рассказывая обо всем об этом, Грог не раскрывался, а, наоборот, закрывался. Он произносил слова, но до меня доходили лишь отблески его таинственной жизни. Я рассказывал ему обо всем: обо всем, что со мной происходило, о чем я думал и что я делал, – когда я Рассказывал о себе, я как бы упрощал свою жизнь, поделиться которой испытывал настоятельную необходимость. Своими рассказами я как бы обесценивал некое сокровище, превращал его в вульгарную вещь. Сдержанность Грога, напротив, превращала любую случайную мысль в отражение сложной реальности его жизни, в которую он меня не посвящал.
В тот вечер в кондитерской «Грусть» за второй бутылкой темного пива Грог выслушал меня и сказал:
– Надо еще раз съездить в дом отдыха «Спиноза».
Я попросил его поехать со мной. Он извинился и отказался, объяснив это тем, что он не из тех, кого называют «человек действия» и что его миссия заключалась в том, чтобы давать советы. По его словам, он терялся, выходя за границы слов.
Наверное, я не сумел скрыть разочарование, потому что он вдруг сказал кое-что неожиданное:
– Я проведу свое собственное расследование.
– Тебя туда просто не пустят.
– Я часто бываю в Доме «Спиноза», – проговорил он таинственным тоном.
До конца вечера я не смог вытянуть из него больше ни слова.
Я сходил в отдел кадров, чтобы получить информацию о «моей старинной подруге» Ирине Стерне. Мне удалось узнать ее адрес и телефон. Я позвонил ей с кафедры.
– Это ее мама, – ответили мне. – Ирина получила грант на стажировку в Миланском университете. Кто говорит?
– Ее старый товарищ, – ответил я и поздравил женщину с успехом ее дочери. Она, впрочем, была не особенно рада; она мне призналась, что предпочла бы, чтобы ее дочь осталась дома и занялась поисками подходящего мужа. Ей уже тридцать пять, и тянуть дальше уже немыслимо. Иначе она вообще никогда не выйдет замуж.
– Вы холостяк?
– Женат, у меня пятеро детей, – ответил я.
Это была ошибка. Любезный тон женщины тут же сменился на раздраженный.
– Зачем вы ее разыскиваете?
– Чтобы пригласить на товарищеский ужин, который организует доктор Конде. Вы не знаете, ей кто-нибудь звонил с факультета?
– Один мужчина. Хотел срочно с ней встретиться. Он не оставил ни имени, ни телефона. Я ему объяснила, что Ирина вернется не раньше следующего года. Хотите, чтобы я ей что-нибудь передала? Она звонит по пятницам.
Я назвался вымышленным именем и пообещал позвонить еще раз. Во всяком случае, Ирина Стерне, еще одна свидетельница, которая могла обвинить Конде в фальсификации книг Брокки, была жива и здорова. И вряд ли ей что-то грозило в ближайшее время.
Я встретился с доктором Конде лишь через два дня. Он влетел на кафедру, как вихрь, и, даже не поздоровавшись, буквально с порога открыл свой портфель, достал экземпляр «Замен» и с презрением швырнул книгу мне на стол.
– Вы – предатель, но все равно я хочу, чтобы вы получили один экземпляр. Пусть это будет платой за вашу неблагодарность.
Я бросил взгляд на книжку – результат моей двухнедельной работы за подписью Конде.
– Во всяком случае, эта книга реально существует.
– Что вы хотите сказать?
– Две другие, «Крик» и «Ловушка», никогда не существовали.
– Значит, вот так? А что вы-то об этом знаете?
– Я знаю, что Сельва Гранадос знала. – Я твердо решил не дать ему уйти от темы. – Она знала, что этих книг никогда не существовало, потому что у нее было что-то такое, чего не было у вас… она знала Брокку лично.
Конде издал смешок.
– Вам она тоже рассказывала эту историю? Незабываемая ночь любви, шампанское, прогулка под луной… Сельва Гранадос была моей студенткой. Я не испытывал к ней никакой симпатии, потому что она болтала больше всех в аудитории и каждые пять минут прерывала меня каким-нибудь глупым вопросом. Когда я начал работать над книгами Брокки, лет пятнадцать назад, я решил включить их в программу. В соответствии с имевшимися на то время данными я сделал набросок его биографии и его портрета. Это была единственная лекция, на которой Гранадос молчала. После лекции она подошла ко мне и сказала, что знает того человека, о котором я говорил. По крайней мере описание полностью совпадает. Она знала его очень давно, была в него влюблена, и она провела с ним всего одну ночь.
– А почему это не может быть правдой?
– Потому что я объединил реальные факты его биографии с вымышленными, которые выдумал из головы – чтобы никто другой не мог пойти по следам Брокки. Гранадос уцепилась за эти вымышленные сведения о Брокке и начала буквально меня преследовать: она хотела работать вместе со мной над наследием писателя. Но я же не сумасшедший, чтобы взять на себя такой грех; кроме того, я считаю, что академическая работа требует сосредоточенности и одиночества. Когда я ей отказал, она поклялась мне отомстить. Конец истории вы знаете.
Я пожалел, что Конде рассказал мне правду: мне больше нравилась история о романе Гранадос с Броккой.
– Я уволен? – спросил я, полностью отдавая себе отчет, что наши с ним отношения переживали не лучшие времена.
– Я вас оставлю еще на какое-то время. Мне нужно будет объяснить вашей матери причины вашего увольнения. Нужно найти причину, даже если она не спросит, почему я не сделал этого раньше. Вашу маму больше всего интересует справедливость.
– Профессор Эстела Коралес де Миро прощает многое своим друзьям, но я не уверен, что в этот перечень входит убийство. Вы единственный враг, который был у Гранадос.
– Единственный? Она враждовала со студентами, со своими коллегами, с начальством. Последние лет пять ее главной заботой было разоблачение заговорщиков. Бывший декан отвел целый ящик своего стола под письма, которые ему писала Гранадос; когда к нему приходили друзья, он их показывал, чтобы развлечь гостей. Есть человек двадцать по меньшей мере, у которых была причина ее убить. И преследовать их бесполезно, потому что доказано, что Гранадос совершила единственный в своей жизни разумный поступок: покончила с собой.
– Трехо попробует доказать, что ее убили.
– Он даст начальству прослушать магнитофонную запись, чтобы ему позволили продолжать расследование, но этот ход его не спасет. Через неделю – прощай Трехо.
– Книги Брокки так и не нашлись, и в басню об их похищении уже никто не верит.
– А если книги появятся? Если я вам скажу, что почти разыскал их? К ним, пожалуй, добавятся и другие неопубликованные материалы. В конце года выходит первый том биографии, который покончит со всеми сомнениями и разоблачит клеветников. Никогда еще задача литературного критика не была такой важной: теперь в нем перестанут видеть незаконнорожденного сына, человека второго сорта, но признают отцом.
Он вытащил авторучку с золотым пером. Открыл первую страницу «Замен», написал посвящение и нарисовал тридцать кружочков.
Моему ученику Миро
я дарю эту книгу
и эти тридцать сребреников.
Д-р Конде
– Я слежу за действиями Трехо. – Он протянул мне книгу. – У меня тоже свои информаторы, еще с того времени, как я работал в министерстве. Старые друзья, для которых верность – священна. Это не ваш случай. Вас и Трехо видели вместе, и вы выглядели, как заговорщики. Я подготовлю докладную о деятельности Трехо для факультетского начальства.
Прежде чем он скрылся за дверью Склепа, я спросил:
– Это вы послали венок?
– Какой венок? – спросил он с раздражением.
Когда я ему объяснил, по его лицу прошла тень сомнения, он даже застыл на мгновение, пытаясь скрыть свое изумление.
– Это был не я. Я бы не потратил на эту ведьму ни единого песо, даже шутки ради.
Дверь в Берлогу закрылась. Я же сидел и гадал, был ли убийцей скрывшийся за ней человек. Дверь стала обложкой книги, которую я не смог открыть и содержание которой оставалось для меня тайной за семью печатями.
Разочарование
Я шел по улице, в центре, и вдруг увидел вдалеке Грога. Я ускорил шаги, чтобы догнать его; мне не терпелось скорее узнать, выяснил ли он или нет, что делал Конде в Доме «Спиноза». Прежде чем Грог пропал из виду, скрывшись в подъезде какого-то административного здания, я успел обратить внимание на его темный костюм и чемоданчик в руках. Почему-то это меня встревожило. Не задумываясь, я последовал за ним, но теперь я искал правду уже не о Конде, а о самом Гроге. Он вошел в лифт и посмотрел на часы, а потом дверцы закрыли. Я наблюдал по светящимся огонькам, где остановится лифт. Грог вышел на восьмом этаже. Я сел в другой лифт и тоже поднялся на восьмой этаж.
Там было четыре двери: адвокатская контора, компьютерная фирма, туристическое агентство и бухгалтерия. Я принялся заглядывать во все двери, пытаясь вспомнить настоящее имя Грога. В компьютерной фирме меня спросили:
– У вас назначена встреча с лиценциатом Грогенштайном?
Я сказал, что он – мой старый друг и что я не хотел бы ему мешать в рабочее время.
– Он заканчивает в пять, – сказал мне секретарь.
– Не говорите ему, что я заходил. Хочу устроить ему сюрприз.
Выходит, Грог – представитель богемы – работал. Неужели вся его сумасшедшая жизнь была выдумкой, а его отчаяние за столиком бара – притворством? Неужели он – самый обыкновенный служащий в самой обыкновенной фирме, который работает от звонка до звонка и получает стабильную зарплату? Неужели он, как и все, просыпается в семь утра, просматривает газету за завтраком и терпеливо ждет продвижения по службе?
Без четверти пять я устроился в кафе напротив офиса Грога. Я видел, как он выходил из здания, беседуя с другим служащим. Наверное, они обсуждали итоги последнего футбольного матча, или какие-нибудь экономические вопросы, или смеялись над сплетней. Мысленно я умолял, чтобы это был никакой не Грог, а его таинственный двойник, о котором я ничего не знал до сегодняшнего дня. Я надеялся, что его передвижения приведут меня к разгадке его тайны.
Он сел в автобус; я поднялся за ним, даже не взглянув на номер маршрута. Салон был набит битком, Грог сразу же прошел вперед; мне это было на руку, я смог скрыться в толпе. Он раскрыл газету и принялся разгадывать кроссворд. Я боялся, что пассажиры начнут выходить, и я не смогу больше прятаться. Когда Грог вышел на остановке в южном предместье, все это случилось так быстро, что мне пришлось броситься к выходу, расталкивая пассажиров, чтобы не потерять его. Какая-то женщина высказала мне вслед что-то не слишком приятное, дверь автобуса закрылась за мной с громким стуком, но я не обратил на это внимания.
Я последовал за Грогом, стараясь держаться на безопасном расстоянии. Я слышал, как он насвистывал модную песенку. Он остановился у одноэтажного здания, с недавно выкрашенным фасадом. Поискал по карманам ключи и, не найдя, позвонил. Дверь открыла молодая, достаточно миловидная женщина, с признаками очевидной беременности. Тут же показался пятилетний мальчуган, который обнял колени Грога. Не могу описать досады, которую я испытал при виде этой сцены домашнего счастья. Дверь закрылась, оставив Грога в приюте его бесчестья, а меня – в полном разочаровании.
Хмурый гуру, который столько лет твердил нам о горестях брака, работы, семьи и стабильной жизни, проявил себя как предатель. Я вспомнил, что он никогда не давал нам своего телефона, кроме номера пейджера, не сообщал своего адреса. Он давал нам понять, что постоянно переезжает из отеля в отель; его нигде не терпели долго, потому что он задерживался с оплатой или потому что его «Смит Корона» будила с оседей. И этот человек – мой доверенный информатор о Конде?! Мой тайный агент в Доме «Спиноза»? Впервые за много лет я отменил нашу встречу в среду под сознательно банальным предлогом. Это ни к чему не привело; мой автоответчик записал звонок Грога: «Надо встретиться, срочно. Есть новости о Конде». Я не мог допустить, чтобы моя личная обида повредила расследованию. Я перезвонил ему на пейджер и сказал, что приду.
Я вспомнил нашу компанию разочарованных подростков счастливых своим разочарованием, которое мы так заботливо взращивали почти пятнадцать лет назад за столиками пиццерии «Кайман»; вспомнил громкие дезертирства и тихие отлучки. Много раз мы говорили о том, что наше время подходит к концу, но пока с нами был Грог (Грог и его устные предписания; Грог и его тайная жизнь), наша группа «оставалась в живых». И вот все закончилось: последний представитель богемы, как выяснилось, ходил каждый день на работу и вовремя платил налоги. Нас, Кайманов, больше не существует. И никто даже про нас не вспомнит.
Я пришел на кафедру с опозданием. Новарио ждал меня уже два часа. Он как-то осунулся, похудел. Он протянул мне дрожащую руку.
– Вас не было на поминках Гранадос, – сказал я ему. – Я думал, что вы уже уехали.
– Признаюсь, против меня есть улики. Как вы думаете, полиция меня подозревает?
– Судья практически закрыл дело. Кто бы ни был убийцей, вы можете спать спокойно. Следователь считает, что это самоубийство.
Он упал на стул.
– Если бы у вас появилась возможность получить бумаги Брокки, что бы вы сделали? – спросил он.
– Наверное, попытался бы их получить, хотя Брокка – это не моя тема.
– Несмотря на опасность?
– Почему вы об этом спрашиваете? Есть какой-нибудь след?
– Если я вам расскажу, не говорите ни слова Конде. Какой-то шутник оставил мне записку в отеле. И подписался: Омеро Брокка.
– И что говорится в записке?
– Чтобы я был внимательным. Что скоро будут новости.
– Наверное, это шуточки Конде.
– Я тоже об этом подумал. Но зачем Конде задерживать меня в столице? Я и так словно камешек у него в ботинке. Гранадос мертва, теперь только я могу разоблачить его обман. Я даже боюсь, не подумывает ли он о том, чтобы убрать и меня.
– Возможно, он убил Гранадос, но вряд ли он снова решится на такой шаг. Вторая смерть привела бы к скандалу.
– Третья смерть. Вы забыли о коменданте?
Я сказал, что Конде говорил мне, что его книга выйдет в ближайшее время.
– Да уж, лучше бы поскорее. Вы никогда не думали, что книги на самом деле не исчезали, что они тут, на кафедре, просто спрятаны под фальшивыми обложками? Они все время на виду, просто мы их не видим.
Новарио ушел. Я слышал, как он говорит вслух сам с собой, развивая свою теорию. Кроме нас, в коридорах не было ни души. Впервые с тех пор, как я сюда устроился, я задумался о том, что мир полон угроз – у меня оставалось совсем мало времени, чтобы найти новую работу. Моя карьера в качестве секретаря кафедры аргентинской литературы стремительно близилась к завершению.
Синдром Маркони
В кондитерской «Грусть» двадцать столиков, и ни за одним из них вы не найдете счастливого человека. Здесь нет ни улыбающихся девушек, ни взявшихся за руки семейных пар. Сюда ходят брошенные женщины; мужчины, обдумывающие возможность самоубийства; семейные пары, уже созревшие для окончательного разрыва; грустные люди, которые вспоминают умерших друзей. В «Грусть» слетаются все скорбящие, как мухи на липучку.
Я думал, что Грог будет сидеть пристыженный, как если бы его шестое чувство уже сообщило ему о моем открытии. Но – нет: он беззаботно покуривал, раздуваясь от гордости за проделанную работу. Он добыл информацию! Он был похож на предателя, который гордо и уверенно хвастается своими подвигами, тогда как его начальник, скрывающий свои чувства, уже подписал ему смертный приговор.
Доктор Конде ездит в Дом «Спиноза» еженедельно, – сообщил мне Грог. – Навещает пациента в корпусе Лондон. Я не смог выяснить имя этого человека, но знаю, что он все время проводит за письменным столом. Конде пользуется большим уважением в Доме «Спиноза». В каждый приезд он читает его пациентам лекции.
Я начал размышлять вслух: кто этот пациент, к которому ездит Конде? Может быть, сам Омеро Брокка? Я уже был уверен, что сообщение о смерти писателя в кораблекрушении было ложью. Да, наверное, Брокка сидел в заточении в психиатрической клинике в течение двадцати лет, и Конде об этом узнал. Брокка принадлежал Конде, как ни один писатель никогда не принадлежал критику.
– Надо его навестить, – сказал Грог.
Тайна Брокки, однако, казалась мне уже менее важной, чем тайна самого Грога. Я спросил, а кого он навещает в Доме «Спиноза». Как я и предвидел, он ответил неопределенно: старый приятель, писатель-любитель, который всю свою жизнь проработал репортером, писал о кино. Никакого имени, никаких точных сведений.
Я знал, что Грог (служащий Грогенштайн, отец семейства Грогенштайн, системный аналитик Грогенштайн) лгал.
Раздраженный, я раскрыл свои карты:
– Ты всегда нам рассказывал о своей свободной жизни, не связанной никакими обязательствами, и мы все в это верили. Тех, кто не следовал по «твоему» пути, мы называли предателями. Однажды вечером я проследил за тобой и узнал о твоей подлинной жизни. Столик в «Каймане» был твоим театром; мы не только верили в твою ложь, мы дополняли ее деталями – каждый на свой лад, мы полностью подчинялись тебе со всеми твоими вывертами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18