По ту сторону горы покоилось великолепное голубое озеро, простирающееся почти до самого горизонта. И в тот самый момент, когда я выскочил на вершину горы и замер от удивления и восторга – над озером появилась солнечная макушка. Поверхность воды вспыхнула, и от самого горизонта к подножию горы выстлалась алмазная дорожка.
Вся жизнь представилась мне тогда вот таким же утром – наполненным восторга и неистовства. Я вдохнул воздуха столько, сколько позволяли мои легкие, и с безумно-радостным воплем полетел к солнцу.
Очнулся я уже в палатке с жгучей болью во всем теле.
Рядом, закрыв лицо руками, сидела мама.
Сквозь пальцы ее капали слезы.
Может быть, для всех нас было бы лучше, если бы я не увяз тогда в кроне одинокой березы, а разбился бы в дребезги о гряду прибрежных камней?
Возможно. Потому что проявившиеся во мне в то утро способности не только не вытряхнулись из моего изодранного тела, а напротив, укоренились и стали активно развиваться, поражая своими выходками и меня и окружающих.
Почти тридцать лет понадобилось мне для того, чтобы только лишь выявить их, как первопричину всех своих бед. Но во что я превратился за это время?!
Ну, слава Богу, с завтрашнего дня все пойдет по другому! И я представил себя будущего – независимое выражение лица, непроницаемый взгляд, безукоризненная логика мышления и филигранная точность движений. Отлично! Значит, завтра:
6.00 – подъем;
6.30 – физзарядка!
Пружинистым шагом направился я по перрону к эскалатору.
Мой непроницаемый взгляд отметил молодого парня с длиннющими волосами, собранными на затылке в хвост. Он стоял, упираясь обеими руками в мраморную стену и мучительно блевал в урну. К нему двигалась работница метрополитена в желтой форменной жилетке и с железным совком в руке.
– Вам что, молодой человек, заняться нечем? – сухо спросила она, грозно помахивая совком.
Я спокойно отвел свой новоявленный взгляд и шагнул на эскалатор – чем у них там дело закончится, меня уже не интересовало. Я жил завтрашним днем. Я поднимался вверх и сквозь пелену иронии смотрел на уплывающий вниз людской поток, постепенно наполняясь лилейным чувством превосходства.
8.00 – контрастный душ;
8.30 – легкий завтрак.
21.37 – Озерки.
Выйдя на воздух и не пряча лица от мороза, я прошествовал к трамвайной остановке.
Толпа, вразнобой переминаясь с ноги на ногу, вглядывалась в даль.
Даль холодно чернела.
«Общественный транспорт – горькое бремя малоимущих», – вдруг промелькнуло у меня в голове.
Да, это серьезное препятствие на пути к Новой Жизни! Человек, пользующийся общественным транспортом, не принадлежит себе, он во власти случая. Может случиться, а может и нет! Типичная модель хаоса.
Толпа встала на обе ноги и замерла. Я невольно обернулся.
Из черноты надвигались два ярких глаза.
«Будет жарко», – кисло думал я, сливаясь с потенциальными пассажирами…
– Тетка, проходи вперед, середина же пустая!
– Я выхожу на следующей! Зачем я буду проходить?!
– Дай войти! Видишь, дверь не закрывается!
– Никуда я не пойду! Я привыкла заранее
готовиться на выход!
– Так а мне-то что ж, теперь из-за твоих блядских привычек прикажешь жопу морозить?!
Диалог шел над моей головой, а я стоял на средней ступеньке, прямо между дискутирующими, и всеми членами ощущал на себе их непримиримость.
«Будем стоять, пока не закроем двери», – индифферентно объявил водитель.
И тут тот, который так беспокоился за свою нижнюю выпуклость, засопел и стал просачиваться вглубь, выдавливая меня вон.
Ох уж мне эти сильнохарактерные личности. Продыху от них нет.
Да, видно, сегодня я еще не был готов к Новой жизни. Слишком одряхлел во мне самый приоритетный наш инстинкт – инстинкт самосохранения. А иначе чем можно объяснить то, что я добровольно вышел из вагона на мороз?
По правде сказать, этот инстинкт изначально не внушал мне доверия. Помню, еще в раннем детстве, когда я жил у дедушки с бабушкой, он (инстинкт) проявил себя во всей своей несуразности.
В то время в доме напротив жил мальчик – чернявый татарчонок. Ух и гадостливый же он был! Как все мамаево Иго. То яйцом голубиным в меня запустит, то помочится на макушку, притаившись в ветвях дерева – ну проходу не давал своими забавами. Я его жутко боялся и всячески избегал, чем, естественно, подзадоривал его необузданное воображение.
Все мои родственники советовали мне сойтись с ним в честном поединке и биться до тех пор, пока «этот паршивец не обсикается!»
Но такой метод совершенно меня не устраивал. Вообще, все, что касалось малейшего противоборства, даже в таких гордых проявлениях, как футбол, хоккей и т. п., вызывало во мне отвращение.
В общем, я продолжал упорно пасовать. Но вот однажды получил я в подарок велосипед – маленький, но с надувными колесами. Это больше всего нравилось мне в моем велосипеде – как у настоящего, и даже насос прилагался!
Я сам накачал свои колеса и выехал за ворота.
Но не успел я преодолеть и пяти метров, как все три колеса зашипели и испустили дух. Тут же послышался радостный смех юного террориста. Я спрыгнул на землю и обомлел – вся дорога была усеяна мелкими и острыми гвоздями!
А смех все журчал. Он веселился, этот потомок Золотой Орды, подло укрывшись за своим забором.
Что было дальше, я помню отлично, но до сих пор не могу осознать, как это произошло. Вернувшись домой, я выбрал в ванне для мусора бутылку из-под шампанского; там была и другая стеклотара, но мой выбор был именно таков. Спрятав оружие за спиной, я пошел к шалуну.
Хитреца на лето всегда брили под ноль, поэтому я видел, как брызнула кровь из его макушки, после того как бутылка опустилась и раскололась на его большой не по годам голове, а сам диверсант рухнул к моим ногам.
Татарчонка еле-еле откачали. Он на всю жизнь остался заикой. А я от испуга забился в силосную яму, просидел там всю ночь и схватил воспаление легких. Но что самое интересное, когда мы оба поправились, все закрутилось по старой схеме, но только уже на новом уровне. Татарчонок издевался изощренней прошлого – я боялся пуще прежнего.
Так, все, хватит о делах минувших! Было и прошло! Мне же всего тридцать три! И раз я еще не умер, значит могу начать все сначала! Надо только сделать верные выводы из постылого прошлого, чтобы не повториться в будущем.
С такой думой я влез в автобус № 178.
22.25 – по проспекту Художников.
– Граждане, есть среди вас доктор? – затрапезного вида субъект стоял посреди салона и ехидно осматривал пассажиров.
– Вот вы, мне кажется, настоящий врач! – наконец выбрал он крупного, пожилого мужчину в нутриевой шапке, просматривающего газету.
– Скажите, вот если у меня рябь в глазах… Как у советского телевизора, то вдруг накатит, то отступит. Это что? Сердце пошаливает?
– Ну почему обязательно сердце, – чуть свысока, возразил мужчина, переворачивая газету, – может печень или почки…
– Откуда это в голове почки?! Ты что говоришь-то?! – возмутился больной и радостно добавил: – Тю-у-у, да ты фельдшер, наверное!
– И почки и печень связаны с головным мозгом, – попытался оправдаться мужчина.
– О-о, с мозгами у меня все в порядке! А вот ты, по-моему, разомлел от духоты-то! Эй, водила, гаси печки! – закричал неуемный пациент в сторону кабины водителя, потом заговорщицки подмигнул мне и снова обратился к сконфузившемуся мужчине:
– Я же шуткую, братишка! Сейчас булькнул на остановке 300 грамм, дай, думаю, пошуткую!
– Ну все равно, имейте в виду… – наставлял мужчина, шурша прессой.
– Я и так у всех на виду! Мне доктор говорит: «Не пить, не курить!» А я продолжаю: «И не дышать! Скальпель тебе в дышло!» – Нет уж, мой курс – только вперед!
– Много вас таких отчаянных по больницам с инфарктами и инсультами… – не выдержал мужчина.
– Пусть! – перекрыл его бесстрашный «штурман». – Хоть бы и трижды инвалид, а телефон-то на что?! Снял трубку: «Ало! Братишка, а ну-ка, подкинь мне «малыша»!»
– Разумно надо, разумно, – опять сник мужчина.
– Эх, землячок, когда разумно, тогда понятно! Когда разумно, то все плохо. Хорошо, когда только вперед! – заключил шутник, ринулся к выходу и исчез в черноте за дверьми автобуса.
«Вот она – натура! Вот он – незамутненый разум! – застонал я от восхищения. – Вот чего так не достает мне! Да и не только мне. Многие пытливые умы обращали свои взоры в народные толщи в поисках таких вот титанов. Ибо где бы ни объявлялись они, в какой области человеческой деятельности, везде и всегда дойдут они до самой сути и всколыхнут устои, прокладывая тем самым дорогу в будущее! «Только вперед!» – вот их формула успеха! А я переворошил свое собственное «Я» вдоль и поперек и не сдвинулся с места ни на шаг. Кто Я? Что Я? Я это или не Я? С какой Я буквы? С гласной или согласной? Если с гласной, то что провозглашаю? А если с согласной, то с какой? Звонкой или глухой? А может я вообще не согласный! Так почему же приходится постоянно соглашаться?! Господи! Боже праведный! Сплошные несогласования! А жизнь проходит, и мне уже тридцать три! Скоро сорок, а там и смерть не за горами…»
И вдруг – откровение: «Так значит, терять мне уже нечего?! Значит можно рвануть напоследок, вот так вот – только вперед! Ох, как хорошо!» – и сразу мне стало легко и радостно, как в далеком детстве, когда я лежал на своей кровати у окна и слушал долетающий с железной дороги стук колес проходных поездов, и вся жизнь была еще впереди, такая интересная и необыкновенная. Я зажмурился, чтобы ничто не мешало мне наслаждаться этим упоительным состоянием, но…
В салон ввалились трое: рослые и бескомпромиссные.
«Контролеры!» – сразу понял я.
– Предъявляем проездные документы!
Ну конечно же, ко мне подошли в первую очередь. И, конечно же, застали меня врасплох. Потому что я тут же предъявил студенческую единую проездную карточку своей жены. А ведь этого делать было нельзя! Сколько раз я зарекался и вот опять попался!
– Студенческий есть?
Под модной кепкой блуждала сардоническая улыбочка.
«Ну естественно, ему это очень интересно!» – с обреченным злорадством в ответ усмехаюсь и я.
– Так что насчет документа?
– Нету, я…
– Давай на выход, – «кепка» забирает у меня карточку и движется к выходу, делая тайные знаки своим подельникам.
«Почему он разговаривает со мной в таком тоне?» – думаю я и выхожу из автобуса, конвоируемый с трех сторон.
– Так, смотри сюда, – прыщавый грамотей переворачивает проездной документ и, ведя огромным пальцем с желтым ногтем, читает: – Без печати и студенческого билета не действительна.
– Нам не выдают студенческого, – говорю противным, жалостным голосом.
– Как не выдают? – подскакивает второй.
– Где это ты учишься? – наседает третий.
Я даже отступил:
– В учебном комбинате…
– Чего?! Каком комбинате, бля?! Печать политеха стоит!
– Ты кому трешь, харчок?!
– Где ты ее купил? У метро?
Они меня изничтожали.
– В политехническом комбинате, – попробовал отпарировать я на последний выпад.
Хохот.
– В общем, будем исходить из того, что у тебя студенческого нет, – подытожил первый.
– Так что давай разбираться по-честному – двадцать рэ.
– Да у меня же… – зашарил я по карманом и с ужасом нащупал полтинник: «Отберут все, как пить дать!»
– Нет таких денег, ребята…
– А какие есть?
«Все. Взяли в оборот».
Вслух:
– Да я из больницы еду. Помыться отпустили…
– А, ну, иди подмойся, а потом подходи за карточкой, – сказал один и все тут же бросили меня.
Резво перебежав через дорогу, контролеры скрылись в кафе «Фламинго».
– Отобрали? – спросила, стоявшая неподалеку, тетка с ярко накрашенными губами.
Я горестно кивнул, но тут же спохватившись, смачно сплюнул и сказал:
– Пусть берут, все ровно я ее сам отпечатал, на ксероксе. «Ох и устроит мне жена ксерокопирование», – легла мысль в нахлест, а я легкой и беспечной походкой проследовал за удаляющимся автобусом.
А вот в душе… Что у меня начинало твориться в душе. Клоака! Животный страх вперемешку с яростным воем, от нестерпимого чувства отвращения к собственной персоне.
Ну какие они контролеры?! Шакалы! Шайка гиен! А ты:…не выдают студенческого… политехнический комбинат… помыться… Пошли на хуй! – вот должен быть твой ответ! Нет, выход один – бороться! И бороться их же методами! Пора, наконец, научиться отстаивать свои честь и достоинство не умозрительно, а грубо, наглядно и убедительно! Цена значения не имеет! А ля гер, ком а ля гер! А то что же это – получается, что я трус?! Самый что ни есть ничтожный?! Нет, я не трус, хотя, конечно и не отважный. Просто мне до последнего кажется, что все может разрешиться достойно, без поверженных и победителей. Просто надо уметь, ну, это… Нет! Хватит! Даже думать об этом забудь! Все «ЭТО» – цветастые ширмочки ничтожной серости! Все «это» в утиль! Есть опыт:
Дело было зимой, на втором году службы. Отбывал я свою «почетную обязанность» в строительных войсках – в стройбате по-нашему. Присвоили мне после присяги военную специальность штукатур-маляр и определили в гараж, где работали другие военные строители, шоферы по преимуществу. А я, значит, должен был ходить с пульверизатором и белить потолки в боксах, чтобы им светлее было чинить свои боевые машины.
Ну, зашел я как-то раз в один бокс, а там грузины «ЗИЛ» разбирают. Все в мазуте от пилоток до кирзачей, но веселые – еле на ногах держатся. Меня увидели, совсем обрадовались, вообще кавказцы и азиаты меня любили, а вот прибалты и хохлы ненавидели, но об этом позже. Так вот, налили грузины мне целую кружку чачи. Я, как положено, выпил ее за неизбежный дембель и закусил каким-то хачапури. Потом рассказал им парочку пикантных историй из гражданской жизни, показал, как приживляется в моем члене стеклянный шарик, и выпил еще полкружки, но уже за Грузию и не закусывая. Тут прозвучал сигнал – «Закончить работы». Мы поцеловались, я взвалил на плечо свой пульверизатор и вышел из бокса.
И вот отсюда началась мистика. Я точно помню, что направился к своему вагончику, чтобы переодеться, но пришел почему-то в лес.
В лесу было тихо и валил снег.
Я развернулся и пошел обратно, но вскоре выяснилось, что уже и гараж как сквозь землю провалился. Около часа блуждал я по каким-то оврагам, помойкам – тщетно. Нет гаража! А тут еще, как на грех, к снегопаду подключился резкий ветер, и видимость совсем сошла на ноль. Я уже стал терять чувство реальности, как вдруг сквозь белую завесу что-то замаячило, что-то вроде забора. Я кинулся к нему и наткнулся прямо на свою родную роту, которая в две шеренги стояла посреди пурги.
Не успел я обрадоваться, как предо мной возник сам замполит части майор Коновал. Я попытался встать по стойке смирно и отрапортовать, но так запутался в шлангах пульверизатора, что даже не смог отыскать правой руки, а левая… Но не мог же я приветствовать замполита левой рукой.
Коновал приблизился ко мне вплотную и уставился своими поросячьими глазками прямо мне в зрачки.
– Товарищ майор, – обратился я четко по уставу, – разрешите вопрос?
– Ну, попробуй, – совсем не по уставу ответил замполит.
– А куда гараж передислоцировали? Если это, конечно, не военная тайна. Мне пульверизатор в кладовую сдать надо!
– На гауптвахту его! Пять суток ареста! – гаркнул Коновал в пургу.
Из стихии вынырнули два хохла-комвзводовца с автоматами, подхватили меня под руки и куда-то потащили.
– Хлопцы, здоровеньки булы! – с легкостью преодолевая языковой барьер, обратился я к сопровождающим.
– Не пиздэть, – буркнул старший сержант Чуб.
– Тю! Шо, не призналы? Да це ж я – Грицко! Тилько снежком трошки припорошенный! – пытался сбить я официальный тон.
– О це ты допиздэвси, – выразился ефрейтор Кузуб и толчком ноги впихнул меня в какую-то дверь.
От неожиданности я не устоял и рухнул, ударившись лицом об пол, который был застелен точно таким же линолеумом, как в моем вагончике, куда я, собственно, и пытался добраться.
– Пидъем! Шо це такэ?! Пидскочил мухой! – доносилось сверху.
Я приподнял голову – точно, лежу на полу своего вагончика.
Ефрейтор Кузуб срывает с гвоздика мою чистую повседневную форму и швыряет прямо на пол.
– Переодевси мухой! Время пишло! – командует сержант Чуб.
Я сел и стал сдирать с себя пульверизатор, шланги которого, как змеи, опутали меня с ног до головы.
– Мухой была команда! Шо це ни ясно?! – орет Кузуб.
– Так я ж муха-то уральская, а не какая-нибудь Це-це, – попытался оправдаться я.
Но эти военные такой мнительный народ, что, судя по всему, восприняли эту невинную аллегорию как подлые происки расизма.
Ефрейтор Кузуб болезненно ахнул, а сержант Чуб принялся хлестать меня по щекам, приговаривая:
– Умный, бля, да?! Оборзел, бля, да?! Похуй все, да?!
– Да нет! Это так, просто игра слов! – забормотал я, отступая прямо в руки Кузуба:
– Пидзабавиться, бля, захотелось, да?! Слов, бля, много уразумел, да?! – встретил он меня ударами под ребра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25