновение они доберутся до него. Джеральд еле стоял на ногах, но под прикрытием темноты он направился к лесу.
Глава 18
Феодальная война между сыновьями покойного Людовика мало занимала монахов монастыря в Фульде. Подобно камню, брошенному в середину пруда, сражение при Фонтено подняло большие волны в цитадели власти, но здесь, на восточной окраине империи, волнение было едва заметным. Некоторые из крупных лендлордов этой местности пошли служить в армию Людовика. По закону о свободных владельцах, каждый, имеющий более четырех домов, обязан был служить в армии короля. Но стремительная и решительная победа Людовика означала, что каждый второй из этих людей вернулся домой целым и невредимым.
Монашеская жизнь осталась прежней. Несколько урожайных лет обеспечили сытное существование. Монастырские закрома ломились от изобилия, и даже тощие австразийские свиньи растолстели от хорошей кормежки.
Но вдруг наступили тяжелые времена. Непрерывные дожди за несколько недель уничтожили посевы. Хуже всего было то, что сырость проникла в амбары и почти все зерно сгнило.
Голод зимой оказался самым тяжелым за всю историю этих земель. К ужасу церковников, появились случаи каннибализма. Дороги стали чрезвычайно опасными, потому что на путников охотились не только из-за их пожитков, но и ради пропитания. При публичной казни через повешенье в Лорше голодная толпа свалила виселицу и растащила на куски еще теплые тела казненных.
Ослабленные голодом люди стали легкой добычей для болезней. Симптомы были одни и те же: головная боль, озноб, дезориентация; за ними следовало повышение температуры и тяжелый кашель. В этих случаях больного раздевали и обертывали влажной прохладной простыней, чтобы снизить температуру. У тех, кому удавалось перенести жар, появлялась надежда на выздоровление. Но выживали очень немногие.
Даже стены монастыря не спасали от эпидемии. Первым заболел брат Сэмюэль, госпитальер, которому приходилось часто контактировать с людьми из внешнего мира. Он умер спустя два дня. Аббат Рабан счел это результатом его чрезмерной общительности и нескромной шутливости. Он заявил, что заболевание плоти стало лишь внешним проявлением морального и духовного упадка. Следующим был брат Алдоард – само воплощение монашеского благочестия и добродетели. Его участь разделили брат Гилдвин, монастырский ризничий, и еще несколько братьев.
К удивлению монахов, аббат Рабан объявил о намерении совершить паломничество к усыпальнице Святого Мартина, чтобы вымолить спасение от эпидемии у святых мучеников.
– В мое отсутствие, меня заменит приор Джозеф, – сказал Рабан. – Слушайте Джозефа, ибо слово его равносильно моему.
Внезапное решение Рабана и его поспешный отъезд вызвали немало толков. Одни превозносили аббата за предпринятое им паломничество, другие утверждали, что аббат попросту сбежал.
У Джоанны не было времени на размышления. Она работала от рассвета до зари, проводя мессы, выслушивая исповеди и постоянно приходя кому-то на выручку.
Однажды Джоанна заметила, что брата Бенжамина нет на заутрене. Этот благочестивый человек никогда не пропускал ни одной службы. Сразу по окончании мессы Джоанна поспешила в лазарет. Войдя в длинную прямоугольную комнату, она почувствовала едкий запах гусиного жира и горчицы, которую использовали при заболеваниях легких. Лазарет был переполнен, койки стояли плотными рядами, и на каждой лежал больной. Между кроватями сновали монахи, назначенные в этот день помогать в лазарете, подносить больным питье, поправлять одеяла или молиться над теми, кому уже нельзя было помочь.
Брат Бенжамин полулежал в кровати, объясняя брату Додату, одному из молодых монахов, как лучше накладывать горчичник. Слушая его, Джоанна вспомнила день, когда он учил ее тому же.
При этом воспоминании она ласково улыбнулась. Если Бенжамин еще способен отдавать распоряжения, значит его состояние пока не критическое. Джоанна поспешила к кровати Бенжамина. Намочив тряпицу в розовой воде, она приложила ее к горячему лбу Бенжамина. Боже мой! Как ему удается сохранить сознание при таком сильном жаре?
Наконец Бенжамин перестал кашлять. Он лежал с закрытыми глазами и хрипло дышал. Его седые волосы, словно нимб, обрамляли бледное лицо. Его крестьянские руки, большие и грубые, но удивительно нежные и чуткие, беспомощно покоились на одеяле.
Открыв глаза, брат Бенжамин увидел Джоанну и улыбнулся.
– Ты пришел. Это хорошо, – сказал он. – Как видишь, мне требуется твоя помощь.
– Немного тысячелистника с протертой ивовой корой поставит вас на ноги. – Джоанна говорила довольно уверенно, хотя его состояние сильно тревожило ее.
Бенжамин покачал головой.
– Теперь ты нужен мне как священник, а не как лекарь. Помоги мне отойти в лучший мир, братишка, на этом свете для меня уже нет места.
Джоанна взяла его за руку:
– Без боя я вас не отдам.
– Ты знаешь все, чему я мог научить тебя, теперь учись смирению.
– Никогда не смирюсь с вашим уходом.
Два следующих дня Джоанна боролась за жизнь Бенжамина, пустив в ход все, чему он научил ее, испробовав все возможные снадобья, но жар так и не спал. Бенжамин быстро терял вес, и его плотное тело обвисло, будто из него выпустили воздух. Сквозь лихорадочный румянец на лице начала проступать зловещая бледность.
– Исповедай меня, – умолял Бенжамин. – Хочу быть в сознании, принимая святые дары.
Джоанна больше не могла ему отказывать.
– Quid mе advocasti? – начала она обряд причастия. – Чего ты хочешь от меня?
– Ut mihi unctionem trades, – ответил он. – Дай мне утешение.
Обмакнув большой палец в смесь пепла с водой, Джоанна поставила знак креста на груди брата Бенжамина и поверх положила кусочек рубища – символ смирения.
Бенжамин снова сильно закашлялся, и Джоанна увидела, как на губах у него выступила кровь. Испугавшись, она поспешила прочесть семь покаянных псалмов и совершила ритуал помазания глаз, ушей, губ, рук и ног. Казалось, обряд длился вечно. Б конце Бенжамин уже лежал с закрытыми глазами совершенно неподвижно. Джоанна не понимала, в сознании ли он.
Подошел момент причастия. Джоанна поднесла к губам Бенжамина облатку, но Бенжамин не отреагировал. «Слишком поздно, – подумала она. – Я не успела».
Когда она коснулась просфорой губ Бенжамина, он открыл глаза и принял Святые Дары. Джоанна благословила его. Дрожащим голосом она приступила к священной молитве:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Время близилось к десяти, солнце стояло почти в зените. «Проклятье, – выругался Джеральд про себя. – О чем, в самом деле, думает Лотар?» Они ждали уже почти четыре часа. Солнце припекало их железные кольчуги так, что воины начали ворчать. Тем, кто хотел справить нужду, рекомендовалось делать это, не сходя с места, чтобы не нарушить строя. В воздухе повис тяжелый запах мочи.
В таких невыносимых условиях Джеральд с удовольствием заметил, что прибыл небольшой отряд с бочками вина. Всех мучили жара и жажда. Чтобы поднять боевой дух, потребовалась лишь хорошая чаша крепкого вина. Когда слуги начали раздавать густое франкское вино, по войску прокатился удовлетворенный гул. Джеральд выпил и почувствовал себя лучше. Если небольшое количество вина делает человека отважным, его избыток превращает воина в бешеное и тупое животное, опасное как для себя самого, так и для товарищей.
Казалось, Л отару это было безразлично. Он щедро продолжал раздавать вино. Весело болтая и подшучивая друг над другом, воины авангарда хвалились оружием, удалью и соревновались за честь стоять в первых рядах.
Они толкались и спорили, словно упрямые мальчишки, какими они на самом деле и были. За исключением нескольких опытных ветеранов, большинству воинов едва исполнилось восемнадцать.
– Они наступают! Они наступают!
По шеренгам пронесся ропот.
Противник надвигался на них, пока медленно, так что пешие воины и лучники находились на близком расстоянии от кавалеристов, скакавших перед ними. Торжественные и величественные, они походили скорее на религиозную процессию, чем на людей, идущих в сражение.
Среди авангарда Лотара началась паника. Воины поспешно приводили себя в порядок, надевали шлемы, хватались за копья и щиты. Едва они успели сесть на коней, как вражеская кавалерия начала стремительную атаку. Земля содрогнулась от топота копыт.
Знамена в королевском авангарде поднялись и опустились, сигнализируя ответную атаку. Вперед понеслась кавалерия, топча копытами нежную зеленую траву.
Конь Джеральда тоже рванулся вперед. Но Джеральд осадил его.
– Не время, мальчик! – Джеральду и его людям следовало подождать. Левый фланг должен был вступить в бой последним, после Лотара и Пиппина.
Армии противников сошлись, словно две большие волны. Сорок тысяч воинов, гордость франкской аристократии, мчались плотными рядами, растянувшимися на полмили и на такое же расстояние в глубину.
С бешеным криком группа королевского авангарда вырвалась вперед, нарушая шеренги, подгоняя лошадей, пытаясь пробиться в первые ряды и сразиться с врагом на глазах своего императора.
Джеральд смотрел на это с досадой. Если они продолжат в том же духе, то доберутся до ручья раньше противника, и им придется сражаться в воде, тогда как противник будет бить их с берега.
Опьянев от вина и молодого задора, воины сразу вошли в воду и вступили в схватку с противником. Они заняли крайне невыгодную позицию: им приходилось отбиваться от противника, находившегося на берегу. Лошади скользили на мокрых камнях и падали в воду, увлекая за собой всадников. Попытки поднять лошадей только пугали животных.
Скакавшие за ними всадники все видели, но двигались с такой скоростью, что не могли остановиться, подгоняемые следовавшими за ними лошадьми. Они сражались в воде, красной от крови. Выживших в первой атаке течение несло прямо на копья противника.
Только последние кавалерийские ряды, в которых оказался теперь Лотар, сориентировались. Развернув своих лошадей, они направились обратно через поле бешеным галопом прямо на ряды пеших воинов, маршировавших позади. От неожиданности те в панике рассыпались, уходя от мощных ударов всадников.
Бой был почти проигран. Осталась единственная надежда на фланги, которыми командовали Пипин и Джеральд. С той позиции, где они стояли, можно было спуститься на поле позади ручья и ударить прямо в центр войска принца Людвига. Взглянув на противоположный склон, Джеральд заметил, что Пипин и его аквитанцы развернулись и сражались шиной к полю. Принц Чарльз мог окружить их и зайти сзади.
Им никто не поможет.
Джеральд посмотрел в сторону поля. Самая большая часть войска Людвига перешла через ручей, чтобы нагнать отступавшего Лотара, и рискованно обнажила свои ряды, оставив короля не защищенным. Это был один шанс из тысячи, но нужно было рисковать.
Джеральд встал на стременах и поднял меч.
– Вперед! – крикнул он. – Именем короля!
– За короля! – Крик взвился к небу, словно лай гончих, и еще долго висел в воздухе, когда они мчались вниз по склону – огромный летящий клин, нацеденный прямо в то место, где в лучах летнего солнца развевался красно-голубой штандарт Людвига, Небольшой отряд, сгруппировавшийся вокруг короля, попытался заслонить его, но Джеральд со своими людьми обрушился на него, пробиваясь сквозь ряды.
Первого воина Джеральд сразил копьем, пронзив ему грудь. От сильного удара копье сломалось. Воин вылетел из седла, увлекая за собой и колье. Вооруженный только мечом Джеральд бросился в бой сломя голову, размашисто отбиваясь и упрямо продвигаясь в сторону штандарта. Его люди сражались по бокам и сзади, расширяя проход.
Ярд за ярдом, дюйм за дюймом, охрана Людвига сдавала свои позиции под напором противника. Вдруг впереди образовалось открытое пространство. Прямо перед Джеральдом поднимался королевский штандарт, красный грифон, вышитый на голубом поле. Перед ним, на белом коне, стоял сам принц Людвиг.
– Сдавайся! – изо всех сил крикнул Джеральд. – Сдавайся и будешь жить!
Вместо ответа Людвиг обрушил на Джеральда свой меч. Этот беспощадный бой двух одинаково сильных, и ловких воинов длился, пока соседняя лошадь, сраженная стрелой, не упала на Джеральда, отчего его конь метнулся в сторону. Людвиг воспользовался минутным преимуществом и ударил Джеральда по шее. Джеральд увернулся от удара, поднырнул под поднятую руку короля и вонзил свой меч ему между ребер.
Людвиг закашлялся, изо рта у него пошла кровавая пена. Тело изогнулось и вывалилось из седла, упав на вытоптанную землю.
– Людвиг умер! – победно закричали люди Джеральда. – Людвиг сражен! – разнесся по шеренгам крик.
Нога Людвига запуталась в стремени. Его конь, встав на дыбы, потащил тело короля по земле. Островерхий шлем с защитной планкой для носа съехал на бок, открыв широкое, совершенно незнакомое лицо.
Джеральд выругался. Это была трусливая уловка, недостойная воина. Перед ними был не Людвиг, а его двойник, одетый как принц, чтобы ввести их в заблуждение.
Времени на размышления не было, потому что их сразу окружили люди Людвига. Прикрывая фланги друг друга, Джеральд и его воины отчаянно пробивались сквозь окружение. В просвете показалась зеленая трава. У Джеральда сжалось сердце: еще несколько ярдов, и они на свободе, в широком поле.
Перед Джеральдом появился человек, огромный, как дерево. Джеральд быстро смерил его взглядом – здоровенный мужчина, грузный, с большим животом и сильными руками размахивал огромной булавой, оружием мощным, но не позволяющим использовать боевое мастерство. Джеральд метнулся влево. Когда воин повернулся, чтобы напасть на него, Джеральд отпрянул назад, чтобы нанести удар по его руке. Воин выругался и перекинул булаву в левую руку.
Сзади послышался шум, похожий на хлопанье птичьих крыльев. Джеральд почувствовал тупую боль в спине, когда стрела пронзила его правое плечо. Он беспол мощно выронил меч из онемевшей руки.
Великан размахнулся булавой. Отклонившись от удара, Джеральд понял, что опоздал. У него в голове словно что-то лопнуло, и от сокрушительного удара потемнело в глазах.
Звезды безмятежно сияли над полем брани, усеянным телами погибших. Двадцать тысяч человек, лежали мертвыми или умирающими в ночных сумерках: аристократы, вассалы, фермеры, ремесленники, отцы, сыновья, братья – прошлая гордость империи и несостоявшаяся надежда на ее будущее.
Джеральд пошевелился и открыл глаза. Минуту он лежал, глядя на звезды; ему не удалось вспомнить, где он и что случилось. Он почувствовал знакомый тошнотворный запах.
Кровь!
Джеральд поднялся и сел. От движения сильно заболела голова, и память восстановилась. Он коснулся правого плеча, в нем все еще торчала стрела. Надо было вытащить ее, чтобы предотвратить заражение. Джеральд отломил железный наконечник и быстрым движением левой руки вытащил древко.
От обжигающей боли перехватило дыхание, и он выругался, стараясь не потерять сознание. Через некоторое время боль начала утихать, и Джеральд огляделся. На земле валялись мечи, сломанные щиты, отрубленные конечности, изорванные в клочья знамена и остывающие трупы.
С холма, где стояли войска Чарльза и Людвига, доносились радостные голоса и веселый смех. Пиршество победителей освещал мерцающий свет костров и факелов. На противоположном холме, где находилось войско императора, царили полная тишина и мрак.
Лотар был повержен. Остатки его войска скрылись в окрестных лесах.
Джеральд встал, стараясь подавить тошноту. В нескольких шагах лежал его гнедой конь. Задние ноги судорожно подергивались, а из страшной раны в животе вывалились внутренности. Когда Джеральд направился к нему, рядом мелькнула небольшая тень бродячей собаки. Трусливо прячась, она пришла поживиться, Джеральд угрожающе замахнулся на нее, и собака убежала, поджав хвост. Встав на колени рядом с конем, он ласково погладил его по шее. Услышав знакомый голос конь на мгновение перестал дергаться, в его глазах застыла предсмертная агония. Джеральд вынул из-за пояса нож, нащупал вену и полоснул по ней. Он обнимал коня, пока тот не замер.
За спиной раздались тихие голоса.
– Смотри! За этот шлем можно будет взять не меньше золотого динария!
– Брось его, – отозвался другой голос, более низкий и властный. – Он никчемный, треснул сзади, неужели не видишь? Сюда, ребята, здесь есть чем поживиться!
Мародеры! После сражения со всех дорог и пролесков собирались эти гнусные типы, охотясь за пожитками мертвецов. Они украдкой передвигались в темноте, беря оружие, одежду и драгоценности покойников все, что имело хотя бы какую-то ценность.
Неподалеку послышался голос:
– А этот еще живой!
Раздался шум удара и внезапно прерванный крик.
– Если увидишь еще, – послышался другой голос, – делай с ними то же самое. Свидетели нам не нужны.
Через мгновение они доберутся до него. Джеральд еле стоял на ногах, но под прикрытием темноты он направился к лесу.
Глава 18
Феодальная война между сыновьями покойного Людовика мало занимала монахов монастыря в Фульде. Подобно камню, брошенному в середину пруда, сражение при Фонтено подняло большие волны в цитадели власти, но здесь, на восточной окраине империи, волнение было едва заметным. Некоторые из крупных лендлордов этой местности пошли служить в армию Людовика. По закону о свободных владельцах, каждый, имеющий более четырех домов, обязан был служить в армии короля. Но стремительная и решительная победа Людовика означала, что каждый второй из этих людей вернулся домой целым и невредимым.
Монашеская жизнь осталась прежней. Несколько урожайных лет обеспечили сытное существование. Монастырские закрома ломились от изобилия, и даже тощие австразийские свиньи растолстели от хорошей кормежки.
Но вдруг наступили тяжелые времена. Непрерывные дожди за несколько недель уничтожили посевы. Хуже всего было то, что сырость проникла в амбары и почти все зерно сгнило.
Голод зимой оказался самым тяжелым за всю историю этих земель. К ужасу церковников, появились случаи каннибализма. Дороги стали чрезвычайно опасными, потому что на путников охотились не только из-за их пожитков, но и ради пропитания. При публичной казни через повешенье в Лорше голодная толпа свалила виселицу и растащила на куски еще теплые тела казненных.
Ослабленные голодом люди стали легкой добычей для болезней. Симптомы были одни и те же: головная боль, озноб, дезориентация; за ними следовало повышение температуры и тяжелый кашель. В этих случаях больного раздевали и обертывали влажной прохладной простыней, чтобы снизить температуру. У тех, кому удавалось перенести жар, появлялась надежда на выздоровление. Но выживали очень немногие.
Даже стены монастыря не спасали от эпидемии. Первым заболел брат Сэмюэль, госпитальер, которому приходилось часто контактировать с людьми из внешнего мира. Он умер спустя два дня. Аббат Рабан счел это результатом его чрезмерной общительности и нескромной шутливости. Он заявил, что заболевание плоти стало лишь внешним проявлением морального и духовного упадка. Следующим был брат Алдоард – само воплощение монашеского благочестия и добродетели. Его участь разделили брат Гилдвин, монастырский ризничий, и еще несколько братьев.
К удивлению монахов, аббат Рабан объявил о намерении совершить паломничество к усыпальнице Святого Мартина, чтобы вымолить спасение от эпидемии у святых мучеников.
– В мое отсутствие, меня заменит приор Джозеф, – сказал Рабан. – Слушайте Джозефа, ибо слово его равносильно моему.
Внезапное решение Рабана и его поспешный отъезд вызвали немало толков. Одни превозносили аббата за предпринятое им паломничество, другие утверждали, что аббат попросту сбежал.
У Джоанны не было времени на размышления. Она работала от рассвета до зари, проводя мессы, выслушивая исповеди и постоянно приходя кому-то на выручку.
Однажды Джоанна заметила, что брата Бенжамина нет на заутрене. Этот благочестивый человек никогда не пропускал ни одной службы. Сразу по окончании мессы Джоанна поспешила в лазарет. Войдя в длинную прямоугольную комнату, она почувствовала едкий запах гусиного жира и горчицы, которую использовали при заболеваниях легких. Лазарет был переполнен, койки стояли плотными рядами, и на каждой лежал больной. Между кроватями сновали монахи, назначенные в этот день помогать в лазарете, подносить больным питье, поправлять одеяла или молиться над теми, кому уже нельзя было помочь.
Брат Бенжамин полулежал в кровати, объясняя брату Додату, одному из молодых монахов, как лучше накладывать горчичник. Слушая его, Джоанна вспомнила день, когда он учил ее тому же.
При этом воспоминании она ласково улыбнулась. Если Бенжамин еще способен отдавать распоряжения, значит его состояние пока не критическое. Джоанна поспешила к кровати Бенжамина. Намочив тряпицу в розовой воде, она приложила ее к горячему лбу Бенжамина. Боже мой! Как ему удается сохранить сознание при таком сильном жаре?
Наконец Бенжамин перестал кашлять. Он лежал с закрытыми глазами и хрипло дышал. Его седые волосы, словно нимб, обрамляли бледное лицо. Его крестьянские руки, большие и грубые, но удивительно нежные и чуткие, беспомощно покоились на одеяле.
Открыв глаза, брат Бенжамин увидел Джоанну и улыбнулся.
– Ты пришел. Это хорошо, – сказал он. – Как видишь, мне требуется твоя помощь.
– Немного тысячелистника с протертой ивовой корой поставит вас на ноги. – Джоанна говорила довольно уверенно, хотя его состояние сильно тревожило ее.
Бенжамин покачал головой.
– Теперь ты нужен мне как священник, а не как лекарь. Помоги мне отойти в лучший мир, братишка, на этом свете для меня уже нет места.
Джоанна взяла его за руку:
– Без боя я вас не отдам.
– Ты знаешь все, чему я мог научить тебя, теперь учись смирению.
– Никогда не смирюсь с вашим уходом.
Два следующих дня Джоанна боролась за жизнь Бенжамина, пустив в ход все, чему он научил ее, испробовав все возможные снадобья, но жар так и не спал. Бенжамин быстро терял вес, и его плотное тело обвисло, будто из него выпустили воздух. Сквозь лихорадочный румянец на лице начала проступать зловещая бледность.
– Исповедай меня, – умолял Бенжамин. – Хочу быть в сознании, принимая святые дары.
Джоанна больше не могла ему отказывать.
– Quid mе advocasti? – начала она обряд причастия. – Чего ты хочешь от меня?
– Ut mihi unctionem trades, – ответил он. – Дай мне утешение.
Обмакнув большой палец в смесь пепла с водой, Джоанна поставила знак креста на груди брата Бенжамина и поверх положила кусочек рубища – символ смирения.
Бенжамин снова сильно закашлялся, и Джоанна увидела, как на губах у него выступила кровь. Испугавшись, она поспешила прочесть семь покаянных псалмов и совершила ритуал помазания глаз, ушей, губ, рук и ног. Казалось, обряд длился вечно. Б конце Бенжамин уже лежал с закрытыми глазами совершенно неподвижно. Джоанна не понимала, в сознании ли он.
Подошел момент причастия. Джоанна поднесла к губам Бенжамина облатку, но Бенжамин не отреагировал. «Слишком поздно, – подумала она. – Я не успела».
Когда она коснулась просфорой губ Бенжамина, он открыл глаза и принял Святые Дары. Джоанна благословила его. Дрожащим голосом она приступила к священной молитве:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47