Имена Джун, Эйвери и Стакел сразу бросались в глаза посвященному, но он был единственным человеком, который понимал тайную связь между ними.
Сначала он позвонил Джун. Она была на работе. Может быть, она решила отказаться от поездки? Он этого не хотел. Он подвергал ее риску ареста, но это его не заботило, ему нужно было переспать с ней в мексиканском отеле. Она сняла трубку.
– Что ты думаешь о Пуэрто-Вальярта? – спросил он ее.
– Не знаю. А как там?
– Давай посмотрим. Ты можешь уехать в пятницу утром? И вернуться в понедельник, может быть во вторник?
– Ты что, сумеешь тотчас же забронировать билеты и номер в отеле?
– Да.
Он мог бы пошутить насчет своего всемогущества, но начиналось обольщение, а это требовало сдержанности и твердости. Если бы он был уверен, что мог покорить ее с помощью шутки, тогда другое дело. Но поскольку уверенности не было, лучше избегать опрометчивых шагов. Он сказал, что Джан позвонит и расскажет о деталях.
– Мне было хорошо вчера вечером, – сказала она.
– Мне тоже.
Потом он попросил Джан забронировать номер в небольшом отеле в Пуэрто-Вальярта и два билета первым классом в оба конца. Она спросила, деловая ли это поездка. Он сказал, что личная.
Сьюзен Эйвери не было на месте. Он попросил передать, что звонил Гриффин, и пожалел об этом. Он не мог позвонить снова и сказать: «Отмените сообщение». Ни один полицейский, отвечающий на звонки, никогда не выбросит записку с сообщением. Потом он решил, что правильно сделал, что позвонил. Если Эйвери установила за ним слежку, если у нее были доказательства, если нашелся свидетель, Гриффин должен выглядеть спокойным и рациональным. А может быть, ему следует возмущаться? Он не знал.
Уолтер Стакел был на месте. Он спросил, могут ли они встретиться для конфиденциальной беседы: он не хотел обсуждать это по телефону. Гриффин сказал, чтобы он заходил. Стакел был у него в кабинете через три минуты.
– У меня есть друзья в разных сферах, – сказал Стакел, закрыв за собой дверь.
Гриффину хотелось ему сказать: «Ты начинаешь меня раздражать». Но единственное, что он мог себе позволить, принимая во внимание сложность момента, было:
– И что?
– Что произошло в Пасадене?
– Когда? – Гриффин сказал это тихо, но с раздражением, обидой и непониманием в голосе.
– Не делайте из меня идиота.
– Они вызвали меня посмотреть на снимки преступников.
Это был идеальный ответ. Гриффин ответил буквально, даже не допуская возможности, что имеется в виду первая поездка в Пасадену. Судя по его тону, Стакел хотел знать правду о первой поездке. Следовало понимать, что он знал ответ в общих чертах, а теперь, поскольку он был Уолтером Стакелом и знал, как надо разговаривать с людьми, как заставить их признаться, Гриффин расскажет ему все детали. Стакела, как прекрасно понимал Гриффин, интересовало, что произошло в тот вечер, когда в «Риальто» показывали «Похитителей велосипедов». Гриффин никогда не даст ответа на этот вопрос.
– Снимки преступников?
Было непонятно, знал Стакел о его визите к Эйвери или нет. Должно быть, знал. Иначе эта встреча не имела бы смысла.
– Да. Они думали, вдруг я узнаю кого-нибудь, кто был в Пасадене, когда убили того автора. – («Того автора» – это был сильный ход, Стакел уже сбит с толку.) – Это было потрясающе. Как в кино.
– Что произошло?
– Я думаю, они нашли кого-то, кто все видел издали. Но он или она не рассмотрели убийцу. Поэтому вы здесь, так? Вам что-то известно.
– Возможно, они думают, что это вы.
– Что я убил этого парня?
– Вы подходите под описание.
– Они ничего мне не сказали.
– Естественно.
– Разве обвиняемому не полагается знать своих обвинителей?
– Может быть, вам стоит нанять адвоката.
– Зачем?
– На случай, если за вами придут.
– Мы выпили по стаканчику с этим парнем, Уолтер, и только. Все это нелепо.
– Если бы вы поехали в Пасадену с намерением убить, вам бы грозила газовая камера.
Гриффин перестал улыбаться. Это начинало напоминать «Habeas Corpus».
– Я поехал в Пасадену с намерением предложить работу.
– Вы это уже говорили.
– С какой стати мне было его убивать?
– Я просто говорю вам, что они думают.
После того как Уолтер ушел, позвонили из турагентства. Они нашли номер на втором этаже старинного отеля с видом на океан. Гриффин позвонил Джун и сказал, чтобы она была готова к семи утра. Он подумал, не пригласить ли ее на ужин вечером перед отъездом – назначенную ранее встречу он мог бы и отменить, – но он не хотел спать с ней до Мексики, а ужинать просто так, не имея видов на постель, было глупо. Как романтично было бы, если бы они летели разными рейсами и встретились за ужином в баре с видом на Тихий океан. Может быть, можно сделать регистрацию романтичной? Они летят первым классом, поэтому она будет готова к более внимательному обслуживанию. Если в самолете будут продавать беспошлинные товары, он купит ей духи. Он попросит испробовать их прямо в самолете. Она станет отказываться, а он настаивать, и она подушится, а он прижмется лицом к ее шее и будет вдыхать аромат. Он заплатит носильщику, и тот понесет их чемоданы. Он возьмет такси. Они не поедут в гостиничном автобусе, он будет держать Джун подальше от туристов. Он будет обращаться с ней, как с кинозвездой.
Он смотрел на лампочки на своем телефоне. Одна лампочка мигала. Кто-то ждал своей очереди. Одна лампочка загорелась и сразу же погасла. Кто-то оставил сообщение или ошибся номером. Или Джан сняла трубку, а там были гудки «занято». Одна лампочка горела пять минут.
Должно быть, Джан говорила с подругой. Он мог снять трубку и послушать, но никогда этого не делал, это даже не приходило ему в голову. Интересно – почему? Значит ли это, что Джан его мало интересовала, или что он был слишком занят, чтобы интересоваться ее жизнью, или что он человек высокой нравственности? Но как можно быть нравственным, если у вас никогда не было даже соблазна? Хочется ли ему подслушать Джан? Он положил руку на трубку и нажал на кнопку занятой линии. Приподнял трубку и положил обратно, подавив желание.
Вошел продюсер с двумя авторами, братьями. Они написали несколько десятков телесценариев и киносценарий, который прочел Левисон. В качестве любезности он прочел весь сценарий, а не рецензии. Сюжет, который они представили Гриффину, не был полностью готов, и продюсер постоянно встревал, объясняя Гриффину, что заполнение пробелов – дело чисто техническое.
Им всем было понятно, что Гриффин завернет идею. Но авторы были довольны, они заработали кучу денег на телевидении и учились, как перейти к работе в кино. Продюсер выглядел несчастным. Гриффин удивлялся, почему их агент вывел авторов именно на этого продюсера. Они ему были нужны больше, чем он им. Его последний фильм был ужасным, он погубил репутацию звезды. Актриса настолько плохо смотрелась в легкой комедии, настолько неловко, что никто теперь не приглашал ее на романтические роли, которыми она и прославилась.
Когда они выходили из кабинета, продюсер спросил у Гриффина:
– Ну, что вы думаете?
– Я с вами свяжусь, – сказал он.
Зазвонил телефон. Это была Бонни Шероу.
– Как дела? – спросила она.
– Когда ты вернулась?
– Сегодня утром. Какие у тебя планы на эти выходные?
– В эти выходные не получится.
– Я хотела уехать с тобой куда-нибудь. – Она даже не спросила, чем он будет занят. Глупо было рассчитывать, что он окажется свободным или сможет быстро поменять планы.
Он не должен давать повода для подозрений. Он сделал вид, будто листает календарь.
– Как насчет субботы вечером? О, черт, нет. Приезжает этот дистрибьютор из Австралии, у меня с ним деловой разговор. Может быть, на следующей неделе?
– Не получится. Приезжает мама.
– Тогда выходные через неделю.
– Посмотрим.
– Что с книгой?
– Мы ее получили.
– Мои поздравления.
Он завидовал. Он не думал, что она получит книгу. Почему он не сказал ей, что едет в Мексику с другой женщиной? Почему он не может окончательно порвать с Бонни? Он так привык лгать, что соврал не задумываясь. А сейчас правда могла оказаться полезной, он бы освободился от давно опостылевшего романа. Но тогда Бонни стала бы расспрашивать о Джун. Возможно, ей уже сказали, что Гриффин был с Джун на балу. Бонни нельзя было сказать, что Джун – знакомая одного друга: она бы спросила, что за друг и как этот друг с ней познакомился.
Позвонил Леви, сказать, что контракт с Оукли и Сивеллой подписан. Оукли получит восемьдесят тысяч за первый вариант и переделки и триста семьдесят пять тысяч, если будет режиссером фильма, или двести тысяч, если не будет режиссером. Агент Оукли пытался нажать, он хотел, чтобы студия заплатила всю сумму в двести тысяч вне зависимости, снимут фильм или нет. Он дал обратный ход, когда ему сказали, что на этих условиях студия не подпишет контракт. Если Оукли так уверен в успехе сценария, он мог бы писать его дома и потом выставить на аукцион. Сивелле причитается двадцать тысяч за надзор над работой по сценарию, и оба получат офисы.
Когда Гриффин собирался на обед, перезвонила Сьюзен Эйвери. Снимая трубку, он думал, как ему поехать с Джун в Мексику без ведома полиции.
– Здравствуйте, мисс Эйвери. Вы его поймали?
– Я не имею права обсуждать ход расследования, мистер Милл.
– Чем могу помочь?
– Как давно вы знакомы с Джун Меркатор?
– Около месяца.
– С того момента, когда вы ездили в Пасадену?
– Да, с того дня, когда погиб Дэвид Кахане.
– Вы не были с ней знакомы до этого?
– Собственно, мы познакомились по телефону. Начали разговаривать и почувствовали, что нам легко друг с другом. Мы поговорили об этом, потом один разговор привел к другому… Она думала, что, может быть, мне известна какая-нибудь дополнительная информация, что вы могли сказать мне больше, чем ей, учитывая мое положение.
– Вы бывали с ней в обществе?
– Бывал.
– Не считаете, что ей несколько рано бывать в обществе?
– Мы не в Иране, мисс Эйвери. Не думаю, что женщины связаны особыми правилами. Она еще не пришла в себя от потери человека, которого любила. Я поддерживаю ее как друг, и только. По правде, между нами возникли особые отношения. Мы оба чувствуем, что впереди у нас что-то настоящее. – Он надеялся, все это звучало слишком глупо для того, чтобы его можно было заподозрить в убийстве на почве страсти. – Конечно, вы можете ей позвонить. Уверен, она будет рада поделиться тем кошмаром, который ей пришлось пережить. Уверен, это как раз то, что ей сейчас нужно. – Теперь его возмущение выглядело уместным. Так бы повел себя невиновный человек.
Что будет, если он повесит трубку, если швырнет трубку? С полицией так не поступают. Не докажут ли гнев и возмущение его вину? Риск был слишком велик, да и расчеты заняли уже слишком много времени. Трехсекундное молчание Эйвери значило, что совесть взяла верх над амбициями. Она не хотела доводить до слез бедную вдову. Пауза означала, что она не будет звонить Джун.
– Вы должны понять, – сказала Эйвери, – расследование убийства – это неприятная вещь, и иначе никак. Преступники не оказывают нам любезностей.
– Простите, если покажусь вам невежливым. Послушайте, я виделся с человеком незадолго до того, как он был ограблен и убит. Я уже оказал вам посильную помощь и буду помогать в дальнейшем чем смогу. Но кажется, меня за это даже не поблагодарили. Полагаю, мне следует понимать, учитывая характер моей работы, что у такого занятого человека, как вы, не больше времени пожимать руки всем подряд, чем у меня. – Гриффин сам не знал, что он сказал и для чего, но, во всяком случае, это позволит им закончить разговор.
– Мы ценим вашу помощь, Гриффин.
Как только она попрощалась, ему захотелось стереть из памяти весь этот разговор. Он допустил ужасную ошибку. Сказав, что знает, что он был в обществе с Джун, она дала ему понять, что за ними следили. Он ничего не сказал о полицейском, который болтался за ним хвостом по всему отелю, из чего Эйвери могла предположить, что его не удивила слежка. Это могло означать только одно: он ожидал слежки. А почему он ожидал, что за ним будут следить, если он не был виновен? И что он мог сказать? Эйвери об этом даже не упомянула. Он мог бы, например, сказать: «Кстати, Эйвери, вчера вечером произошло нечто странное. Может быть, это как-то связано…» Нет. Она не знала наверняка, что ему было известно, что за ним следит полиция Пасадены. Поэтому он сделал правильно, что не стал говорить об этом. Не надо ли было спросить, как она узнала, что он был с Джун в обществе? Узнать это было невозможно.
И он все-таки хотел отвезти Джун в Мексику? Впервые Гриффин подумал, не сошел ли он с ума. Он открыл ящик стола и вынул небольшую стопку открыток от Автора. Автор, вероятно, был одинок. У него было мало друзей, а те, которые были, считали его ненормальным. Человек, который посылает анонимные открытки с угрозами, стреляет в упор в переулке, оставляет невразумительные послания на столиках в бальном зале, вряд ли может быть окружен преданными друзьями. Ярость, долгие раздумья, мелкие обиды или насмешки – все это переплелось за долгие часы бесплодного труда за печатной машинкой или компьютером, смотрения на курсор, требующий следующей буквы, следующего слова, и могло убить любую привязанность.
Он поехал в Беверли-Хиллз и пообедал с Диком Мелленом в «Гриле». Он хотел спросить, не знает ли тот хорошего адвоката по уголовным делам, сделав вид, что это нужно для фильма, но передумал. Он сказал, что уезжает в Мексику на несколько дней.
– Хорошая мысль. Похоже, отдых вам не повредит.
– Вы так считаете? – Гриффин хотел знать, правда ли он выглядит переутомленным. – В последние дни навалилось много дел.
Это было стандартное, ничего не значащее объяснение. Все здесь присутствующие испытывали стресс, ни у кого из них работа не была легкой. Все они привыкли трудиться сверхурочно, но тем не менее как один улыбались, удобно расположившись в своих кабинках или за столиками, раскованные, смотря прямо в глаза собеседникам, иногда оглядывая комнату в поисках друзей или знаменитостей, а еще лучше друзей, которые были знаменитостями. Зал был буквально пронизан дружелюбием. Почему? Потому что никто не расплачивался из собственного кармана, а пользовался корпоративной карточкой? Или потому что все хорошо зарабатывали? В зале было несколько авторов и режиссеров, которые сидели с административными работниками других студий, ранга Гриффина или немного ниже, и даже они прониклись атмосферой зала. На всех была одежда из хлопка, или из хлопка и шелка, или изо льна. Все были чистыми. В тюрьме будет иначе. Пройдет ли шутка, если Гриффин назовет столовую буфетом? Сочтут ли сокамерники его остроумным, если он будет вести себя словно на воле? Он надеялся, что в тюрьме найдется место, где будут встречаться сильные мира сего, только самые умные и крутые, какой-нибудь уголок во дворе, где воздух будет разреженный, а настроение бодрое. «Будут ли они уважать мое преступление?» – подумал он.
Направляясь к выходу из ресторана, он пожал несколько рук и поехал обратно на студию длинной дорогой, через Лорел-каньон, а не по шоссе. Он тянул время. Если его арестуют, его могут не выпустить под залог, учитывая, что у него забронированы билеты в Мексику. Возможно, он больше никогда не увидит Лорел-каньон. Он остановился на Малхолланд-драйв и взглянул на долину. Его охватила сентиментальная нежность к местам, которые он обычно презирал. Люди, поселившиеся на этой равнине, ни в чем не виноваты. Где-то им надо было жить. И они выбрали место, которое все высмеивают, поэтому они, возможно, пионеры и заслуживают уважения. Если эти несчастные прочитают о деле Гриффина в газете или увидят по телевидению, они его осудят. Он вспомнил о ночном кошмаре, и ему захотелось, чтобы он не убивал Дэвида Кахане. Он знал, что если его посадят в тюрьму, он будет думать об убийстве каждый день, пока не попадет в газовую камеру. Он завел мотор и поехал на студию. Он избегал бульваров, не хотел смотреть на людей, которые ходят по магазинам. Он хотел ехать через жилые кварталы. Ему хотелось смотреть на дома, на мам с детьми, на людей, поливающих свои газоны. Остановившись у светофора, он заметил, что водитель соседней машины пялится на него во все глаза. А что удивительного? Гриффин плакал.
Глава 15
Левисон официально представил Ларри Леви отделу производства. Все натянуто улыбались, и только Леви выглядел довольным. Гриффин наблюдал за лицами сотрудников, но никто не показывал, что относится к новичку с подозрением или боится лишиться работы. Возможно, их адвокаты уже бегали по городу в поисках нового места, но если у них были умные адвокаты, а Гриффин знал большинство из них, то они посоветовали своим клиентам не делать резких движений и даже не давать повода думать, что они на это способны. Интересно, что они думали на самом деле? Что у Леви пока недостаточно власти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Сначала он позвонил Джун. Она была на работе. Может быть, она решила отказаться от поездки? Он этого не хотел. Он подвергал ее риску ареста, но это его не заботило, ему нужно было переспать с ней в мексиканском отеле. Она сняла трубку.
– Что ты думаешь о Пуэрто-Вальярта? – спросил он ее.
– Не знаю. А как там?
– Давай посмотрим. Ты можешь уехать в пятницу утром? И вернуться в понедельник, может быть во вторник?
– Ты что, сумеешь тотчас же забронировать билеты и номер в отеле?
– Да.
Он мог бы пошутить насчет своего всемогущества, но начиналось обольщение, а это требовало сдержанности и твердости. Если бы он был уверен, что мог покорить ее с помощью шутки, тогда другое дело. Но поскольку уверенности не было, лучше избегать опрометчивых шагов. Он сказал, что Джан позвонит и расскажет о деталях.
– Мне было хорошо вчера вечером, – сказала она.
– Мне тоже.
Потом он попросил Джан забронировать номер в небольшом отеле в Пуэрто-Вальярта и два билета первым классом в оба конца. Она спросила, деловая ли это поездка. Он сказал, что личная.
Сьюзен Эйвери не было на месте. Он попросил передать, что звонил Гриффин, и пожалел об этом. Он не мог позвонить снова и сказать: «Отмените сообщение». Ни один полицейский, отвечающий на звонки, никогда не выбросит записку с сообщением. Потом он решил, что правильно сделал, что позвонил. Если Эйвери установила за ним слежку, если у нее были доказательства, если нашелся свидетель, Гриффин должен выглядеть спокойным и рациональным. А может быть, ему следует возмущаться? Он не знал.
Уолтер Стакел был на месте. Он спросил, могут ли они встретиться для конфиденциальной беседы: он не хотел обсуждать это по телефону. Гриффин сказал, чтобы он заходил. Стакел был у него в кабинете через три минуты.
– У меня есть друзья в разных сферах, – сказал Стакел, закрыв за собой дверь.
Гриффину хотелось ему сказать: «Ты начинаешь меня раздражать». Но единственное, что он мог себе позволить, принимая во внимание сложность момента, было:
– И что?
– Что произошло в Пасадене?
– Когда? – Гриффин сказал это тихо, но с раздражением, обидой и непониманием в голосе.
– Не делайте из меня идиота.
– Они вызвали меня посмотреть на снимки преступников.
Это был идеальный ответ. Гриффин ответил буквально, даже не допуская возможности, что имеется в виду первая поездка в Пасадену. Судя по его тону, Стакел хотел знать правду о первой поездке. Следовало понимать, что он знал ответ в общих чертах, а теперь, поскольку он был Уолтером Стакелом и знал, как надо разговаривать с людьми, как заставить их признаться, Гриффин расскажет ему все детали. Стакела, как прекрасно понимал Гриффин, интересовало, что произошло в тот вечер, когда в «Риальто» показывали «Похитителей велосипедов». Гриффин никогда не даст ответа на этот вопрос.
– Снимки преступников?
Было непонятно, знал Стакел о его визите к Эйвери или нет. Должно быть, знал. Иначе эта встреча не имела бы смысла.
– Да. Они думали, вдруг я узнаю кого-нибудь, кто был в Пасадене, когда убили того автора. – («Того автора» – это был сильный ход, Стакел уже сбит с толку.) – Это было потрясающе. Как в кино.
– Что произошло?
– Я думаю, они нашли кого-то, кто все видел издали. Но он или она не рассмотрели убийцу. Поэтому вы здесь, так? Вам что-то известно.
– Возможно, они думают, что это вы.
– Что я убил этого парня?
– Вы подходите под описание.
– Они ничего мне не сказали.
– Естественно.
– Разве обвиняемому не полагается знать своих обвинителей?
– Может быть, вам стоит нанять адвоката.
– Зачем?
– На случай, если за вами придут.
– Мы выпили по стаканчику с этим парнем, Уолтер, и только. Все это нелепо.
– Если бы вы поехали в Пасадену с намерением убить, вам бы грозила газовая камера.
Гриффин перестал улыбаться. Это начинало напоминать «Habeas Corpus».
– Я поехал в Пасадену с намерением предложить работу.
– Вы это уже говорили.
– С какой стати мне было его убивать?
– Я просто говорю вам, что они думают.
После того как Уолтер ушел, позвонили из турагентства. Они нашли номер на втором этаже старинного отеля с видом на океан. Гриффин позвонил Джун и сказал, чтобы она была готова к семи утра. Он подумал, не пригласить ли ее на ужин вечером перед отъездом – назначенную ранее встречу он мог бы и отменить, – но он не хотел спать с ней до Мексики, а ужинать просто так, не имея видов на постель, было глупо. Как романтично было бы, если бы они летели разными рейсами и встретились за ужином в баре с видом на Тихий океан. Может быть, можно сделать регистрацию романтичной? Они летят первым классом, поэтому она будет готова к более внимательному обслуживанию. Если в самолете будут продавать беспошлинные товары, он купит ей духи. Он попросит испробовать их прямо в самолете. Она станет отказываться, а он настаивать, и она подушится, а он прижмется лицом к ее шее и будет вдыхать аромат. Он заплатит носильщику, и тот понесет их чемоданы. Он возьмет такси. Они не поедут в гостиничном автобусе, он будет держать Джун подальше от туристов. Он будет обращаться с ней, как с кинозвездой.
Он смотрел на лампочки на своем телефоне. Одна лампочка мигала. Кто-то ждал своей очереди. Одна лампочка загорелась и сразу же погасла. Кто-то оставил сообщение или ошибся номером. Или Джан сняла трубку, а там были гудки «занято». Одна лампочка горела пять минут.
Должно быть, Джан говорила с подругой. Он мог снять трубку и послушать, но никогда этого не делал, это даже не приходило ему в голову. Интересно – почему? Значит ли это, что Джан его мало интересовала, или что он был слишком занят, чтобы интересоваться ее жизнью, или что он человек высокой нравственности? Но как можно быть нравственным, если у вас никогда не было даже соблазна? Хочется ли ему подслушать Джан? Он положил руку на трубку и нажал на кнопку занятой линии. Приподнял трубку и положил обратно, подавив желание.
Вошел продюсер с двумя авторами, братьями. Они написали несколько десятков телесценариев и киносценарий, который прочел Левисон. В качестве любезности он прочел весь сценарий, а не рецензии. Сюжет, который они представили Гриффину, не был полностью готов, и продюсер постоянно встревал, объясняя Гриффину, что заполнение пробелов – дело чисто техническое.
Им всем было понятно, что Гриффин завернет идею. Но авторы были довольны, они заработали кучу денег на телевидении и учились, как перейти к работе в кино. Продюсер выглядел несчастным. Гриффин удивлялся, почему их агент вывел авторов именно на этого продюсера. Они ему были нужны больше, чем он им. Его последний фильм был ужасным, он погубил репутацию звезды. Актриса настолько плохо смотрелась в легкой комедии, настолько неловко, что никто теперь не приглашал ее на романтические роли, которыми она и прославилась.
Когда они выходили из кабинета, продюсер спросил у Гриффина:
– Ну, что вы думаете?
– Я с вами свяжусь, – сказал он.
Зазвонил телефон. Это была Бонни Шероу.
– Как дела? – спросила она.
– Когда ты вернулась?
– Сегодня утром. Какие у тебя планы на эти выходные?
– В эти выходные не получится.
– Я хотела уехать с тобой куда-нибудь. – Она даже не спросила, чем он будет занят. Глупо было рассчитывать, что он окажется свободным или сможет быстро поменять планы.
Он не должен давать повода для подозрений. Он сделал вид, будто листает календарь.
– Как насчет субботы вечером? О, черт, нет. Приезжает этот дистрибьютор из Австралии, у меня с ним деловой разговор. Может быть, на следующей неделе?
– Не получится. Приезжает мама.
– Тогда выходные через неделю.
– Посмотрим.
– Что с книгой?
– Мы ее получили.
– Мои поздравления.
Он завидовал. Он не думал, что она получит книгу. Почему он не сказал ей, что едет в Мексику с другой женщиной? Почему он не может окончательно порвать с Бонни? Он так привык лгать, что соврал не задумываясь. А сейчас правда могла оказаться полезной, он бы освободился от давно опостылевшего романа. Но тогда Бонни стала бы расспрашивать о Джун. Возможно, ей уже сказали, что Гриффин был с Джун на балу. Бонни нельзя было сказать, что Джун – знакомая одного друга: она бы спросила, что за друг и как этот друг с ней познакомился.
Позвонил Леви, сказать, что контракт с Оукли и Сивеллой подписан. Оукли получит восемьдесят тысяч за первый вариант и переделки и триста семьдесят пять тысяч, если будет режиссером фильма, или двести тысяч, если не будет режиссером. Агент Оукли пытался нажать, он хотел, чтобы студия заплатила всю сумму в двести тысяч вне зависимости, снимут фильм или нет. Он дал обратный ход, когда ему сказали, что на этих условиях студия не подпишет контракт. Если Оукли так уверен в успехе сценария, он мог бы писать его дома и потом выставить на аукцион. Сивелле причитается двадцать тысяч за надзор над работой по сценарию, и оба получат офисы.
Когда Гриффин собирался на обед, перезвонила Сьюзен Эйвери. Снимая трубку, он думал, как ему поехать с Джун в Мексику без ведома полиции.
– Здравствуйте, мисс Эйвери. Вы его поймали?
– Я не имею права обсуждать ход расследования, мистер Милл.
– Чем могу помочь?
– Как давно вы знакомы с Джун Меркатор?
– Около месяца.
– С того момента, когда вы ездили в Пасадену?
– Да, с того дня, когда погиб Дэвид Кахане.
– Вы не были с ней знакомы до этого?
– Собственно, мы познакомились по телефону. Начали разговаривать и почувствовали, что нам легко друг с другом. Мы поговорили об этом, потом один разговор привел к другому… Она думала, что, может быть, мне известна какая-нибудь дополнительная информация, что вы могли сказать мне больше, чем ей, учитывая мое положение.
– Вы бывали с ней в обществе?
– Бывал.
– Не считаете, что ей несколько рано бывать в обществе?
– Мы не в Иране, мисс Эйвери. Не думаю, что женщины связаны особыми правилами. Она еще не пришла в себя от потери человека, которого любила. Я поддерживаю ее как друг, и только. По правде, между нами возникли особые отношения. Мы оба чувствуем, что впереди у нас что-то настоящее. – Он надеялся, все это звучало слишком глупо для того, чтобы его можно было заподозрить в убийстве на почве страсти. – Конечно, вы можете ей позвонить. Уверен, она будет рада поделиться тем кошмаром, который ей пришлось пережить. Уверен, это как раз то, что ей сейчас нужно. – Теперь его возмущение выглядело уместным. Так бы повел себя невиновный человек.
Что будет, если он повесит трубку, если швырнет трубку? С полицией так не поступают. Не докажут ли гнев и возмущение его вину? Риск был слишком велик, да и расчеты заняли уже слишком много времени. Трехсекундное молчание Эйвери значило, что совесть взяла верх над амбициями. Она не хотела доводить до слез бедную вдову. Пауза означала, что она не будет звонить Джун.
– Вы должны понять, – сказала Эйвери, – расследование убийства – это неприятная вещь, и иначе никак. Преступники не оказывают нам любезностей.
– Простите, если покажусь вам невежливым. Послушайте, я виделся с человеком незадолго до того, как он был ограблен и убит. Я уже оказал вам посильную помощь и буду помогать в дальнейшем чем смогу. Но кажется, меня за это даже не поблагодарили. Полагаю, мне следует понимать, учитывая характер моей работы, что у такого занятого человека, как вы, не больше времени пожимать руки всем подряд, чем у меня. – Гриффин сам не знал, что он сказал и для чего, но, во всяком случае, это позволит им закончить разговор.
– Мы ценим вашу помощь, Гриффин.
Как только она попрощалась, ему захотелось стереть из памяти весь этот разговор. Он допустил ужасную ошибку. Сказав, что знает, что он был в обществе с Джун, она дала ему понять, что за ними следили. Он ничего не сказал о полицейском, который болтался за ним хвостом по всему отелю, из чего Эйвери могла предположить, что его не удивила слежка. Это могло означать только одно: он ожидал слежки. А почему он ожидал, что за ним будут следить, если он не был виновен? И что он мог сказать? Эйвери об этом даже не упомянула. Он мог бы, например, сказать: «Кстати, Эйвери, вчера вечером произошло нечто странное. Может быть, это как-то связано…» Нет. Она не знала наверняка, что ему было известно, что за ним следит полиция Пасадены. Поэтому он сделал правильно, что не стал говорить об этом. Не надо ли было спросить, как она узнала, что он был с Джун в обществе? Узнать это было невозможно.
И он все-таки хотел отвезти Джун в Мексику? Впервые Гриффин подумал, не сошел ли он с ума. Он открыл ящик стола и вынул небольшую стопку открыток от Автора. Автор, вероятно, был одинок. У него было мало друзей, а те, которые были, считали его ненормальным. Человек, который посылает анонимные открытки с угрозами, стреляет в упор в переулке, оставляет невразумительные послания на столиках в бальном зале, вряд ли может быть окружен преданными друзьями. Ярость, долгие раздумья, мелкие обиды или насмешки – все это переплелось за долгие часы бесплодного труда за печатной машинкой или компьютером, смотрения на курсор, требующий следующей буквы, следующего слова, и могло убить любую привязанность.
Он поехал в Беверли-Хиллз и пообедал с Диком Мелленом в «Гриле». Он хотел спросить, не знает ли тот хорошего адвоката по уголовным делам, сделав вид, что это нужно для фильма, но передумал. Он сказал, что уезжает в Мексику на несколько дней.
– Хорошая мысль. Похоже, отдых вам не повредит.
– Вы так считаете? – Гриффин хотел знать, правда ли он выглядит переутомленным. – В последние дни навалилось много дел.
Это было стандартное, ничего не значащее объяснение. Все здесь присутствующие испытывали стресс, ни у кого из них работа не была легкой. Все они привыкли трудиться сверхурочно, но тем не менее как один улыбались, удобно расположившись в своих кабинках или за столиками, раскованные, смотря прямо в глаза собеседникам, иногда оглядывая комнату в поисках друзей или знаменитостей, а еще лучше друзей, которые были знаменитостями. Зал был буквально пронизан дружелюбием. Почему? Потому что никто не расплачивался из собственного кармана, а пользовался корпоративной карточкой? Или потому что все хорошо зарабатывали? В зале было несколько авторов и режиссеров, которые сидели с административными работниками других студий, ранга Гриффина или немного ниже, и даже они прониклись атмосферой зала. На всех была одежда из хлопка, или из хлопка и шелка, или изо льна. Все были чистыми. В тюрьме будет иначе. Пройдет ли шутка, если Гриффин назовет столовую буфетом? Сочтут ли сокамерники его остроумным, если он будет вести себя словно на воле? Он надеялся, что в тюрьме найдется место, где будут встречаться сильные мира сего, только самые умные и крутые, какой-нибудь уголок во дворе, где воздух будет разреженный, а настроение бодрое. «Будут ли они уважать мое преступление?» – подумал он.
Направляясь к выходу из ресторана, он пожал несколько рук и поехал обратно на студию длинной дорогой, через Лорел-каньон, а не по шоссе. Он тянул время. Если его арестуют, его могут не выпустить под залог, учитывая, что у него забронированы билеты в Мексику. Возможно, он больше никогда не увидит Лорел-каньон. Он остановился на Малхолланд-драйв и взглянул на долину. Его охватила сентиментальная нежность к местам, которые он обычно презирал. Люди, поселившиеся на этой равнине, ни в чем не виноваты. Где-то им надо было жить. И они выбрали место, которое все высмеивают, поэтому они, возможно, пионеры и заслуживают уважения. Если эти несчастные прочитают о деле Гриффина в газете или увидят по телевидению, они его осудят. Он вспомнил о ночном кошмаре, и ему захотелось, чтобы он не убивал Дэвида Кахане. Он знал, что если его посадят в тюрьму, он будет думать об убийстве каждый день, пока не попадет в газовую камеру. Он завел мотор и поехал на студию. Он избегал бульваров, не хотел смотреть на людей, которые ходят по магазинам. Он хотел ехать через жилые кварталы. Ему хотелось смотреть на дома, на мам с детьми, на людей, поливающих свои газоны. Остановившись у светофора, он заметил, что водитель соседней машины пялится на него во все глаза. А что удивительного? Гриффин плакал.
Глава 15
Левисон официально представил Ларри Леви отделу производства. Все натянуто улыбались, и только Леви выглядел довольным. Гриффин наблюдал за лицами сотрудников, но никто не показывал, что относится к новичку с подозрением или боится лишиться работы. Возможно, их адвокаты уже бегали по городу в поисках нового места, но если у них были умные адвокаты, а Гриффин знал большинство из них, то они посоветовали своим клиентам не делать резких движений и даже не давать повода думать, что они на это способны. Интересно, что они думали на самом деле? Что у Леви пока недостаточно власти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22