Это походило на разошедшийся и заново зашитый шов. Прекрасно зашитый, просто превосходно, можно никогда и не заметить. Кто бы это ни сделал, он был настоящим мастером. Нужно великолепно владеть Контролем, чтобы осуществить подобное. Ложное воспоминание, мастерски наложенное поверх настоящего. Этого хватило, чтобы большую часть года водить за нос команду венаторов. Внедрять краснокровным ложные воспоминания было очень опасно. Это могло превратить человека в буйного сумасшедшего, не отличающего факта от вымысла. Или сделать из банкира бездельника, живущего за счет родителей.
- Отпусти его, - устало произнес Кингсли.
Мими кивнула. Она ослабила хватку, освободив разум студента, и четверка венаторов вернулась обратно в реальный мир. Их свидетель, похрапывая, умостился на столе.
Это был не подозреваемый.
Это была жертва.
ГЛАВА 6
БЛИСС
Каждый день после того утра на вершине Корковадо - «горбатой горы» в переводе с португальского - Блисс приходилось задавать себе три важных вопроса. «Кто я? Где я? Что со мной произошло?»
Она принялась это проделывать вскоре после того, как однажды, проснувшись, обнаружила, что не может вспомнить, отчего ей так печально. На следующий день она не смогла вспомнить, единственный она ребенок в семье или нет. Но всерьез она испугалась в тот день, когда посмотрела в зеркало и ей показалось, что она видит кого-то чужого. Она понятия не имела, кто эта рыжеволосая девушка.
Тогда-то ей и пришла в голову идея каждое утро задавать себе эти три вопроса.
Если она не воспользуется случаем вспомнить, кто она такая, Посетитель полностью возьмет над ней верх. И настоящая Блисс Ллевеллин, та девчонка, что однажды провалила экзамен на вождение автомобиля, который сдавала на старом, еще пятидесятых годов, «кадиллаке» с открывающимся верхом, исчезнет окончательно. Даже то полустершееся воспоминание о ней, что еще цеплялось за крохотный уголок ее сознания.
Итак, они находятся в Хэмптонсе. Сейчас утро. Она встала. Пора завтракать. Слуга зовет ее. Нет. Не слуга - ее отец. Слугой Форсайта называет Посетитель, а не она. Порой такое случается. Иногда оказывается, что она отчетливо слышит Посетителя. Но потом дверь захлопывается, и она снова оказывается за этой дверью, в темноте, отрезанная от мира. Посетитель получил доступ к ее прошлому, ко всей ее жизни, а она к его - нет. Его разговоры с Форсайтом происходили за закрытой дверью; его мысли были покрыты мраком.
Какая-то ее часть радовалась, что Посетитель больше не разговаривает с ней. Ей смутно помнилось, что прежде они изредка переговаривались друг с другом, но ныне это прекратилось. Теперь это сменилось тишиной. Девушка понимала: это потому, что ему больше не требуется общаться с ней, чтобы взять ее под контроль. Он привык захватывать власть во время ее помрачений сознания, но теперь он не нуждался в них, чтобы делать все, что ему заблагорассудится. Он и так был у руля.
Однако же, с другой стороны, ее не выбросили на обочину. Она верно ответила на первый вопрос.
Она - Блисс Ллевеллин. Дочь сенатора Форсайта Ллевеллина и падчерица покойной Боби Энн Шеферд. Она росла в Хьюстоне, до тех пор пока их семья не переехала на Манхэттен, вскоре после того, как ей исполнилось пятнадцать лет. Она училась в школе Дачезне, расположенной на Девяносто шестой улице, и больше всего любила выступать с группой поддержки на футбольных матчах, ходить за покупками и работать фотомоделью.
«О боже, я же прямо блондинка из анекдотов», - подумала Блисс.
Нет, в ней наверняка должно быть что-то более существенное.
Так, ладно. Начнем сначала... Ее зовут Блисс Ллевеллин, и она выросла в большом, великолепном доме в Ривер-Оукс, районе Хьюстона, но ее любимым местом в Техасе было дедушкино ранчо, где она носилась верхом по ковру цветущих прерий. В школе ее любимым предметом была история искусств, и она надеялась когда-нибудь стать хозяйкой собственной художественной галереи или сотрудником Метрополитен-музея.
Она - Блисс Ллевеллин, и прямо сейчас она находится в Хэмптонсе. Хэмптонс - престижный поселок на берегу, в двух часах езды от Манхэттена (или как там сложится с пробками на дорогах), куда жители города удаляются, «чтоб глаза мои ничего этого не видели», лишь затем, чтобы уткнуться носом во все то же самое. Август в Хэмптонсе такой же замечательный, как сентябрь в Нью-Йорке. В те времена, когда она была еще просто Блисс, а не сосуд для зла (или СДЗ, как она мысленно это называла, когда ей хотелось посмеяться над ситуацией, а не плакать), мачеха как раз в это время волокла их отсюда прочь, потому что «так принято».
Боби Энн была просто помешана на том, что принято и что не принято, и составляла целые списки того и другого; можно было подумать, что в прошлой жизни она была редактором модного журнала. Как ни печально, Боби Энн вечно изо всех сил старалась быть модной, а в результате у нее все выходило ровно наоборот.
Сознание Блисс заполонили картины ее последнего настоящего лета в Хэмптонсе. Она была спортивной девушкой и эти три месяца ездила верхом, ходила под парусом, играла в теннис и осваивала серфинг. В том году она снова сломала правое запястье. Первые три раза это происходило из-за спорта - лыж, парусного спорта и тенниса. На этот же раз причина была дурацкая, чисто хэмптонская. Она споткнулась в своих новых туфлях от Лоубоутина, на платформе, и подставила руку, приземляясь.
Теперь, когда она ответила на первый и второй вопросы в подробностях, ей не оставалось ничего иного, как перейти к третьему. И третий вопрос всегда оказывался самым трудным.
«Что со мной случилось?»
Плохие вещи. Ужасные вещи. Блисс почувствована, что холодеет. Даже странно, как она все еще способна что-то чувствовать, при том, что у нее сохранились лишь воспоминания о том, что значит быть живой, и что все ее чувства медленно умирали. Она ощущала свое призрачное тело, а когда она спала, ей снилось, что она по-прежнему живет обычной жизнью: ест шоколад, гуляет с собакой, слушает, как дождь стучит по крыше, ощущает щекой мягкость наволочки.
Но она не могла сосредоточиться на этом. Сейчас существовали вещи, которые она вспоминать не хотела, однако же нужно было заставить себя и попытаться вспомнить.
Она вспомнила их квартиру в городе, вспомнила, как привратник в белых перчатках называл ее «мисс» и всегда следил, чтобы ее пакеты поскорее подняли наверх. Она вспомнила, как заводила друзей в школе, как Мими Форс взяла ее под крылышко и посмеялась над ее белой кожаной сумкой. Мими одновременно и покровительствовала ей, и ставила ее в неловкое положение. Но ведь у нее были и другие друзья, правда же? Да, конечно, были. Шайлер ван Ален, ставшая ее лучшей подругой, милая девушка, даже не подозревавшая, насколько она сильна - и насколько красива, и Оливер Хазард-Перри, парень из краснокровных, отличавшийся склонностью к мрачному юмору и безукоризненным гардеробом.
Она помнила вечер в клубе, сигарету, выкуренную в переулке, и какого-то юношу. Она встретила юношу. Черноволосого юношу, бессильно обвисшего у нее на руках. Дилан Вард. Блисс оцепенела. Дилан мертв. Теперь она вспомнила все. То, что произошло в Рио. Все. Убийство. Лоуренса. Как она бежала вниз по склону, прочь от Шайлер с Оливером, потому что не хотела, чтобы они видели ее лицо. Чтобы они увидели, кто она на самом деле.
Орудие Серебряной крови.
Она вернулась вместе с Форсайтом в Нью-Йорк на похороны Боби Энн. Точнее, на поминовение, потому что хоронить было нечего, как и в случае с прочими усопшими членами Совета. От Боби Энн не осталось ничего, даже пряди осветленных волос. Вместо гроба у алтаря поставили огромный увеличенный снимок. Фотограф запечатлел мачеху в лучший момент ее жизни - когда ей посвятили целую статью в светском журнале.
На похороны собралась целая толпа. Пришло все сообщество Голубой крови - выказать поддержку тем, кто выступил против Серебряной крови. Мими тоже присутствовала, как и ее брат-близнец, Джек.
Они обратились к Блисс со словами утешения и поддержки.
Если бы они только знали!
На похоронах Блисс еще в достаточной степени осознавала, что происходит вокруг. Она слышала, как Форсайт сказал ей (а на самом деле не ей; он даже тогда говорил с Посетителем, как она понимала сейчас), что беспокоиться не о чем, проблема с Джордан решена.
Беспокоиться? Какая проблема? Ах да. Она чуть не забыла. Ее младшая сестренка. Джордан знала, что Блисс носит в себе Посетителя. Джордан пыталась убить ее.
Упражнение завершилось. Она знала, кто она такая, где она находится и что с ней произошло. Она - Блисс Ллевеллин, она в Хэмптонсе, и она носит в своем теле душу Люцифера.
Такова ее история.
Завтра ей придется вспоминать все это заново.
РАССЛЕДОВАНИЕ
Убийца Лоуренса. Убийца своего деда. Нет, инквизитор не выступал с таким заявлением - это было бы слишком грубо. Но намеков он отпустил достаточно. Посеял столько сомнений в рассказанной Шайлер истории, что с тем же успехом мог выжечь слово «убийца» у нее на лбу.
Шайлер не понимала, что на нее надвигается. Она до сих пор не пришла в себя после утраты и совершенно позабыла, что ей придется оправдываться перед Советом. Шайлер рассказала им о произошедшем, стараясь не упустить ничего; ей даже в голову не пришло, что они могут ей не поверить.
- Мисс ван Ален, позвольте, я еще раз пройдусь по вашим показаниям. Согласно вашим воспоминаниям о событиях на Корковадо, юноше придали вид самого Люцифера. Ваш дедушка приказал вам убить этого Люцифера, но вы промахнулись. Тогда Лоуренс нанес роковой удар, убив по ошибке невинного, и тем самым отворил тюрьму Левиафана и выпустил демона на волю. Демон убил его. Я все верно говорю?
- Да, - тихо отозвалась Шайлер.
Инквизитор на миг отвлекся, сверяясь со своими записями. Шайлер однажды встречалась с ним, когда дедушка принимал дома нескольких членов Совета. Инквизитора звали Джосайя Арчибальд; он уже давным-давно ушел в отставку, выйдя из Совета. Они с дедушкой вместе учились в Дачезне. Но если Джосайя и сочувствовал Шайлер, он хорошо это скрывал.
- Он находился прямо перед вами, этот юноша - верно? - Спросил инквизитор, подняв голову.
- Да.
- И вы сказали, что у вас в руках был меч вашей матери.
- Да.
Инквизитор фыркнул и обвел присутствующих старейшин многозначительным взглядом. Те подались вперед либо заерзали на своих местах.
Единственным выжившим членом действовавшего состава Совета был сидевший позади Форсайт Ллевеллин; голова у него была перевязана, а заплывший левый глаз не открывался. Прочие, подобно инквизитору, были заслуженными членами в отставке. Они сидели полукругом, напоминая компанию съежившихся эльфов. Их осталось немного: за стариком Эйбом Томпкинсом съездили в его летний дом на Блок-Айленде; Минерва Морган, одна из самых давних друзей Корделии и бывшая председательница Нью-Йоркского садового общества, сидела неподвижно, словно горгулья, в своем костюме букле; Амброуз Барлоу выглядел так, словно вот-вот заснет.
- Меч Габриэллы исчез много лет назад, - сказал инквизитор. - И вы утверждаете, что ваша мать внезапно возникла перед вами, неизвестно откуда взявшись, и вручила его вам. Вот просто так появилась и вручила. А потом исчезла. По-видимому, вернулась к себе в постель.
Голос его сочился сарказмом.
Шайлер неловко поерзала. Это казалось невероятным и поразительным - и нереальным. Но это было. Все было точно так, как она описала.
- Да... Я не знаю, как это могло случиться, но да...
Тон инквизитора стал снисходительным.
- Сделайте милость, сообщите нам, где этот меч сейчас?
- Я не знаю.
Она и вправду этого не знала. В том хаосе, что воцарился впоследствии, меч, похоже, просто исчез, вместе с Левиафаном, и она так им и сказала.
- Что вам известно о мече Габриэллы? - Вопросил инквизитор.
- Ничего. Я даже не знала, что у нее есть меч.
- Это истинный меч. В нем заключена особая сила. Он был выкован так, чтобы всегда поражать свою цель, - буркнул инквизитор таким тоном, словно незнание Шайлер свидетельствовало о ее виновности.
- Я не понимаю, к чему вы клоните.
- Вы утверждаете, - очень медленно и осторожно произнес инквизитор, - что у вас в руках был меч вашей матери. Меч, утраченный века назад. Меч, который ни разу за все время своего существования не промахнулся по врагу. И все же - вы промахнулись. Если у вас действительно был меч Габриэллы, каким образом вы промахнулись?
- Вы что, хотите сказать, что я промахнулась нарочно? - Переспросила Шайлер, не веря собственным ушам.
- Это вы сказали, а не я.
Шайлер была потрясена. Что происходит? Что все это значит?
Инквизитор повернулся к слушателям.
- Дамы и господа, уважаемые члены Совета! Ситуация становится все более интересной. Позвольте напомнить вам факты, касающиеся сути дела. Лоуренс ван Ален мертв. Его внучка хочет, чтобы мы поверили в невероятную историю - а именно, что Левиафан, демон, которого сам Лоуренс тысячу лет назад заточил в камень, вырвался на волю и что этот самый демон убил его.
- Это правда, - прошептала Шайлер.
- Мисс ван Ален, вы впервые встретились со своим дедушкой несколько месяцев назад. Это верно?
- Да.
- Вы практически не знали его; не лучше, чем первого встречного.
- Я бы так не сказала. Мы быстро стали очень близки.
- Однако же вы были обижены на него. В конце концов, вы предпочли жить не с Лоуренсом, а с ушедшим из семьи братом вашей матери.
- Ничего я не предпочла! Мы проиграли дело об удочерении! Я не хотела жить с Чарльзом Форсом и его семьей!
- Это вы так утверждаете.
- Да зачем мне могло понадобиться убивать дедушку?! - Сорвалась на крик Шайлер.
Это было безумием. Инсценировка суда, бессмысленная, глупая возня, прямое издевательство. Здесь не было никакой службы правосудию.
- Возможно, вы не планировали убивать его. Возможно, как вы сказали ранее, это был несчастный случай.
Улыбка инквизитора была похожа на акулью.
Потерпевшая крушение Шайлер без сил опустилась на стул. Каковы бы ни были причины, инквизитор не поверил ее рассказу, и ясно было, что оставшиеся члены Совета тоже не желали ему верить. Скрывавшаяся в их рядах Серебряная кровь обнаружена - Нэн Катлер сгинула в огне, уничтожившем особняк Альмейда. Во всяком случае, Совет в это верил. Они приняли это. Форсайт Ллевеллин, жертва предательства со стороны Нэн Катлер, дал соответствующие показания.
Но те, кто был у руля, не желали признать возвращение Левиафана и считать его реальностью. Одно дело - признать свидетельство равного по положению старейшины, и совсем другое - принять на веру слово какой-то полукровки. Они скорее предпочтут поверить в то, что Шайлер намеренно убила Лоуренса, чем в то, что демон снова шествует по земле.
Других свидетелей, могущих подтвердить ее слова, не было - кроме Оливера, а показания человека-проводника в расследовании Комитета не принимались. Люди просто не считались.
Потому накануне заседания, на котором Совет должен был вынести приговор и решить, что с ней делать, Шайлер с Оливером бежали из страны.
ГЛАВА 7
ШАЙЛЕР
Было десять вечера, и на пристань начали прибывать первые гости. По реке величаво поднималась небольшая флотилия настоящих китайских джонок, нанятых для поддержания восточной темы. Над ними реяли знамена с гербами августейших семейств Европы. Габсбурги. Бурбоны. Савойи. Лихтенштейны. Саксен-Кобурги. Голубая кровь, которая предпочла остаться в Старом Свете, а не искать новый дом за океаном.
Шайлер стояла на посту вместе с армией слуг, выстроившихся вдоль каменной стены. Одна из безликих пчелок. Во всяком случае, она на это надеялась. Каждый из слуг держал разную выпивку. Здесь были розовые коктейли «космополитен» в бокалах для мартини, кубки с лучшим бургундским и бордо с хозяйских виноградников в Монтраше, газированная вода с дольками лимона для непьющих. Шайлер держала тяжелый поднос с бокалами шампанского; пузырьки собирались у ободков, яркие и золотистые.
Девушка слышала хлопанье тяжелых парусов на ветру. Некоторые джонки были разукрашены под драконов, с золотой чешуей и светящимися зелеными глазами на носу. Другие притворялись военными кораблями с ярко раскрашенными «пушками» на корме. Величественная, великолепная, прекрасная процессия. Шайлер заметила кое-что еще: украшения гербовых щитов на знаменах двигались, изменялись на свету, превращаясь в танец формы и цвета.
- Ух ты, гляньте! - Дернула Шайлер свою соседку.
- На что глянуть? На толпу богатеев в дурацких лодках? - Поинтересовалась официантка, с сомнением взглянув на Шайлер.
Лишь после этого Шайлер осознала, что пылающие знаки видны лишь вампирским зрением. Это были знаки Голубой крови, на священном наречии - сигулы.
Она едва не выдала себя, но, к счастью, никто этого не заметил. У Шайлер задрожали губы; когда гости взошли на пристань и направились к официанткам, она непроизвольно напряглась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
- Отпусти его, - устало произнес Кингсли.
Мими кивнула. Она ослабила хватку, освободив разум студента, и четверка венаторов вернулась обратно в реальный мир. Их свидетель, похрапывая, умостился на столе.
Это был не подозреваемый.
Это была жертва.
ГЛАВА 6
БЛИСС
Каждый день после того утра на вершине Корковадо - «горбатой горы» в переводе с португальского - Блисс приходилось задавать себе три важных вопроса. «Кто я? Где я? Что со мной произошло?»
Она принялась это проделывать вскоре после того, как однажды, проснувшись, обнаружила, что не может вспомнить, отчего ей так печально. На следующий день она не смогла вспомнить, единственный она ребенок в семье или нет. Но всерьез она испугалась в тот день, когда посмотрела в зеркало и ей показалось, что она видит кого-то чужого. Она понятия не имела, кто эта рыжеволосая девушка.
Тогда-то ей и пришла в голову идея каждое утро задавать себе эти три вопроса.
Если она не воспользуется случаем вспомнить, кто она такая, Посетитель полностью возьмет над ней верх. И настоящая Блисс Ллевеллин, та девчонка, что однажды провалила экзамен на вождение автомобиля, который сдавала на старом, еще пятидесятых годов, «кадиллаке» с открывающимся верхом, исчезнет окончательно. Даже то полустершееся воспоминание о ней, что еще цеплялось за крохотный уголок ее сознания.
Итак, они находятся в Хэмптонсе. Сейчас утро. Она встала. Пора завтракать. Слуга зовет ее. Нет. Не слуга - ее отец. Слугой Форсайта называет Посетитель, а не она. Порой такое случается. Иногда оказывается, что она отчетливо слышит Посетителя. Но потом дверь захлопывается, и она снова оказывается за этой дверью, в темноте, отрезанная от мира. Посетитель получил доступ к ее прошлому, ко всей ее жизни, а она к его - нет. Его разговоры с Форсайтом происходили за закрытой дверью; его мысли были покрыты мраком.
Какая-то ее часть радовалась, что Посетитель больше не разговаривает с ней. Ей смутно помнилось, что прежде они изредка переговаривались друг с другом, но ныне это прекратилось. Теперь это сменилось тишиной. Девушка понимала: это потому, что ему больше не требуется общаться с ней, чтобы взять ее под контроль. Он привык захватывать власть во время ее помрачений сознания, но теперь он не нуждался в них, чтобы делать все, что ему заблагорассудится. Он и так был у руля.
Однако же, с другой стороны, ее не выбросили на обочину. Она верно ответила на первый вопрос.
Она - Блисс Ллевеллин. Дочь сенатора Форсайта Ллевеллина и падчерица покойной Боби Энн Шеферд. Она росла в Хьюстоне, до тех пор пока их семья не переехала на Манхэттен, вскоре после того, как ей исполнилось пятнадцать лет. Она училась в школе Дачезне, расположенной на Девяносто шестой улице, и больше всего любила выступать с группой поддержки на футбольных матчах, ходить за покупками и работать фотомоделью.
«О боже, я же прямо блондинка из анекдотов», - подумала Блисс.
Нет, в ней наверняка должно быть что-то более существенное.
Так, ладно. Начнем сначала... Ее зовут Блисс Ллевеллин, и она выросла в большом, великолепном доме в Ривер-Оукс, районе Хьюстона, но ее любимым местом в Техасе было дедушкино ранчо, где она носилась верхом по ковру цветущих прерий. В школе ее любимым предметом была история искусств, и она надеялась когда-нибудь стать хозяйкой собственной художественной галереи или сотрудником Метрополитен-музея.
Она - Блисс Ллевеллин, и прямо сейчас она находится в Хэмптонсе. Хэмптонс - престижный поселок на берегу, в двух часах езды от Манхэттена (или как там сложится с пробками на дорогах), куда жители города удаляются, «чтоб глаза мои ничего этого не видели», лишь затем, чтобы уткнуться носом во все то же самое. Август в Хэмптонсе такой же замечательный, как сентябрь в Нью-Йорке. В те времена, когда она была еще просто Блисс, а не сосуд для зла (или СДЗ, как она мысленно это называла, когда ей хотелось посмеяться над ситуацией, а не плакать), мачеха как раз в это время волокла их отсюда прочь, потому что «так принято».
Боби Энн была просто помешана на том, что принято и что не принято, и составляла целые списки того и другого; можно было подумать, что в прошлой жизни она была редактором модного журнала. Как ни печально, Боби Энн вечно изо всех сил старалась быть модной, а в результате у нее все выходило ровно наоборот.
Сознание Блисс заполонили картины ее последнего настоящего лета в Хэмптонсе. Она была спортивной девушкой и эти три месяца ездила верхом, ходила под парусом, играла в теннис и осваивала серфинг. В том году она снова сломала правое запястье. Первые три раза это происходило из-за спорта - лыж, парусного спорта и тенниса. На этот же раз причина была дурацкая, чисто хэмптонская. Она споткнулась в своих новых туфлях от Лоубоутина, на платформе, и подставила руку, приземляясь.
Теперь, когда она ответила на первый и второй вопросы в подробностях, ей не оставалось ничего иного, как перейти к третьему. И третий вопрос всегда оказывался самым трудным.
«Что со мной случилось?»
Плохие вещи. Ужасные вещи. Блисс почувствована, что холодеет. Даже странно, как она все еще способна что-то чувствовать, при том, что у нее сохранились лишь воспоминания о том, что значит быть живой, и что все ее чувства медленно умирали. Она ощущала свое призрачное тело, а когда она спала, ей снилось, что она по-прежнему живет обычной жизнью: ест шоколад, гуляет с собакой, слушает, как дождь стучит по крыше, ощущает щекой мягкость наволочки.
Но она не могла сосредоточиться на этом. Сейчас существовали вещи, которые она вспоминать не хотела, однако же нужно было заставить себя и попытаться вспомнить.
Она вспомнила их квартиру в городе, вспомнила, как привратник в белых перчатках называл ее «мисс» и всегда следил, чтобы ее пакеты поскорее подняли наверх. Она вспомнила, как заводила друзей в школе, как Мими Форс взяла ее под крылышко и посмеялась над ее белой кожаной сумкой. Мими одновременно и покровительствовала ей, и ставила ее в неловкое положение. Но ведь у нее были и другие друзья, правда же? Да, конечно, были. Шайлер ван Ален, ставшая ее лучшей подругой, милая девушка, даже не подозревавшая, насколько она сильна - и насколько красива, и Оливер Хазард-Перри, парень из краснокровных, отличавшийся склонностью к мрачному юмору и безукоризненным гардеробом.
Она помнила вечер в клубе, сигарету, выкуренную в переулке, и какого-то юношу. Она встретила юношу. Черноволосого юношу, бессильно обвисшего у нее на руках. Дилан Вард. Блисс оцепенела. Дилан мертв. Теперь она вспомнила все. То, что произошло в Рио. Все. Убийство. Лоуренса. Как она бежала вниз по склону, прочь от Шайлер с Оливером, потому что не хотела, чтобы они видели ее лицо. Чтобы они увидели, кто она на самом деле.
Орудие Серебряной крови.
Она вернулась вместе с Форсайтом в Нью-Йорк на похороны Боби Энн. Точнее, на поминовение, потому что хоронить было нечего, как и в случае с прочими усопшими членами Совета. От Боби Энн не осталось ничего, даже пряди осветленных волос. Вместо гроба у алтаря поставили огромный увеличенный снимок. Фотограф запечатлел мачеху в лучший момент ее жизни - когда ей посвятили целую статью в светском журнале.
На похороны собралась целая толпа. Пришло все сообщество Голубой крови - выказать поддержку тем, кто выступил против Серебряной крови. Мими тоже присутствовала, как и ее брат-близнец, Джек.
Они обратились к Блисс со словами утешения и поддержки.
Если бы они только знали!
На похоронах Блисс еще в достаточной степени осознавала, что происходит вокруг. Она слышала, как Форсайт сказал ей (а на самом деле не ей; он даже тогда говорил с Посетителем, как она понимала сейчас), что беспокоиться не о чем, проблема с Джордан решена.
Беспокоиться? Какая проблема? Ах да. Она чуть не забыла. Ее младшая сестренка. Джордан знала, что Блисс носит в себе Посетителя. Джордан пыталась убить ее.
Упражнение завершилось. Она знала, кто она такая, где она находится и что с ней произошло. Она - Блисс Ллевеллин, она в Хэмптонсе, и она носит в своем теле душу Люцифера.
Такова ее история.
Завтра ей придется вспоминать все это заново.
РАССЛЕДОВАНИЕ
Убийца Лоуренса. Убийца своего деда. Нет, инквизитор не выступал с таким заявлением - это было бы слишком грубо. Но намеков он отпустил достаточно. Посеял столько сомнений в рассказанной Шайлер истории, что с тем же успехом мог выжечь слово «убийца» у нее на лбу.
Шайлер не понимала, что на нее надвигается. Она до сих пор не пришла в себя после утраты и совершенно позабыла, что ей придется оправдываться перед Советом. Шайлер рассказала им о произошедшем, стараясь не упустить ничего; ей даже в голову не пришло, что они могут ей не поверить.
- Мисс ван Ален, позвольте, я еще раз пройдусь по вашим показаниям. Согласно вашим воспоминаниям о событиях на Корковадо, юноше придали вид самого Люцифера. Ваш дедушка приказал вам убить этого Люцифера, но вы промахнулись. Тогда Лоуренс нанес роковой удар, убив по ошибке невинного, и тем самым отворил тюрьму Левиафана и выпустил демона на волю. Демон убил его. Я все верно говорю?
- Да, - тихо отозвалась Шайлер.
Инквизитор на миг отвлекся, сверяясь со своими записями. Шайлер однажды встречалась с ним, когда дедушка принимал дома нескольких членов Совета. Инквизитора звали Джосайя Арчибальд; он уже давным-давно ушел в отставку, выйдя из Совета. Они с дедушкой вместе учились в Дачезне. Но если Джосайя и сочувствовал Шайлер, он хорошо это скрывал.
- Он находился прямо перед вами, этот юноша - верно? - Спросил инквизитор, подняв голову.
- Да.
- И вы сказали, что у вас в руках был меч вашей матери.
- Да.
Инквизитор фыркнул и обвел присутствующих старейшин многозначительным взглядом. Те подались вперед либо заерзали на своих местах.
Единственным выжившим членом действовавшего состава Совета был сидевший позади Форсайт Ллевеллин; голова у него была перевязана, а заплывший левый глаз не открывался. Прочие, подобно инквизитору, были заслуженными членами в отставке. Они сидели полукругом, напоминая компанию съежившихся эльфов. Их осталось немного: за стариком Эйбом Томпкинсом съездили в его летний дом на Блок-Айленде; Минерва Морган, одна из самых давних друзей Корделии и бывшая председательница Нью-Йоркского садового общества, сидела неподвижно, словно горгулья, в своем костюме букле; Амброуз Барлоу выглядел так, словно вот-вот заснет.
- Меч Габриэллы исчез много лет назад, - сказал инквизитор. - И вы утверждаете, что ваша мать внезапно возникла перед вами, неизвестно откуда взявшись, и вручила его вам. Вот просто так появилась и вручила. А потом исчезла. По-видимому, вернулась к себе в постель.
Голос его сочился сарказмом.
Шайлер неловко поерзала. Это казалось невероятным и поразительным - и нереальным. Но это было. Все было точно так, как она описала.
- Да... Я не знаю, как это могло случиться, но да...
Тон инквизитора стал снисходительным.
- Сделайте милость, сообщите нам, где этот меч сейчас?
- Я не знаю.
Она и вправду этого не знала. В том хаосе, что воцарился впоследствии, меч, похоже, просто исчез, вместе с Левиафаном, и она так им и сказала.
- Что вам известно о мече Габриэллы? - Вопросил инквизитор.
- Ничего. Я даже не знала, что у нее есть меч.
- Это истинный меч. В нем заключена особая сила. Он был выкован так, чтобы всегда поражать свою цель, - буркнул инквизитор таким тоном, словно незнание Шайлер свидетельствовало о ее виновности.
- Я не понимаю, к чему вы клоните.
- Вы утверждаете, - очень медленно и осторожно произнес инквизитор, - что у вас в руках был меч вашей матери. Меч, утраченный века назад. Меч, который ни разу за все время своего существования не промахнулся по врагу. И все же - вы промахнулись. Если у вас действительно был меч Габриэллы, каким образом вы промахнулись?
- Вы что, хотите сказать, что я промахнулась нарочно? - Переспросила Шайлер, не веря собственным ушам.
- Это вы сказали, а не я.
Шайлер была потрясена. Что происходит? Что все это значит?
Инквизитор повернулся к слушателям.
- Дамы и господа, уважаемые члены Совета! Ситуация становится все более интересной. Позвольте напомнить вам факты, касающиеся сути дела. Лоуренс ван Ален мертв. Его внучка хочет, чтобы мы поверили в невероятную историю - а именно, что Левиафан, демон, которого сам Лоуренс тысячу лет назад заточил в камень, вырвался на волю и что этот самый демон убил его.
- Это правда, - прошептала Шайлер.
- Мисс ван Ален, вы впервые встретились со своим дедушкой несколько месяцев назад. Это верно?
- Да.
- Вы практически не знали его; не лучше, чем первого встречного.
- Я бы так не сказала. Мы быстро стали очень близки.
- Однако же вы были обижены на него. В конце концов, вы предпочли жить не с Лоуренсом, а с ушедшим из семьи братом вашей матери.
- Ничего я не предпочла! Мы проиграли дело об удочерении! Я не хотела жить с Чарльзом Форсом и его семьей!
- Это вы так утверждаете.
- Да зачем мне могло понадобиться убивать дедушку?! - Сорвалась на крик Шайлер.
Это было безумием. Инсценировка суда, бессмысленная, глупая возня, прямое издевательство. Здесь не было никакой службы правосудию.
- Возможно, вы не планировали убивать его. Возможно, как вы сказали ранее, это был несчастный случай.
Улыбка инквизитора была похожа на акулью.
Потерпевшая крушение Шайлер без сил опустилась на стул. Каковы бы ни были причины, инквизитор не поверил ее рассказу, и ясно было, что оставшиеся члены Совета тоже не желали ему верить. Скрывавшаяся в их рядах Серебряная кровь обнаружена - Нэн Катлер сгинула в огне, уничтожившем особняк Альмейда. Во всяком случае, Совет в это верил. Они приняли это. Форсайт Ллевеллин, жертва предательства со стороны Нэн Катлер, дал соответствующие показания.
Но те, кто был у руля, не желали признать возвращение Левиафана и считать его реальностью. Одно дело - признать свидетельство равного по положению старейшины, и совсем другое - принять на веру слово какой-то полукровки. Они скорее предпочтут поверить в то, что Шайлер намеренно убила Лоуренса, чем в то, что демон снова шествует по земле.
Других свидетелей, могущих подтвердить ее слова, не было - кроме Оливера, а показания человека-проводника в расследовании Комитета не принимались. Люди просто не считались.
Потому накануне заседания, на котором Совет должен был вынести приговор и решить, что с ней делать, Шайлер с Оливером бежали из страны.
ГЛАВА 7
ШАЙЛЕР
Было десять вечера, и на пристань начали прибывать первые гости. По реке величаво поднималась небольшая флотилия настоящих китайских джонок, нанятых для поддержания восточной темы. Над ними реяли знамена с гербами августейших семейств Европы. Габсбурги. Бурбоны. Савойи. Лихтенштейны. Саксен-Кобурги. Голубая кровь, которая предпочла остаться в Старом Свете, а не искать новый дом за океаном.
Шайлер стояла на посту вместе с армией слуг, выстроившихся вдоль каменной стены. Одна из безликих пчелок. Во всяком случае, она на это надеялась. Каждый из слуг держал разную выпивку. Здесь были розовые коктейли «космополитен» в бокалах для мартини, кубки с лучшим бургундским и бордо с хозяйских виноградников в Монтраше, газированная вода с дольками лимона для непьющих. Шайлер держала тяжелый поднос с бокалами шампанского; пузырьки собирались у ободков, яркие и золотистые.
Девушка слышала хлопанье тяжелых парусов на ветру. Некоторые джонки были разукрашены под драконов, с золотой чешуей и светящимися зелеными глазами на носу. Другие притворялись военными кораблями с ярко раскрашенными «пушками» на корме. Величественная, великолепная, прекрасная процессия. Шайлер заметила кое-что еще: украшения гербовых щитов на знаменах двигались, изменялись на свету, превращаясь в танец формы и цвета.
- Ух ты, гляньте! - Дернула Шайлер свою соседку.
- На что глянуть? На толпу богатеев в дурацких лодках? - Поинтересовалась официантка, с сомнением взглянув на Шайлер.
Лишь после этого Шайлер осознала, что пылающие знаки видны лишь вампирским зрением. Это были знаки Голубой крови, на священном наречии - сигулы.
Она едва не выдала себя, но, к счастью, никто этого не заметил. У Шайлер задрожали губы; когда гости взошли на пристань и направились к официанткам, она непроизвольно напряглась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27