Пройдя по террасе, чувствуя себя немного смущенно среди окружавшего богатства, Иван осторожно опустил свое мускулистое тело на изящную железную садовую скамейку.
– Я смог выяснить в пресвитерианском госпитале Голливуда, – сообщил он, – что молодая женщина по имени Нами Дуайер родила двойняшек. Пришлось изрядно покопаться, но я узнал фамилию юриста, который оформлял удочерение одной из девочек. Найти его было нелегко, но, как бы то ни было, я разыскал Хьюмена Леви и сумел разговорить его. Он сообщил, что эта женщина – Дуайер – оставила одного ребенка себе. Куда она потом с ним делась, Леви не знал. Второй ребенок был передан чете Синглтон за тысячу долларов.
Филиппа была ошеломлена: Джонни купил ее за тысячу долларов. Тогда, в 1938 году, это была куча денег.
– У меня есть сестра?
– Сестра-близнец, мисс Робертс. И, при условии, что она жива, я полагаю, что сумею найти ее.
Поднимаясь по лестнице рядом с Полом, Филиппа сказала:
– Сейчас Иван находится в Нью-Мехико, он идет по следу Дуайеров. Он получил информацию, что они где-то там живут в трейлерном городке. Вы это можете представить, Пол? Сестра! Близнец! Может быть, мои родители все еще там. Может быть, через несколько дней или через несколько недель я буду присутствовать при воссоединении семьи в Альбукерке!
Они свернули в холл, застланный коврами. Обшитые деревянными, в тюдоровском стиле, панелями стены украшали старинные натюрморты и картины на охотничьи темы. Филиппа купила дом со всей обстановкой, и здесь было много антикварных предметов.
После некоторой паузы она, прежде чем войти, постучала в дверь, ведущую в спальню. Они очутились в комнате, где стояла кровать со сборчатым пологом и белая мебель с узором из цветов. На обоях были изображения Вини-Пуха и его друзей, на толстом, канареечного цвета ковре валялось множество игрушек. Молодая женщина, сидя за изящным столиком, расставляла на нем чашки, соусники и чайнички. Рядом с ней сидела маленькая девочка в розовом платьице и насупившись разглядывала миниатюрный чайный сервиз. Когда Филиппа и Пол вошли, они обе обернулись в их сторону.
– Ну вот, Пол, – сказала Филиппа, улыбаясь. – Это Эстер, моя дочь.
Няня встала с некоторым затруднением, потому что стульчик был слишком мал, и взяла пятилетнюю девочку на руку.
– Эстер, – произнесла она с английским акцентом, – поздоровайся с мамой и ее гостем.
– Здравствуй, Эстер, – сказал Пол. – Ты очень славненькая маленькая девочка.
Два больших, как миндалины, глаза уставились на него, не мигая. Черные волосы окаймляли круглое личико с темными глазами и пушистыми ресницами.
– Она не улыбается? – спросил он.
– Нет, но будет.
– Вам что-нибудь известно о ней?
Филиппа покачала головой:
– Ее спас американский врач при падении Сайгона. Он нашел ее плачущей на теле женщины, мы полагаем, матери. Он не смог ее разговорить и поэтому назвал в честь библейской Эстер, которая тоже была сиротой.
– Она говорит по-английски?
– Еще нет. Но ей объяснили, что теперь это ее дом, а я ее новая мама. Нам обеим будет трудно на первых порах, но мы это преодолеем.
Она улыбнулась маленькой девочке.
– Не так ли, Эстер? Филиппа посмотрела на Пола.
– Я намерена отдать ей всю любовь, на которую способна, и сделать столь счастливой, сколь только смогу. У меня сохранились чудесные воспоминания о моем приемном отце. Джонни был таким добрым ко мне, таким любящим. Я хочу стать такой же для Эстер.
Когда они вышли, тихо затворив за собой дверь, Филиппа сказала:
– Я все еще не уверена насчет няни. Сначала я хотела нанять для Эстер вьетнамскую женщину из-за языкового барьера, но потом подумала, что это может замедлить ее вхождение в новую жизнь. Тут нелегко принять правильное решение.
– С детьми всегда трудно найти правильное решение, – заметил Пол.
Она хотела спросить его о Тодде, его сыне. Она знала, что он покончил самоубийством, но Пол никогда не рассказывал ей, как и почему, а она никогда не спрашивала.
– У меня нет слов, чтобы отблагодарить вас за ту помощь, которую вы мне оказали, использовав свое влияние в Вашингтоне, – сказала Филиппа. – Одинокому человеку так трудно удочерить ребенка, даже такого, кто в этом отчаянно нуждается, сироту войны, как Эстер. Я бы не смогла этого сделать без вашей поддержки.
– Как бы то ни было, – сказал он, – теперь она наша, не так ли?
Филиппа внимательно посмотрела на него:
– Извините, но я так не говорила.
Они шли по холлу, который теперь им казался гораздо длиннее, чем был всего лишь десять минут назад. С террасы доносился шум приема.
– Простите, – остановившись, сказал Пол. Он взглянул ей прямо в лицо. Они стояли так близко друг к другу, что она могла видеть даже крохотные черные крапинки в его голубых глазах. – Я хочу обнять вас, хочу обладать вами. Господи, – произнес он страстно, – я хочу поцеловать вас.
Внезапно Филиппа поняла, что он это говорит совершенно серьезно и что в тот момент, когда он коснется ее, они оба потеряют голову. Она мгновенно вызвала перед мысленным взором два образа – Фрэнсин и девочки в спальне – и произнесла:
– Нет, Пол. Мы не можем…
– Но почему?
– Потому что это не для нас. Нас связывает дружба, но большего, как бы мы этого ни хотели, быть не должно. У вас своя жизнь с Фрэнсин и политическими стремлениями, а у меня теперь есть Эстер, которая нуждается во всей полноте моей любви и внимания.
На лице его было выражение страдания, но голос звучал спокойно и размеренно:
– Вы сердитесь?
– Нет.
– По крайней мере, вы скажете, как относитесь ко мне?
Она запнулась.
– Нет.
– Мы можем остаться друзьями?
– О, да, – ответила она с облегчением. Филиппа хотела протянуть ему руку, но вовремя сдержалась. Они не должны больше касаться друг друга.
– Пол, и последнее, прежде чем мы присоединимся к обществу. Я была сильной только сейчас. Но я не смогу быть такой в следующий раз. В следующий раз…
– Следующего раза не будет, Филиппа. Я обещаю. Она знала, что это обещание он сдержит.
39
Свернув от «Рэйнбоу-Спрингс-Лодж» к югу на Палм-Каньон-драйв, Дэнни ощутил, как в нем закипает ярость оттого, что и на этот раз он не достиг своей цели. Это было еще одно место, что следовало вычеркнуть из его списка отелей, в которых могла остановиться Филиппа.
Он почти настиг ее вчера ночью, когда ехал из Лос-Анджелеса в Палм-Спрингс. Дэнни ни на миг не выпускал из поля зрения эту суку, мчащуюся впереди по шоссе в шикарном, надежном, как сейф, лимузине. Следуя за ней как привязанный, он разыгрывал в своем воображении разные сценарии расправы с ней, когда поперек дороги неожиданно выросла стена, поглотившая и лимузин, и другие машины. Дэнни успел нажать на тормоза и с трудом избежал столкновения с другими автомобилями. Потом, съехав на обочину, он с изумлением взирал на разразившуюся впереди песчаную бурю. Придя в себя, Дэнни снова включил мотор «ягуара» и, как и другие водители, стал осторожно пробиваться сквозь песчаную пелену, потому что ничего другого не оставалось. Это была езда в аду. Машина дергалась и трещала, едва продвигаясь вперед против сильнейшего ветра. Удары о кузов мириад твердых частиц, словно из пескоструйного аппарата, сдирали с него полированную краску, эти скребущие звуки вызывали какое-то болезненное ощущение. Денни полз, словно крот, он не видел ни хвостовых огней впереди идущих машин, ни в зеркале – головных фар следовавших сзади. Он был замурован в этом слепящем, ужасающем песчаном облаке, которое завывало вокруг него, словно несло в себе измученные души погибших в пустыне.
Дэнни уже думал, что этот кромешный ад никогда не кончится, что весь мир захвачен песком, когда все внезапно прекратилось. «Ягуар» въехал в кристально чистую ночь, где насмешливо подмигивали с неба звезды. Остановив свои машины, водители выходили из кабин, чтобы оценить повреждения. Но Дэнни не заботило состояние его «ягуара». Он нажал на газ и помчался по шоссе, надеясь догнать белый лимузин.
Но он уже был далеко впереди.
Теперь он методично объезжал все отели Палм-Спрингса, разыскивая Филиппу Робертс и распаляясь с каждым «нет» у очередной регистрационной стойки.
Здесь были сотни отелей, мотелей, меблированных комнат и постоялых дворов, и к настоящему времени Дэнни, выдававший себя за настырного, развязного журналиста с крашеными волосами, фальшивой бородой, очками в роговой оправе и удостоверением прессы, успел обследовать лишь часть из них. Он объезжал их в определенной последовательности, понимая, что такая женщина, как Беверли, с ее богатством, лимузином с частным шофером, может остановиться лишь в отеле с тремя и более звездами. Однако, зная ее неприязнь к показному блеску и популярности, Дэнни допускал, что она может приземлиться и в небольшом, но чистеньком и уютном отеле.
«Рэйнбоу-Спрингс-Лодж» был идеальным воплощением солидного, но не кричащего отеля. В нем отсутствовала характерная гостиничная атмосфера, всякие указатели и тому подобное. Витиеватый испанский фонтан, бьющий в центре площадки из античных каменных плит, пышная зелень и порхающие попугаи придавали ему вид частной резиденции. В таком месте надо родиться, чтобы отыскать регистрационную стойку, а если вы ее найдете, то не увидите там ни полок с почтовыми открытками, ни услужливых юных созданий в фирменных блейзерах. Помощник управляющего с длинным носом и удивленными глазами выдал Дэнни очередное «нет», тридцать шестое за день.
Теперь он ехал вдоль Палм-Каньон-драйв, стиснув на руле пальцы. Эта сука находилась где-то здесь, в этом богатом оазисе, в центре пустыни, среди этих проклятых финиковых пальм, фонтанов и площадок для гольфа. Но где? Где?
Когда в животе у него заурчало, он понял, что уже поздно, и вспомнил, что целый день ничего не ел. Дэнни вышел из машины у первого же попавшегося по пути ресторанчика «Розарита» – мексиканского заведения с обычным испанским кирпичным полом и бездушными кактусами в больших горшках. Дэнни выбрал место на патио, где клиентов непрерывно обдавало мельчайшими водяными брызгами из укрепленных над головами распылителей. В Калифорнии была засуха, вода подавалась в Сан-Диего в ограниченном количестве, но в Палм-Спрингсе дворики освежали водой.
Когда он заказал энчиладос с сыром, тако из говядины, разогретые бобы, рис и пиво, официантка сказала:
– Знаете, ваше лицо кажется мне знакомым. Вы здесь бывали?
Дэнни ответил ей одной из своих ленивых – улыбок, чтобы скрыть вызванное этим вопросом внезапное потрясение. Это было единственное, чего он боялся – что, несмотря на очки и бороду, его лицо все еще узнаваемо. В конце концов, оно светилось на экранах сорока миллионов телевизоров, улыбалось с плакатов и значков благотворительных и политических компаний. Черт подери, эта симпатичная юная штучка в униформе с оборками могла быть одной из «девушек Дэнни», армии молодых, энергичных женщин, которые устраивали марши по всей стране, стучались в двери и раздавали листовки с призывом: «Дэнни Маккея – в президенты!»
– Нет, – ответил он, смерив ее взглядом с головы до ног. Она неплохо смотрелась, лет двадцати или около того. На ней была одна из тех дурацких униформ, которую кто-то придумал для официанток: узкая крестьянская блузка, туго стянутая в талии, и колоколом верхняя юбка, из-под которой выглядывали, расширяясь, еще полдюжины нижних. – Я никогда не был здесь раньше, мисс.
– У вас южный акцент, – сказала она, улыбаясь в ответ на его улыбку и на то, как он посмотрел на нее. – Откуда вы?
– Да так… тут…
– Я знаю, я знаю, вы откуда-то… – сказала она лукаво. – Впрочем, не беспокойтесь, это я просто так…
Но Дэнни беспокоился, когда ел энчиладос, тако, и бобы.
А когда она принесла ему еще, а затем и еще пива и Дэнни заметил, как она всматривается в его лицо, сосредоточенно нахмурившись, хотя размышления явно не были для нее привычным занятием, его настороженность возросла еще больше. А что, если она его узнала? А что, если она вдруг скажет сейчас: «Эй, вы Дэнни Маккей?» А что, если она не читала газет, не смотрела новости по телевидению и не знает, что человек, за которого она собиралась голосовать три года назад, но который был выбит из гонки из-за скандала, предположительно умер в тюрьме? Господи, это может провалить все дело. Она может заговорить. И разрушить его планы.
Поэтому, когда она снова подошла и спросила, что ему хочется на десерт, он ответил с тем очарованием, которое обычно приберегал для самых классных женщин.
– А что хорошего ты предложишь?
Они встретились через час, когда она закончила работу. Он распахнул дверцу своего «ягуара», и она села рядом, зашелестев накрахмаленными нижними юбками, в маленькой сумочке звякнули чаевые.
– Ух! Ну и шикарная машина! – воскликнула она.
– Куда отправимся, милашка? – спросил он.
Она внимательно посмотрела на него, потом застенчиво отвернула голову в сторону.
– Знаете, чем больше я смотрю на вас, тем больше убеждаюсь, что я вас откуда-то знаю. И это мучает меня.
– Что ж, почему бы нам тогда не покататься немного, может быть, это встряхнет твою память?
Они решили посмотреть на закат и направились по проселочной дороге к пустынным подножиям гор Санта-Роза, подальше от огней, зданий и других людей. Он знал, что машина потрясла ее, и чувствовал, что, сидя рядом с ним, она начинает возбуждаться. За плечами Дэнни были годы опыта, и он научился точно определять, когда женщина готова.
Он остановил «ягуар», и они наблюдали, как далеко внизу в долине в наступавших сумерках зажигались первые огни.
– Смотри, что я захватила, – сказала она, доставая из сумки две бутылки пива.
– Стой! – сказал он, когда она начала их открывать. – Не здесь! Тут очень дорогая обивка, к тому же ей нет еще и четырех дней.
Он улыбнулся и подмигнул:
– Давай выйдем и разопьем их на свежем воздухе. Бриз доносил до них сильный аромат шалфея, когда ветер изменил направление, они услышали где-то вдали лающие крики койотов. Пустыня внизу начала менять свои цвета, надвигался захватывающий дух закат. Дэнни и девушка стояли, прислонившись к теплому капоту машины, пили свое пиво и толковали о том, как трудно стало нынче добиться успеха в этом мире. Ей уже было двадцать, и она начала утрачивать иллюзии. Он сказал ей, что бывает тут и там, занимается тем и сем, недавно ему малость повезло, он удачно вложил деньги в одно дело и смог позволить себе эту машину.
Секс начался сам собой с пробных поцелуев двух незнакомых людей, ищущих пути друг к другу. По мере того как разгоралось желание, они начали вести себя более откровенно, руки обоих хорошо знали свое дело. Дэнни спустил с ее плеч крестьянскую блузку и облил соски пивом, а потом облизал их. Она захихикала, выгнулась и запустила руку ему в брюки. После этого Дэнни быстро трахнул ее, потому что очень спешил. Беверли была где-то здесь, в этой долине, и он должен был найти ее. Но это маленькое отклонение от главной цели было необходимо. Эта девушка, похоже, рано или поздно опознает его и начнет болтать. Нельзя было допустить, чтобы после всего люди начали размышлять о том, жив ли Дэнни Маккей.
Когда он кончил, забросив ее штанишки на капот «ягуара» и оставив нижние юбки задранными вверх, то открыл дверцу машины и достал что-то из ящичка под приборной доской.
– Ух ты! – сказала она, переводя дыхание и выглядывая свои штанишки. – Это было нечто!
Она стояла к нему спиной, вытряхивая из одежды песок и приставшие веточки.
– Я все же думаю, что смогу припомнить, кого ты мне напоминаешь… – Она неожиданно щелкнула пальцами – Вспомнила!
И в этот момент, когда девушка обернулась к нему со словами: «Ты вылитый мой кузен Эл из Оклахомы!»– она почувствовала острую боль в почке.
Она опустила глаза на нож, вошедший в ее тело, а когда Дэнни выдернул его, вскрикнула и рухнула на землю.
Вытерев нож об ее юбку, Дерни произнес:
– Надо же так вляпаться после всего! Я-то думал, что ты собираешься выдать меня, а тут дело всего лишь в каком-то кузене Эле! Это означает только то, – добавил он, сев за руль и запустив двигатель, – что даже я иногда могу делать ошибки.
Машина рванула в сторону заката, и отброшенная задними колесами струя песка и гравия обдала ее тело.
40
– Зоуи Ларсон работает у нас более двух лет, доктор Айзекс, – говорил Саймон Джунг, – фактически это она основала нашу клинику. У мисс Ларсон были очень лестные рекомендации от Специалиста по пластической хирургии в Санта-Монике. Она помогла ему наладить новый кабинет и была его лучшей сестрой в течение шести лет.
– Я ставлю под сомнения не профессиональные достоинства Зоуи как сестры, мистер Джунг, – сказала Джудит, – но этические. Я просто не доверяю ей.
Они сидели в палате мистера Смита. Уже спускалась ночь, и тени сгущались в углах комнаты, где еще не были зажжены лампы. На столе остывал серебряный кофейник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Я смог выяснить в пресвитерианском госпитале Голливуда, – сообщил он, – что молодая женщина по имени Нами Дуайер родила двойняшек. Пришлось изрядно покопаться, но я узнал фамилию юриста, который оформлял удочерение одной из девочек. Найти его было нелегко, но, как бы то ни было, я разыскал Хьюмена Леви и сумел разговорить его. Он сообщил, что эта женщина – Дуайер – оставила одного ребенка себе. Куда она потом с ним делась, Леви не знал. Второй ребенок был передан чете Синглтон за тысячу долларов.
Филиппа была ошеломлена: Джонни купил ее за тысячу долларов. Тогда, в 1938 году, это была куча денег.
– У меня есть сестра?
– Сестра-близнец, мисс Робертс. И, при условии, что она жива, я полагаю, что сумею найти ее.
Поднимаясь по лестнице рядом с Полом, Филиппа сказала:
– Сейчас Иван находится в Нью-Мехико, он идет по следу Дуайеров. Он получил информацию, что они где-то там живут в трейлерном городке. Вы это можете представить, Пол? Сестра! Близнец! Может быть, мои родители все еще там. Может быть, через несколько дней или через несколько недель я буду присутствовать при воссоединении семьи в Альбукерке!
Они свернули в холл, застланный коврами. Обшитые деревянными, в тюдоровском стиле, панелями стены украшали старинные натюрморты и картины на охотничьи темы. Филиппа купила дом со всей обстановкой, и здесь было много антикварных предметов.
После некоторой паузы она, прежде чем войти, постучала в дверь, ведущую в спальню. Они очутились в комнате, где стояла кровать со сборчатым пологом и белая мебель с узором из цветов. На обоях были изображения Вини-Пуха и его друзей, на толстом, канареечного цвета ковре валялось множество игрушек. Молодая женщина, сидя за изящным столиком, расставляла на нем чашки, соусники и чайнички. Рядом с ней сидела маленькая девочка в розовом платьице и насупившись разглядывала миниатюрный чайный сервиз. Когда Филиппа и Пол вошли, они обе обернулись в их сторону.
– Ну вот, Пол, – сказала Филиппа, улыбаясь. – Это Эстер, моя дочь.
Няня встала с некоторым затруднением, потому что стульчик был слишком мал, и взяла пятилетнюю девочку на руку.
– Эстер, – произнесла она с английским акцентом, – поздоровайся с мамой и ее гостем.
– Здравствуй, Эстер, – сказал Пол. – Ты очень славненькая маленькая девочка.
Два больших, как миндалины, глаза уставились на него, не мигая. Черные волосы окаймляли круглое личико с темными глазами и пушистыми ресницами.
– Она не улыбается? – спросил он.
– Нет, но будет.
– Вам что-нибудь известно о ней?
Филиппа покачала головой:
– Ее спас американский врач при падении Сайгона. Он нашел ее плачущей на теле женщины, мы полагаем, матери. Он не смог ее разговорить и поэтому назвал в честь библейской Эстер, которая тоже была сиротой.
– Она говорит по-английски?
– Еще нет. Но ей объяснили, что теперь это ее дом, а я ее новая мама. Нам обеим будет трудно на первых порах, но мы это преодолеем.
Она улыбнулась маленькой девочке.
– Не так ли, Эстер? Филиппа посмотрела на Пола.
– Я намерена отдать ей всю любовь, на которую способна, и сделать столь счастливой, сколь только смогу. У меня сохранились чудесные воспоминания о моем приемном отце. Джонни был таким добрым ко мне, таким любящим. Я хочу стать такой же для Эстер.
Когда они вышли, тихо затворив за собой дверь, Филиппа сказала:
– Я все еще не уверена насчет няни. Сначала я хотела нанять для Эстер вьетнамскую женщину из-за языкового барьера, но потом подумала, что это может замедлить ее вхождение в новую жизнь. Тут нелегко принять правильное решение.
– С детьми всегда трудно найти правильное решение, – заметил Пол.
Она хотела спросить его о Тодде, его сыне. Она знала, что он покончил самоубийством, но Пол никогда не рассказывал ей, как и почему, а она никогда не спрашивала.
– У меня нет слов, чтобы отблагодарить вас за ту помощь, которую вы мне оказали, использовав свое влияние в Вашингтоне, – сказала Филиппа. – Одинокому человеку так трудно удочерить ребенка, даже такого, кто в этом отчаянно нуждается, сироту войны, как Эстер. Я бы не смогла этого сделать без вашей поддержки.
– Как бы то ни было, – сказал он, – теперь она наша, не так ли?
Филиппа внимательно посмотрела на него:
– Извините, но я так не говорила.
Они шли по холлу, который теперь им казался гораздо длиннее, чем был всего лишь десять минут назад. С террасы доносился шум приема.
– Простите, – остановившись, сказал Пол. Он взглянул ей прямо в лицо. Они стояли так близко друг к другу, что она могла видеть даже крохотные черные крапинки в его голубых глазах. – Я хочу обнять вас, хочу обладать вами. Господи, – произнес он страстно, – я хочу поцеловать вас.
Внезапно Филиппа поняла, что он это говорит совершенно серьезно и что в тот момент, когда он коснется ее, они оба потеряют голову. Она мгновенно вызвала перед мысленным взором два образа – Фрэнсин и девочки в спальне – и произнесла:
– Нет, Пол. Мы не можем…
– Но почему?
– Потому что это не для нас. Нас связывает дружба, но большего, как бы мы этого ни хотели, быть не должно. У вас своя жизнь с Фрэнсин и политическими стремлениями, а у меня теперь есть Эстер, которая нуждается во всей полноте моей любви и внимания.
На лице его было выражение страдания, но голос звучал спокойно и размеренно:
– Вы сердитесь?
– Нет.
– По крайней мере, вы скажете, как относитесь ко мне?
Она запнулась.
– Нет.
– Мы можем остаться друзьями?
– О, да, – ответила она с облегчением. Филиппа хотела протянуть ему руку, но вовремя сдержалась. Они не должны больше касаться друг друга.
– Пол, и последнее, прежде чем мы присоединимся к обществу. Я была сильной только сейчас. Но я не смогу быть такой в следующий раз. В следующий раз…
– Следующего раза не будет, Филиппа. Я обещаю. Она знала, что это обещание он сдержит.
39
Свернув от «Рэйнбоу-Спрингс-Лодж» к югу на Палм-Каньон-драйв, Дэнни ощутил, как в нем закипает ярость оттого, что и на этот раз он не достиг своей цели. Это было еще одно место, что следовало вычеркнуть из его списка отелей, в которых могла остановиться Филиппа.
Он почти настиг ее вчера ночью, когда ехал из Лос-Анджелеса в Палм-Спрингс. Дэнни ни на миг не выпускал из поля зрения эту суку, мчащуюся впереди по шоссе в шикарном, надежном, как сейф, лимузине. Следуя за ней как привязанный, он разыгрывал в своем воображении разные сценарии расправы с ней, когда поперек дороги неожиданно выросла стена, поглотившая и лимузин, и другие машины. Дэнни успел нажать на тормоза и с трудом избежал столкновения с другими автомобилями. Потом, съехав на обочину, он с изумлением взирал на разразившуюся впереди песчаную бурю. Придя в себя, Дэнни снова включил мотор «ягуара» и, как и другие водители, стал осторожно пробиваться сквозь песчаную пелену, потому что ничего другого не оставалось. Это была езда в аду. Машина дергалась и трещала, едва продвигаясь вперед против сильнейшего ветра. Удары о кузов мириад твердых частиц, словно из пескоструйного аппарата, сдирали с него полированную краску, эти скребущие звуки вызывали какое-то болезненное ощущение. Денни полз, словно крот, он не видел ни хвостовых огней впереди идущих машин, ни в зеркале – головных фар следовавших сзади. Он был замурован в этом слепящем, ужасающем песчаном облаке, которое завывало вокруг него, словно несло в себе измученные души погибших в пустыне.
Дэнни уже думал, что этот кромешный ад никогда не кончится, что весь мир захвачен песком, когда все внезапно прекратилось. «Ягуар» въехал в кристально чистую ночь, где насмешливо подмигивали с неба звезды. Остановив свои машины, водители выходили из кабин, чтобы оценить повреждения. Но Дэнни не заботило состояние его «ягуара». Он нажал на газ и помчался по шоссе, надеясь догнать белый лимузин.
Но он уже был далеко впереди.
Теперь он методично объезжал все отели Палм-Спрингса, разыскивая Филиппу Робертс и распаляясь с каждым «нет» у очередной регистрационной стойки.
Здесь были сотни отелей, мотелей, меблированных комнат и постоялых дворов, и к настоящему времени Дэнни, выдававший себя за настырного, развязного журналиста с крашеными волосами, фальшивой бородой, очками в роговой оправе и удостоверением прессы, успел обследовать лишь часть из них. Он объезжал их в определенной последовательности, понимая, что такая женщина, как Беверли, с ее богатством, лимузином с частным шофером, может остановиться лишь в отеле с тремя и более звездами. Однако, зная ее неприязнь к показному блеску и популярности, Дэнни допускал, что она может приземлиться и в небольшом, но чистеньком и уютном отеле.
«Рэйнбоу-Спрингс-Лодж» был идеальным воплощением солидного, но не кричащего отеля. В нем отсутствовала характерная гостиничная атмосфера, всякие указатели и тому подобное. Витиеватый испанский фонтан, бьющий в центре площадки из античных каменных плит, пышная зелень и порхающие попугаи придавали ему вид частной резиденции. В таком месте надо родиться, чтобы отыскать регистрационную стойку, а если вы ее найдете, то не увидите там ни полок с почтовыми открытками, ни услужливых юных созданий в фирменных блейзерах. Помощник управляющего с длинным носом и удивленными глазами выдал Дэнни очередное «нет», тридцать шестое за день.
Теперь он ехал вдоль Палм-Каньон-драйв, стиснув на руле пальцы. Эта сука находилась где-то здесь, в этом богатом оазисе, в центре пустыни, среди этих проклятых финиковых пальм, фонтанов и площадок для гольфа. Но где? Где?
Когда в животе у него заурчало, он понял, что уже поздно, и вспомнил, что целый день ничего не ел. Дэнни вышел из машины у первого же попавшегося по пути ресторанчика «Розарита» – мексиканского заведения с обычным испанским кирпичным полом и бездушными кактусами в больших горшках. Дэнни выбрал место на патио, где клиентов непрерывно обдавало мельчайшими водяными брызгами из укрепленных над головами распылителей. В Калифорнии была засуха, вода подавалась в Сан-Диего в ограниченном количестве, но в Палм-Спрингсе дворики освежали водой.
Когда он заказал энчиладос с сыром, тако из говядины, разогретые бобы, рис и пиво, официантка сказала:
– Знаете, ваше лицо кажется мне знакомым. Вы здесь бывали?
Дэнни ответил ей одной из своих ленивых – улыбок, чтобы скрыть вызванное этим вопросом внезапное потрясение. Это было единственное, чего он боялся – что, несмотря на очки и бороду, его лицо все еще узнаваемо. В конце концов, оно светилось на экранах сорока миллионов телевизоров, улыбалось с плакатов и значков благотворительных и политических компаний. Черт подери, эта симпатичная юная штучка в униформе с оборками могла быть одной из «девушек Дэнни», армии молодых, энергичных женщин, которые устраивали марши по всей стране, стучались в двери и раздавали листовки с призывом: «Дэнни Маккея – в президенты!»
– Нет, – ответил он, смерив ее взглядом с головы до ног. Она неплохо смотрелась, лет двадцати или около того. На ней была одна из тех дурацких униформ, которую кто-то придумал для официанток: узкая крестьянская блузка, туго стянутая в талии, и колоколом верхняя юбка, из-под которой выглядывали, расширяясь, еще полдюжины нижних. – Я никогда не был здесь раньше, мисс.
– У вас южный акцент, – сказала она, улыбаясь в ответ на его улыбку и на то, как он посмотрел на нее. – Откуда вы?
– Да так… тут…
– Я знаю, я знаю, вы откуда-то… – сказала она лукаво. – Впрочем, не беспокойтесь, это я просто так…
Но Дэнни беспокоился, когда ел энчиладос, тако, и бобы.
А когда она принесла ему еще, а затем и еще пива и Дэнни заметил, как она всматривается в его лицо, сосредоточенно нахмурившись, хотя размышления явно не были для нее привычным занятием, его настороженность возросла еще больше. А что, если она его узнала? А что, если она вдруг скажет сейчас: «Эй, вы Дэнни Маккей?» А что, если она не читала газет, не смотрела новости по телевидению и не знает, что человек, за которого она собиралась голосовать три года назад, но который был выбит из гонки из-за скандала, предположительно умер в тюрьме? Господи, это может провалить все дело. Она может заговорить. И разрушить его планы.
Поэтому, когда она снова подошла и спросила, что ему хочется на десерт, он ответил с тем очарованием, которое обычно приберегал для самых классных женщин.
– А что хорошего ты предложишь?
Они встретились через час, когда она закончила работу. Он распахнул дверцу своего «ягуара», и она села рядом, зашелестев накрахмаленными нижними юбками, в маленькой сумочке звякнули чаевые.
– Ух! Ну и шикарная машина! – воскликнула она.
– Куда отправимся, милашка? – спросил он.
Она внимательно посмотрела на него, потом застенчиво отвернула голову в сторону.
– Знаете, чем больше я смотрю на вас, тем больше убеждаюсь, что я вас откуда-то знаю. И это мучает меня.
– Что ж, почему бы нам тогда не покататься немного, может быть, это встряхнет твою память?
Они решили посмотреть на закат и направились по проселочной дороге к пустынным подножиям гор Санта-Роза, подальше от огней, зданий и других людей. Он знал, что машина потрясла ее, и чувствовал, что, сидя рядом с ним, она начинает возбуждаться. За плечами Дэнни были годы опыта, и он научился точно определять, когда женщина готова.
Он остановил «ягуар», и они наблюдали, как далеко внизу в долине в наступавших сумерках зажигались первые огни.
– Смотри, что я захватила, – сказала она, доставая из сумки две бутылки пива.
– Стой! – сказал он, когда она начала их открывать. – Не здесь! Тут очень дорогая обивка, к тому же ей нет еще и четырех дней.
Он улыбнулся и подмигнул:
– Давай выйдем и разопьем их на свежем воздухе. Бриз доносил до них сильный аромат шалфея, когда ветер изменил направление, они услышали где-то вдали лающие крики койотов. Пустыня внизу начала менять свои цвета, надвигался захватывающий дух закат. Дэнни и девушка стояли, прислонившись к теплому капоту машины, пили свое пиво и толковали о том, как трудно стало нынче добиться успеха в этом мире. Ей уже было двадцать, и она начала утрачивать иллюзии. Он сказал ей, что бывает тут и там, занимается тем и сем, недавно ему малость повезло, он удачно вложил деньги в одно дело и смог позволить себе эту машину.
Секс начался сам собой с пробных поцелуев двух незнакомых людей, ищущих пути друг к другу. По мере того как разгоралось желание, они начали вести себя более откровенно, руки обоих хорошо знали свое дело. Дэнни спустил с ее плеч крестьянскую блузку и облил соски пивом, а потом облизал их. Она захихикала, выгнулась и запустила руку ему в брюки. После этого Дэнни быстро трахнул ее, потому что очень спешил. Беверли была где-то здесь, в этой долине, и он должен был найти ее. Но это маленькое отклонение от главной цели было необходимо. Эта девушка, похоже, рано или поздно опознает его и начнет болтать. Нельзя было допустить, чтобы после всего люди начали размышлять о том, жив ли Дэнни Маккей.
Когда он кончил, забросив ее штанишки на капот «ягуара» и оставив нижние юбки задранными вверх, то открыл дверцу машины и достал что-то из ящичка под приборной доской.
– Ух ты! – сказала она, переводя дыхание и выглядывая свои штанишки. – Это было нечто!
Она стояла к нему спиной, вытряхивая из одежды песок и приставшие веточки.
– Я все же думаю, что смогу припомнить, кого ты мне напоминаешь… – Она неожиданно щелкнула пальцами – Вспомнила!
И в этот момент, когда девушка обернулась к нему со словами: «Ты вылитый мой кузен Эл из Оклахомы!»– она почувствовала острую боль в почке.
Она опустила глаза на нож, вошедший в ее тело, а когда Дэнни выдернул его, вскрикнула и рухнула на землю.
Вытерев нож об ее юбку, Дерни произнес:
– Надо же так вляпаться после всего! Я-то думал, что ты собираешься выдать меня, а тут дело всего лишь в каком-то кузене Эле! Это означает только то, – добавил он, сев за руль и запустив двигатель, – что даже я иногда могу делать ошибки.
Машина рванула в сторону заката, и отброшенная задними колесами струя песка и гравия обдала ее тело.
40
– Зоуи Ларсон работает у нас более двух лет, доктор Айзекс, – говорил Саймон Джунг, – фактически это она основала нашу клинику. У мисс Ларсон были очень лестные рекомендации от Специалиста по пластической хирургии в Санта-Монике. Она помогла ему наладить новый кабинет и была его лучшей сестрой в течение шести лет.
– Я ставлю под сомнения не профессиональные достоинства Зоуи как сестры, мистер Джунг, – сказала Джудит, – но этические. Я просто не доверяю ей.
Они сидели в палате мистера Смита. Уже спускалась ночь, и тени сгущались в углах комнаты, где еще не были зажжены лампы. На столе остывал серебряный кофейник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65