«Мама, не волнуйся, – сказал он мне перед уходом, – все улажено». И больше я его в живых не видела. – Она стала разглядывать фотографии на каминной доске.
– Да, это, должно быть, тяжело… – Ник смотрел в свой блокнот. – А что с этой девушкой, Джоан Салливан? Она говорит, что Натан приставал к ней и поэтому Крис вывел его на улицу.
– Чепуха, у них в тот вечер все заранее было продумано. А то, что сказала эта дешевая шлюшка, это был просто предлог, чтобы вывести Натана наружу.
– Возможно. – Ник пожевал кончик авторучки. – Но зачем такие сложности? Почему просто не вывезти его куда-нибудь за город? Наверняка они так раньше делали.
– Не знаю. Знаю только, что Терри Джеймс заставил Криса Гейла совершить это убийство и что Джоан Салливан как-то в этом замешана. Я сказала об этом полицейскому. Кинч? Так его звали? Но он и слушать не пожелал. Он заявил, что идти по этому пути нет никакого смысла, потому что против Джеймса нет свидетельств. Но он-то знал, он знал, что это был Терри Джеймс.
– Кинч так сказал? – Ник вспомнил слова Кинча о том, что Крис вывел Натана на улицу из-за девушки. Он ни словом не обмолвился, что между Натаном и Терри Джеймсом существовали трения. Возможно, это не так уж и важно. Кусочки истины разбросаны кругом, как алмазные крупицы среди битого стекла. Сначала ему нужно разобраться, где правда, а потом – соединить ее фрагменты вместе. Пока он знал лишь, что Джеймс привез Натана в этот клуб и что у него имелись мотивы для убийства. Джоан Салливан пожаловалась Крису на Натана, и Крис вывел того на улицу. Даже сам Крис это признавал. Затем либо Крис убил Натана, либо это сделал кто-то другой, уже после того, как Криса оттащили от него. Но обвинить Криса было выгодно всем – он стал козлом отпущения, с какой стороны ни посмотри на это. Все могли хранить заговор молчания, но вместо этого остальные охранники поспешили обвинить во всем одного человека. В случае Терри Джеймса это должно иметь какое-то отношение к Джоан Салливан.
– А что, если Крис не совершал этого? – спросил Ник миссис Клеменс. – Вас ведь наверняка не обрадовало бы, узнай вы, что наказание за страшную смерть вашего сына отбывает не тот человек?
– Но ведь это он убил! – свирепо воскликнула миссис Клеменс. – Он убил моего сына!
В комнате внезапно потемнело: солнце зашло за тучу, и на сад упала тень. Миссис Клеменс закуталась в кофту. Ник понимал, что без веры в то, что хоть кто-то понес заслуженное наказание, она оказалась бы в полном отчаянии. Она цеплялась за виновность и последующее заключение в тюрьму Криса Гейла как за маленький золотой самородок, сияющую правду – отполированную и вычищенную, как все украшения и ярко-белые поверхности в ее доме. Допустить возможность иного означало бы признать полное свое бессилие и горькое поражение. Даже если в тюрьму посажен не тот человек, это лучше, чем если бы совсем никто не был посажен. Миссис Клеменс убедила себя в том, что удары наносил именно Крис Гейл, и хотя она знала, что главный заказчик убийства остался безнаказанным, она знала также, что кто-то расплачивается за содеянное. Кто-то наказан. Правосудие вышло с завязанными глазами и протянутыми в стороны руками и натолкнулось на Криса Гейла. Теперь он сидел за решеткой и разрабатывал свою философию об ангелах-хранителях.
– Хотите посмотреть комнату сына?
– Простите? – «Нет ни малейшего желания», – подталкивал его сказать бесенок.
– Посмотреть его комнату. Натан недолго в ней прожил. Но там все сохранено, как было.
– Это будет очень интересно, – неискренне пробормотал Ник.
Комната Натана Клеменса оказалась в точности такой, какой он ожидал. Остатки детства на стенах – портрет Бобби Мура, вырезанные из журналов фотографии киноактрис, фотография Натана на рыбалке с отцом, потрепанная коробка с игрой «Четыре в ряд». В воздухе стоял химический запах лаванды от средства, которым мать наводила чистоту в комнате.
– Я думаю о нем каждый день, – произнесла миссис Клеменс.
Слова громко прозвучали в тишине комнаты. Ник посмотрел на нее. Эта женщина произвела на свет Натана; он рос внутри нее; ее живот раздулся от этого. Она его родила, кормила, одевала, учила, водила в школу, фотографировала, смеялась и шлепала, наверно, ругала, когда поняла, что он пошел не по той дорожке. По-видимому, миссис Клеменс не была плохой или порочной женщиной, а теперь она ложится в постель, думая о том, что прошло восемнадцать лет и кто-то растоптал грудь и лицо ее сына так, что ребра проткнули легкие и он задохнулся в собственной крови. Должно быть, она вспоминает его двенадцати-тринадцатилетним и думает, как мало ему оставалось – даже тогда – до смерти, насильственной и мерзкой. Нику казалось, что у миссис Клеменс могут быть такие чувства; он полагал, что она любила Натана, что она прижала к себе свое горе так же крепко, как свою шерстяную кофту, когда набежало облако и в комнате похолодало. Но он не собирался обсуждать с ней эту тему. Он не нашел нужных слов, и лишь эхо ее собственной краткой жалобы повисло в предвечернем воздухе: «Я думаю о нем каждый день».
– Все это очень печально, – сказал Ник, выходя из комнаты и думая о том, как бы поскорее покинуть этот дом. Вечер был теплый; он хотел посидеть в садике на крыше, выпить и расслабиться после долгого дня.
– Тут все так, как было, – повторила миссис Клеменс, провожая его к выходу.
Когда Ник приехал домой, Кейтлин уже сидела снаружи, грея ноги в последних лучах солнца, читая книгу и попивая кампари с апельсиновым соком – почти такого же цвета, как небо на западе. Ее купальный костюм и полотенце были развешаны для сушки; она вертела на руке защитные очки, как успокаивающие четки. Ее вид и пение птиц в парке заставили сердце Ника заныть от любви и раскаяния одновременно. Он по-прежнему не чувствовал себя виновным в том, что произошло у него с Джоан Салливан, хотя очень жалел, что повел себя так непрофессионально. Часто над теми, кто говорит, что «это произошло случайно, как-то само собой», смеются, потому что это самое неудачное клише и наиболее жалкое из извинений. Но Нику казалось, что так действительно часто бывает. Желание, испытанное им в отношении Джоан в тот конкретный момент и в той ситуации, никак не подействовало на его отношение к Кейтлин, независимо от того, справился он с этим желанием или нет. К тому же та сцена уже казалась Нику расплывчатым сновидением, как будто ее никогда и не было в действительности.
– Привет, – воскликнула Кейтлин, увидев его. – Если хочешь выпить, неси стакан.
Они сидели в садике на крыше и пили, обмениваясь изредка словами, наблюдая, как в парке играют дети, бегают за палками собаки, ходят под руку парочки, а на скамейке раскачивается бездомный, словно пьяный попугай на жердочке. Ник чувствовал во рту кисло-сладкий вкус кампари.
– Я сегодня видела документальный фильм, – сказала Кейтлин. – Об этих бродячих торговцах. Они продавали рыбу из фургона. Утверждали, что это якобы свежие треска и лосось, а на самом деле там была какая-то мороженая дрянь. А потом появился так называемый журналист, проводящий расследование, который их преследовал. Он, размахивая микрофоном, кричал, что это безобразие и как им не стыдно обманывать домохозяек. Оказалось, что это трое безработных, уволенных с фабрики в Мидлсборо, которые не смогли придумать ничего лучше. Журналист – какой-то прыщ, только что из колледжа – кричал: «Я утверждаю, что это не треска. Я утверждаю, что это замороженный рыбный фарш». А те ребята со стыдливым видом отвечали: «Да, вы правы». Выглядело очень жалостно.
– Я таких вещей не делаю, – ответил Ник. – Поверь, ни за что в жизни я не смог бы сделать такого.
– Я это знаю, – серьезно произнесла Кейтлин, взяв его за руку. – Ты слишком сомневающийся – не рассматривай это как оскорбление – и слишком сочувствуешь людям. Хотя, с другой стороны, ты неплохо устроился. Не ты же сидишь в тюрьме, не ты – безработный, торгующий рыбой, и не ты – оклеветанный профсоюзный деятель. Ты даже не тот плут-полицейский или жулик-владелец клуба. Но все они нужны тебе для передачи.
Ник вспомнил миссис Клеменс и то, как она куталась в кофту. Он вспомнил, как был абсолютно не способен общаться с несчастной матерью, вторгшись в ее дом, разглядывая ее фотографии и осматривая комнату ее погибшего сына. Он вырвал веточку розмарина из горшка и растер между пальцами, нюхая выделившиеся ароматические масла.
– Это вовсе не значит, что я плохой человек, – сказал он задумчиво.
– Нет, конечно. Но вспомни, с какой горечью тот парень на вечеринке, который рассказал тебе про клуб и убийство, вспоминал, что ты смог тогда просто уйти – оставить школу и его дружбу. Как быть с ним? Он ведь надеется. Ты не сможешь просто поболтать пальцем в воде из интереса, посмотреть на рябь, а потом спокойно уйти.
Ник густо покраснел. Он не видел выражения лица Кейтлин и не знал, видела ли она его смущение.
– Я и не собираюсь так поступить, – тихо произнес он наконец. – Но я объяснил, что это лишь предварительное расследование: я не давал обещаний. И в любом случае, как ты уже говорила раньше, я еще не развязался с Роном Драйвером. Кроме того, Уилл звонил сегодня, предлагает серию передач о бывших коммунистических странах.
Когда он рассказал Кейтлин об этом проекте, ее лицо потемнело. Ник умолк, чувствуя ее растущее неодобрение.
– Извини, но, по-моему, это полная чушь, – заявила она.
– Ну почему? Из этого могло бы…
– Потому что ты сам знаешь, какое жалкое сюсюканье из этого выйдет. В какие клубы ходят ребятишки? Пользуются ли ударные и контрабасы успехом в Праге! Сюжет о новых московских миллионерах с подтруниванием над их вульгарностью, а затем показ нищего – мы, дескать, не забыли и о бедных. Не забудь еще про мафию. Большинство документальных фильмов повторяет одни и те же клише или полностью выдуманы. На самом деле это печально. – Она пожала плечами и снова завертела очки вокруг запястья. – Если тебе приходится делать это по работе, тогда другое дело.
– Ну да, это работа, ты же знаешь. И можно будет немного передохнуть от ошибок правосудия.
– Хорошо, – согласилась Кейтлин. – но я прошу, чтобы ты поберег себя в этой истории с охранником. Там уже один человек мертв, а другой сидит в тюрьме.
– Тебе не кажется, что здесь некоторое противоречие? – усмехнулся Ник. – Занимайся серьезно, но береги себя.
– Мне можно быть противоречивой, – возразила Кейтлин.
Некоторое время они сидели молча, пока не стало темно и неуютно. Вдруг Ник услышал, что в доме звонит телефон.
– Пойду сниму трубку, – сказал он. Звонил чем-то возбужденный Джордж Ламиди.
Ник после долгого сидения в сумерках прищурился от яркого света в гостиной. Он чувствовал запах розмарина, идущий от руки, в которой держал телефонную трубку.
– Полный порядок – птичка в клетке. Старик, тебе нужно с ним встретиться. Мы можем завтра снова увидеться в этом отеле?
– О ком ты говоришь, черт подери?
– О том шотландце, который раньше работал в клубе. Он будет с тобой говорить, но только в моем присутствии. Можем встретиться завтра, если у тебя есть время. Радует то, что он ненавидит этого Джеймса.
– Хорошо, завтра встретимся в том же месте. Но только вечером, днем я занят.
– Без проблем. Кстати, ты разговаривал с Тревором в последнее время?
– Я видел его в клубе в прошлую пятницу и с тех пор с ним не разговаривал. А в чем дело?
– Ничего особенного. Я говорил с ним на этой неделе, и он как-то странно посмотрел, когда я упомянул о тебе. Я подумал, что между вами что-то произошло.
– Ничего.
– Хорошо. Тогда до завтра.
Ник положил трубку. Кейтлин вошла в комнату, неся свой высохший купальный костюм. Она бросила его на подлокотник дивана и отнесла на кухню два стакана кампари, в которых оставалось еще немного розово-оранжевого напитка и кусочков льда.
– Пойдем спать, – предложила она, протянув к нему ладони. Ник не хотел больше думать ни о Джордже, ни о НВ, ни о Джоан или миссис Клеменс, ни о жителе Глазго по прозвищу Чик, ни о Терри Джеймсе. Он даже не хотел размышлять о том, почему НВ повел себя странно, когда прозвучало его имя, хотя, наверно, можно было догадаться. Ник пошел вслед за Кейтлин в спальню и выключил свет. В квартире были слышны успокаивающие звуки, разносившиеся в теплом ночном воздухе раннего лета, – шум проезжавшего вдали мотоцикла, хлопнувшей дверцы машины, разговор мужчины и женщины на каком-то языке, напоминавшем итальянский, слабое бормотание телевизора из открытого окна. Ник скользнул в постель и закрыл глаза.
Картина проясняется
Я надеюсь, что то, что случилось со мной, не случится больше ни с кем. Я надеюсь, что мы прошли этот этап, потому что он уничтожил меня, понимаете, он разрушил мою жизнь. Я надеюсь, что такого не произойдет больше ни с кем.
Рон Драйвер оторвал взгляд от своих рук и посмотрел прямо в камеру, а потом его изображение треснуло и исказилось – программа закончилась. Пенни, редактор сериала, откинулась в кресле и соединила руки за головой.
– Поздравляю, сказала она. – У меня есть несколько замечаний, но крупных переделок не потребуется. Отлично, Ник. На тему, интересно и без морализаторства. Передай кассету юристам, чтобы они ее просмотрели. Кое-кого это подстегнет. Особенно мне понравилось, как ты связал эту историю с делом Скаргилла и ложными обвинениями того в махинациях с закладными, не опускаясь до теорий заговоров. И проститутка тоже мастерски выступила.
– Тут Марк хорошо потрудился, – честно признался Ник. – Он просто выследил много нужных лиц. Особенно когда мы уже думали, что потеряли след Мэнди.
Пенни улыбнулась Марку, который густо покраснел и стал чесать затылок. Он ужасно боялся ее.
– Меня радует, что хотя бы одна из этих программ выглядит законченной. Это чертово дело университетского преподавателя становится совершенно запутанным. Не исключено, что этот малый – бредящий извращенец.
Они пошли обратно в офис, и Ник с Марком вернулись к своим столам.
– Нам нужно будет отправить благодарственные письма всем, кто оказывал содействие, – сказал Ник.
– Конечно, без проблем. Правда, здорово у нас получилось?
– Еще бы.
– Но люди обозлятся. Сейчас никто не хочет слышать о профсоюзах. Нынешнее правительство не лучшего мнения о большом Роне, чем предыдущее.
– Я думаю, весь вопрос в том, законно ли бороться с противниками, фальсифицируя обвинения и привлекая к этому секретные службы. Мне кажется, что нынешнее правительство не зайдет настолько далеко. Ведь так можно расправиться со всеми, кто тебе не нравится… не только с профсоюзами, – пожал Ник плечами, разыскивая на столе какие-то бумаги.
– Но речь не шла обо всех. Они не выглядели параноиками или обкурившимися. У них ведь был план, у них была стратегия. И она оказалась успешной. Возможно, она и сейчас действует. Мы же ничего не знаем. Мы думаем, что ничего страшного, раз можно снять об этом передачу для телевидения. Но они могут снова сделать это, когда захотят. Если потребуется. Кстати, профсоюзы лишили прав, и нынешнее правительство не собирается возвращать им отобранные права.
Ник взглянул на своего молодого помощника. Главной заботой Марка в эту неделю были шансы «Челси» победить в европейских матчах и собственные шансы завоевать Эмму с ее необыкновенными грудями.
– Я думаю, все зависит от того, кого ты подразумеваешь под «ними».
– Да все тех же – тех, у кого всегда есть власть и контроль над нашей жизнью. Это правительственные чиновники, шпионы, бизнесмены, уголовники, банкиры и все прочие. Те, кто командует парадом и кому мы до лампочки.
Воцарилось молчание. Марк сидел, опустив глаза, но затем снова весело поднял голову.
– Ладно, не стоит из-за этого резать себе вены. Сегодня вечером я свободен и собираюсь хорошенько расслабиться.
Ник рассмеялся.
– Что ж, приступ беспокойства за уязвимость нашей демократии оказался недолгим.
– Но послушай, старик, что мы можем сделать? Я не собираюсь в одиночку пикетировать здание парламента. Я не стану ходить, надев на шею плакат. Это не значит, что я не понимаю, каково положение дел. А как ты? Есть какие-нибудь планы?
Ник несколько напрягся, подумав о встрече с Кинчем, второпях назначенной на сегодня. Он знал, что перестанет церемониться и постарается заставить Кинча раскрыть то, что тому известно в связи с Терри Джеймсом.
– Ник, ты слышишь?
– Да, извини. Мне нужно будет снова побеседовать с этим полицейским. А потом у меня встреча с одним человеком, который раньше работал в этом клубе.
Марк удивленно поднял брови.
– Вот поэтому-то, наверно, ты продюсер, а я простой исследователь. Мне вечером нужны развлечения, я хочу хорошенько посмеяться и забыть о работе. А ты встречаешься с полицейскими и вышибалами. Думаешь, у тебя получится сделать из этого передачу?
– Пока не уверен, – признался Ник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Да, это, должно быть, тяжело… – Ник смотрел в свой блокнот. – А что с этой девушкой, Джоан Салливан? Она говорит, что Натан приставал к ней и поэтому Крис вывел его на улицу.
– Чепуха, у них в тот вечер все заранее было продумано. А то, что сказала эта дешевая шлюшка, это был просто предлог, чтобы вывести Натана наружу.
– Возможно. – Ник пожевал кончик авторучки. – Но зачем такие сложности? Почему просто не вывезти его куда-нибудь за город? Наверняка они так раньше делали.
– Не знаю. Знаю только, что Терри Джеймс заставил Криса Гейла совершить это убийство и что Джоан Салливан как-то в этом замешана. Я сказала об этом полицейскому. Кинч? Так его звали? Но он и слушать не пожелал. Он заявил, что идти по этому пути нет никакого смысла, потому что против Джеймса нет свидетельств. Но он-то знал, он знал, что это был Терри Джеймс.
– Кинч так сказал? – Ник вспомнил слова Кинча о том, что Крис вывел Натана на улицу из-за девушки. Он ни словом не обмолвился, что между Натаном и Терри Джеймсом существовали трения. Возможно, это не так уж и важно. Кусочки истины разбросаны кругом, как алмазные крупицы среди битого стекла. Сначала ему нужно разобраться, где правда, а потом – соединить ее фрагменты вместе. Пока он знал лишь, что Джеймс привез Натана в этот клуб и что у него имелись мотивы для убийства. Джоан Салливан пожаловалась Крису на Натана, и Крис вывел того на улицу. Даже сам Крис это признавал. Затем либо Крис убил Натана, либо это сделал кто-то другой, уже после того, как Криса оттащили от него. Но обвинить Криса было выгодно всем – он стал козлом отпущения, с какой стороны ни посмотри на это. Все могли хранить заговор молчания, но вместо этого остальные охранники поспешили обвинить во всем одного человека. В случае Терри Джеймса это должно иметь какое-то отношение к Джоан Салливан.
– А что, если Крис не совершал этого? – спросил Ник миссис Клеменс. – Вас ведь наверняка не обрадовало бы, узнай вы, что наказание за страшную смерть вашего сына отбывает не тот человек?
– Но ведь это он убил! – свирепо воскликнула миссис Клеменс. – Он убил моего сына!
В комнате внезапно потемнело: солнце зашло за тучу, и на сад упала тень. Миссис Клеменс закуталась в кофту. Ник понимал, что без веры в то, что хоть кто-то понес заслуженное наказание, она оказалась бы в полном отчаянии. Она цеплялась за виновность и последующее заключение в тюрьму Криса Гейла как за маленький золотой самородок, сияющую правду – отполированную и вычищенную, как все украшения и ярко-белые поверхности в ее доме. Допустить возможность иного означало бы признать полное свое бессилие и горькое поражение. Даже если в тюрьму посажен не тот человек, это лучше, чем если бы совсем никто не был посажен. Миссис Клеменс убедила себя в том, что удары наносил именно Крис Гейл, и хотя она знала, что главный заказчик убийства остался безнаказанным, она знала также, что кто-то расплачивается за содеянное. Кто-то наказан. Правосудие вышло с завязанными глазами и протянутыми в стороны руками и натолкнулось на Криса Гейла. Теперь он сидел за решеткой и разрабатывал свою философию об ангелах-хранителях.
– Хотите посмотреть комнату сына?
– Простите? – «Нет ни малейшего желания», – подталкивал его сказать бесенок.
– Посмотреть его комнату. Натан недолго в ней прожил. Но там все сохранено, как было.
– Это будет очень интересно, – неискренне пробормотал Ник.
Комната Натана Клеменса оказалась в точности такой, какой он ожидал. Остатки детства на стенах – портрет Бобби Мура, вырезанные из журналов фотографии киноактрис, фотография Натана на рыбалке с отцом, потрепанная коробка с игрой «Четыре в ряд». В воздухе стоял химический запах лаванды от средства, которым мать наводила чистоту в комнате.
– Я думаю о нем каждый день, – произнесла миссис Клеменс.
Слова громко прозвучали в тишине комнаты. Ник посмотрел на нее. Эта женщина произвела на свет Натана; он рос внутри нее; ее живот раздулся от этого. Она его родила, кормила, одевала, учила, водила в школу, фотографировала, смеялась и шлепала, наверно, ругала, когда поняла, что он пошел не по той дорожке. По-видимому, миссис Клеменс не была плохой или порочной женщиной, а теперь она ложится в постель, думая о том, что прошло восемнадцать лет и кто-то растоптал грудь и лицо ее сына так, что ребра проткнули легкие и он задохнулся в собственной крови. Должно быть, она вспоминает его двенадцати-тринадцатилетним и думает, как мало ему оставалось – даже тогда – до смерти, насильственной и мерзкой. Нику казалось, что у миссис Клеменс могут быть такие чувства; он полагал, что она любила Натана, что она прижала к себе свое горе так же крепко, как свою шерстяную кофту, когда набежало облако и в комнате похолодало. Но он не собирался обсуждать с ней эту тему. Он не нашел нужных слов, и лишь эхо ее собственной краткой жалобы повисло в предвечернем воздухе: «Я думаю о нем каждый день».
– Все это очень печально, – сказал Ник, выходя из комнаты и думая о том, как бы поскорее покинуть этот дом. Вечер был теплый; он хотел посидеть в садике на крыше, выпить и расслабиться после долгого дня.
– Тут все так, как было, – повторила миссис Клеменс, провожая его к выходу.
Когда Ник приехал домой, Кейтлин уже сидела снаружи, грея ноги в последних лучах солнца, читая книгу и попивая кампари с апельсиновым соком – почти такого же цвета, как небо на западе. Ее купальный костюм и полотенце были развешаны для сушки; она вертела на руке защитные очки, как успокаивающие четки. Ее вид и пение птиц в парке заставили сердце Ника заныть от любви и раскаяния одновременно. Он по-прежнему не чувствовал себя виновным в том, что произошло у него с Джоан Салливан, хотя очень жалел, что повел себя так непрофессионально. Часто над теми, кто говорит, что «это произошло случайно, как-то само собой», смеются, потому что это самое неудачное клише и наиболее жалкое из извинений. Но Нику казалось, что так действительно часто бывает. Желание, испытанное им в отношении Джоан в тот конкретный момент и в той ситуации, никак не подействовало на его отношение к Кейтлин, независимо от того, справился он с этим желанием или нет. К тому же та сцена уже казалась Нику расплывчатым сновидением, как будто ее никогда и не было в действительности.
– Привет, – воскликнула Кейтлин, увидев его. – Если хочешь выпить, неси стакан.
Они сидели в садике на крыше и пили, обмениваясь изредка словами, наблюдая, как в парке играют дети, бегают за палками собаки, ходят под руку парочки, а на скамейке раскачивается бездомный, словно пьяный попугай на жердочке. Ник чувствовал во рту кисло-сладкий вкус кампари.
– Я сегодня видела документальный фильм, – сказала Кейтлин. – Об этих бродячих торговцах. Они продавали рыбу из фургона. Утверждали, что это якобы свежие треска и лосось, а на самом деле там была какая-то мороженая дрянь. А потом появился так называемый журналист, проводящий расследование, который их преследовал. Он, размахивая микрофоном, кричал, что это безобразие и как им не стыдно обманывать домохозяек. Оказалось, что это трое безработных, уволенных с фабрики в Мидлсборо, которые не смогли придумать ничего лучше. Журналист – какой-то прыщ, только что из колледжа – кричал: «Я утверждаю, что это не треска. Я утверждаю, что это замороженный рыбный фарш». А те ребята со стыдливым видом отвечали: «Да, вы правы». Выглядело очень жалостно.
– Я таких вещей не делаю, – ответил Ник. – Поверь, ни за что в жизни я не смог бы сделать такого.
– Я это знаю, – серьезно произнесла Кейтлин, взяв его за руку. – Ты слишком сомневающийся – не рассматривай это как оскорбление – и слишком сочувствуешь людям. Хотя, с другой стороны, ты неплохо устроился. Не ты же сидишь в тюрьме, не ты – безработный, торгующий рыбой, и не ты – оклеветанный профсоюзный деятель. Ты даже не тот плут-полицейский или жулик-владелец клуба. Но все они нужны тебе для передачи.
Ник вспомнил миссис Клеменс и то, как она куталась в кофту. Он вспомнил, как был абсолютно не способен общаться с несчастной матерью, вторгшись в ее дом, разглядывая ее фотографии и осматривая комнату ее погибшего сына. Он вырвал веточку розмарина из горшка и растер между пальцами, нюхая выделившиеся ароматические масла.
– Это вовсе не значит, что я плохой человек, – сказал он задумчиво.
– Нет, конечно. Но вспомни, с какой горечью тот парень на вечеринке, который рассказал тебе про клуб и убийство, вспоминал, что ты смог тогда просто уйти – оставить школу и его дружбу. Как быть с ним? Он ведь надеется. Ты не сможешь просто поболтать пальцем в воде из интереса, посмотреть на рябь, а потом спокойно уйти.
Ник густо покраснел. Он не видел выражения лица Кейтлин и не знал, видела ли она его смущение.
– Я и не собираюсь так поступить, – тихо произнес он наконец. – Но я объяснил, что это лишь предварительное расследование: я не давал обещаний. И в любом случае, как ты уже говорила раньше, я еще не развязался с Роном Драйвером. Кроме того, Уилл звонил сегодня, предлагает серию передач о бывших коммунистических странах.
Когда он рассказал Кейтлин об этом проекте, ее лицо потемнело. Ник умолк, чувствуя ее растущее неодобрение.
– Извини, но, по-моему, это полная чушь, – заявила она.
– Ну почему? Из этого могло бы…
– Потому что ты сам знаешь, какое жалкое сюсюканье из этого выйдет. В какие клубы ходят ребятишки? Пользуются ли ударные и контрабасы успехом в Праге! Сюжет о новых московских миллионерах с подтруниванием над их вульгарностью, а затем показ нищего – мы, дескать, не забыли и о бедных. Не забудь еще про мафию. Большинство документальных фильмов повторяет одни и те же клише или полностью выдуманы. На самом деле это печально. – Она пожала плечами и снова завертела очки вокруг запястья. – Если тебе приходится делать это по работе, тогда другое дело.
– Ну да, это работа, ты же знаешь. И можно будет немного передохнуть от ошибок правосудия.
– Хорошо, – согласилась Кейтлин. – но я прошу, чтобы ты поберег себя в этой истории с охранником. Там уже один человек мертв, а другой сидит в тюрьме.
– Тебе не кажется, что здесь некоторое противоречие? – усмехнулся Ник. – Занимайся серьезно, но береги себя.
– Мне можно быть противоречивой, – возразила Кейтлин.
Некоторое время они сидели молча, пока не стало темно и неуютно. Вдруг Ник услышал, что в доме звонит телефон.
– Пойду сниму трубку, – сказал он. Звонил чем-то возбужденный Джордж Ламиди.
Ник после долгого сидения в сумерках прищурился от яркого света в гостиной. Он чувствовал запах розмарина, идущий от руки, в которой держал телефонную трубку.
– Полный порядок – птичка в клетке. Старик, тебе нужно с ним встретиться. Мы можем завтра снова увидеться в этом отеле?
– О ком ты говоришь, черт подери?
– О том шотландце, который раньше работал в клубе. Он будет с тобой говорить, но только в моем присутствии. Можем встретиться завтра, если у тебя есть время. Радует то, что он ненавидит этого Джеймса.
– Хорошо, завтра встретимся в том же месте. Но только вечером, днем я занят.
– Без проблем. Кстати, ты разговаривал с Тревором в последнее время?
– Я видел его в клубе в прошлую пятницу и с тех пор с ним не разговаривал. А в чем дело?
– Ничего особенного. Я говорил с ним на этой неделе, и он как-то странно посмотрел, когда я упомянул о тебе. Я подумал, что между вами что-то произошло.
– Ничего.
– Хорошо. Тогда до завтра.
Ник положил трубку. Кейтлин вошла в комнату, неся свой высохший купальный костюм. Она бросила его на подлокотник дивана и отнесла на кухню два стакана кампари, в которых оставалось еще немного розово-оранжевого напитка и кусочков льда.
– Пойдем спать, – предложила она, протянув к нему ладони. Ник не хотел больше думать ни о Джордже, ни о НВ, ни о Джоан или миссис Клеменс, ни о жителе Глазго по прозвищу Чик, ни о Терри Джеймсе. Он даже не хотел размышлять о том, почему НВ повел себя странно, когда прозвучало его имя, хотя, наверно, можно было догадаться. Ник пошел вслед за Кейтлин в спальню и выключил свет. В квартире были слышны успокаивающие звуки, разносившиеся в теплом ночном воздухе раннего лета, – шум проезжавшего вдали мотоцикла, хлопнувшей дверцы машины, разговор мужчины и женщины на каком-то языке, напоминавшем итальянский, слабое бормотание телевизора из открытого окна. Ник скользнул в постель и закрыл глаза.
Картина проясняется
Я надеюсь, что то, что случилось со мной, не случится больше ни с кем. Я надеюсь, что мы прошли этот этап, потому что он уничтожил меня, понимаете, он разрушил мою жизнь. Я надеюсь, что такого не произойдет больше ни с кем.
Рон Драйвер оторвал взгляд от своих рук и посмотрел прямо в камеру, а потом его изображение треснуло и исказилось – программа закончилась. Пенни, редактор сериала, откинулась в кресле и соединила руки за головой.
– Поздравляю, сказала она. – У меня есть несколько замечаний, но крупных переделок не потребуется. Отлично, Ник. На тему, интересно и без морализаторства. Передай кассету юристам, чтобы они ее просмотрели. Кое-кого это подстегнет. Особенно мне понравилось, как ты связал эту историю с делом Скаргилла и ложными обвинениями того в махинациях с закладными, не опускаясь до теорий заговоров. И проститутка тоже мастерски выступила.
– Тут Марк хорошо потрудился, – честно признался Ник. – Он просто выследил много нужных лиц. Особенно когда мы уже думали, что потеряли след Мэнди.
Пенни улыбнулась Марку, который густо покраснел и стал чесать затылок. Он ужасно боялся ее.
– Меня радует, что хотя бы одна из этих программ выглядит законченной. Это чертово дело университетского преподавателя становится совершенно запутанным. Не исключено, что этот малый – бредящий извращенец.
Они пошли обратно в офис, и Ник с Марком вернулись к своим столам.
– Нам нужно будет отправить благодарственные письма всем, кто оказывал содействие, – сказал Ник.
– Конечно, без проблем. Правда, здорово у нас получилось?
– Еще бы.
– Но люди обозлятся. Сейчас никто не хочет слышать о профсоюзах. Нынешнее правительство не лучшего мнения о большом Роне, чем предыдущее.
– Я думаю, весь вопрос в том, законно ли бороться с противниками, фальсифицируя обвинения и привлекая к этому секретные службы. Мне кажется, что нынешнее правительство не зайдет настолько далеко. Ведь так можно расправиться со всеми, кто тебе не нравится… не только с профсоюзами, – пожал Ник плечами, разыскивая на столе какие-то бумаги.
– Но речь не шла обо всех. Они не выглядели параноиками или обкурившимися. У них ведь был план, у них была стратегия. И она оказалась успешной. Возможно, она и сейчас действует. Мы же ничего не знаем. Мы думаем, что ничего страшного, раз можно снять об этом передачу для телевидения. Но они могут снова сделать это, когда захотят. Если потребуется. Кстати, профсоюзы лишили прав, и нынешнее правительство не собирается возвращать им отобранные права.
Ник взглянул на своего молодого помощника. Главной заботой Марка в эту неделю были шансы «Челси» победить в европейских матчах и собственные шансы завоевать Эмму с ее необыкновенными грудями.
– Я думаю, все зависит от того, кого ты подразумеваешь под «ними».
– Да все тех же – тех, у кого всегда есть власть и контроль над нашей жизнью. Это правительственные чиновники, шпионы, бизнесмены, уголовники, банкиры и все прочие. Те, кто командует парадом и кому мы до лампочки.
Воцарилось молчание. Марк сидел, опустив глаза, но затем снова весело поднял голову.
– Ладно, не стоит из-за этого резать себе вены. Сегодня вечером я свободен и собираюсь хорошенько расслабиться.
Ник рассмеялся.
– Что ж, приступ беспокойства за уязвимость нашей демократии оказался недолгим.
– Но послушай, старик, что мы можем сделать? Я не собираюсь в одиночку пикетировать здание парламента. Я не стану ходить, надев на шею плакат. Это не значит, что я не понимаю, каково положение дел. А как ты? Есть какие-нибудь планы?
Ник несколько напрягся, подумав о встрече с Кинчем, второпях назначенной на сегодня. Он знал, что перестанет церемониться и постарается заставить Кинча раскрыть то, что тому известно в связи с Терри Джеймсом.
– Ник, ты слышишь?
– Да, извини. Мне нужно будет снова побеседовать с этим полицейским. А потом у меня встреча с одним человеком, который раньше работал в этом клубе.
Марк удивленно поднял брови.
– Вот поэтому-то, наверно, ты продюсер, а я простой исследователь. Мне вечером нужны развлечения, я хочу хорошенько посмеяться и забыть о работе. А ты встречаешься с полицейскими и вышибалами. Думаешь, у тебя получится сделать из этого передачу?
– Пока не уверен, – признался Ник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29