Для него было важным только влиять на людей и проводить преобразования – в любом направлении.
О.Б. находился в клинике два месяца. У него не было никаких проблем с психикой. Единственным темным пятном оставались его отношения со старым профессором истории, депрессивным маньяком, который решил написать мемуары. О.Б. предложил свои услуги в качестве писца. Он часами слушал рассказы старика, а потом перекладывал воспоминания на бумагу. Но О.Б. придавал всему, что писал, настолько угнетающий оттенок, что профессор смотрелся как подлинный разрушитель. Когда работа уже подходила к концу, профессор выбросился с четвертого этажа, а до этого сжег все свои бумаги. Вечером, накануне самоубийства, О.Б. прочел ему вслух заключительные главы.
Поскольку так и осталось неясным, имел ли О.Б. намерение побудить старика к самоубийству, студента выписали из клиники. Спустя какое-то время он возобновил свои занятия в университете.
Сейчас, когда я вспоминаю тот случай, у меня нет сомнений, что это был один из экспериментов О.Б., имевших целью показать, что слово, написанное на бумаге, может влиять на реальность, – закончил главу доктор Брест. – Последний раз я видел его у себя на консультации три года назад. Он появился, следуя своей привычке, под чужим именем. Интересно, где он сейчас. Интересно, какое имя он теперь носит.
Кораблекрушение «Горгоны»
Пребывание Брокки в доме отдыха «Спиноза» не нашло отражения ни в хронологии Конде, ни в хронологии Сельвы Гранадос. Этими сведениями располагал только я и таким образом – благодаря своему случайному открытию – тоже вошел в эту печальную группу специалистов по Омеро Брокке.
Памятуя слова Грога, я прошелся по кафедрам, чтобы узнать, допрашивал ли Гаспар Трехо моих коллег. Никто из них даже не слышал такого имени. Решив, что оно было вымышленным, я описал его поношенное пальто, клетчатый шарф, кашель и чихание, но тоже без пользы. Трехо меня обманул. Он приходил только ко мне. Стало быть, у него был четкий след, который привел его от трупа коменданта на кафедру аргентинской литературы.
Мои товарищи по несчастью нанесли мне два кратких визита (к счастью, по отдельности). Сельва Гранадос расспрашивала меня о Конде: не выглядел ли он встревоженным или испуганным, не страдал ли бессонницей, не жаловался ли на тошноту, не думал ли он отложить презентацию «Замен».
– Да нет. Он был в замечательном настроении.
– Он что-нибудь говорил обо мне?
– Попросил, чтобы я не пускал вас сюда.
– Отлично. Значит, он получил мое письмо.
Я попытался ее разговорить, но всем нравится играть в таинственность. Когда я притворился, что меня эти интриги нисколько не интересуют и что я верю в невиновность Конде, она призналась:
– Я нашла свидетельницу и записала ее показания. История о краже бумаг, которую всем рассказывает Конде, это все ложь. На презентации я сообщу даты и имена, мне хватит одной минуты, чтобы похоронить старика. Призрак Брокки поднимется из глубин океана, чтобы отомстить своему тюремщику.
На самом деле Брокка утонул в реке во время шторма, при кораблекрушении круизного судна «Горгона», но Гранадос предпочитала морские метафоры речным.
Я посоветовал ей быть осторожной. Если она прилюдно выскажет обвинения в адрес Конде, не представив весомых доказательств, она может потерять свои уроки и стипендию, которая обеспечивает ей безбедное существование и публикацию исследований о Брокке.
Обо мне не беспокойтесь, побеспокойтесь лучше о своем патроне, – сухо проговорила она на прощание.
Для Сельвы Гранадос атака на Конде была важнее, чем смерть коменданта. Новарио, который пришел два часа спустя, скрываясь за темными очками и поднятым воротником плаща, выглядел более озабоченным, особенно когда я рассказал ему о Трехо.
– На днях я встретился с человеком, который выглядел в точности так, как вы его описали. Но он мне не говорил, что ведет расследование.
– Где вы с ним встретились?
– На пятом этаже. Было шесть часов вечера. Я услышал, как кто-то громко чихнул у меня за спиной, и не на шутку перепугался. Потом я его увидел: пальто из верблюжьей шерсти с надорванным воротником, кашне, скрывающее лицо.
– Аллергия, – сказал он мне, – не переношу пыли.
– О чем вы с ним говорили?
– Говорил только он. Он не назвал мне своего имени. Сказал, что он архитектор, и его направил сюда ректорат, чтобы рассчитать коэффициент сопротивления здания этому умопомрачительному весу бумаг. Сказал, что ему поручили выяснить, возможно ли вывезти эти бумаги отсюда. Спросил мое мнение.
– И что вы ему сказали?
– Что здесь, в этих бумажных завалах, есть очень важные документы, которые представляют большую ценность, и что, прежде чем все вывозить, надо все разобрать.
– А про коменданта он что-нибудь говорил?
– Так, упомянул как бы между прочим. А я, понятное дело, молчал как рыба.
Я воздержался от комментариев и, разумеется, умолчал о своем открытии о Брокке; лучше пока подождать, собрать воедино все сведения и написать новую биографию, которая полностью опровергнет все предыдущие. Единственное, в чем совпадали точки зрения Гранадос и Конде, – кораблекрушение «Горгоны». Но подробности все равно различались. По версии Конде, Брокка спасся с группой политических беженцев; когда они прибыли в порт, Брокка отказался сойти на берег, сказав, что его убьют, как только он ступит на землю. Он уплыл в одиночку на шлюпке. В эту ночь дул сильный штормовой ветер; три дня спустя одно грузовое судно подобрало спасательный круг с названием шлюпки.
В версии Гранадос «Горгона» превратилась в семиметровый парусник; Брокка утонул во время развлекательного путешествия, в котором его сопровождала молоденькая девушка, только что выбранная «Мисс Залива Лас-Аренас». Тело Брокки так и не нашли.
В среду я не пошел на работу, поехал в Тигре. Я узнал, что в библиотеке Ассоциации ветеранов торгового флота хранится перечень всех кораблекрушений, произошедших на реке с прошлого века. Уже много лет я не ездил в Тигре на поезде; я прошелся по берегу до здания Ассоциации, выкрашенного в зеленый цвет. Вход был стилизован под носовую часть парохода. На первом этаже располагался музей с моделями кораблей, якорями, штурвалами и навигационными приборами прославленных судов; на втором этаже – в библиотеке – старик с трясущимися руками собирал с помощью пинцета макет кораблика, помещенного в бутылку. Я откашлялся, сделал несколько шумных шагов, снова кашлянул, присвистнул, но так и не смог привлечь его внимание.
– Спокойно, молодой человек, – сказал он через пару минут. – Нет ничего более трудного и кропотливого дела, чем собирать кораблик в бутылке. Разве что только его разобрать.
– Наверное, вы правы.
Я объяснил, что мне нужно, но он продолжал о своем:
– Это самое трудное, да. Легче сделать операцию на мозге. Вы когда-нибудь собирали кораблик в бутылке?
– Нет. Но я не делал и операций на мозге.
– Секрет – в терпении. Если будешь торопиться, сломаешь мачту или потеряешь носовую часть.
Я спросил, где хранится перечень кораблекрушений. Он заставил меня подождать еще немного, а потом протянул мне металлический ящичек с картотекой.
– Здесь все случаи в алфавитном порядке. Полвека назад директор музея решил собрать всю информацию о кораблекрушениях. Сначала он сам указывал в каждой карточке название погибшего корабля, дату, погодные условия, число жертв. Но в последние тридцать лет эта обязанность возложена на меня. Это как будто предъявлять счет Посейдону или какому-нибудь божеству помельче, которое «отвечает» за эту реку. Вас интересует какой-то конкретный корабль?
– «Горгона».
Старик показал мне бутылку с собранным корабликом и попросил, чтобы я прочел название модели. Не без т^уда я разобрал слово, написанное микроскопическими буквами: «Горгона».
– Случайность, – сказал я сконфуженным тоном.
– Случайностей не бывает, – ответил он. – Сюда никто никогда не приходил и ни о чем не спрашивал. А потом вдруг, буквально за одну неделю, приходят сразу два человека и оба интересуются одним и тем же кораблем.
– А кто еще приходил?
– Капитан торгового флота. Необыкновенный человек. Он обошел весь мир. В ранней юности он попадал в кораблекрушение у берегов Мадагаскара. Он так привык к морскому климату, что на берегу болеет. Мы, капитаны торгового флота – вымирающее племя. Капитан Трехо, который победил болотную лихорадку и малярию, сам пал жертвой банального гриппа.
– И он нашел сведения о «Горгоне»?
– Мы их искали, но ничего не нашли. Или судно носило другое имя, или не было никакого кораблекрушения. Невозможно, чтобы мы не зафиксировали этот случай, особенно если был хоть один утопленник.
Когда я собрался уходить, старик спросил, не хочу ли я купить миниатюрную копию «Горгоны». Он заломил баснословную цену, но в конце концов согласился на несколько песо, что нашлись у меня в кошельке. Я слышал у себя за спиной горькие причитания старика, что это самое сложное дело на свете – собирать кораблики в бутылке, это даже сложнее, чем плавать на них.
Музей Трехо
В пятницу после обеда на кафедре зазвонил телефон. Это был Трехо.
– Миро, пришло время серьезно поговорить. Мне нужна дополнительная информация о Брокке.
Я начал извиняться, но Трехо не дал мне договорить; он настоял на том, чтобы я записал его адрес.
– Приходите в девять вечера. Я вам не враг, и нам нужно о многом поговорить. Я покажу вам свой музей.
В девять с четвертью я поднялся на шестой этаж старого здания, расположенного рядом с рынком «Онсе». Даже дома Трехо не расставался со своим шарфом.
– У меня отопление сломалось. Приходится целый день топить печку, но этого недостаточно, чтобы согреться. Дом огромный, высокие потолки, окна толком не закрываются…
Я заметил, что вдоль одной стены высились стеклянные ящики на узких подставках, напоминавшие аквариумы после эпидемии.
– Я получил их в наследство от своей тетки, которая владела ювелирной лавкой. Сначала я подумывал их продать, но потом пришел к мысли, что они могут мне пригодиться в моей исследовательской работе. Сейчас музей почти пуст, но скоро я добавлю новые экспонаты. Я рассчитываю на вашу помощь.
Я увидел одну из книг Конде, экземпляр «Утерянных бумаг» с фотографией Сельвы Гранадос на обложке, одну из многочисленных версий «Замен» в виде фотокопии газетного издания.
– Если не хватает настоящих документальных доказательств, можно пополнить музей и словесной шелухой, – сказал он, как бы извиняясь.
Я достал из сумки «Горгону». Трехо улыбнулся, как маленький мальчик при виде новой игрушки, и поместил бугылку с корабликом в одну из стеклянных витрин своего музея.
– Эту витрину я назову: «Смерть Брокки». Нет, лучше: «Кораблекрушение "Горгоны"». Нет никаких доказательств, что Брокка умер.
– Я так понял, что я у вас под подозрением. Но ведь я не один там работаю, в здании.
– Кто-то оставил в канцелярии университета пакет на мое имя. На единственном листочке внутри конверта было написано: кафедра аргентинской литературы. Отпечатано на пишущей машинке со стертой лентой. Не знаю, на кого меня хотели направить: на вас или на доктора Конде. Там была еще подпись. Имя мертвого человека.
– Виейра?
– Нет. Брокка.
Он пригласил меня присесть и принялся готовить кофе. Я начал рассказывать подлинную историю, но Трехо сделал вид, что ему это неинтересно; он перебил меня, чтобы спросить, нравится ли мне крепкий кофе, как я пью – с сахаром или без, черный или с молоком. В середине моего рассказа он отодвинул в сторону кофеварку, выпустившую порцию кипятка в его левую руку. Я рассказал ему все, умолчав только о своей поездке в дом отдыха «Спиноза».
– Вы вообще меня слушали?
– Очень внимательно. Я вас для этого и пригласил.
– И каково ваше мнение?
– А ваше?
– Кто-то из этих троих: Гранадос, Новарио или Конде, – нашел мертвого коменданта и использовал эту возможность, чтобы запугать остальных.
– А если его убили?
– Для чего? Его никто даже не знал.
– Неправда. Конде хорошо его знал. – Трехо разлил кофе по чашечкам из тонкого английского фарфора, которые, по его словам, он также унаследовал от своей тетушки. – Три года назад я расследовал кражу коллекции писем писателей прошлого века. Это было одно из моих первых дел. Их украл с кафедры аргентинской литературы один бывший студент. Он попытался вывезти эту коллекцию в Соединенные Штаты, где заблаговременно нашел покупателя. Поскольку за ним уже числилась подобная кража из Национальной библиотеки. я нашел его без труда. Он пообещал вернуть письма, если я, в свою очередь, пообещаю не предавать это событие гласности. Я согласился, но при условии, чтобы он назвал имя сообщника. Это был Виейра, который открыл ему дверь института, когда в здании почти никого не было. Я собирался вывести Виейру на чистую воду, но Конде его спас.
– Каким образом?
– Он заявил, что письма исчезли задолго до того, как комендант занял свою должность. Так что теперь Виейра был у Конде в руках, и Конде его использовал, как хотел. В прошлом году комендант помог ему собрать документы для участия в конкурсе. Я также уверен, что Виейра следил за Новарио во время его визитов на пятый этаж.
– А что говорит полиция?
– Они согласились с мнением судьи, что это было самоубийство. Дело сдали в архив, по крайней мере, пока я не предоставлю новые доказательства. Они предпочитают не светиться в университете; здесь работает их агентура, эти лжестуденты, которые прозябают на занятиях из года в год и собирают информацию, не умея ею распорядиться. Я занимаюсь этим делом один, а вы работаете в месте, где сходятся все следы. Вы мне поможете?
Я не ответил. Я выпил кофе, встал и направился к двери. Трехо настаивал, чтобы я взял на дорожку один из бисквитов, который он достал из коробки; я их уже попробовал, они были совсем сухие. Выходя, я бросил последний взгляд на его музей. Достал из сумки приглашение на презентацию «Замен» и опустил его в пустую витрину.
Пусть им воспользуется Гаспар Трехо.
Документация
Именно в это время Диего прекратил приходить по средам, и наша группа сократилась до двух человек: то есть меня и Грога. Сквозь дым своей сигареты Грог безучастно рассматривал миражи и иллюзии, которые предлагали тем, кто уже прекратил поиски стабильной работы, семейного счастья, приобретенных в рассрочку автомобилей и непритязательной уверенности в будущем. Жены у меня не было потому, что я не нашел подходящую женщину, я не рос по служебной лестнице, потому что не имел такой возможности; у Грога, напротив, все зависело от его воли. Вот почему я всегда прислушивался к его советам: за исключением себя самого, он отвергал всех и вся.
Я рассказал ему – не без горечи, – что в своей речи на презентации книги Конде даже не упомянул о моей работе. Прижавшись ухом к двери Берлоги, я услышал: «Вначале, когда я столкнулся с этим безбрежным морем вариантов, я испугался. Под силу ли одному человеку объединить в связный рассказ столько неоконченных вариаций? Но я не позволил себе пасть духом; я работал, пока не засыпал над страницами; вдохновение, умозрительные построения и догадки, статистические выкладки – я использовал все доступные способы. Я провел столько бессонных ночей, двигаясь, образно выражаясь, от периферии к центру рассказа, к его изначальной версии».
Это была моя работа, и Конде беззастенчиво украл ее у меня. Грог искренне не понимал, почему я так расстроился, что Конде не назвал мое имя, ведь сам он – Грог, я имею в виду – всегда старался скрывать свое собственное. Имя, под которым его все знали, было прозвищем, возникшим из его Давно позабытой фамилии. В моей библиотеке имелось несколько переведенных им книг, всегда подписанных разными именами.
– Все имена – псевдонимы, – повторял он, когда мы говорили на эту тему.
С годами он становился все более загадочным. Прошли времена, когда он бродил по улицам, внимательно разглядывая витрины, в которых не было ничего интересного, или сидел в кафе, с пустой чашкой кофе, и просматривал перевод детективного – и реже научно-фантастического – романа. Теперь его видели на улице все реже и реже, он никогда не говорил о своих случайных и, пожалуй, нелегальных работах, он никого не приглашал в свою квартиру, которая, как можно было предположить, была вся забита книгами и где царил вечный беспорядок. Казалось, что он материализуется только на наших еженедельных встречах, чтобы потом снова вернуться в ту таинственную область, где он жил в одиночестве. Мы с Диего и Хорхе много раз развлекались, строя догадки по поводу Грога: то ли он принадлежит к какой-нибудь политической партии, то ли, памятуя его дзенские притчи, к восточной секте. Однажды Хорхе ошарашил нас новостью, что Грог полностью забросил работу (он жил на содержании у матери) и теперь целыми днями лежит на диване, глядя в потолок и предаваясь бесполезным размышлениям, и лишь иногда выбирается в город, чтобы прогуляться по центру, сходить в кино на ночной сеанс и посетить одну замужнюю даму, которая живет в особняке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18