На ней, как заметила Джудит, не было медицинской униформы, хотя клиника была открыта и мог появиться посетитель.
– Но зачем бы мне понадобилось обыскивать ваш номер?
– Не знаю. Может, вы надеялись найти что-то такое, при помощи чего меня можно было бы шантажировать.
– Вы с ума сошли! Почему вы всегда пытаетесь свалить все на меня?
– В моей комнате пахло сигаретным дымом.
– Ну, конечно, вы думаете, что я такая дура, что буду курить, обыскивая чью-нибудь комнату?
– Я и сейчас чувствую запах дыма, мисс Ларсон, но вы при этом не курите.
Карие глаза Зоуи вспыхнули, и она сказала:
– Ну, да, как будто я единственный человек в мире, который курит.
– Незваный гость оставил отпечатки пальцев на стекле и хромированных частях мебели. С вашей стороны было глупо делать это. А теперь, пожалуйста, уезжайте.
– Вы не можете уволить меня. Только мистер Джунг…
– Я заведую клиникой, мисс Ларсон, и это включает в себя наем и увольнение медсестер. А вы только называетесь медсестрой. Вы нарушили одну из святых заповедей нашей профессии – право пациента о неразглашении. И вы обыскивали мою комнату, и вы передали историю мистера Смита в эту бульварную газетенку.
– Я вам уже говорила, что это не я!
– Мне кажется, это все равно всплывет. В любом случае я не хочу, чтобы вы здесь работали. Собирайте свои вещи. Я уже предупредила весь персонал. Вам подготовят расчет.
И тут наглость Зоуи перешла в панику.
– Послушайте, – сказала она, – я заплачу вам, сколько захотите. Мне дали тридцать тысяч долларов за статью о мистере Смите – можете взять половину. Возьмите все. Только не выгоняйте меня.
– Почему? Что особенного в этой работе? Быть самой себе хозяйкой почти все время на самоуправлении, да? А может быть, дело в наркотиках?
Джудит распахнула шкафчик с наркотиками, который по инструкции должен быть закрыт на ключ.
– Может, все это из-за кинозвезд и вам приятно находиться среди знаменитостей?
– Я… мне просто нравится работать здесь, вот и все. Зоуи стала нервно заламывать руки, и Джудит заметила у нее испарину над верхней губой.
– Здесь самое лучшее место из всех, где я когда-либо работала.
– А как насчет хирурга, у которого вы работали в Санта-Монике? Который давал о вас такие похвальные отзывы? Нет, погодите, – и Джудит подняла руку. – Я не хочу вас слушать. Он либо уволил вас и дал хорошие рекомендации, чтобы побыстрее избавиться от вас, либо вы отложили про запас какую-то информацию о нем, типа той, что надеялись найти в моей комнате. Как бы там ни было, Зоуи, я не могу вам помочь.
Когда Зоуи попыталась открыть рот, Джудит отвернулась и сказала:
– Ничего не хочу слышать. Уезжайте как можно скорее. И еще, Зоуи, можете рассчитывать на то, что я напишу письмо в коллегию по выдаче квалификационных удостоверений.
Мистер Смит был занят диктовкой на пленку, когда ему пришлось пойти и открыть дверь.
– Заходите! – сказал он, выключая магнитофон. – Вы пришли на час раньше, это приятный сюрприз!
В темно-коричневых брюках и бледно-голубой шелковой рубашке с монограммой на кармане, со здоровым цветом лица это был уже не тот мужчина с землистым от боли лицом, каким она видела его в кровати пять дней назад.
– Можно предложить вам выпить, Джудит, или вы еще при исполнении?
Она согласилась на бокал белого вина, но пока рассказывала о Зоуи, так и не прикоснулась к нему.
– Мне кажется, она надеялась найти что-то низкое, тайное, что касалось бы меня лично, и отложить это до лучших времен. Но единственное, что я скрываю, это смерть моего несчастного ребенка.
Он молчал, терпеливо слушая ее рассказ.
– Видите ли, Кимми часто имитировала болезнь. Чтобы привлечь к себе больше внимания. Не то, чтобы ей недоставало его. Я думаю, что и Морт и я были ей хорошими родителями. Но мне кажется, к больным детям относятся особенно ревностно. Если, например, меня вызывали к ребенку, у которого корь, то, вернувшись домой, я обнаруживала, что Кимми подрисовывала на своем теле пятнышки и жаловалась, будто заболела. Конечно это никому не вредило. Ей было всего восемь лет, и я думала, что с возрастом у нее это пройдет.
Джудит подошла к окну. Солнечный свет струился по ней, как будто она была в золотой шали.
– Подходило время медицинской конференции в Сан-Диего. Кимми не хотела, чтобы я ехала туда, потому что меня не было бы дома пять дней. Но я хотела поехать. Во-первых, потому, что хотелось немного развеяться. Я давно уже никуда не выбиралась из Грин-Пайнс. Во-вторых, моя работа по медицинской помощи в условиях малонаселенных районов была основной темой конференции. И наконец, туда собирались приехать старые друзья еще со студенческой скамьи. Я объяснила все это Кимми, пообещав ей привезти подарок из подводного царства.
Джудит взглянула на бокал вина в руке, как бы недоумевая, как он к ней попал.
– За ночь до отъезда меня вызвали прямо с ужина к ребенку, который упал и рассек голову. И поэтому, когда на следующее утро Кимми сказала мне, что у нее болит голова, я подумала, что она опять выдумывает. Я сказала, что мы хорошо проведем время, когда я вернусь, что я возьму ее на аттракционы, ну и все такое, знаете, чтобы успокоить ребенка.
Поездка до Сан-Диего заняла девять часов, и я, как только устроилась в отеле, позвонила домой. Кимми была в больнице. Морт сказал, что сразу после того, как я уехала, она упала в обморок и врач, наблюдавший ее, сообщил, что она еще не пришла в сознание. Он подозревает, что произошло внутричерепное кровоизлияние. Я бросила свою машину у отеля и вылетела самолетом до Сакраменто, где взяла машину на прокат, и проехала оставшийся путь. Вместо девяти часов я добралась до дома за четыре. Но было слишком поздно. Кимми умерла.
Воспоминания заполонили ее. И именно те, которые она так старательно отвергала и гнала от себя. О том, как она спорила с Кимми, кем нарядиться девочке на детский праздник – невестой или рок-звездой, как Мадонна. Кимми настояла и оделась как невеста.
– Отчего она умерла? – спросил Смит.
– У нее был врожденный церебральный аневризм. Слабенькая артерия в мозгу ждала восемь лет, чтобы прорваться в тот момент, когда я уехала в Сан-Диего.
– И вы не можете простить себе это отсутствие. Джудит, скажите: Кимми заболела оттого, что вы уехали на конференцию?
– Нет.
– Она бы умерла, даже если бы вы остались?
– Безусловно.
– Тогда это не ваша вина. Вы ни в чем не виноваты.
– Нет. Я осуждаю себя за то, что меня не было с ней в последние мгновения ее жизни. Она могла и не приходить в себя, но слышала… И последний голос, который до нее донесся, принадлежал не мне…
Джудит представила палату Кимми, такую пустую, без цветов, картинок и надувных шаров, потому что она провела там очень мало времени, – и из-за этого все выглядело так, будто до ребенка никому не было дела. И Кимми среди простыней, ее маленькая грудка не подымалась и не опускалась.
– У вас есть ее фотография?
Джудит всегда носила ее в медальоне на шее. Когда она показала фото Смиту, он сказал:
– Да, смешная.
– Она и была такой.
Джудит заплакала, и он обнял ее.
– Джудит, – сказал Смит, не выпуская ее, – я решил сегодня произвести сенсацию и пойти вечером на бал. Не окажете ли мне честь пойти со мной?
46
День, которого больше всего боялась Беверли Берджесс, в конце концов, наступил. Отис Куинн, автор «Разоблаченной бабочки», должен был приехать в «Стар».
Настало время, решила она, перестать обманывать себя. Он должен был появиться здесь, потому что подозревал, что она и есть та Беверли Хайленд, которая уничтожила Дэнни Маккея; другой причины и быть не могло. Она уже представляла себе весь сценарий: он будет обвинять ее в том, что Хайленд – это она, а потом предложит ей доказать, что это не так. Как бы там ни было, он выиграет. Он продаст свой рассказ бульварной прессе, и у нее не будет никакой защиты. Достаточно посмотреть, что произошло с мистером Смитом.
Почти вся ее жизнь, по крайней мере многие годы, была потрачена на то, чтобы отомстить Дэнни Маккею. Она терпеливо разрабатывала свои планы, расставляя ему мудреные ловушки, начиная от розыгрыша собственной смерти и заканчивая реваншем, когда Дэнни вешался в тюрьме, – все было под угрозой огласки и могло оказаться как сенсацией, так и банальностью. Работа целой жизни могла быть сведена до уровня раскупаемой бульварной газетенки.
Она отвернулась от окна и посмотрела на Саймона Джунга. Он задал ей вопрос и ожидал ответа. Какой замечательный мужчина, думала она. Такой изысканный и благородный и в то же время чувствительный и добрый, без малейших признаков высокомерия. И почему он не встретился ей раньше, когда она жила другой жизнью? Иногда Беверли осмеливалась надеяться на то, что со временем между ними могла бы возникнуть близость. Ей снова хотелось любить и быть любимой.
Но Отис Куинн собирался разрушить эти мечты; она предчувствовала это, ощущала, что надвигается буря. Он прибыл утренним фуникулером, и его поселили в коттедже. Вот почему Саймон зашел к ней в офис – он принес список прибывших гостей. Там было несколько человек с Филиппой Робертс из Австралии, которые заняли бунгало, освободившееся после отказа Рикардо Кадиса, писателя, лауреата Нобелевской премии, который не смог приехать; потом шел типичный набор известных голливудских фамилий, и, наконец, Отис Куинн, свободный журналист. Теперь оставалось только ждать, когда он начнет домогаться ее интервью.
Что он уже успел разузнать о ее прошлом? Несомненно, все: публичный дом в Сан-Антонио, где Беверли работала, будучи четырнадцатилетней девчонкой, аборт, который ее заставил в шестнадцать лет сделать Дэнни Маккей, порнографические издания, владельцем которых преподобный Дэнни Маккей стал в соответствии с ее планами; по той же причине он завладел и дамским борделем на Родео-драйв. Даже если бы Беверли отказалась подтвердить все это или стала бы отрицать, у Куинна все равно купили бы статью.
И тогда она навсегда потеряет надежду связать свою жизнь с Саймоном.
– У тебя все в порядке, Беверли? – спросил он тихонько и подошел так близко, что она уловила слабый аромат его одеколона «Бижан». – Что-нибудь не так?
Она чувствовала, что Саймон испытывает к ней то же, что она к нему, но теперь не могла утверждать этого с уверенностью. Возможно, у них был бы шанс сойтись, расскажи она всю правду два с половиной года назад, когда они впервые встретились. Но теперь было поздно.
Пока она обдумывала ответ, вошла ее секретарь и сообщила:
– Мисс Берджесс, с вами хочет встретиться Андреа Бахман. Но она не договаривалась об этом заранее.
– Хорошо, Мэри, – ответила Беверли и подняла руку, чтобы снять темные очки, думая, что после сегодняшнего вечера они ей, вероятно, не понадобятся, если Куинн расскажет на весь мир, кто она на самом деле. – Пожалуйста, пригласите ее.
– Я буду в бальном зале, если понадоблюсь, – сказал Джунг и сделал паузу, как будто хотел что-то добавить. Но потом повернулся и вышел.
Андреа пропустила его в двери.
– Здравствуйте, мисс Бахман, – сказала Беверли, поворачиваясь к ней и одновременно надевая свои темные очки. – Я ждала вас.
– Да, конечно, – ответила Андреа, – вы знали, я пойму, что Марион еще жива.
– Я предполагала, что вы поймете. А что помогло догадаться?
– То, как написан дневник. Когда читаешь, кажется, что описываемые события происходили не сразу перед записью, а будто записи велись спустя годы после самих событий.
– Вы очень проницательны, – сказала Беверли, улыбаясь. – Вы, наверное, писательница, да?
– А где Марион сейчас? И что произошло с ее дочерью?
– Она здесь. Ждет встречи с вами.
– Кто? Марион или Лавиния?
– Это она сама ответит.
Андреа знала точно, чего ей следует ожидать: женщина восьмидесяти шести лет, живущая прошлым, как Норма Дезмонд, одетая в платье с клапанами и потускневшими блестками, в окружении памятных для нее вещей и выцветших альбомов с вырезками, в комнате с окнами, зашторенными от солнца тяжелым вельветом, сидящая в ожидании Сесиль де Милль с указаниями по приему лекарств.
Поэтому она была удивлена, когда ее привели в восхитительную светлую комнату, в которой преобладали веселые весенние тона. А старушка с палочкой, одетая в простое, но хорошо сшитое шерстяное платье, с шалью и брошью на плече была совсем не похожа на куклу эпохи джаза, пытающуюся придерживаться норм далекого прошлого, а выглядела, по мнению Андреа, даже величественно, чему нисколько не мешал возраст, помогали совершенно седые волосы, закрепленные сзади черепаховыми гребнями. Когда они поздоровались за руку, Андреа ощутила прохладную, гладкую кожу с узелками от подагры.
– Я с нетерпением ждала встречи с вами, – сказала женщина. – Я Марион Стар.
Андреа словно потеряла дар речи. Провести четыре последних дня за чтением дневника этой женщины, полном столь интимных подробностей ее жизни, – и вдруг она перед ней.
– Я видела вас в холле, мисс Стар! – сказала она с изумлением. – Вы всегда сидите на этом странном стуле внизу у лестницы.
Марион засмеялась и проводила гостей к камину, у которого на медном выступе парового котла, служившего кофейным столиком, стоял серебряный чайный сервиз. Сквозь высокие окна проникали солнечные лучи и, отражаясь от серебра, наполняли комнату, как казалось Андреа, атмосферой лета.
– Ах, да, этот стул! – воскликнула Марион. – Он из моего фильма «Робин Гуд». Сидя на нем, шериф Ноттингема вершил свое злое правосудие! Мне нравится сидеть в парадном холле и наблюдать за гостями. Я люблю делать это, и никто не замечает старую женщину. – Она моргнула. – Но вы заметили меня, умненькая девочка. Пожалуйста, присаживайтесь. Надеюсь, вам понравится чай из трав. Мой врач запретил мне кофе.
Андреа была очарована и наблюдала, как Марион без видимых усилий управляется с серебряным чайником; ее почти девяностолетние руки оказались достаточно сильными.
– А эта лестница… – продолжала Марион, передавая чашки Андреа и Беверли. – Никогда не забуду вечер, когда Джон Барримор напился и решил съехать вниз по перилам. Он приземлился прямо на меня уже внизу, и мы оба покатились кубарем.
Она посмотрела на Андреа.
– Значит, вы читали мою книжку. И догадались, что написана она совсем не в 1932 году!
Сидя рядом с ней на диване, да еще при нормальном дневном свете, Андреа заметила, что Марион почти не пользовалась косметикой. Конечно, было мало сходства со знойной обольстительницей, фотографии которой висели в холле внизу, но глаза Марион еще сохраняли привлекательность.
Андреа осмотрела комнату и с удивлением отметила, что в ней ничего не было из прошлых лет. На полочке выставлены деревенская фаянсовая посуда и деревянные изделия ручной работы. Стены украшены силуэтами в рамках и гирляндами из ветвей. Вазы со свежими цветами занимали почти все свободное пространство. На маленьком хрупком столике помещалась коллекция старинных игрушечных солдатиков. И нигде не было фотографий ни Марион, ни Рэмси, ни их современников; никаких плакатов из фильма «Ее неправедные пути» или достопамятных вещей из «Царицы Нила».
– Я не такая, какой вы ожидали меня увидеть, да? – спросила Марион с улыбкой. – Может быть, вы задаете себе вопрос: «А действительно ли передо мной Марион Стар?»
Андреа это не приходило в голову, но теперь она задумалась и спрашивала себя: «А есть ли, в самом деле, доказательства?»
– Мое настоящее имя Гертруда Винклер, – произнесла Марион, – так меня звали, пока я не повстречала Рэмси. Это он дал мне такую смешную фамилию – Стар. Все мы в те годы меняли наши имена. Теду Бару на самом деле звали Теодосия Гудмэн. А полное имя несчастного Руди было Рудольфо Альфонс Рафаэле Гуглаэлми. Ничего, да? Как я обожала этого мужчину, – грустно добавила она. – Но еще больше я обожала Декстера Брайанта Рэмси.
Марион предложила гостьям тарелочку с маленькими бутербродами.
– Да, меня звали Марион Стар, – продолжала она. – И у меня есть доказательства, если кто-нибудь посмеет усомниться в этом. Но кто посмеет? У меня вовсе нет желания оказаться в центре внимания, как теперь модно говорить. Меня вполне удовлетворяет имя Гертруда Винклер и еще, чтобы этот дом остался памятником исчезнувшей женщине. – Она улыбнулась Андреа, и ее внимание переключилось на чай. – А сейчас я могу представить, как много у вас набралось ко мне вопросов, мисс Бахман!
– Не знаю, с чего и начать.
– Уверена, что первым делом вы хотите знать, я ли убила Декстера, как об этом сообщила полиция? Да, я. Я убила моего любимого Декстера. В ту ночь я увидела его в постели с другой женщиной. В нашей постели, а в соседней комнате спал наш ребенок. Знаете, как он повел себя, когда я их застукала? Он рассмеялся. Прямо мне в лицо. В целях безопасности я держала в своей тумбочке пистолет. Когда я достала его, та девчонка, не знаю, кто она, убежала из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Но зачем бы мне понадобилось обыскивать ваш номер?
– Не знаю. Может, вы надеялись найти что-то такое, при помощи чего меня можно было бы шантажировать.
– Вы с ума сошли! Почему вы всегда пытаетесь свалить все на меня?
– В моей комнате пахло сигаретным дымом.
– Ну, конечно, вы думаете, что я такая дура, что буду курить, обыскивая чью-нибудь комнату?
– Я и сейчас чувствую запах дыма, мисс Ларсон, но вы при этом не курите.
Карие глаза Зоуи вспыхнули, и она сказала:
– Ну, да, как будто я единственный человек в мире, который курит.
– Незваный гость оставил отпечатки пальцев на стекле и хромированных частях мебели. С вашей стороны было глупо делать это. А теперь, пожалуйста, уезжайте.
– Вы не можете уволить меня. Только мистер Джунг…
– Я заведую клиникой, мисс Ларсон, и это включает в себя наем и увольнение медсестер. А вы только называетесь медсестрой. Вы нарушили одну из святых заповедей нашей профессии – право пациента о неразглашении. И вы обыскивали мою комнату, и вы передали историю мистера Смита в эту бульварную газетенку.
– Я вам уже говорила, что это не я!
– Мне кажется, это все равно всплывет. В любом случае я не хочу, чтобы вы здесь работали. Собирайте свои вещи. Я уже предупредила весь персонал. Вам подготовят расчет.
И тут наглость Зоуи перешла в панику.
– Послушайте, – сказала она, – я заплачу вам, сколько захотите. Мне дали тридцать тысяч долларов за статью о мистере Смите – можете взять половину. Возьмите все. Только не выгоняйте меня.
– Почему? Что особенного в этой работе? Быть самой себе хозяйкой почти все время на самоуправлении, да? А может быть, дело в наркотиках?
Джудит распахнула шкафчик с наркотиками, который по инструкции должен быть закрыт на ключ.
– Может, все это из-за кинозвезд и вам приятно находиться среди знаменитостей?
– Я… мне просто нравится работать здесь, вот и все. Зоуи стала нервно заламывать руки, и Джудит заметила у нее испарину над верхней губой.
– Здесь самое лучшее место из всех, где я когда-либо работала.
– А как насчет хирурга, у которого вы работали в Санта-Монике? Который давал о вас такие похвальные отзывы? Нет, погодите, – и Джудит подняла руку. – Я не хочу вас слушать. Он либо уволил вас и дал хорошие рекомендации, чтобы побыстрее избавиться от вас, либо вы отложили про запас какую-то информацию о нем, типа той, что надеялись найти в моей комнате. Как бы там ни было, Зоуи, я не могу вам помочь.
Когда Зоуи попыталась открыть рот, Джудит отвернулась и сказала:
– Ничего не хочу слышать. Уезжайте как можно скорее. И еще, Зоуи, можете рассчитывать на то, что я напишу письмо в коллегию по выдаче квалификационных удостоверений.
Мистер Смит был занят диктовкой на пленку, когда ему пришлось пойти и открыть дверь.
– Заходите! – сказал он, выключая магнитофон. – Вы пришли на час раньше, это приятный сюрприз!
В темно-коричневых брюках и бледно-голубой шелковой рубашке с монограммой на кармане, со здоровым цветом лица это был уже не тот мужчина с землистым от боли лицом, каким она видела его в кровати пять дней назад.
– Можно предложить вам выпить, Джудит, или вы еще при исполнении?
Она согласилась на бокал белого вина, но пока рассказывала о Зоуи, так и не прикоснулась к нему.
– Мне кажется, она надеялась найти что-то низкое, тайное, что касалось бы меня лично, и отложить это до лучших времен. Но единственное, что я скрываю, это смерть моего несчастного ребенка.
Он молчал, терпеливо слушая ее рассказ.
– Видите ли, Кимми часто имитировала болезнь. Чтобы привлечь к себе больше внимания. Не то, чтобы ей недоставало его. Я думаю, что и Морт и я были ей хорошими родителями. Но мне кажется, к больным детям относятся особенно ревностно. Если, например, меня вызывали к ребенку, у которого корь, то, вернувшись домой, я обнаруживала, что Кимми подрисовывала на своем теле пятнышки и жаловалась, будто заболела. Конечно это никому не вредило. Ей было всего восемь лет, и я думала, что с возрастом у нее это пройдет.
Джудит подошла к окну. Солнечный свет струился по ней, как будто она была в золотой шали.
– Подходило время медицинской конференции в Сан-Диего. Кимми не хотела, чтобы я ехала туда, потому что меня не было бы дома пять дней. Но я хотела поехать. Во-первых, потому, что хотелось немного развеяться. Я давно уже никуда не выбиралась из Грин-Пайнс. Во-вторых, моя работа по медицинской помощи в условиях малонаселенных районов была основной темой конференции. И наконец, туда собирались приехать старые друзья еще со студенческой скамьи. Я объяснила все это Кимми, пообещав ей привезти подарок из подводного царства.
Джудит взглянула на бокал вина в руке, как бы недоумевая, как он к ней попал.
– За ночь до отъезда меня вызвали прямо с ужина к ребенку, который упал и рассек голову. И поэтому, когда на следующее утро Кимми сказала мне, что у нее болит голова, я подумала, что она опять выдумывает. Я сказала, что мы хорошо проведем время, когда я вернусь, что я возьму ее на аттракционы, ну и все такое, знаете, чтобы успокоить ребенка.
Поездка до Сан-Диего заняла девять часов, и я, как только устроилась в отеле, позвонила домой. Кимми была в больнице. Морт сказал, что сразу после того, как я уехала, она упала в обморок и врач, наблюдавший ее, сообщил, что она еще не пришла в сознание. Он подозревает, что произошло внутричерепное кровоизлияние. Я бросила свою машину у отеля и вылетела самолетом до Сакраменто, где взяла машину на прокат, и проехала оставшийся путь. Вместо девяти часов я добралась до дома за четыре. Но было слишком поздно. Кимми умерла.
Воспоминания заполонили ее. И именно те, которые она так старательно отвергала и гнала от себя. О том, как она спорила с Кимми, кем нарядиться девочке на детский праздник – невестой или рок-звездой, как Мадонна. Кимми настояла и оделась как невеста.
– Отчего она умерла? – спросил Смит.
– У нее был врожденный церебральный аневризм. Слабенькая артерия в мозгу ждала восемь лет, чтобы прорваться в тот момент, когда я уехала в Сан-Диего.
– И вы не можете простить себе это отсутствие. Джудит, скажите: Кимми заболела оттого, что вы уехали на конференцию?
– Нет.
– Она бы умерла, даже если бы вы остались?
– Безусловно.
– Тогда это не ваша вина. Вы ни в чем не виноваты.
– Нет. Я осуждаю себя за то, что меня не было с ней в последние мгновения ее жизни. Она могла и не приходить в себя, но слышала… И последний голос, который до нее донесся, принадлежал не мне…
Джудит представила палату Кимми, такую пустую, без цветов, картинок и надувных шаров, потому что она провела там очень мало времени, – и из-за этого все выглядело так, будто до ребенка никому не было дела. И Кимми среди простыней, ее маленькая грудка не подымалась и не опускалась.
– У вас есть ее фотография?
Джудит всегда носила ее в медальоне на шее. Когда она показала фото Смиту, он сказал:
– Да, смешная.
– Она и была такой.
Джудит заплакала, и он обнял ее.
– Джудит, – сказал Смит, не выпуская ее, – я решил сегодня произвести сенсацию и пойти вечером на бал. Не окажете ли мне честь пойти со мной?
46
День, которого больше всего боялась Беверли Берджесс, в конце концов, наступил. Отис Куинн, автор «Разоблаченной бабочки», должен был приехать в «Стар».
Настало время, решила она, перестать обманывать себя. Он должен был появиться здесь, потому что подозревал, что она и есть та Беверли Хайленд, которая уничтожила Дэнни Маккея; другой причины и быть не могло. Она уже представляла себе весь сценарий: он будет обвинять ее в том, что Хайленд – это она, а потом предложит ей доказать, что это не так. Как бы там ни было, он выиграет. Он продаст свой рассказ бульварной прессе, и у нее не будет никакой защиты. Достаточно посмотреть, что произошло с мистером Смитом.
Почти вся ее жизнь, по крайней мере многие годы, была потрачена на то, чтобы отомстить Дэнни Маккею. Она терпеливо разрабатывала свои планы, расставляя ему мудреные ловушки, начиная от розыгрыша собственной смерти и заканчивая реваншем, когда Дэнни вешался в тюрьме, – все было под угрозой огласки и могло оказаться как сенсацией, так и банальностью. Работа целой жизни могла быть сведена до уровня раскупаемой бульварной газетенки.
Она отвернулась от окна и посмотрела на Саймона Джунга. Он задал ей вопрос и ожидал ответа. Какой замечательный мужчина, думала она. Такой изысканный и благородный и в то же время чувствительный и добрый, без малейших признаков высокомерия. И почему он не встретился ей раньше, когда она жила другой жизнью? Иногда Беверли осмеливалась надеяться на то, что со временем между ними могла бы возникнуть близость. Ей снова хотелось любить и быть любимой.
Но Отис Куинн собирался разрушить эти мечты; она предчувствовала это, ощущала, что надвигается буря. Он прибыл утренним фуникулером, и его поселили в коттедже. Вот почему Саймон зашел к ней в офис – он принес список прибывших гостей. Там было несколько человек с Филиппой Робертс из Австралии, которые заняли бунгало, освободившееся после отказа Рикардо Кадиса, писателя, лауреата Нобелевской премии, который не смог приехать; потом шел типичный набор известных голливудских фамилий, и, наконец, Отис Куинн, свободный журналист. Теперь оставалось только ждать, когда он начнет домогаться ее интервью.
Что он уже успел разузнать о ее прошлом? Несомненно, все: публичный дом в Сан-Антонио, где Беверли работала, будучи четырнадцатилетней девчонкой, аборт, который ее заставил в шестнадцать лет сделать Дэнни Маккей, порнографические издания, владельцем которых преподобный Дэнни Маккей стал в соответствии с ее планами; по той же причине он завладел и дамским борделем на Родео-драйв. Даже если бы Беверли отказалась подтвердить все это или стала бы отрицать, у Куинна все равно купили бы статью.
И тогда она навсегда потеряет надежду связать свою жизнь с Саймоном.
– У тебя все в порядке, Беверли? – спросил он тихонько и подошел так близко, что она уловила слабый аромат его одеколона «Бижан». – Что-нибудь не так?
Она чувствовала, что Саймон испытывает к ней то же, что она к нему, но теперь не могла утверждать этого с уверенностью. Возможно, у них был бы шанс сойтись, расскажи она всю правду два с половиной года назад, когда они впервые встретились. Но теперь было поздно.
Пока она обдумывала ответ, вошла ее секретарь и сообщила:
– Мисс Берджесс, с вами хочет встретиться Андреа Бахман. Но она не договаривалась об этом заранее.
– Хорошо, Мэри, – ответила Беверли и подняла руку, чтобы снять темные очки, думая, что после сегодняшнего вечера они ей, вероятно, не понадобятся, если Куинн расскажет на весь мир, кто она на самом деле. – Пожалуйста, пригласите ее.
– Я буду в бальном зале, если понадоблюсь, – сказал Джунг и сделал паузу, как будто хотел что-то добавить. Но потом повернулся и вышел.
Андреа пропустила его в двери.
– Здравствуйте, мисс Бахман, – сказала Беверли, поворачиваясь к ней и одновременно надевая свои темные очки. – Я ждала вас.
– Да, конечно, – ответила Андреа, – вы знали, я пойму, что Марион еще жива.
– Я предполагала, что вы поймете. А что помогло догадаться?
– То, как написан дневник. Когда читаешь, кажется, что описываемые события происходили не сразу перед записью, а будто записи велись спустя годы после самих событий.
– Вы очень проницательны, – сказала Беверли, улыбаясь. – Вы, наверное, писательница, да?
– А где Марион сейчас? И что произошло с ее дочерью?
– Она здесь. Ждет встречи с вами.
– Кто? Марион или Лавиния?
– Это она сама ответит.
Андреа знала точно, чего ей следует ожидать: женщина восьмидесяти шести лет, живущая прошлым, как Норма Дезмонд, одетая в платье с клапанами и потускневшими блестками, в окружении памятных для нее вещей и выцветших альбомов с вырезками, в комнате с окнами, зашторенными от солнца тяжелым вельветом, сидящая в ожидании Сесиль де Милль с указаниями по приему лекарств.
Поэтому она была удивлена, когда ее привели в восхитительную светлую комнату, в которой преобладали веселые весенние тона. А старушка с палочкой, одетая в простое, но хорошо сшитое шерстяное платье, с шалью и брошью на плече была совсем не похожа на куклу эпохи джаза, пытающуюся придерживаться норм далекого прошлого, а выглядела, по мнению Андреа, даже величественно, чему нисколько не мешал возраст, помогали совершенно седые волосы, закрепленные сзади черепаховыми гребнями. Когда они поздоровались за руку, Андреа ощутила прохладную, гладкую кожу с узелками от подагры.
– Я с нетерпением ждала встречи с вами, – сказала женщина. – Я Марион Стар.
Андреа словно потеряла дар речи. Провести четыре последних дня за чтением дневника этой женщины, полном столь интимных подробностей ее жизни, – и вдруг она перед ней.
– Я видела вас в холле, мисс Стар! – сказала она с изумлением. – Вы всегда сидите на этом странном стуле внизу у лестницы.
Марион засмеялась и проводила гостей к камину, у которого на медном выступе парового котла, служившего кофейным столиком, стоял серебряный чайный сервиз. Сквозь высокие окна проникали солнечные лучи и, отражаясь от серебра, наполняли комнату, как казалось Андреа, атмосферой лета.
– Ах, да, этот стул! – воскликнула Марион. – Он из моего фильма «Робин Гуд». Сидя на нем, шериф Ноттингема вершил свое злое правосудие! Мне нравится сидеть в парадном холле и наблюдать за гостями. Я люблю делать это, и никто не замечает старую женщину. – Она моргнула. – Но вы заметили меня, умненькая девочка. Пожалуйста, присаживайтесь. Надеюсь, вам понравится чай из трав. Мой врач запретил мне кофе.
Андреа была очарована и наблюдала, как Марион без видимых усилий управляется с серебряным чайником; ее почти девяностолетние руки оказались достаточно сильными.
– А эта лестница… – продолжала Марион, передавая чашки Андреа и Беверли. – Никогда не забуду вечер, когда Джон Барримор напился и решил съехать вниз по перилам. Он приземлился прямо на меня уже внизу, и мы оба покатились кубарем.
Она посмотрела на Андреа.
– Значит, вы читали мою книжку. И догадались, что написана она совсем не в 1932 году!
Сидя рядом с ней на диване, да еще при нормальном дневном свете, Андреа заметила, что Марион почти не пользовалась косметикой. Конечно, было мало сходства со знойной обольстительницей, фотографии которой висели в холле внизу, но глаза Марион еще сохраняли привлекательность.
Андреа осмотрела комнату и с удивлением отметила, что в ней ничего не было из прошлых лет. На полочке выставлены деревенская фаянсовая посуда и деревянные изделия ручной работы. Стены украшены силуэтами в рамках и гирляндами из ветвей. Вазы со свежими цветами занимали почти все свободное пространство. На маленьком хрупком столике помещалась коллекция старинных игрушечных солдатиков. И нигде не было фотографий ни Марион, ни Рэмси, ни их современников; никаких плакатов из фильма «Ее неправедные пути» или достопамятных вещей из «Царицы Нила».
– Я не такая, какой вы ожидали меня увидеть, да? – спросила Марион с улыбкой. – Может быть, вы задаете себе вопрос: «А действительно ли передо мной Марион Стар?»
Андреа это не приходило в голову, но теперь она задумалась и спрашивала себя: «А есть ли, в самом деле, доказательства?»
– Мое настоящее имя Гертруда Винклер, – произнесла Марион, – так меня звали, пока я не повстречала Рэмси. Это он дал мне такую смешную фамилию – Стар. Все мы в те годы меняли наши имена. Теду Бару на самом деле звали Теодосия Гудмэн. А полное имя несчастного Руди было Рудольфо Альфонс Рафаэле Гуглаэлми. Ничего, да? Как я обожала этого мужчину, – грустно добавила она. – Но еще больше я обожала Декстера Брайанта Рэмси.
Марион предложила гостьям тарелочку с маленькими бутербродами.
– Да, меня звали Марион Стар, – продолжала она. – И у меня есть доказательства, если кто-нибудь посмеет усомниться в этом. Но кто посмеет? У меня вовсе нет желания оказаться в центре внимания, как теперь модно говорить. Меня вполне удовлетворяет имя Гертруда Винклер и еще, чтобы этот дом остался памятником исчезнувшей женщине. – Она улыбнулась Андреа, и ее внимание переключилось на чай. – А сейчас я могу представить, как много у вас набралось ко мне вопросов, мисс Бахман!
– Не знаю, с чего и начать.
– Уверена, что первым делом вы хотите знать, я ли убила Декстера, как об этом сообщила полиция? Да, я. Я убила моего любимого Декстера. В ту ночь я увидела его в постели с другой женщиной. В нашей постели, а в соседней комнате спал наш ребенок. Знаете, как он повел себя, когда я их застукала? Он рассмеялся. Прямо мне в лицо. В целях безопасности я держала в своей тумбочке пистолет. Когда я достала его, та девчонка, не знаю, кто она, убежала из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65