Неоновые вывески уже не заливают мозги жарким светом, но он еще не начал новую главу своей жизни.
Остановился над отпечатками ладоней звезд в бетоне. Пьяницы и неудачники отступили назад, распылились на атомы, остальные пока сидят прочно. Хотелось бы снять фильм об этих мирах, которых никто не видит, в которые никто не верит, но в данный момент можно только бросать в ладони забытых друзей завалявшуюся мелочь, надеясь, что они нашли свою счастливую звезду.
Он увидел объявление на телефонном столбе: «Срочно требуются охранники. Опыт работы не обязателен».
Позже позвонит по номеру, указанному в объявлении. Полученное наследство оплачивает один образ жизни дома, а в «городе ангелов» совсем другой. Надо откуда-то начинать. Лос-Анджелес ему такой же родной, как умершая сумасшедшая мать; он вернулся, чтобы заявить права на него.
Медленно шел размеренным и твердым шагом, кривоногий посланник, старающийся не пропустить ни одного предупреждающего об опасности знака. В его жизни вполне хватало опасностей. Те времена кончились.
Каждую минуту, которая выпадала между записями и гастролями, Ларри Дж. Фиппс искал психиатра, который выписывал «прозак». Врачу не полагалось знать, что Фиппс добавляет к нему кокаин. Если бы он это знал, то, возможно, не стал бы выписывать средство, которое в сочетании с кокаином заставляет мысли метаться, бибикая, как бегающая земляная кукушка – чересчур быстро, чтобы задуматься, сколько хитрых койотов кормятся с его заработков.
– Угу, – буркнул он, снюхивая рядок с обложки собственного лазерного диска, – остерегайся получать то, чего просишь. Куда бы ни ехать – пожалуйста. И последнее, по порядку, а не по значению: деньги – далеко не все.
Когда предложат очередной ангажемент, когда будет подписан очередной контракт на запись? В подобные моменты карьеры он любое предложение принимает. Выступает, ко всем чертям, на окружных ярмарках, просто самого себя убеждая, что еще не пора возвращаться домой столь же бедным, каким уходил. Тем не менее торчит тут один, нюхает кокаин и вспоминает маму.
Он заказал свою любимую проститутку. Она всегда на месте; нечего гадать, не зарится ли только на деньги, занимаясь сексом, – ему это точно известно. Одна Адриана, так называемая личная секретарша, спит в его постели даром, хоть еще не прошла экзаменационную комиссию Ларри Дж. Фиппса. Скоро он снова подвергнет ее испытанию.
Если кокаин превращает Фиппса в параноика, то паранойя делает ему большую услугу. Ни один койот, даже в пиковой взрывоопасной форме, не поймает бегающую земляную кукушку.
Семейная компания Николсон по запуску фейерверков состояла из двух сыновей и отца. Они жили в Бейкерсфилде, штат Калифорния; пристроенный к дому гараж был полон почти законными фейерверками. Дом полностью оплачен, отец получает пенсию, как бывший полицейский. Те годы хорошо научили его, в какую минуту надо уносить ноги после не совсем дозволенной законом огненной вспышки. Семья существовала ради и за счет подобных моментов.
– Осветим нынче ночку, – говорил отец сыновьям, – мать увидит нас с неба.
Ей, к сожалению, редко выпадала возможность их видеть; почти все работы в штате выполняли крупные фирмы. Но три-четыре раза в год отец все же творил колдовство в небе, и сыновья верили, будто мать посылает привет за миллионы миль.
В тот вечер, наконец, зазвонил телефон.
– Да, будь я проклят, – сказал отец. – Точно помню Альберта в одной компании в Сономе. Ты пьяный был, правда?
Со временем Холли себя почувствовала не такой одинокой. В конце концов, сама решила остаться одна. Можно позвонить любому, чьи имена раньше перечеркнула десятью крестами (карандашом, так что номер был все-таки виден), уверяя себя, что не вынесет одиночества.
Разве одиночество так плохо, что женщина может стерпеть такой брак, как у Шейлы? Есть ли в нем достоинства, о которых она никогда не узнает? Если есть, то, скорее всего, возникают лишь после второй годовщины, до которой оба ее замужества не дотянули.
Дети? У нее уже есть ребенок, которого надо растить и воспитывать. Дочку зовут Холли, и ей восемь лет.
Мэр, капитан и начальник пожарной охраны не один час рассуждали о том, каким был и каким должен быть город Мерси. Все согласились, что забава с фейерверком – пустая трата времени, но если кому-то удастся соскрести медяки с подошв Мориса, то каждый сэкономленный пенни обернется заработанным.
– Когда рядом топтались Советы, жилось гораздо лучше, – сказал капитан.
Они погрузились в молчание. Раскинулись в креслах, придерживая животы, глядя в новостях репортаж о городском собрании. Двоим предстоит возвращаться домой к недовольным женам, но каждый следующий мужчина был более одиноким, чем предыдущий, – круговой раунд павших духом. Под ногами официантки хрустела кожура арахиса, спортивные комментаторы отрывисто тараторили, сообщая счет матчей, реклама пива «Миллер» и настольные лампы погасли в баре, на часах стукнуло 1.55.
– Ну, ребята, – сказал Зак, – с меня хватит. Если скунса так напоить, он не дотащится до своей вонючей норы.
Раньше в тот вечер сотня христиан собралась на футбольном поле мерсийской средней школы. Мошки кружились в свете прожекторов, истинно верующие воздели руки и воскликнули:
– Господи, спаси наш маленький город! Вознеси нас! Вознеси, о Боже!
Войдя в дом, Альберт сразу прослушал сообщения на автоответчике. Потом позвонил в Норвегию.
Сняв трубку, Инга сказала:
– Завтра мне сменят номер. Извини, для меня ты слишком безответственный.
Но у него имеется ее адрес и номер телефона экстренной связи – видно, сама забыла, что продиктовала. Он ее выследит, даже если придется промчаться по снегу в собачьей упряжке.
– Переезжай куда-нибудь, – сказала Шейла, – куда угодно, кроме Калифорнии.
Уже стосковавшись до точки нарушения клятвы, Холли ехала к футбольному полю. И теперь стояла среди христиан. Приехала не молиться, а побыть с людьми, которым известно, во что они верят и почему. Глядя на свет, она представляла, как мошки на нее налетают, вытаскивают из тела всех маленьких Холли, выпускают на свободу, уносят домой на своих крылышках. А где тот самый дом?
– Вознеси ее, – как бы услыхала она голоса христиан.
И молча продолжила молитву:
– Да, вознесите ее, унесите домой, поведайте тайну о том, кем она должна была быть и кем станет, прежде чем все переменится.
Пенсионер пил бурбон на веранде, держа на коленях неразвернутую газету. Статьи и редакционные заметки обвиняли Зака, отцов города, отца Мориса, самого Мориса, русских, филиппинцев, пренебрежение ценностями, знаменитостей, погоду, прошлое и будущее.
– Ох, – сказал пенсионер сам себе, – сплошное дерьмо собачье.
Он хлебнул бурбона, закурил сигару, прочел еженедельную колонку Джека Спенсера. Приближение проклятого фейерверка проникало в сознание отставника не в виде декларативных сентенций, а в виде отрывочных обвинений. Мир колыхался, сворачивался на ветру вместе с газетой, где было написано: «Спланированный упадок и разрушение – вопль. Дочь своего времени, бесстыжая волчица, рыщет на пепелищe. Оргия? Дочери Июля – гм… – с дьявольской жаждой уничтоженья и мести. Судия не умер. Мы видим: денег нет. Пропащий город. Вольнодумцы распутники: небеса молчат. Гоморра».
– Я пьян, – сказал пенсионер. – Не могу читать. Не приведет ли нынешний сон к смерти? Известно, она скоро придет, он даже знает, как именно. На улице из-за углов будут выскакивать тинейджеры в своих машинах, а за стенами дома старик перестанет дышать.
По дороге домой с городского собрания Шейла вызвалась вести машину. И теперь свернула с прямого пути.
– Куда это мы? – спросил Морис.
– Хочу показать тебе место, где у меня возникла мысль о фейерверке.
Она доехала до того места в нескольких милях южнее, где останавливались Морис с Альбертом. Поставила машину на какой-то каменной россыпи, с которой вниз шла дорожка на берег.
– Если посмотришь отсюда, – указала она, – увидишь, где во второй раз женились мои родители.
– Угу, вижу следы на песке. Никогда не думал, что там женятся люди.
– Не женятся. Там обычно их дети занимаются сексом, но берег в тот вечер был наш. Нас было только трое, да еще какой-то где-то найденный капеллан. Было тихо, моросил легкий дождь. Все прошло быстро, пожалуй, минут за десять. Потом они поцеловались, не слишком крепко, чтоб меня не смущать. Все равно я никогда не видела их целующимися, даже в щеку. Знала, что они любят друг друга, но это был известный мне тип связи, как между студентами, снимающими одну комнату. После того поцелуя все переменилось. Хотя больше всего мне запомнилось то, что было потом. Я стояла там, глядя на фейерверк глазами девочки, как на старое кино, только вспышки взлетев, останавливались, словно их кто-то на месте придерживал. Потом мы вчетвером поджаривали на костре палочки, обмакнутые в кукурузный сироп.
– Наверно, Мерси тебе очень дорог.
– Нет, но это место останется после того, как Мерси давно исчезнет.
Становилось прохладно. Он потянулся к ключу зажигания, она остановила его:
– Пусть холодает. Мы сами охладели, не так ли? Вопрос в том, как до того дошли.
Телевизоры погасли. Лунный свет рябил на океанской воде. Рыбы плыли привычным путем, минуя береговую линию Мерси в поисках более благоприятного климата.
Глава 9
Шейла принимала душ даже дольше обычного. Стоя под струйками, представляла, как рыщет за Морисом, мелкая рыбка ловит крупную. Может быть, вскоре наступит день, который придет и никогда не уйдет. Тени застынут на месте. Но сначала надо доплыть до конца биологического Нила, где потаенные краски букв алфавита напишут на небе над головой Ф-Е-Й-Е-Р-В-Е-Р-К, и она снова вытащит Мориса в мир.
Протерла запотевшее зеркало. Изобразила притворную улыбку. И вспомнила.
– Он старается остановить мою улыбку во времени с помощью краски на полотне, в узлах своей конструкции.
Она вытиралась; кости ныли от холода. В последнее время тело как бы старается от нее оторваться, вернуться к Шейле Первой. Тогда она станет моложе. Будет упиваться солнцем, музыкой, книгами. Будет бросать монетки, гадая по «И цзин», узнавая, что будет дальше. События больше не будут стоять на месте. Все начнет меняться.
Если это последний шанс бросить Мориса, она знает, что им не воспользуется. Ему решать. Вернется ли он к супружеству, от которого отказался, присутствуя в нем лишь телесно? А что творится с ее телом?
Морис стукнул в дверь:
– Ты там уже двадцать минут. Куда собираешься?
– Я… – начала она, но душ заглушил слова.
У них никогда не имелось тайн друг от друга, их жизнь была чересчур предсказуемой. Оставались, конечно, душевные тайны, но внешняя жизнь была у обоих прозрачной, просвеченной рентгеновскими лучами. Зачем же ей врать, если ему известно, что она собралась где-то встретиться с Холли, пусть даже для того, чтоб пожаловаться на супружескую жизнь, что, по его догадкам, составляло основную тему их разговоров.
Шейла Первая сидела на заднем сиденье, подперев рукой подбородок, неотрывно глядя на дорогу.
– Бред собачий, – сказала она. – Давай прямо сейчас повернем назад.
– Если притвориться, будто ничего не происходит, происходящего это не отменяет, – сказала Шейла.
– Ошибаешься. Лучший путь – самый светлый.
– Я не могу вернуться к тебе. Выросла. Настоящая я где-то между мной и тобой.
– Стало быть, до свидания? Ариведерчи, амиго?
– Нет, – сказала Шейла. – Я хочу, чтоб ты меня оставила чуть попозже, помогла прожить еще несколько дней. Потом сможешь войти в меня.
– Кажется, ты говорила, что не можешь вернуться ко мне?
– Не могу. Но ты можешь остаться со мной. Я уже на полпути к дому.
– Как перелетная птичка в поисках промежуточного климата?
Шейла свернула на стоянку.
– Вот именно.
Куда теперь отправилась Шейла? И зачем на мольберте лежит тюбик с золотой краской, которой для картины не требуется?
Он вынес на балкон портрет, краски, кисти. Оперся о перила. Мерси стоит по щиколотки в собственной могиле. Фейерверк оплатит похороны, а не воскрешение. Вместе с молившимися на футбольном поле он сделал все, что мог. Не так уж и много.
Может быть, они с Шейлой смогут остаться – первопроходцы, возвращающиеся в прошлое, которое в первый раз проскочили. Отбросив все, что знали.
Пора заканчивать картину.
Иона стоял позади Мориса, опираясь на рапиру.
– Чего ждешь?
Морис выписывал анатомию, которую так тщательно изучал, сочетая медицинские тексты со своими снами. Он чувствовал себя виноватым, приближаясь к концу, почти как если бы встретил женщину, роман с которой месяцами откладывал.
– Любопытное сравнение, – сказал Иона. – Но пути назад уже нет.
Можно поцеловать эти губы, хотя отсутствие третьего измерения погубит иллюзию.
– Молодец, справился, – сказал Иона. – Поздравляю, если можно так выразиться.
На солнце сверкнула золотая искра. Морис наклонился к холсту. Подумал о фейерверке. Увидел отца, глядевшего на созвездия. Заметил золотое кольцо, которого точно не изображал.
– Почему ты плачешь? – спросила Шейла Первая.
– Ты знаешь почему.
– Ну, не важно. Полным-полно времени, если взглянуть на часы. Похоже, время навсегда исчезло.
Сколько можно фокусничать со временем? Теперь все изменилось, в тот самый момент, когда она решила, что уже ничего измениться не может. Вспомнила «И цзин» – «Книгу перемен» – и собралась попозже в нее заглянуть. До сих пор книга не ошибалась.
– Я бы на твоем месте не делала этого, – сказала Шейла Первая. – Такие вещи до добра не доводят. Ты узнаешь только то, что знаешь и чего знать не хочешь.
– А я думала, ты в это веришь.
– Верю. А теперь думаю, что лучше не знать.
– Ей нужно кольцо, второе кольцо в знак второго брака, который будет лучше первого. Кольцо, которое я подарю ей Четвертого июля.
– Я свое дело сделал, – сказал Иона. – Мне пора. Морис оглянулся. Мелвин сбросил маску, сунул в рот черенок трубки.
– Выкурим трубку мира?
– Это ты – Иона?
– Обличье сочувствия, – сказал отец, протягивая Морису маску. – Мне бы следовало чаще носить ее при жизни.
– Нет, – сказал Морис. – Я ее надеть не могу.
– Попробуй, увидишь.
Морис помешкал в нерешительности и поднес к лицу маску.
– Муж-миротворец, – сказал Мелвин. – Смотри.
Он поднес к лицу Мориса рапиру. Морис увидел в сверкающей стали, как маска прилипла к его собственной коже.
– Мной ты не станешь, – сказал отец, – но останешься главой в своей истории. Ты творец. Я все время хотел тебе это сказать. – Он разжал пальцы Мориса и сунул в них рукоятку рапиры. – На самом деле я не твой отец – ты им меня сделал. Я плод твоего воображения. Называй меня императором Альцгеймером, королем Зюссом, Отцом Преисподней, сэром Галах-адом. Я тебя поглотил. Ты – Иона, я – кит. Пора тебе восстать из бездны.
– Я бы лучше посидел на водораздельном хребте.
– Это просто оградка. Не убивай меня.
– Не буду.
– Будешь. И не причинишь мне боли. Фантазии не кровоточат.
Морис вспомнил сон, в котором дикий пес кусал его за ляжки, он пинками старался его отогнать. А когда успокоился, пес его выпустил.
Он взмахнул рапирой.
Шейла увидела на балконе самурая. Морис размахивал шпагой, пронзая небо.
– Совсем с ума сошел.
Она вошла в открытую дверь на балкон, посмотрела на небо, где вспыхнет фейерверк над городом. Морис, стоя над воображаемой жертвой, по-прежнему не замечал ее.
Она прислонилась к стеклу, холодившему лоб. По – том оторвалась, готовая упасть, услышала, как рванулся Морис, почувствовала, как он ее подхватил, поднял на руки, понес в постель.
Шейле снились дети, которых у нее никогда не было и не будет. Они прыгали на кровати, шумели, не давали заснуть. Она умоляла их успокоиться.
Наконец, Шейла Первая бросила на подушку игрушку и спросила:
– Где наша настоящая мама?
Морис прикладывал ей ко лбу холодный компресс.
– Тебе надо поспать.
– Нет, если внимательно посмотреть на часы.
– Насчет времени не беспокойся, – сказал он. – Все время в нашем распоряжении.
– Неужели? А как насчет Мерси? Ты уверен, что нам не надо бежать? Может быть, сами себя догоним.
– Никуда не побежим. Мы здесь.
Когда Шейла заснула, Морис принялся наблюдать за золотой рыбкой.
Золотая рыбка, золотая рыбка,
Если ты человек, подари мне улыбку,
Хоть запросы жены ничего для меня не значат,
Прошу все-таки ниспослать нам удачу.
Рыбка таращила на него глаза. Не сказала, вопреки надежде: «Не печалься, ступай себе с Богом».
– Хренова рыбка.
Возможно, Альберт правильно догадался, что Морис – раб своих генов. Вырвавшись из земной атмосферы, люди замыкаются в пространственной капсуле. Выйдя из капсулы, астронавты замыкаются в безвоздушном пространстве. А ведь все они созданы исключительно для того, чтобы жить в кислороде. И если ошибутся в своих рассуждениях и дойдут до той точки, то каких только не выдумают проблем, шарад, загадок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Остановился над отпечатками ладоней звезд в бетоне. Пьяницы и неудачники отступили назад, распылились на атомы, остальные пока сидят прочно. Хотелось бы снять фильм об этих мирах, которых никто не видит, в которые никто не верит, но в данный момент можно только бросать в ладони забытых друзей завалявшуюся мелочь, надеясь, что они нашли свою счастливую звезду.
Он увидел объявление на телефонном столбе: «Срочно требуются охранники. Опыт работы не обязателен».
Позже позвонит по номеру, указанному в объявлении. Полученное наследство оплачивает один образ жизни дома, а в «городе ангелов» совсем другой. Надо откуда-то начинать. Лос-Анджелес ему такой же родной, как умершая сумасшедшая мать; он вернулся, чтобы заявить права на него.
Медленно шел размеренным и твердым шагом, кривоногий посланник, старающийся не пропустить ни одного предупреждающего об опасности знака. В его жизни вполне хватало опасностей. Те времена кончились.
Каждую минуту, которая выпадала между записями и гастролями, Ларри Дж. Фиппс искал психиатра, который выписывал «прозак». Врачу не полагалось знать, что Фиппс добавляет к нему кокаин. Если бы он это знал, то, возможно, не стал бы выписывать средство, которое в сочетании с кокаином заставляет мысли метаться, бибикая, как бегающая земляная кукушка – чересчур быстро, чтобы задуматься, сколько хитрых койотов кормятся с его заработков.
– Угу, – буркнул он, снюхивая рядок с обложки собственного лазерного диска, – остерегайся получать то, чего просишь. Куда бы ни ехать – пожалуйста. И последнее, по порядку, а не по значению: деньги – далеко не все.
Когда предложат очередной ангажемент, когда будет подписан очередной контракт на запись? В подобные моменты карьеры он любое предложение принимает. Выступает, ко всем чертям, на окружных ярмарках, просто самого себя убеждая, что еще не пора возвращаться домой столь же бедным, каким уходил. Тем не менее торчит тут один, нюхает кокаин и вспоминает маму.
Он заказал свою любимую проститутку. Она всегда на месте; нечего гадать, не зарится ли только на деньги, занимаясь сексом, – ему это точно известно. Одна Адриана, так называемая личная секретарша, спит в его постели даром, хоть еще не прошла экзаменационную комиссию Ларри Дж. Фиппса. Скоро он снова подвергнет ее испытанию.
Если кокаин превращает Фиппса в параноика, то паранойя делает ему большую услугу. Ни один койот, даже в пиковой взрывоопасной форме, не поймает бегающую земляную кукушку.
Семейная компания Николсон по запуску фейерверков состояла из двух сыновей и отца. Они жили в Бейкерсфилде, штат Калифорния; пристроенный к дому гараж был полон почти законными фейерверками. Дом полностью оплачен, отец получает пенсию, как бывший полицейский. Те годы хорошо научили его, в какую минуту надо уносить ноги после не совсем дозволенной законом огненной вспышки. Семья существовала ради и за счет подобных моментов.
– Осветим нынче ночку, – говорил отец сыновьям, – мать увидит нас с неба.
Ей, к сожалению, редко выпадала возможность их видеть; почти все работы в штате выполняли крупные фирмы. Но три-четыре раза в год отец все же творил колдовство в небе, и сыновья верили, будто мать посылает привет за миллионы миль.
В тот вечер, наконец, зазвонил телефон.
– Да, будь я проклят, – сказал отец. – Точно помню Альберта в одной компании в Сономе. Ты пьяный был, правда?
Со временем Холли себя почувствовала не такой одинокой. В конце концов, сама решила остаться одна. Можно позвонить любому, чьи имена раньше перечеркнула десятью крестами (карандашом, так что номер был все-таки виден), уверяя себя, что не вынесет одиночества.
Разве одиночество так плохо, что женщина может стерпеть такой брак, как у Шейлы? Есть ли в нем достоинства, о которых она никогда не узнает? Если есть, то, скорее всего, возникают лишь после второй годовщины, до которой оба ее замужества не дотянули.
Дети? У нее уже есть ребенок, которого надо растить и воспитывать. Дочку зовут Холли, и ей восемь лет.
Мэр, капитан и начальник пожарной охраны не один час рассуждали о том, каким был и каким должен быть город Мерси. Все согласились, что забава с фейерверком – пустая трата времени, но если кому-то удастся соскрести медяки с подошв Мориса, то каждый сэкономленный пенни обернется заработанным.
– Когда рядом топтались Советы, жилось гораздо лучше, – сказал капитан.
Они погрузились в молчание. Раскинулись в креслах, придерживая животы, глядя в новостях репортаж о городском собрании. Двоим предстоит возвращаться домой к недовольным женам, но каждый следующий мужчина был более одиноким, чем предыдущий, – круговой раунд павших духом. Под ногами официантки хрустела кожура арахиса, спортивные комментаторы отрывисто тараторили, сообщая счет матчей, реклама пива «Миллер» и настольные лампы погасли в баре, на часах стукнуло 1.55.
– Ну, ребята, – сказал Зак, – с меня хватит. Если скунса так напоить, он не дотащится до своей вонючей норы.
Раньше в тот вечер сотня христиан собралась на футбольном поле мерсийской средней школы. Мошки кружились в свете прожекторов, истинно верующие воздели руки и воскликнули:
– Господи, спаси наш маленький город! Вознеси нас! Вознеси, о Боже!
Войдя в дом, Альберт сразу прослушал сообщения на автоответчике. Потом позвонил в Норвегию.
Сняв трубку, Инга сказала:
– Завтра мне сменят номер. Извини, для меня ты слишком безответственный.
Но у него имеется ее адрес и номер телефона экстренной связи – видно, сама забыла, что продиктовала. Он ее выследит, даже если придется промчаться по снегу в собачьей упряжке.
– Переезжай куда-нибудь, – сказала Шейла, – куда угодно, кроме Калифорнии.
Уже стосковавшись до точки нарушения клятвы, Холли ехала к футбольному полю. И теперь стояла среди христиан. Приехала не молиться, а побыть с людьми, которым известно, во что они верят и почему. Глядя на свет, она представляла, как мошки на нее налетают, вытаскивают из тела всех маленьких Холли, выпускают на свободу, уносят домой на своих крылышках. А где тот самый дом?
– Вознеси ее, – как бы услыхала она голоса христиан.
И молча продолжила молитву:
– Да, вознесите ее, унесите домой, поведайте тайну о том, кем она должна была быть и кем станет, прежде чем все переменится.
Пенсионер пил бурбон на веранде, держа на коленях неразвернутую газету. Статьи и редакционные заметки обвиняли Зака, отцов города, отца Мориса, самого Мориса, русских, филиппинцев, пренебрежение ценностями, знаменитостей, погоду, прошлое и будущее.
– Ох, – сказал пенсионер сам себе, – сплошное дерьмо собачье.
Он хлебнул бурбона, закурил сигару, прочел еженедельную колонку Джека Спенсера. Приближение проклятого фейерверка проникало в сознание отставника не в виде декларативных сентенций, а в виде отрывочных обвинений. Мир колыхался, сворачивался на ветру вместе с газетой, где было написано: «Спланированный упадок и разрушение – вопль. Дочь своего времени, бесстыжая волчица, рыщет на пепелищe. Оргия? Дочери Июля – гм… – с дьявольской жаждой уничтоженья и мести. Судия не умер. Мы видим: денег нет. Пропащий город. Вольнодумцы распутники: небеса молчат. Гоморра».
– Я пьян, – сказал пенсионер. – Не могу читать. Не приведет ли нынешний сон к смерти? Известно, она скоро придет, он даже знает, как именно. На улице из-за углов будут выскакивать тинейджеры в своих машинах, а за стенами дома старик перестанет дышать.
По дороге домой с городского собрания Шейла вызвалась вести машину. И теперь свернула с прямого пути.
– Куда это мы? – спросил Морис.
– Хочу показать тебе место, где у меня возникла мысль о фейерверке.
Она доехала до того места в нескольких милях южнее, где останавливались Морис с Альбертом. Поставила машину на какой-то каменной россыпи, с которой вниз шла дорожка на берег.
– Если посмотришь отсюда, – указала она, – увидишь, где во второй раз женились мои родители.
– Угу, вижу следы на песке. Никогда не думал, что там женятся люди.
– Не женятся. Там обычно их дети занимаются сексом, но берег в тот вечер был наш. Нас было только трое, да еще какой-то где-то найденный капеллан. Было тихо, моросил легкий дождь. Все прошло быстро, пожалуй, минут за десять. Потом они поцеловались, не слишком крепко, чтоб меня не смущать. Все равно я никогда не видела их целующимися, даже в щеку. Знала, что они любят друг друга, но это был известный мне тип связи, как между студентами, снимающими одну комнату. После того поцелуя все переменилось. Хотя больше всего мне запомнилось то, что было потом. Я стояла там, глядя на фейерверк глазами девочки, как на старое кино, только вспышки взлетев, останавливались, словно их кто-то на месте придерживал. Потом мы вчетвером поджаривали на костре палочки, обмакнутые в кукурузный сироп.
– Наверно, Мерси тебе очень дорог.
– Нет, но это место останется после того, как Мерси давно исчезнет.
Становилось прохладно. Он потянулся к ключу зажигания, она остановила его:
– Пусть холодает. Мы сами охладели, не так ли? Вопрос в том, как до того дошли.
Телевизоры погасли. Лунный свет рябил на океанской воде. Рыбы плыли привычным путем, минуя береговую линию Мерси в поисках более благоприятного климата.
Глава 9
Шейла принимала душ даже дольше обычного. Стоя под струйками, представляла, как рыщет за Морисом, мелкая рыбка ловит крупную. Может быть, вскоре наступит день, который придет и никогда не уйдет. Тени застынут на месте. Но сначала надо доплыть до конца биологического Нила, где потаенные краски букв алфавита напишут на небе над головой Ф-Е-Й-Е-Р-В-Е-Р-К, и она снова вытащит Мориса в мир.
Протерла запотевшее зеркало. Изобразила притворную улыбку. И вспомнила.
– Он старается остановить мою улыбку во времени с помощью краски на полотне, в узлах своей конструкции.
Она вытиралась; кости ныли от холода. В последнее время тело как бы старается от нее оторваться, вернуться к Шейле Первой. Тогда она станет моложе. Будет упиваться солнцем, музыкой, книгами. Будет бросать монетки, гадая по «И цзин», узнавая, что будет дальше. События больше не будут стоять на месте. Все начнет меняться.
Если это последний шанс бросить Мориса, она знает, что им не воспользуется. Ему решать. Вернется ли он к супружеству, от которого отказался, присутствуя в нем лишь телесно? А что творится с ее телом?
Морис стукнул в дверь:
– Ты там уже двадцать минут. Куда собираешься?
– Я… – начала она, но душ заглушил слова.
У них никогда не имелось тайн друг от друга, их жизнь была чересчур предсказуемой. Оставались, конечно, душевные тайны, но внешняя жизнь была у обоих прозрачной, просвеченной рентгеновскими лучами. Зачем же ей врать, если ему известно, что она собралась где-то встретиться с Холли, пусть даже для того, чтоб пожаловаться на супружескую жизнь, что, по его догадкам, составляло основную тему их разговоров.
Шейла Первая сидела на заднем сиденье, подперев рукой подбородок, неотрывно глядя на дорогу.
– Бред собачий, – сказала она. – Давай прямо сейчас повернем назад.
– Если притвориться, будто ничего не происходит, происходящего это не отменяет, – сказала Шейла.
– Ошибаешься. Лучший путь – самый светлый.
– Я не могу вернуться к тебе. Выросла. Настоящая я где-то между мной и тобой.
– Стало быть, до свидания? Ариведерчи, амиго?
– Нет, – сказала Шейла. – Я хочу, чтоб ты меня оставила чуть попозже, помогла прожить еще несколько дней. Потом сможешь войти в меня.
– Кажется, ты говорила, что не можешь вернуться ко мне?
– Не могу. Но ты можешь остаться со мной. Я уже на полпути к дому.
– Как перелетная птичка в поисках промежуточного климата?
Шейла свернула на стоянку.
– Вот именно.
Куда теперь отправилась Шейла? И зачем на мольберте лежит тюбик с золотой краской, которой для картины не требуется?
Он вынес на балкон портрет, краски, кисти. Оперся о перила. Мерси стоит по щиколотки в собственной могиле. Фейерверк оплатит похороны, а не воскрешение. Вместе с молившимися на футбольном поле он сделал все, что мог. Не так уж и много.
Может быть, они с Шейлой смогут остаться – первопроходцы, возвращающиеся в прошлое, которое в первый раз проскочили. Отбросив все, что знали.
Пора заканчивать картину.
Иона стоял позади Мориса, опираясь на рапиру.
– Чего ждешь?
Морис выписывал анатомию, которую так тщательно изучал, сочетая медицинские тексты со своими снами. Он чувствовал себя виноватым, приближаясь к концу, почти как если бы встретил женщину, роман с которой месяцами откладывал.
– Любопытное сравнение, – сказал Иона. – Но пути назад уже нет.
Можно поцеловать эти губы, хотя отсутствие третьего измерения погубит иллюзию.
– Молодец, справился, – сказал Иона. – Поздравляю, если можно так выразиться.
На солнце сверкнула золотая искра. Морис наклонился к холсту. Подумал о фейерверке. Увидел отца, глядевшего на созвездия. Заметил золотое кольцо, которого точно не изображал.
– Почему ты плачешь? – спросила Шейла Первая.
– Ты знаешь почему.
– Ну, не важно. Полным-полно времени, если взглянуть на часы. Похоже, время навсегда исчезло.
Сколько можно фокусничать со временем? Теперь все изменилось, в тот самый момент, когда она решила, что уже ничего измениться не может. Вспомнила «И цзин» – «Книгу перемен» – и собралась попозже в нее заглянуть. До сих пор книга не ошибалась.
– Я бы на твоем месте не делала этого, – сказала Шейла Первая. – Такие вещи до добра не доводят. Ты узнаешь только то, что знаешь и чего знать не хочешь.
– А я думала, ты в это веришь.
– Верю. А теперь думаю, что лучше не знать.
– Ей нужно кольцо, второе кольцо в знак второго брака, который будет лучше первого. Кольцо, которое я подарю ей Четвертого июля.
– Я свое дело сделал, – сказал Иона. – Мне пора. Морис оглянулся. Мелвин сбросил маску, сунул в рот черенок трубки.
– Выкурим трубку мира?
– Это ты – Иона?
– Обличье сочувствия, – сказал отец, протягивая Морису маску. – Мне бы следовало чаще носить ее при жизни.
– Нет, – сказал Морис. – Я ее надеть не могу.
– Попробуй, увидишь.
Морис помешкал в нерешительности и поднес к лицу маску.
– Муж-миротворец, – сказал Мелвин. – Смотри.
Он поднес к лицу Мориса рапиру. Морис увидел в сверкающей стали, как маска прилипла к его собственной коже.
– Мной ты не станешь, – сказал отец, – но останешься главой в своей истории. Ты творец. Я все время хотел тебе это сказать. – Он разжал пальцы Мориса и сунул в них рукоятку рапиры. – На самом деле я не твой отец – ты им меня сделал. Я плод твоего воображения. Называй меня императором Альцгеймером, королем Зюссом, Отцом Преисподней, сэром Галах-адом. Я тебя поглотил. Ты – Иона, я – кит. Пора тебе восстать из бездны.
– Я бы лучше посидел на водораздельном хребте.
– Это просто оградка. Не убивай меня.
– Не буду.
– Будешь. И не причинишь мне боли. Фантазии не кровоточат.
Морис вспомнил сон, в котором дикий пес кусал его за ляжки, он пинками старался его отогнать. А когда успокоился, пес его выпустил.
Он взмахнул рапирой.
Шейла увидела на балконе самурая. Морис размахивал шпагой, пронзая небо.
– Совсем с ума сошел.
Она вошла в открытую дверь на балкон, посмотрела на небо, где вспыхнет фейерверк над городом. Морис, стоя над воображаемой жертвой, по-прежнему не замечал ее.
Она прислонилась к стеклу, холодившему лоб. По – том оторвалась, готовая упасть, услышала, как рванулся Морис, почувствовала, как он ее подхватил, поднял на руки, понес в постель.
Шейле снились дети, которых у нее никогда не было и не будет. Они прыгали на кровати, шумели, не давали заснуть. Она умоляла их успокоиться.
Наконец, Шейла Первая бросила на подушку игрушку и спросила:
– Где наша настоящая мама?
Морис прикладывал ей ко лбу холодный компресс.
– Тебе надо поспать.
– Нет, если внимательно посмотреть на часы.
– Насчет времени не беспокойся, – сказал он. – Все время в нашем распоряжении.
– Неужели? А как насчет Мерси? Ты уверен, что нам не надо бежать? Может быть, сами себя догоним.
– Никуда не побежим. Мы здесь.
Когда Шейла заснула, Морис принялся наблюдать за золотой рыбкой.
Золотая рыбка, золотая рыбка,
Если ты человек, подари мне улыбку,
Хоть запросы жены ничего для меня не значат,
Прошу все-таки ниспослать нам удачу.
Рыбка таращила на него глаза. Не сказала, вопреки надежде: «Не печалься, ступай себе с Богом».
– Хренова рыбка.
Возможно, Альберт правильно догадался, что Морис – раб своих генов. Вырвавшись из земной атмосферы, люди замыкаются в пространственной капсуле. Выйдя из капсулы, астронавты замыкаются в безвоздушном пространстве. А ведь все они созданы исключительно для того, чтобы жить в кислороде. И если ошибутся в своих рассуждениях и дойдут до той точки, то каких только не выдумают проблем, шарад, загадок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14