Толстенный том ударил меня по голове, и у меня из глаз искры посыпались. Мы все мгновенно покрылись пылью и раскрошенным гипсом.
Под книгами мы нашли металлическую стремянку, со сплющенными от удара ступеньками.
– Нужно несколько месяцев, чтобы навести здесь порядок, – вздохнул Конде. – Миро, я думаю, вы не будете просить об отставке, пока не закончите с этим делом.
Дюпре поднял несколько книг, и мы увидели пятна крови.
– Свежая, – сказал Брук. – Раненый где-то здесь, близко.
– Трехо?
– Вряд ли Трехо, если только кто-то ему не помог спуститься. Скорее всего это кто-то другой.
Я осмотрел Берлогу: все было в порядке. Когда мы проходили через приемную, Дюпре поднял трубку старого черного телефона.
– Нет гудка, – сообщил он.
Мы уныло переглянулись. Мы все боялись – хотя и по разным причинам – нашего таинственного врага; нас объединили общий страх, неуверенность, и запертые двери, и отключенные телефоны.
Третья голубая тетрадь
– Тише, – шепнул Брук, когда мы вышли в коридор. Я ясно услышал шум лифта в глубине здания.
Я побежал туда. Этот лифт использовался очень редко, во-первых, потому что о нем знали очень немногие, даже из сотрудников, не говоря уже о посетителях, а во-вторых, люди боялись в нем ездить, потому что он часто застревал между этажами. Но прежде чем я добрался до двери лифта, мотор заглох.
Я посмотрел вниз через сетчатую дверь. Я не смог различить, где остановился лифт: на первом этаже или в подвале. Я закричал:
– Ночной сторож! Вы меня слышите?
Мне никто не ответил, но дверь лифта открылась. Там, внизу, кто-то был – совсем близко, – кто-то таился в ночи; неизвестный, который, может быть, знал ответы на все вопросы.
– Пойдемте вниз, – сказал я.
Я устремился вперед, достаточно быстро, чтобы быть первым, но все-таки не так быстро, чтобы далеко обогнать остальных и встретиться с неизвестным в одиночку. На первом этаже лифта не было. Мы спустились в подвальное помещение.
Свет из кабины лифта был ярче, чем освещение в коридоре. Сетчатые двери были открыты. Я не без страха приблизился к лифту, одновременно испытывая чувство некоего странного благоговения, как если бы это был алтарь какого-нибудь языческого идола.
В глубине лифта сидел человек. Его голова склонилась набок. Пролилось столько крови, что было трудно определить, какая из ран была хуже всего. Лоб пересекал след от ужасного удара, на одной руке не хватало двух пальцев. Я узнал его по цвету пальто и по галстуку в желтых пятнах: это был Новарио.
Брук подошел к нему, пощупал пульс, а потом почти неслышным голосом сообщил, что он мертв.
В этой затемненной части подвала ярко освещенный лифт напоминал маленькую сцену, на которую смотрели мы – четверо зрителей. Казалось, что представление закончено и ничего больше не будет, но тут мы с Конде одновременно бросились в лифт. Я оказался проворнее и схватил голубую тетрадь. Она была точной копией той, которую мы нашли у тела коменданта. (Сейчас мне казалось, что та экспедиция на пятый этаж была очень давно.)
Голубая обложка была покрыта гипсовой пылью.
Я открыл окровавленную тетрадь. На первой странице было написано:
Философия и гуманитарные науки
(роман)
Омеро Брокка
Глава XXXIII: Смерть Новарио
Туннель
Это был тот же каллиграфический почерк, который мы видели в других тетрадях, найденных на пятом этаже во время нашей ночной экспедиции. Я пролистал тетрадь, но все остальные страницы были девственно чисты.
– Похоже, кто-то играет в Брокку, – сказал я.
– Меня не интересует этот писатель-призрак. Я хочу немедленно выйти отсюда. – Дюпре побледнел. При виде трупа он как будто состарился лет на десять.
Брук, казалось, был больше озабочен тетрадью, чем мертвецом.
– И что все это значит, есть какие-нибудь идеи? – Он обратился сначала к Конде, а потом ко мне. Я решил рассказать правду: и о нашем походе на пятый этаж, и о том, как мы нашли тело коменданта. Я рассказал также о голубых тетрадях.
«Эта тетрадь пустая».
– А вдруг Брокка жив? Его кто-нибудь когда-нибудь видел?
– Он умер больше двадцати лет назад, – сказал Конде. – Утонул.
– Это не доказано. Также не доказано, что он вообще существовал.
– Прочтите биографию, которую я написал, Миро. Она выйдет в свет в конце года. Если позволите, я пошлю вам один экземпляр.
– Но, пожалуйста, без посвящения. – Я посмотрел на Брука. – Один человек, мы знаем только его инициалы, был пациентом дома отдыха «Спиноза». Там начинается и заканчивается биография Брокки. Все остальное – его жизнь, его книги – придумал Конде. Нашлись люди, которые восприняли его фантазии серьезно и теперь верят, что Брокка действительно существовал.
– В здании находится сумасшедший, мы – в опасности, а вы продолжаете свои обвинения… – Конде показал на лифт. – Это я тоже выдумал?
– Оставим все разбирательства на потом, сейчас нам надо спасать свою жизнь, – сказал Брук. – Здесь есть туннель, который связан с колониальным музеем. В прошлом году по нему прошла группа студентов-археологов, чтобы составить карту. Я никогда туда не входил, но мне говорили, что там нет никаких препятствий, и можно пройти его до конца. В музее должен быть ночной сторож, мы попросим его о помощи, чтобы вынести Трехо из здания. Все согласны?
– А где вход в туннель? – спросил Дюпре.
– На втором уровне подвала.
– А если мы заблудимся?
– Туннель короткий. Я видел студенческую карту, там нет никаких ответвлений. Единственная проблема: где взять фонари или свечи.
Я вспомнил, что на третьем этаже в конце коридора была подсобка, где хранились щетки, веники и тряпки. Пожалуй, там могли быть и свечи.
Когда мы поднялись на третий этаж, Трехо по-прежнему был без сознания, но ровно дышал. Дверь подсобки не запиралась на ключ. На полках стояли пустые банки от моющих средств, два металлических ведра, в углу валялись какие-то тряпки, превратившиеся в лохмотья. В глубине полки я нашел ржавый фонарик. Не без труда я сдвинул выключатель, но фонарик не загорелся. Я разобрал его: батарейки были новые, но контакты покрылись слоем купороса, вылившегося из старой батарейки. Конде нашел деревянный ящик, в котором хранились инструменты. Там были гвозди, щипцы и молоток. Я почистил отверткой контакты фонарика, освободив их от окиси, и снова включил. На этот раз он зажегся.
– Если вас уволят с кафедры, я возьму вас на работу в администрацию, – сказал мне Брук, забирая у меня фонарик. – Теперь мы готовы.
Конде взял из ящика молоток.
– Если на нас нападут, будет чем защищаться, – сказал он.
Мы вернулись в подвал и спустились по мраморной лестнице на нижний уровень. Из глубины потянуло прохладным ветром.
– Я боюсь тараканов, – сказал Дюпре.
Брук зажег фонарик и осветил вход в туннель.
– Та группа, о которой я вам говорил, прошла здесь днем, и их было больше двадцати человек, – сказал Брук. – А нас всего четверо.
– Трое, – сказал Конде. – Я не пойду, я страдаю клаустрофобией.
– Но в здании опаснее, чем в туннеле.
– Я где-нибудь закроюсь и подожду, пока не придут нас освободить. – Конде начал подниматься по лестнице.
– Опомнитесь, доктор. Там наверху – убийца, – закричал Дюпре.
Мне очень хотелось как можно скорее покинуть здание, но я вспомнил о Трехо, который лежал на втором этаже. И где-то там, наверху, был убийца.
– Я тоже останусь. Нельзя бросать раненого человека.
Брук и Дюпре, более заинтересованные в дополнительном спутнике, чем в моей безопасности, настаивали, чтобы я пошел с ними. В конце концов они уступили.
– Спрячьтесь в надежное место и забаррикадируйте дверь Помощь скоро придет, – пообещал Брук.
– Дай Бог, – сказал Дюпре.
Брук пожал мне руку и пожелал удачи. Дюпре сделал то же самое. Неуверенными шагами они направились к туннелю.
– Да поможет вам Бог, Миро, – крикнул Брук. – Да поможет Он нам всем.
Голоса и шаги затерялись в глубине холодного туннеля. Я начал медленно подниматься по мраморной лестнице. Но уже через пару секунд я безотчетно ускорил шаги, и на третий этаж я поднялся уже бегом.
Побег
Я увидел Конде: он стоял на коленях рядом с Трехо. В правой руке он держал молоток, взятый из ящика. Тяжелая металлическая головка уже была готова обрушиться на голову моего друга.
Я набросился на Конде и сумел задержать его руку, но молоток все-таки опустился и ударил меня по лбу. На секунду я отключился; я упал на колени на ледяной пол и принялся лихорадочно соображать, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Я знал, что сейчас последует второй удар. Преодолевая боль, я перебирал в уме возможные пути спасения. Когда я открыл глаза, Конде снова занес молоток над моей головой. В его взгляде не было ненависти, только разочарование; он неохотно приводил в исполнение приговор, который считал необходимым. Мой правый глаз был залит кровью, стекавшей с разбитого лба. Я отпрянул назад и уклонился от удара Конде. Я сам не помню, как вскочил на ноги. Спотыкаясь, я побежал к лестнице, что вела на пятый этаж; в два счета я взлетел наверх, спасаясь от одного убийцы, которого я хорошо знал, и приближаясь к другому, который пока не имел ни лица, ни имени.
Сначала мне показалось, что пятый этаж погружен в полную темноту, но потом я начал различать книжные горы и тропинки среди завалов бумажных папок. Из-за стекающей сверху воды бумажная масса превратилась в болото. Была светлая ночь, и лунный свет проникал сквозь грязные окна. Я шел вперед, не выбирая направления. До чего бы я ни дотрагивался, везде была мокрая бумага, расползавшаяся под руками; я ни разу не коснулся пола, я передвигался только по скользкому бумажному ковру. Раза три я поскальзывался и падал на колени в тошнотворные лужи.
Бесформенная бумажная масса превратилась в лунный пейзаж; монографии и старые книги, затвердевшие под воздействием воды, образовывали непреодолимые препятствия. На одном из многочисленных поворотов я услышал крысиный визг; мне в лицо ударилась синяя стрекоза с огромными крыльями.
Я представил себе чудовищный мир ночных тварей, нашедших себе приют в закоулках этого загнивающего пейзажа.
Я услышал свое имя. Меня звал Конде. Он повторял монотонно, без признаков ненависти или злобы: Миро, Миро. Я знал, что он собирался убить сначала меня, а потом – Трехо, и свалить эти смерти на таинственного убийцу, который, пожалуй, был его сообщником. В голосе Конде, как я уже говорил, не было угрозы; скорее, в нем слышалась подлинная усталость. Конде, этот убийца с ржавым молотком в руках, выкрикивал мое имя так, как будто взывал к жалости.
Я решил срочно вооружиться и поискал глазами какую-нибудь деревянную палку или какой-нибудь металлический ломик, но среди размокших бумаг ничего этого не было. Я подошел к окну и взглянул на соседнее здание; я завидовал тем, кто работал по ночам в высоких, хорошо освещенных башнях, я завидовал тем, кто не подвергался опасности. Я увидел прожектор, освещавший бронзовый купол, и выбрал его в качестве ориентира при поисках обратной дороги к центральной лестнице. Луна выглянула из-за фиолетовых туч и осветила маленькую комнату, в которой я прятался; я увидел сломанный пюпитр, глобус, свернутые в трубочку карты, валявшиеся на полу старого географического кабинета.
Я услышал шум и схватил глобус – единственное, что могло бы сойти за оружие. Луна осветила Конде. Он приближался ко мне с поднятым вверх молотком.
– Почему вы стали союзником этой женщины? Вам понравились ее стихи? Я сделал для вас все, что мог. Но вам захотелось объединиться с моими врагами. Ваша мать научила меня одной вещи: простить можно все, кроме предательства.
Я поискал другой выход у себя за спиной, но нашел только закрытую дверь. Я крепко держал в руках глобус, надеясь, что наш старый добрый земной шар примет на себя первый удар или хотя бы выбьет молоток из руки Конде. Я был как Атлант, державший землю в руках.
Конде набросился на меня. Он оказался сильнее, чем я думал; глобус выдержал удар, но развалился на куски и выпал у меня из рук.
– Я создал Брокку, а вы хотели забрать его у меня. А что было бы без меня? Только имя, сомнительная легенда. А я дал ему и жизнь, и смерть. Я дал ему книги. Еще несколько дней, и у Брокки будет биография и собрание сочинений.
– Брокка меня не интересует, – сказал я. Для меня имя писателя уже превратилось в синоним кошмара.
– Вы были шпионом. Все это время, пока вы работали якобы на меня, вы служили моим врагам. Я не могу допустить, чтобы мое творение кануло в мир теней. Это я его создал – из кучи старых бумаг. Я его отец. Я хочу, чтобы Брокка жил.
Я услышал шаги и возбужденное дыхание. В комнате был еще кто-то. Я подумал, что, может быть, это Трехо пришел в себя, или Дюпре с Бруком вернулись и привели помощь. Зажегся фонарь, который ослепил Конде.
– Кто здесь? – спросил он.
Первый удар топором отрубил ему правое ухо, которое упало к моим ногам.
– Я – Брокка, – ответил голос.
Второй удар топора пришелся Конде прямо в лоб. Я услышал, как хрустнул череп. Конде умер еще прежде, чем его тело упало на пол. Не знаю, понял ли он в последний миг своей жизни, что его смерть явилась завершением его творения, родившегося в критических статьях.
Когда Конде свалился на пол, меня ослепил свет фонаря.
Мне удалось разглядеть человека, державшего в руке окровавленный топор; у него на голове была шахтерская каска с лампочкой. Я ничего не сделал, чтобы защититься. Я не произнес ни слова. Я ждал.

Часть третья
Литературное наследие Брокки
Дом ночного сторожа
Ночной сторож шел сразу за мной и подсказывал, когда повернуть, когда подняться по скользкой бумажной горке. Если я мешкал, он подталкивал меня в спину топорищем. Один раз я услышал очень громкий шум, но так и не понял, где громыхнуло: поблизости или вдалеке.
– Оно рушится, – с удовлетворением проговорил мой провожатый. Я спросил, что это было; он не ответил.
Мы добрались до узкой лестницы, что вела на террасу на крыше.
– Поднимайтесь, – велел он и легонько ударил меня топорищем в спину. Я поднялся по лестнице и вышел на свежий воздух; вокруг виднелись какие-то освещенные здания, в окнах горел свет, но они были безлюдны. Я споткнулся о спутавшиеся кабели и оказался у знакомой двери. Ночной сторож сказал, чтобы я зашел внутрь.
В домике сторожа было две комнаты, ванная и кухня. Первая комната служила одновременно столовой и спальней. На столе стояли пустые консервные банки, бутылка вина, тарелка с остатками еды, лента апельсиновой корки. Пахло вареными овощами и гнилыми фруктами. У стены стояла узкая койка с мятыми и грязными простынями.
Ночной сторож подтолкнул меня во вторую комнату, где стоял письменный стол. На полу валялись бумаги и газетные вырезки. В углу стояла пишущая машинка, являвшаяся, как гласила бронзовая пластинка, собственностью факультета.
Мужчина толкнул меня в глубину комнаты и закрыл дверь. Поскольку лампочка у него на каске была единственным источником света, я оказался в полной темноте.
– Выпустите меня, – закричал я, барабаня кулаками по двери. – Люди пошли за помощью. Сюда скоро придут.
– Я пока не могу вас выпустить. Вы мне нужны как посыльный.
Я пообещал, что доставлю любое его послание, по любому адресу.
– Но я еще не закончил его писать, – сказал он. – Подождите немного. До рассвета еще далеко.
Через застекленное оконце под потолком в комнату проникал слабый луч лунного света. Я нашел выключатель и включил лампочку без абажура, покрытую паутиной.
В изнеможении я рухнул на стул рядом с письменным столом. Рана у меня на лбу уже не кровоточила, но голова раскалывалась от боли.
На столе была стопка голубых тетрадей, и я тут же схватил их и пролистал. К моему несказанному разочарованию, все они были чисты.
– Вы пока почитайте то, что лежит на столе, это вас развлечет. Мне осталось написать заключение, я его быстро закончу, – раздался голос с той стороны двери.
Я взял со стола бумаги: около ста пятидесяти пожелтевших листов, исписанных на машинке. У них не было заголовка, но я его знал и так. Я быстренько пролистал страницы: одна фраза отсюда, другая – оттуда. Этого все равно хватило, чтобы понять, что здесь записана вся правда, начиная с самых истоков событий – с той экскурсии, о которой мне рассказал Новарио, с той первой смерти.
Я услышал шелест бумаги под дверью.
– Возьмите этот листок и приобщите его к остальным. Пока он последний, – сказал ночной сторож.
Я тут же схватил листок и принялся читать, рассудив, что там, пожалуй, должны быть сведения о моей ближайшей судьбе. В нескольких словах там рассказывалось о смерти Конде, о нашей прогулке по пятому этажу, о моем заточении, том мгновении, когда я нащупал выключатель. Последняя фраза была такая: «Миро охватила тревога, когда он прочел последнюю страницу романа. Он с опаской опустил руку в правый карман пальто и пришел в ужас, обнаружив там…»
Я опустил руку в правый карман и обнаружил там что-то влажное и еще теплое;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18