???
Следующие несколько дней Саттон не давал о себе знать. Проверил в «Скеффе», но безуспешно. Пошел к «Грогану», и Шон налил мне настоящего кофе.
Я спросил:
– Как? Сегодня без печенья?
– Тебе уже не нужно подкрепление.
– Шон.
– Что?
– Сколько ты меня знаешь?
– Вечность.
– Правильно. И ты видел меня в разных состояниях.
– Это точно.
– Значит, учитывая все, ты знаешь меня лучше, чем кто-нибудь другой.
– И это правда.
– Как ты считаешь, я могу заложить друга?
Если он и удивился, то ничем это не показал. Похоже, глубоко задумался. Я ожидал, что он сразу же скажет: конечно нет. Наконец он посмотрел мне прямо в глаза и заявил:
– Ну, ты ведь служил в полиции.
???
И я держал тебя за руку без всяких на то причин.
На самом деле, время не проходит. Это мы проходим. Не знаю почему, но это одна из самых печальных истин, до которых мне удалось додуматься. Видит Бог, все, чему я научился, досталось мне тяжело.
Самая большая проблема алкоголика – его нежелание учиться на уроках прошлого.
По своему опыту я знал, что все, если я запью, в моей жизни все пойдет наперекосяк. И все же я отдал бы все что угодно, только чтобы сломать печать на бутылке шотландского виски и отправиться в улет. Или хотя бы опрокинуть несколько кружек пива. Закрываю глаза и вижу столик. Деревянный, конечно. Дюжина кружек «Гиннеса» приветствуют меня. Одна пена чего стоит… Да, это производит впечатление.
Встал и встряхнулся – физически. Эти мечты съедали меня заживо. Голуэй – город, где все ходят пешком. Лучше всего гулять по набережной. У жителей города есть даже определенный маршрут. Вы стартуете на Грэттан-роуд, затем поднимаетесь вверх мимо Сипойнт. Останавливаетесь там ненадолго и слышите призраков всех старых музыкальных групп:
«Роял»
«Диксиз»
«Хаудаунерз»
«Майами».
Не могу сказать, что это был простой век. Но он был вовсе не такой уж и сложный. Пока ты так стоял и наслаждался, ни один мобильник не портил тебе настроения. Затем надо было идти вдоль пляжа до Черного камня. Вот здесь и начинался ритуал. Подойдя к камню, нужно коснуться его ботинком.
Слух об этом распространился широко. Даже японцы стали пытаться лягнуть его в выпаде карате.
Я не держу на них зла за это, но мне казалось, что они лишали смысла весь этот обычай.
Так что вывод делайте сами.
Поэтому я пошел в город и решил зарядиться кофеином для этого путешествия.
Сколько помню, там всегда были часовые. Два человека на высоких стульях в любое время суток. Всегда одна и та же пара. В кепках, куртках и синтетических брюках. Они никогда не сидели рядом. Всегда на противоположных концах бара. Не уверен даже, что они знакомы.
Да вот что еще.
Как бы осторожно вы ни подкрадывались к этим парням, картина никогда не менялась: две кружки «Гиннеса», наполовину опорожненные. Потрясающая синхронность! Ведь это невозможно запланировать! Если я когда-нибудь войду и увижу кружки полными или пустыми, то сразу же пойму, что наступили новые времена и по-старому уже никогда не будет.
Направляясь к своему привычному столику, я взглянул, чтобы проверить. Так и есть, оба на месте, по полкружки перед каждым.
Зато Шон был на взводе. Плюхнул кофе передо мной, ничего не сказал.
Я заметил:
– И тебе с добрым утром.
– Не приставай.
Устыдившись, я принялся за кофе. Недостаточно горячий, но такое уж утро выдалось – ничего не попишешь. Я взял газету. Прочитал, что полиция не войдет в состав войск Европейского союза, поскольку не имеет вооружения.
Человек, которого я где-то видел, подошел и спросил:
– Можно поговорить, Джек?
– Конечно, садись.
– Наверное, ты меня помнишь. Я Фил Джойс.
– Помню, конечно.
Но на самом деле не помнил. Он сел, вытащил табак и бумагу.
– Не возражаешь.
– Валяй, кури.
Он закурил.
Он был заядлым курильщиком. Втягивал дым с такой силой, что щеки западали. Выдыхал дым с глубоким вздохом, уж не знаю, что он означал – удовлетворение или агонию. Он сказал:
– Я знал тебя, когда ты еще за девушками бегал.
Ничего хорошего в тех днях не было. Все ухаживания впустую. Встречал девушку, водил в кино, гулял с ней, если повезет, держал за руку, без всяких на то причин. Никакого кайфа.
Теперь это называется «отношениями», и на каждом шагу вас подстерегают
вопросы
обязанности
и
беременности.
Теперь кайф словить можно только с помощью кокаина. Вы уже не дарите цветы, вы посещаете терапевта.
Джойс говорит:
– Слышал, ты завязал.
– До известной степени.
– Молодец. Рекомендацию мне не дашь?
– Куда?
– На почту.
– Конечно, но я не уверен, что я подходящий человек.
– Это не имеет значения. Мне не нужна работа.
– Не понял?…
– Это для работников социального обеспечения. Делаю вид, что пытаюсь найти работу.
– А… ну ладно.
– Большое спасибо. – И он ушел.
Я встал и уже клал деньги на стол. Подошел Шон.
– Что это?
– Деньги за кофе.
– И с каких пор ты начал платить?
Все! Он меня достал! И я рявкнул:
– Что тебя сегодня за муха укусила?
– Повежливее, сопляк.
Я протиснулся мимо него и сказал:
– Ты хитрый старый пердун.
???
Во время последней мессы, в соборе Голуэя какой-то сопляк турист, из молодых да ранних, запугал прихожан, пройдясь по проходу с игрушечным пистолетом в руке.
Его посадили, но сразу же освободили под залог в шесть фунтов, потому что у него не было денег.
Как потом выяснилось, его друг приручил одиннадцать крыс, они дали им всем имена и кормили у себя в палатках.
Остается только спросить, как парня из рекламы «Карлсберга»: «Зачем?»
Я шел по Ки-стрит. Старожилы произносят «Кей», для остальных же она «Ки». Что-то, видно, случилось там, на небесах, потому что внезапно выглянуло солнце и осветило дома.
На меня упала тень. Самый главный алкаш. Я знал, что его зовут Пэдриг. Про него вечно ходили сплетни. Вроде бы он из хорошей семьи и когда-то был
учителем
юристом
нейрохирургом.
Сколько я его знаю, он всегда был навеселе и любил литературные сравнения. Сегодня он тоже был слегка поддавши. Сказал:
– Приветствую тебя, мой бородатый друг. Мы случайно не принимаем участие в празднике зимнего солнцестояния?
Я улыбнулся и дал ему несколько фунтов. Мы оба сделали вид, что не замечаем, как дрожит его рука. Он был невысокий, истощенный, с гривой грязных седых волос. Лицо – сплошная сетка лопнувших кровеносных сосудов, на данный момент распухшее. Нос сломан, чему я легко посочувствовал. Синие, самые синие глаза, какие только бывают на свете, и, разумеется, в красных ободках.
Он сказал:
– А ведь я знал твоего отца?
– Пэдди… Пэдди Тейлор.
– Человек скромный и со вкусом. Так ведь?
– Он бывал разным.
– Судя по тому, что ты говоришь о нем в прошедшем времени, он уже не с нами… или… еще хуже… в Англии.
– Он умер, умер.
Пэдриг набрал в грудь воздуха и запел. У меня сердце в пятки ушло. Он пел, скорее орал:
– Вслепую, вслепую
наконец
мы покидаем этот мир!
Он наклонился, чтобы подобрать окурок, прикурил, чиркнув спичкой по помятому коробку. Я нервно оглядывался, надеясь, что песня закончилась. Он глубоко затянулся, выдохнул, окружив себя клубами дыма, и рявкнул:
– Но человек может не задерживаться,
потому что нигде
не найдет он покоя!
Я воспользовался паузой.
– Ты замолчишь, если я дам тебе еще денег?
Он засмеялся, показав два желтых зуба. Остальные, по-видимому, пали в битве.
– Обязательно.
Я дал ему еще фунт. Он посмотрел на него и сообщил:
– Я евро тоже беру.
Я пошел наискосок через площадь. Пэдриг вышагивал рядом и говорил:
– Ты не из тех, кто отдаст много… во всяком случае, в области информации. Что, по твоему мнению, имеет качества краткости и ясности?
Прежде чем я смог ответить на этот вопрос кратко или ясно, он зашелся в страшном приступе кашля. Его просто выворачивало наизнанку. Я дал ему носовой платок. Он вытер им слезы.
– Я у тебя в долгу, молодой Тейлор. Не помню, сколько миль я прошел с тех пор, как товарищ-пилигрим предложил мне платок.
– Твой выговор трудно определить, – заметил я.
– Как и постоянный доход, он имеет особенность ускользать, не говоря уже о том, что может переливаться через край.
Не зная, что на это сказать, я даже не стал пытаться. Он продолжил:
– В далекую темную эру моего существования я жил, кажется, недалеко от Лаута. Ты что-нибудь слышал об этой пустынной местности?
– Нет.
Я изо всех сил старался не говорить, как он. Очень заразно. Он запустил руку в глубокий карман своего твидового пальто. Вытащил коричневую бутылку.
– Хочешь глоток?
Он вытер горлышко чистым углом моего носового платка. Я покачал головой. Он не обиделся и сказал:
– Единственная разумная мысль, какую я помню: лучше быть везучим, чем хорошим.
– А ты?
– Что я?
– Везучий?
Он хрипло рассмеялся.
– По крайней мере прошло уже очень много времени с тех пор, как я был хорошим, что бы под этим ни понимать.
Из-за стены стадиона появилась стайка алкашей. Пэдриг несколько театрально встряхнулся и сказал:
– Друзья ждут меня. Может, мы еще поговорим.
– С удовольствием. – Без дикого энтузиазма, но с одобрительной интонацией.
Наконец я забрался на Салтхилл и направился по набережной. Не переставая думал о часовых в пивной «У Грогана». Каждый день в полдень они снимали свои шапчонки и крестились. Даже склоняли головы и тихо шептали молитву.
Кроме этих стариков, словно застывших во времени, все остальное, включая жилые дома и лавки старьевщиков на Ки-стрит, было сметено новыми богатеями. Кто может измерить потерю? Я даже не помню молитву.
Когда бросаешь пить, мозги начинают работать с бешеной скоростью. В голову лезут сразу сотни мыслей.
Мимо прошли три парня, которым вряд ли исполнилось по двадцать. У каждого в руке банка пива. Я их едва не удавил. От запаха пива чуть не потерял сознание.
Как-то я наткнулся на несколько книг Кейта Эблоу. Психиатра, специалиста в судебной медицине. Он писал:
Вам необходимо выпить. Так все и начинается. Вам надо. Это ощущение всегда реально. Но ведь мне действительно нужно. Мне нужно мужество представить, что я буду делать дальше. А его у меня нет. Алкоголь позволяет на время забыть, что вы трус. Пока он действует. То, что вам нужно было представить, тем временем превращается в чудовище с когтями, и вам совсем не хочется его видеть. Затем этот монстр начинает писать тем, что вы пьете, быстрее, чем вы это в себя вливаете.
Вот и шагайте дальше.
???
Вспомните один из основных законов физики: на каждое действие всегда есть равное и противоположное противодействие. Совершив благой поступок, вы стопорите систему. Все равно что бросить перчатку Сатане. Все силы ада могут начать гоняться за вами.
На следующий день, взбодренный прогулкой, я решил заняться своей рукой.
У меня был врач, но за годы пьянства я потерял с ним связь. Как-то я пошел к нему, надеясь получить сильные транквилизаторы, так он выгнал меня взашей.
Я даже не знал, жив ли он. Решил рискнуть.
Самый конец города. Харлей-стрит. Табличка все еще висит. Вошел, и молодая регистраторша спросила:
– Чем могу вам помочь?
– Я когда-то здесь лечился, но не уверен, что моя карточка сохранилась.
– Сейчас посмотрю.
Сохранилась.
Сестра просмотрела мою карточку и сказала:
– А, вы служите в полиции!
Господи, как же давно это было… Она взглянула на мою бороду, и я пробормотал:
– Это маскировка.
Она ни на секунду этому не поверила.
– Посмотрю, свободен ли доктор.
Он был свободен.
Он постарел, но, с другой стороны – мы все постарели. Он заметил:
– Такое впечатление, что вы воевали.
– Так и есть. – Он полностью меня осмотрел и сказал: – С пальцев можно будет снять гипс через пару недель. Нос так и останется. Как насчет спиртного?
– Завязал.
– Самое время. Они сейчас в полиции измеряют уровень алкоголя. Сколько за день. Я, наверное, человек старой закалки, я измеряю, сколько нужно, чтобы человек пошел служить в полицию.
Я не понял, хотел ли он пошутить или сказал всерьез, поэтому пропустил его разглагольствования мимо ушей. Отпуская меня, он сказал:
– Да благословит вас Господь!
???
Я не пошел в пивную, подумал: «Сегодня я вполне обойдусь без наставлений Шона».
У дома встретил Линду, которая заявила:
– Даю тебе две недели на поиски нового жилья.
Мне в голову пришло множество разнообразных ответов, но я решил ее смутить и воскликнул:
– Да благословит тебя Господь!
Я смотрел спортивную передачу по телевизору, когда зазвонил телефон. Энн.
– Привет, милая! – выдохнул я.
– Джек… тут произошел несчастный случай… ужасный.
– Что? С кем?
– С Шоном… Он умер.
– О Господи!
– Джек… Джек… я в больнице. Они привезли Шона сюда.
– Жди. Сейчас приду.
Я положил трубку. Затем сжал левую руку в кулак и ударил по стене. От боли в переломанных пальцах я заорал благим матом. Я ударил еще раза четыре или пять, потом сел на пол, обессиленный болью. Мне мешал жуткий вой, но я вскоре сообразил, что сам издаю его.
???
Энн ждала меня у входа в больницу. Она попыталась было обнять меня, но я отстранился. Она увидела мою руку.
– Что случилось?
– Я упал и… нет, я не пил.
– Я не про это…
Я взял ее руку правой рукой и сказал:
– Я знаю. Где он? Что случилось?
– Его сбила машина и уехала с места происшествия. Врачи сказали, он умер мгновенно.
– Откуда им знать?
На третьем этаже нас встретили врач и два полицейских. Врач осведомился:
– Вы родственник?
– Нет.
Они переглянулись.
Я спросил:
– Можно мне его увидеть?
Врач посмотрел на Энн.
– Не думаю, что это удачная мысль.
– Я вас знаю?
Он покачал головой, и я продолжил:
– Я так и думал, тогда откуда вам знать удачная ли это мысль или нет?
Один из полицейских вмешался:
– Эй!
Доктор кивнул мне:
– Следуйте за мной.
Он вывел меня в коридор, остановился в дверях и предупредил:
– Возьмите себя в руки. Мы не успели привести его в порядок.
Я промолчал.
Кровать была занавешена. Доктор еще раз взглянул на меня и отодвинул занавеску.
– Я вас ненадолго оставлю.
Шон лежал на спине, на лбу – огромная ссадина. Все лицо в крови. Брюки разорваны, из дыры высовывается костлявое колено. На нем был синий свитер, который я подарил ему на Рождество. Он был весь в грязи.
Я наклонился и с ужасом заметил, что мои слезы капают Шону на лоб. Я попытался их смахнуть. Затем поцеловал его в лоб и сказал:
– Я не пью. Правда, замечательно?
???
Вы живете, лишенные тепла, а я еще беднее, живу впустую, совсем впустую.
Энн уговорила меня показать руку. Мне наложили новый гипс и повязку. Сестра набросилась:
– Больше не ломайте пальцы!
Определенно затравили. Энн предложила поехать со мной домой. Я сказал, что мне надо побыть одному.
– Я не буду пить.
– О, Джек!
– Я в долгу перед Шоном.
– Ты в долгу перед самим собой.
Что тут скажешь? Ничего.
Я долго спорил сам с собой по поводу болеутоляющих таблеток. В инструкции написано, что их нельзя пить больше двух штук в день. Вернувшись домой, я проглотил три. И скоро поплыл. Меня охватило чувство грустной отстраненности. Я с улыбкой забрался в постель. Не помню, что мне снилось, но мне понравилось.
Проснулся я неохотно. Кто-то тряс меня за плечо. Надо мной стоял Саттон:
– Ну, парень, ты и отключился.
– Саттон, что ты… Как ты сюда попал, черт побери?
Даже в темноте было видно, что он улыбается.
– Ты же знаешь меня, Джек. Я могу попасть, куда угодно. Вот, сварил тебе кофе.
Я сел, и он сунул мне в руку кружку. Поднял ее к губам и почувствовал запах коньяка. Я заорал:
– Что это, мать твою, такое? Ты налил туда коньяка?
– Хотел помочь тебе побыстрее прийти в себя. Мне очень жаль, что так вышло с Шоном.
Я оттолкнул кружку, вылез из постели и натянул джинсы.
Саттон сказал:
– Я подожду в другой комнате.
В ванной я посмотрел в зеркало. Зрачки – как булавочные головки. Я содрогнулся, подумав: «Что бы со мной было, если бы я еще и кофе с коньяком выпил?»
Сунул голову под холодную воду и усилил напор. Помогло, стал соображать лучше. Пошел к Саттону.
– Когда ты узнал?
– Только что. Я нашел квартиру и был занят переездом. Извини, Джек, иначе я раньше приехал бы.
– Где эта новая квартира?
– Знаешь холмы над Скай-роуд?
– Смутно.
– У одного американца там огромный склад. Но погода его достала. Я арендовал его на год. Не хочешь присоединиться?
– Что? Нет… То есть… Нет, спасибо… Я предпочитаю жить в городе. – Я заметил каменную бутылку на столе. – Что это?
– А, это мое. «Дженевер», датский джин. Заберу с собой, когда буду уходить. Я только хотел проверить, в порядке ли ты. Я знаю, что Шон для тебя значил.
– Значит!
– Как угодно.
Мы немного поговорили о Шоне. Саттон сказал:
– Ты и в самом деле любил… старого хрыча. – Потом встал. – Мне пора. Если я могу чем-то тебе помочь, только скажи… понял? Я всегда готов, приятель.
Я кивнул.
Через несколько минут услышал, как он отъезжает. Я еще просидел полчаса на кровати, не шевелясь. Опустил голову, а там почти ни одной мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15