Так как он был еще юным, она ему показалась старой. Он говорит о ней, как о «пожилой даме», когда ей было лишь 39 или 40 лет.
Хронология Витте не точна, может быть потому, что он свои мемуары писал в старости. Многое в его рассказе – заблуждение и далеко от истины. В своей статье «Моя исповедь» Блаватская говорит, что она три с половиной дня провела в Тифлисе вместе с генералом Блаватским, но это не значит, что она в Тифлисе «поселилась вместе с ним».
Даже если, она говорит так, чтобы скрыть свои действительные намерения и в ответ на сплетни о любовниках, и если считаться с юной фантазией Витте, трудно поверить, что ее дедушка в короткое время, одно за другим, получил весточки от двух «внуков», что они венчались с Блаватской, еще и потому, что ее тетя и сестра Вера утверждают, что в их семье первые 10 лет о ней ничего не слыхали и считали ее умершей.
Говорить, например, что она должна благодарить Юма за свои познания в оккультизме, величайший абсурд. Связь ее с медиумом Юмом по сравнению с ее многолетними поисками оккультных знаний и длительной тренировкой под руководсством Учителя в Его Ашраме, выглядит как свеча по сравнению с солнцем.
О торговой деятельности Блаватской ее двоюродный брат говорит, что она закончилась очень печально с тяжелыми потерями, а сестра Вера сообщает, что эта деятельность по большей части была удачной. Что же касается инцидента в Киеве, то время, в течение которого князь Дундуков-Корсаков занимал пост генерал-губернатора, поясним следующее:
1. В письме Блаватской полковнику Олькотту (1884 г.) она пишет: «Тем, кто знает меня с детства, я была олицетворением невинности и, услышав, что про меня говорил Смирнов, что Вам говорила Куломб (Учитель рассказал им всю клевету о бедном умершем ребенке, мать которого знала моя тетя и моя сестра), о том бедном мужчине, который лежит похороненный в Александрии, о Себире – о том, как она отплатила мне за то, что я спасла ее от голодной смерти, и распространяла ложь обо мне в Одессе и также в Каире моему дяде, когда он туда поехал в последнюю русско-турецкую войну, и. т., и т. д… Дундуков держал себя как настоящий друг и джентльмен. Чтобы успокоить меня, он телеграфировал г-же Баррен, что получил мое письмо и что сейчас, «послезавтра», вышлет мне официальные документы из полиции и со своей стороны, чтобы показать, что Смирнов лжет.»
2. В июне 1884 г. высланы документы генерал-губернатора князя Дундукова как специальные и личные документы, приложены при этом также удостоверение Тифлисского полицейского департамента, что г-жа Блаватская за время своего пребывания в Тифлисе не содеяла ничего, подлежащего суду. [22]
Очевидно, что Витте ничего не знал о настоящей жене Митровича. Во всяком случае он ничего о ней не упоминает, хотя другим членам семьи она хорошо была знакома. Блаватская говорит о ней, как о своей «лучшей подруге, которая умерла в 1870 году». В своей записной книжке она нарисовала два ее портрета, в которых чувствуется любовь и уважение. На первом портрете она одна, на втором портрете г-жа Митрович изображена, как Маргарита, молящаяся перед распятием и ее муж, как Мефистофель, нашептывает ей в ухо соблазны. Под рисунком стоит подписть: «Терезина. Синьера Митрович (Фауст). Тифлис, 7 апреля 1862 г.»
Следует лишь сравнить оба рассказа о смерти Митровича, чтобы понять, который из них истинный. После того, как Витте рассказал о том, что Митрович утонул и Блаватская вступила в Каир «в мокром капоте», он сообщает: «она очутилась в Англии, и стала основывать там новое Т. О.» Как известно, Т. О. создано в Нью-Йорке. Далее он утверждает, что она «поселилась в Париже и была там главой всех теофизитов». Но все знают, что в 1885 году, когда она окончательно переехала из Индии в Европу, она кратковременно жила в Италии, Германии и Бельгии и в конце концов поселилась в Лондоне, где она скончалась 8 мая 1891 г. После всего этого можно судить о правдивости рассказа Витте о жизни Блаватской.
Глава 27
Ребенок
В. С. Соловьев писал: «…Она захотела спасти честь одной своей приятельницы и признала своим ребенка этой приятельницы. Она не расставалась с ним, сама его воспитывала и называла своим сыном перед всеми. Потом он умер…» [4, с. 189]
По-видимому, она взяла этого ребенка уже в 1862 году, так как в архивах Теософического Общества имеется «Паспорт», выданный канцелярией царского наместника Кавказа ей и «опекаемому ею ребенку Юре для поездки в Тавриду, Херсон и Псковскую губернию сроком на один год».
На паспорте дата: 23 августа 1862 года. Это год, когда она странствовала по Имеретии и Мингрелии. Но возможно, что она взяла ребенка много раньше, так как она писала: «В 1858 году была в Лондоне и такая-то и такая там история произошла с ребенком – не моим (последуют свидетельства медицинские…). Говорили про меня то-то и то-то; что я и развратничала, и бесновалась и т. д. [4, с.214; 21, с.85] Возможно, что уже в 1858 году она стала заботиться об этом ребенке. Он был несколько горбатым и очень много болел. Когда Синнет просил у нее материалы для своих мемуаров о ней, она протестовала:
«Инцидент с ребенком! Лучше я позволю себя повесить, чем об этом вспоминать. Знаете ли Вы к чему это привело бы, если бы я при этом не привела имен? Это вызвало бы против меня версту нечистот. Я Вам говорила, что даже мой отец допускал обидные мысли, и, если бы не свидетельство врача, он мне никогда не простил бы.[28] Позже он жалел и любил бедного уродца… Мой дорогой Синнет, если Вы хотите меня уничтожить (хотя это теперь невозможно), то упомяните этот «инцидент», но мой совет и просьба – об этом не писать. Я слишком много сделала, уверяя и доказывая, что он мой, и зашла в этом слишком далеко. Свидетельство врачей ничем не поможет. Люди будут говорить, что мы их подкупили – вот и все». [14, с.151]
«Просто совершенно невозможно рассказать настоящую, незамаскированную правду о моей жизни. Невозможно также и касаться истории с ребенком. Бароны Мейендорфы и вся русская аристократия восстали бы против меня, если бы в откликах (которые безусловно последовали бы) было упомянуто имя Барона. Я дала свое честное слово и не нарушу его до самой смерти». [14, с.154]
Из рассказанного выше видно, что ребенок был сыном Бароне Мейендорфа. В своем рассказе о смерти ребенка она определенно говорит: «Тогда, когда я повезла бедного ребенка в Болонью, чтобы попытаться спасти его, я встретила его [Митровича] в Италии, и он сделал для меня, все, что смог, более чем брат. Затем ребенок умер, и так как у меня не было никакого документа, и мне не хотелось давать свое имя, чтобы не питать сплетни, то Митрович взял все на себя и в 1867 году в каком-то маленьком городке Южной России похоронил ребенка аристократического Барона под своим именем, говоря, «мне это безразлично». Затем, не извещая своих родных, что я вернулась в Россию, чтобы привезти обратно несчастного маленького мальчика, которого мне не удалось вернуть живым гувернантке, выбранной ему Бароном, я просто написала отцу ребенка, оповещая его об этом событии и вернулась обратно в Италию с тем же паспортом». [14, с.144]
В Америке ложный рассказ о ребенке принял другое направление. В 1890 г. Блаватская возбудила обвинение против газеты «New York Sun» за поднятую газетой против нее клевету. Она писала в журнал «The Path» редактору Джаджу: «Лет пятнадцать я спокойно смотрела на то, что газеты пачкали мое имя. Я продолжала работать над распространением теософических идей, веря, что на меня нападают мелкие душонки, которые делают все возможное, чтобы очернить меня. Общество, которое я помогла создать, выдержит эти нападки и будет расти. Так это и случилось. Некоторые друзья мои спрашивали, почему я никогда не отвечала на атаки, которые совершались против оккультизма и феноменов? По двум причинам: оккультизм останется всегда, как бы ни нападали на него, а оккультные феномены никогда нельзя доказать в суде, по крайней мере в этом столетии…
Но теперь некая солидная Нью-Йоркская газета, совершенно не знающая действительных обстоятельств, распространяет оскорбляющие меня обвинения. Большинство из них относятся к последним десяти годам моей жизни. Так как эти обвинения бросают тень на мой моральный облик, и задевают умершего человека, уважаемого друга моей семьи, то я не могу далее молчать…
Эта газета обвиняет меня в том, что в 1858 и 1868 годах я была представительницей «demi-monde» («полусвета»), что у меня была связь с принцем Эмилем Витгенштейном, от которого, как говорит газета, я имела незаконнорожденного сына.
Обвинение во-первых, смешное, но во-вторых и в-третьих, оно направлено и на других лиц. Умерший принц был давнишним другом нашей семьи. Последний раз я его видела, когда мне было 18 лет. До самой его смерти я переписывалась с ним и его женой. Он был двоюродным братом русской императрицы и никак не мог бы подумать, что на его могилу современная нью-йорская газета выбросит такую грязь. Мой долг требует от меня возражения против этого обвинения нас обоих, а также защиты чести теософии и всех тех, кто живет, руководствуясь ее учением. Поэтому я аппелирую к американскому суду и американским законам. Я отказалась от росссийского подданства в надежде на то, что Америка охраняет своих граждан. Пусть моя надежда не окажется напрасной». [19, т. V, с.187]
В 1892 году, в ноябрьском номере, журнал «The Path» поместил следующее сообщение от редакции: «В июле 1890 года газета «Sun» опубликовала статью, в которой содержались тяжкие обвинения Е. П. Блаватской, и были оскорблены также полковник Олькотт и В. Джадж: там утверждалось, что они присоединились к Теософическому Общству для того, чтобы жить за его счет. Статья была задумана как общее нападение на Теософическое Общество. Автор этой статьи – наш недруг, который был когда-то нашим другом… Г-жа Блаватская и г-н Джадж возбудили дело против газеты «Sun», а также против автора этой статьи – Е. Коуеза (Е. Koues) из Вашингтона, – в Нью-Йоркском суде… Однако в 1891 году г-жа Блаватская скончалась и, поскольку дело это касалось личного оскорбления, то с ее смертью газете уже не предстояло выступать в суде по этому делу. Это обстоятельство надо принять во внимание в связи с последующим событием. В 1892 году газета «Sun» в номере от 26 сентября поместила следующее редакционное сообщение:
«На следующих далее страницах мы помещаем статью В.К. Джаджа, в которой рассказывается о романтической жизни знаменитого теософа – покойной Е. П. Блаватской. Мы пользуемся этим случаем, чтобы отметить, что мы были введены в заблуждение д-ром Коуезом и в номере газеты от 20 июля 1890 г. поместили написанную им статью, содержащую необоснованные обвинения против г-жи Блаватской. Настоящая статья г-на Джаджа опровергает все поднятые д-ром Е. Коуезом обвинения, и мы хотим довести до сведения наших читателей, что мы признаем все тогда опубликованные обвинения в отношении Теософического Общества и его руководителей неправильными, и считаем, что статью Е. Коуеза нам не следовало печатать».
Учтите, что в это время газете «Sun» судебное преследование уже не угрожало. Это говорит в ее пользу. Так закончилось это дело» [19, т. VII, с.248]
В архивах Теософического Общества имеется письмо Е. П. Блаватской, заботливо сбереженное полковником Олькоттом. В этом письме говорится о ее обследовании врачами, когда она была больна, в Европе, в 1885 г. Первого листа этого письма нет, а второй начинается с середины фразы: «…Он принес свои инструменты, зеркало, с помощью которого смог заглянуть внутрь, и другие ужасающие вещи. После обследования он спросил меня с удивлением: «Разве вы были замужем?» «Да, но детей у меня не было», – сказала я, не желая вдаваться в физиологические подробности. «Ну, конечно, нет, – ответил он, – ибо, как я вижу, у вас не было сношений с мужем». Я это рассказала Синнету и госпоже Тидеско, которые были после этого осмотра. Синнет настаивал: «Получите свидетельство! Получите свидетельство!» Я поняла причину и потому вчера, когда профессор снова пришел, я спросила его, может ли он дать свидетельство, говоря, что некоторые мои враги утверждают, что я имела детей. Он сейчас же согласился…
Он сказал, что у меня от рождения матка загнута, и у меня не только никогда не могло быть детей, но что это является причиной моего настоящего заболевания мочевого пузыря и что, если бы я когда-либо имела сношения, то каждый раз это вызывало бы воспаление и сильные страдания. Я послала свидетельство Синнету, так как он говорил, что оно ему необходимо. Это большой стыд, но и большая победа».
Медицинское свидетельство гласит следующее: «Я, ниже пордписавшийся, свидетельствую, что г-жа Блаватская, секретарь Бомбейско-Нью-Йоркского Теософического Общества в настоящее время лечилась у меня. Она больна «Anteflexio Uteri» («перегиб тела матки спереди»), по-видимому, от рождения. Как это показало подробное исследование, г-жа Блаватская никогда не была беременной, и, следовательно, не могла иметь детей, ни преждевременных родов. Доктор Опенгейм, Вюрцбург, 5 ноября 1885 года. Удостоверяют: Хюбе Шлейден, Франц Гебхард».
Вместе с этим свидетельством в архивах Теософического Общества находится письмо, от которого осталось едва ли 1/4 листа. В нем говорится: «– – Вот оно, ваше глупое «свидетельство»… Врач, который исследовал меня три раза, говорит лишь то, что профессора Боткин и Пирогов сказали еще в Пскове в 1862 году, что я никогда не могла иметь сношений с мужчиной без воспаления внутри, так как у меня там чего-то не хватает…»
С этим наследием прошлого Е.П.Б. перешла от путешествий «к служению ученичества».
Глава 28
Бедность и нищета в Нью-Йорке
Вильям Кингсленд в своей книге «Истинная Е. П. Блаватская» писал о том, что в 1873 году Е. П. Блаватская завершила «годы странствий», которые она провела в разных странах, среди людей разных рас, объединений и обществ (от самых примитивных до высокоаристократических). Она искала и нашла множество оккультных явлений, которые наука того времени не считала достойными внимания, а религия приписывала работе Сатаны и его приспешников.
«Кем, – спрашивает он, – должны мы считать ее, – это беспокойное, неистовое и совершенно необычное проявление жизни?» И отвечает: «Работником Учителя в мире». Она начала эту работу в виде эксперимента в Каире, организовав там свое «Спиритуалистическое Общество». Попытка эта не удалась. Полковник Олькотт отмечает: «Я решил использовать шанс, упущенный ее группой в Каире в 1871 г.» [18, т.1, с.24]
Мы видим ее далее в Нью-Йорке, где она появилась 7 июля, почти совсем без денег, выехав из Парижа на следующий же день после получения «указания». Она написала отцу, чтобы он выслал ей денег в Нью-Йорк на имя русского консула, но на получение денег требовалось время, а консул отказался выдать ей деньги взаймы. Ей пришлось искать какую-нибудь работу, чтобы заработать на хлеб. Она говорила, что поселилась в беднейшем квартале Нью-Йорка, на Медисон Стрит и содержала себя, выделывая искусственные цветы у одного добросердечного еврея – владельца этого предприятия. Она всегда с благодарностью вспоминала этого человека.
Анна Баллард – старая журналистка и член клуба Нью-Йоркской прессы рассказывала, что встретила Е.П.Б. «примерно через неделю после того, как она в июле 1873 года приехала в Нью-Йорк. Я в то время была репортером газеты «New York Sun» и мне надо было что-то написать на русскую тематику. В поисках материала я узнала от своего друга о появлении этой русской дамы и поехала к ней… Она мне сказала, что не собиралась покидать Париж до самого последнего дня перед отъездом. Но почему она приехала сюда, и кто ее так торопил, она не сказала. Я помню очень хорошо, как она с гордостью сказала мне: «Я была в Тибете». Почему она этому придавала такое большое значение, почему поездка в Тибет значительнее, чем ее путешествие по Египту, Индии и другим странам, этого она мне не поведала, и я не смогла этого понять, но говорила она о пребывании в Тибете с особым значением и энтузиазмом. Сейчас, конечно, я знаю, что это значило». [18, т.1, с. 20—22]
Другая дама, знавшая Е.П.Б. в ее первые трудные дни пребывания в Нью-Йорке – Элизабет К. Г. Холт, к счастью, больше написала об этом: «В то время женщины еще не работали в больших учреждениях. Лишь немногие из них начинали тогда борьбу за свои «права». Те, которым приходилось зарабатывать себе на жизнь, работали учительницами, телеграфистками, различного рода швеями, служили в магазинах, торговавших разными мелочами. Платили им очень мало. Пишущие машинки еще не были в то время изобретены. Если дама путешествовала одна, то в лучшие гостиницы ее не пускали. Эти затруднения в поисках себе пристанища привели Е.П.Б. в дом, где я ее и встретила. Я всегда удивлялась, как она, приехавшая в Нью-Йорк чужестранка, смогла найти такой дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Хронология Витте не точна, может быть потому, что он свои мемуары писал в старости. Многое в его рассказе – заблуждение и далеко от истины. В своей статье «Моя исповедь» Блаватская говорит, что она три с половиной дня провела в Тифлисе вместе с генералом Блаватским, но это не значит, что она в Тифлисе «поселилась вместе с ним».
Даже если, она говорит так, чтобы скрыть свои действительные намерения и в ответ на сплетни о любовниках, и если считаться с юной фантазией Витте, трудно поверить, что ее дедушка в короткое время, одно за другим, получил весточки от двух «внуков», что они венчались с Блаватской, еще и потому, что ее тетя и сестра Вера утверждают, что в их семье первые 10 лет о ней ничего не слыхали и считали ее умершей.
Говорить, например, что она должна благодарить Юма за свои познания в оккультизме, величайший абсурд. Связь ее с медиумом Юмом по сравнению с ее многолетними поисками оккультных знаний и длительной тренировкой под руководсством Учителя в Его Ашраме, выглядит как свеча по сравнению с солнцем.
О торговой деятельности Блаватской ее двоюродный брат говорит, что она закончилась очень печально с тяжелыми потерями, а сестра Вера сообщает, что эта деятельность по большей части была удачной. Что же касается инцидента в Киеве, то время, в течение которого князь Дундуков-Корсаков занимал пост генерал-губернатора, поясним следующее:
1. В письме Блаватской полковнику Олькотту (1884 г.) она пишет: «Тем, кто знает меня с детства, я была олицетворением невинности и, услышав, что про меня говорил Смирнов, что Вам говорила Куломб (Учитель рассказал им всю клевету о бедном умершем ребенке, мать которого знала моя тетя и моя сестра), о том бедном мужчине, который лежит похороненный в Александрии, о Себире – о том, как она отплатила мне за то, что я спасла ее от голодной смерти, и распространяла ложь обо мне в Одессе и также в Каире моему дяде, когда он туда поехал в последнюю русско-турецкую войну, и. т., и т. д… Дундуков держал себя как настоящий друг и джентльмен. Чтобы успокоить меня, он телеграфировал г-же Баррен, что получил мое письмо и что сейчас, «послезавтра», вышлет мне официальные документы из полиции и со своей стороны, чтобы показать, что Смирнов лжет.»
2. В июне 1884 г. высланы документы генерал-губернатора князя Дундукова как специальные и личные документы, приложены при этом также удостоверение Тифлисского полицейского департамента, что г-жа Блаватская за время своего пребывания в Тифлисе не содеяла ничего, подлежащего суду. [22]
Очевидно, что Витте ничего не знал о настоящей жене Митровича. Во всяком случае он ничего о ней не упоминает, хотя другим членам семьи она хорошо была знакома. Блаватская говорит о ней, как о своей «лучшей подруге, которая умерла в 1870 году». В своей записной книжке она нарисовала два ее портрета, в которых чувствуется любовь и уважение. На первом портрете она одна, на втором портрете г-жа Митрович изображена, как Маргарита, молящаяся перед распятием и ее муж, как Мефистофель, нашептывает ей в ухо соблазны. Под рисунком стоит подписть: «Терезина. Синьера Митрович (Фауст). Тифлис, 7 апреля 1862 г.»
Следует лишь сравнить оба рассказа о смерти Митровича, чтобы понять, который из них истинный. После того, как Витте рассказал о том, что Митрович утонул и Блаватская вступила в Каир «в мокром капоте», он сообщает: «она очутилась в Англии, и стала основывать там новое Т. О.» Как известно, Т. О. создано в Нью-Йорке. Далее он утверждает, что она «поселилась в Париже и была там главой всех теофизитов». Но все знают, что в 1885 году, когда она окончательно переехала из Индии в Европу, она кратковременно жила в Италии, Германии и Бельгии и в конце концов поселилась в Лондоне, где она скончалась 8 мая 1891 г. После всего этого можно судить о правдивости рассказа Витте о жизни Блаватской.
Глава 27
Ребенок
В. С. Соловьев писал: «…Она захотела спасти честь одной своей приятельницы и признала своим ребенка этой приятельницы. Она не расставалась с ним, сама его воспитывала и называла своим сыном перед всеми. Потом он умер…» [4, с. 189]
По-видимому, она взяла этого ребенка уже в 1862 году, так как в архивах Теософического Общества имеется «Паспорт», выданный канцелярией царского наместника Кавказа ей и «опекаемому ею ребенку Юре для поездки в Тавриду, Херсон и Псковскую губернию сроком на один год».
На паспорте дата: 23 августа 1862 года. Это год, когда она странствовала по Имеретии и Мингрелии. Но возможно, что она взяла ребенка много раньше, так как она писала: «В 1858 году была в Лондоне и такая-то и такая там история произошла с ребенком – не моим (последуют свидетельства медицинские…). Говорили про меня то-то и то-то; что я и развратничала, и бесновалась и т. д. [4, с.214; 21, с.85] Возможно, что уже в 1858 году она стала заботиться об этом ребенке. Он был несколько горбатым и очень много болел. Когда Синнет просил у нее материалы для своих мемуаров о ней, она протестовала:
«Инцидент с ребенком! Лучше я позволю себя повесить, чем об этом вспоминать. Знаете ли Вы к чему это привело бы, если бы я при этом не привела имен? Это вызвало бы против меня версту нечистот. Я Вам говорила, что даже мой отец допускал обидные мысли, и, если бы не свидетельство врача, он мне никогда не простил бы.[28] Позже он жалел и любил бедного уродца… Мой дорогой Синнет, если Вы хотите меня уничтожить (хотя это теперь невозможно), то упомяните этот «инцидент», но мой совет и просьба – об этом не писать. Я слишком много сделала, уверяя и доказывая, что он мой, и зашла в этом слишком далеко. Свидетельство врачей ничем не поможет. Люди будут говорить, что мы их подкупили – вот и все». [14, с.151]
«Просто совершенно невозможно рассказать настоящую, незамаскированную правду о моей жизни. Невозможно также и касаться истории с ребенком. Бароны Мейендорфы и вся русская аристократия восстали бы против меня, если бы в откликах (которые безусловно последовали бы) было упомянуто имя Барона. Я дала свое честное слово и не нарушу его до самой смерти». [14, с.154]
Из рассказанного выше видно, что ребенок был сыном Бароне Мейендорфа. В своем рассказе о смерти ребенка она определенно говорит: «Тогда, когда я повезла бедного ребенка в Болонью, чтобы попытаться спасти его, я встретила его [Митровича] в Италии, и он сделал для меня, все, что смог, более чем брат. Затем ребенок умер, и так как у меня не было никакого документа, и мне не хотелось давать свое имя, чтобы не питать сплетни, то Митрович взял все на себя и в 1867 году в каком-то маленьком городке Южной России похоронил ребенка аристократического Барона под своим именем, говоря, «мне это безразлично». Затем, не извещая своих родных, что я вернулась в Россию, чтобы привезти обратно несчастного маленького мальчика, которого мне не удалось вернуть живым гувернантке, выбранной ему Бароном, я просто написала отцу ребенка, оповещая его об этом событии и вернулась обратно в Италию с тем же паспортом». [14, с.144]
В Америке ложный рассказ о ребенке принял другое направление. В 1890 г. Блаватская возбудила обвинение против газеты «New York Sun» за поднятую газетой против нее клевету. Она писала в журнал «The Path» редактору Джаджу: «Лет пятнадцать я спокойно смотрела на то, что газеты пачкали мое имя. Я продолжала работать над распространением теософических идей, веря, что на меня нападают мелкие душонки, которые делают все возможное, чтобы очернить меня. Общество, которое я помогла создать, выдержит эти нападки и будет расти. Так это и случилось. Некоторые друзья мои спрашивали, почему я никогда не отвечала на атаки, которые совершались против оккультизма и феноменов? По двум причинам: оккультизм останется всегда, как бы ни нападали на него, а оккультные феномены никогда нельзя доказать в суде, по крайней мере в этом столетии…
Но теперь некая солидная Нью-Йоркская газета, совершенно не знающая действительных обстоятельств, распространяет оскорбляющие меня обвинения. Большинство из них относятся к последним десяти годам моей жизни. Так как эти обвинения бросают тень на мой моральный облик, и задевают умершего человека, уважаемого друга моей семьи, то я не могу далее молчать…
Эта газета обвиняет меня в том, что в 1858 и 1868 годах я была представительницей «demi-monde» («полусвета»), что у меня была связь с принцем Эмилем Витгенштейном, от которого, как говорит газета, я имела незаконнорожденного сына.
Обвинение во-первых, смешное, но во-вторых и в-третьих, оно направлено и на других лиц. Умерший принц был давнишним другом нашей семьи. Последний раз я его видела, когда мне было 18 лет. До самой его смерти я переписывалась с ним и его женой. Он был двоюродным братом русской императрицы и никак не мог бы подумать, что на его могилу современная нью-йорская газета выбросит такую грязь. Мой долг требует от меня возражения против этого обвинения нас обоих, а также защиты чести теософии и всех тех, кто живет, руководствуясь ее учением. Поэтому я аппелирую к американскому суду и американским законам. Я отказалась от росссийского подданства в надежде на то, что Америка охраняет своих граждан. Пусть моя надежда не окажется напрасной». [19, т. V, с.187]
В 1892 году, в ноябрьском номере, журнал «The Path» поместил следующее сообщение от редакции: «В июле 1890 года газета «Sun» опубликовала статью, в которой содержались тяжкие обвинения Е. П. Блаватской, и были оскорблены также полковник Олькотт и В. Джадж: там утверждалось, что они присоединились к Теософическому Общству для того, чтобы жить за его счет. Статья была задумана как общее нападение на Теософическое Общество. Автор этой статьи – наш недруг, который был когда-то нашим другом… Г-жа Блаватская и г-н Джадж возбудили дело против газеты «Sun», а также против автора этой статьи – Е. Коуеза (Е. Koues) из Вашингтона, – в Нью-Йоркском суде… Однако в 1891 году г-жа Блаватская скончалась и, поскольку дело это касалось личного оскорбления, то с ее смертью газете уже не предстояло выступать в суде по этому делу. Это обстоятельство надо принять во внимание в связи с последующим событием. В 1892 году газета «Sun» в номере от 26 сентября поместила следующее редакционное сообщение:
«На следующих далее страницах мы помещаем статью В.К. Джаджа, в которой рассказывается о романтической жизни знаменитого теософа – покойной Е. П. Блаватской. Мы пользуемся этим случаем, чтобы отметить, что мы были введены в заблуждение д-ром Коуезом и в номере газеты от 20 июля 1890 г. поместили написанную им статью, содержащую необоснованные обвинения против г-жи Блаватской. Настоящая статья г-на Джаджа опровергает все поднятые д-ром Е. Коуезом обвинения, и мы хотим довести до сведения наших читателей, что мы признаем все тогда опубликованные обвинения в отношении Теософического Общества и его руководителей неправильными, и считаем, что статью Е. Коуеза нам не следовало печатать».
Учтите, что в это время газете «Sun» судебное преследование уже не угрожало. Это говорит в ее пользу. Так закончилось это дело» [19, т. VII, с.248]
В архивах Теософического Общества имеется письмо Е. П. Блаватской, заботливо сбереженное полковником Олькоттом. В этом письме говорится о ее обследовании врачами, когда она была больна, в Европе, в 1885 г. Первого листа этого письма нет, а второй начинается с середины фразы: «…Он принес свои инструменты, зеркало, с помощью которого смог заглянуть внутрь, и другие ужасающие вещи. После обследования он спросил меня с удивлением: «Разве вы были замужем?» «Да, но детей у меня не было», – сказала я, не желая вдаваться в физиологические подробности. «Ну, конечно, нет, – ответил он, – ибо, как я вижу, у вас не было сношений с мужем». Я это рассказала Синнету и госпоже Тидеско, которые были после этого осмотра. Синнет настаивал: «Получите свидетельство! Получите свидетельство!» Я поняла причину и потому вчера, когда профессор снова пришел, я спросила его, может ли он дать свидетельство, говоря, что некоторые мои враги утверждают, что я имела детей. Он сейчас же согласился…
Он сказал, что у меня от рождения матка загнута, и у меня не только никогда не могло быть детей, но что это является причиной моего настоящего заболевания мочевого пузыря и что, если бы я когда-либо имела сношения, то каждый раз это вызывало бы воспаление и сильные страдания. Я послала свидетельство Синнету, так как он говорил, что оно ему необходимо. Это большой стыд, но и большая победа».
Медицинское свидетельство гласит следующее: «Я, ниже пордписавшийся, свидетельствую, что г-жа Блаватская, секретарь Бомбейско-Нью-Йоркского Теософического Общества в настоящее время лечилась у меня. Она больна «Anteflexio Uteri» («перегиб тела матки спереди»), по-видимому, от рождения. Как это показало подробное исследование, г-жа Блаватская никогда не была беременной, и, следовательно, не могла иметь детей, ни преждевременных родов. Доктор Опенгейм, Вюрцбург, 5 ноября 1885 года. Удостоверяют: Хюбе Шлейден, Франц Гебхард».
Вместе с этим свидетельством в архивах Теософического Общества находится письмо, от которого осталось едва ли 1/4 листа. В нем говорится: «– – Вот оно, ваше глупое «свидетельство»… Врач, который исследовал меня три раза, говорит лишь то, что профессора Боткин и Пирогов сказали еще в Пскове в 1862 году, что я никогда не могла иметь сношений с мужчиной без воспаления внутри, так как у меня там чего-то не хватает…»
С этим наследием прошлого Е.П.Б. перешла от путешествий «к служению ученичества».
Глава 28
Бедность и нищета в Нью-Йорке
Вильям Кингсленд в своей книге «Истинная Е. П. Блаватская» писал о том, что в 1873 году Е. П. Блаватская завершила «годы странствий», которые она провела в разных странах, среди людей разных рас, объединений и обществ (от самых примитивных до высокоаристократических). Она искала и нашла множество оккультных явлений, которые наука того времени не считала достойными внимания, а религия приписывала работе Сатаны и его приспешников.
«Кем, – спрашивает он, – должны мы считать ее, – это беспокойное, неистовое и совершенно необычное проявление жизни?» И отвечает: «Работником Учителя в мире». Она начала эту работу в виде эксперимента в Каире, организовав там свое «Спиритуалистическое Общество». Попытка эта не удалась. Полковник Олькотт отмечает: «Я решил использовать шанс, упущенный ее группой в Каире в 1871 г.» [18, т.1, с.24]
Мы видим ее далее в Нью-Йорке, где она появилась 7 июля, почти совсем без денег, выехав из Парижа на следующий же день после получения «указания». Она написала отцу, чтобы он выслал ей денег в Нью-Йорк на имя русского консула, но на получение денег требовалось время, а консул отказался выдать ей деньги взаймы. Ей пришлось искать какую-нибудь работу, чтобы заработать на хлеб. Она говорила, что поселилась в беднейшем квартале Нью-Йорка, на Медисон Стрит и содержала себя, выделывая искусственные цветы у одного добросердечного еврея – владельца этого предприятия. Она всегда с благодарностью вспоминала этого человека.
Анна Баллард – старая журналистка и член клуба Нью-Йоркской прессы рассказывала, что встретила Е.П.Б. «примерно через неделю после того, как она в июле 1873 года приехала в Нью-Йорк. Я в то время была репортером газеты «New York Sun» и мне надо было что-то написать на русскую тематику. В поисках материала я узнала от своего друга о появлении этой русской дамы и поехала к ней… Она мне сказала, что не собиралась покидать Париж до самого последнего дня перед отъездом. Но почему она приехала сюда, и кто ее так торопил, она не сказала. Я помню очень хорошо, как она с гордостью сказала мне: «Я была в Тибете». Почему она этому придавала такое большое значение, почему поездка в Тибет значительнее, чем ее путешествие по Египту, Индии и другим странам, этого она мне не поведала, и я не смогла этого понять, но говорила она о пребывании в Тибете с особым значением и энтузиазмом. Сейчас, конечно, я знаю, что это значило». [18, т.1, с. 20—22]
Другая дама, знавшая Е.П.Б. в ее первые трудные дни пребывания в Нью-Йорке – Элизабет К. Г. Холт, к счастью, больше написала об этом: «В то время женщины еще не работали в больших учреждениях. Лишь немногие из них начинали тогда борьбу за свои «права». Те, которым приходилось зарабатывать себе на жизнь, работали учительницами, телеграфистками, различного рода швеями, служили в магазинах, торговавших разными мелочами. Платили им очень мало. Пишущие машинки еще не были в то время изобретены. Если дама путешествовала одна, то в лучшие гостиницы ее не пускали. Эти затруднения в поисках себе пристанища привели Е.П.Б. в дом, где я ее и встретила. Я всегда удивлялась, как она, приехавшая в Нью-Йорк чужестранка, смогла найти такой дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40