Еще поговорю о твоей последующей жизни, когда все станет на свои места.
Нестор поклонился и быстро вышел, явно успокоенный.
Ларвия села на диван и стала размышлять, что ей делать со старым слугой, с Веригом, с запретной любовной связью Юлии и о том, какой тревожной и опасной становится ее жизнь.
* * *
Юлия стояла на коленях перед сундуком с одеждой, перебирая платья, и, наконец, извлекла нужное.
– Вот оно, – показала она Марго, – Я знала, что оно здесь.
Она подала служанке отделанное золотой каймой одеяние, которое использовалось только раз в году на первое марта.
Марго внимательно осмотрела платье.
– Нужно отпарить, я отдам служанке в гардеробную, – она сложила вуаль на туалетный столик. – Тебе также нужно приготовить пурпурную накидку. Где она?
Юлия указала на лежащую на стуле тунику. Обе женщины готовились к новогодней церемонии, которая должна состояться на следующий день. Она заключалась в погашении и разжигании священного огня богини Весты. Во времена этрусских царей огонь зажигался от трения друг о друга деревянных палочек; теперь использовались солнечные лучи, которые фокусировались с помощью вогнутого зеркала. В старинные времена, если вдруг огонь – основа самой жизни поселян, так как использовался для разжигания домашних очагов – угасал, беспечную весталку наказывали плетьми. Но во времена Юлии огонь уже играл символическую роль, за ним следили постоянно. Священный очаг гасился только один раз и совершала это Верховная Жрица-весталка на Новый год в присутствии внимательных глаз римлян.
Специальные одеяния Юлии составляли часть ритуала. Ливня Версалия сама зажигала огонь в присутствии остальных весталок, одетых в древние одежды. Редко кто из простых римлян помнил истоки этой церемонии, но она являлась одной из любимых старинных традиций, ритуалом, объединяющим римский народ.
– Чьи это сандалии? – спросила Марго, оборачиваясь к Юлии и указывая на сандалии госпожи Гракх.
– Сестры Ларвии, – не моргнув глазом, выпалила Юлия. – Днем шел дождь, и мои туфли промокли, она дала свои.
– Нужно было принести их сюда, – нахмурилась Марго. – Возможно, еще сгодятся, ведь за твой гардероб платят римляне, и ты не можешь быть расточительной.
Юлия улыбнулась про себя: Марго так давно прожила в атрии, что начала рассуждать, как Ливия Версалия, – долгие годы службы наложили на нее свой отпечаток, и она едва уже помнила, откуда родом.
– Почему вчера пришла так поздно? – задала вопрос Марго. – Ливня осведомлялась о тебе.
– Осмотр врача занял много времени.
– Он считает, что лечение помогает?
– Ему виднее.
– Ты в самом деле чувствуешь себя лучше?
Юлия кивнула.
– Хорошо. Значит, визиты к врачу скоро прекратятся, хотя я считала, что должна ходить с тобой, но ты же знаешь, Ливия всегда находит для меня какую-нибудь работу, когда тебя нет.
Юлия, действительно, хорошо знала Ливию: Верховная Жрица распоряжалась временем Марго как своим, считая, что рабыня должна заниматься делами и хозяйством, а не сплетничать со слугами в доме Сеяна, пока Юлия навещала сестру. Ей оставалось благодарить судьбу за это: если бы Марго получила разрешение сопровождать Юлию, хитрость с врачом стала бы бесполезной – она не осталась бы на улице в паланкине с носильщиками, ждала бы в доме, следя за каждым шагом своей подопечной, словно заботливая мамаша, кем она и была на самом деле, исключая лишь сам акт рождения.
Встречи с Марком стали бы невозможны, а она теперь только этим и жила.
Казалось, что следующий базарный день отделяет вечность. Лежа по ночам без сна, вспоминая его сильное тело, нежные прикосновения, она испытывала приступы желания, которое мог удовлетворить только он, Марк, поэтому не находила себе места, плохо спала и худела. Марго, следившая за ней, словно страж, отвечающий головой за солнечные часы, замечала изменения в поведении весталки, но не могла определить, чем они вызваны. Юлия тоже понимала это и пыталась убедить служанку, что причиной всему ее «болезнь». Вот почему Марго так внимательно расспрашивала ее о мнении врача – рабыня выискивала признаки улучшения в состоянии своей госпожи и не находила их.
А всему причиной была любовь Юлии.
В дверях апартаментов появилась Данута.
– Юлия Розальба, тебе нужно идти в храм, скоро начнется очищение.
Юлия поднялась с колен, отряхнула руку и последовала за рабыней в зал. Накануне Нового года все весталки мыли место поклонения водой из священного источника, готовили храм к завтрашней церемонии. Для совершения ритуала запрещалось использовать воду из водопровода. Марк в свое время и воспользовался походами весталок за водой к источнику и впервые заговорил с Юлией.
– Все уже ждут тебя, – добавила Данута тоном, который подчеркивал, что Юлия опаздывает.
Юлия вздохнула. В последнее время она уже не могла, как раньше, терпеливо исполнять долг весталки, требовавший так много времени и казавшийся ей теперь не таким уж важным.
Ее мечты – это побег с Марком.
Но пока до этого далеко, надо продолжать исполнять свой долг и ежедневно хитрить.
Следом за Данутой Юлия вошла в храм.
* * *
Вериг, сидя на краю постели, надевал тунику, морщась от боли, раны на спине затянулись, но нельзя было делать резких движений. Он встал, осторожно потянулся, причесал волосы, вышел из комнаты и направился в зал.
Была середина ночи – все спали.
Ему нужно было немедленно переговорить с Ларвией.
Ее изменчивое поведение измотало его: ей можно обманывать себя, но не его, хорошо помнившего ее приход в его комнату после зверской экзекуции, и знавшего, что слова любви, ее ласки не были сном. А теперь, когда он выздоровел, она снова отдалилась, стараясь сделать вид, что заботится о нем так же, как о всяком другом.
Этому пора положить конец.
Вериг шел по дому в полной тишине, факелы, бросая тусклые отблески на полированный пол, указывали ему путь к комнате Ларвии. В приоткрытую дверь было видно, что ее постель пустовала. Взглянув в сторону галереи, в лунном свете увидел ее сидящей на скамейке с поднятой головой, – очевидно, рассматривала звезды, надеясь получить успокоение. Он пересек спальню и вышел наружу, остановившись за ее спиной. Ларвия подняла голову. Увидев его, замерла.
– Что ты здесь делаешь? – проговорила она. – Должен спать.
– Как и вы.
Ларвия поднялась – сквозь прозрачную ночную рубашку из рифленого шелка в свете луны просвечивалось ее стройное тело. Она торопливо скрестила руки на груди.
– Иди спать, Вериг. Ты еще не выздоровел. Что будет, если кто-нибудь увидит тебя со мной?
– Мне все равно. В любом случае, уже поздно, и все спят.
Ларвия собралась уходить – он схватил ее за плечи, а потом за запястье и повернул к себе.
– Ларвия, я хорошо помню, что ты говорила в тот день, когда меня высекли, знаю, это был не сон. Помню, что ты делала, как касалась и что говорила.
Женщина смотрела на него широко раскрытыми светлыми глазами.
– Ларвия, ты меня любишь? – решительно спросил он. – Признайся?
На ее лице читался ответ, но она молчала, отказываясь признать правду.
– Если любишь, скажи об этом сейчас, а если нет, я сегодня же ночью покину этот дом, и ты никогда не увидишь меня. Мне все равно, даже если никогда не получу свободу или ты пошлешь за мной всех ищеек Рима. Не могу оставаться здесь дольше и видеть тебя и не владеть тобою.
Ее била дрожь, словно лист на ураганном ветру.
– Или считаешь, что унизишь себя своей любовью ко мне? – спросил Вериг. – Да? Так? Или волнуешься, что скажут люди? Как можно рисковать, помогая сестре, а самой оставаться такой трусливой?
Ларвия пыталась вырваться, но он крепко держал ее за руку.
– Неужели боишься потерять все это? – он кивнул в сторону дома. – Доверенные твоего мужа могут лишить тебя всего, узнав, что ты спишь с рабом?
Она закрыла глаза.
Возмущенный, Вериг оттолкнул ее от себя так грубо, что она пошатнулась.
– Я ухожу, – произнес он. Лишь слабая дрожь в голосе выдавала бурлящие внутри его страсти. – Если что-то еще значу для тебя, не посылай ищеек. Еще лучше – скрой мое исчезновение в течение нескольких дней, это поможет мне надежно скрыться.
Он успел уже пройти половину галереи, когда она бросилась за ним и загородила дорогу.
– Пожалуйста, не уходи, – прошептали ее губы, а слезы текли по лицу.
Вериг резко остановился, сердце его бешено забилось.
– Ты не представляешь, что они могут сделать с тобой, – добавила она, утирая ладонью слезы.
– Кто? – тихо спросил он.
– Магистраты. Если узнают, осудят за сексуальное преступление, то есть незаконные половые отношения с благородной женщиной – приговорят к смерти.
– Думаешь, меня это волнует? Сколько раз меня приговаривали к смерти? День кажется скучным, если это не случается.
Ларвия улыбнулась сквозь слезы, покачав головой в ответ на абсурдность его слов.
– Ларвия, не сдерживай своих чувств, сейчас очень поздно, нет ни единой души, кроме нас, никто не увидит, если поступишь так, как хочешь, а не так, как обязана.
Ее глаза закрылись, а когда вновь открылись, выражение лица сделалось решительным и одновременно страстным.
Вериг протянул руки, и она бросилась в его объятия.
ГЛАВА 7
– Как-то неловко, – прошептала Ларвия. – Это было так давно, да и тогда не очень-то получалось.
– Со мной будет все хорошо, – заверил Вериг и, подняв ее на руки, как бесценную амфору, внес в дом.
Ларвия в его объятиях испытывала огромное счастье, уступив судьбе, – надоело тревожиться и переживать из-за своей любви к нему, спорить с собой, взвешивать все «за» и «против». Как давно ей грезилось это, и наконец счастливый момент наступил. Какое это чудо, что можно коснуться и чувствовать его тепло, силу и полную безопасность. Вериг опустил ее на постель, и его большое тело как бы окутало ее небольшую фигурку, а поцелуи заставили забыть о всех страхах и тревогах – желание заполнило ее всю, не оставив места другим мыслям. Открыв губы, она ответила на его поцелуй и почувствовала, как мгновенно откликнулось на ее ласку все его тело.
Вериг полностью завладел инициативой, делая это мастерски, впервые поменявшись ролями, и Ларвия с радостью подчинялась его сильным рукам, крепко прижимавшим ее к себе, гладившим спину, распущенные волосы, шелковые пряди которых льнули к ладоням. Крепко сжимая ее, не давая двигаться, он буквально впивался в ее губы с такой силой, что она прильнула к нему с новой страстью, – все вокруг для нее исчезло, кроме его одного. Вериг издал звук – полустон, полувздох, его руки опустились к ее бедрам, с неистовой силой прижимая их к своему телу. Ларвия вскрикнула, почувствовав его возбуждение.
Сплошные контрасты дурманили ее: стройные сильные руки, ноги и удивительно мягкие губы; запахи чистого тела, волос и его шерстяной домотканой туники. Никогда ей не доводилось испытывать такого наслаждения: погружать пальцы в его густые светлые волосы с завитками на затылке; ощущать себя беспомощной, безвольной и не имеющей желания сопротивляться; не помнить, кто из них раб, а кто хозяйка, обязанная оберегать свое имя; забыть про галла в штанах, с обручем на шее и римскую матрону, владеющую особняком с многочисленными рабами на Палатинском холме; в полной мере принадлежать – ей, женщине, – ему, мужчине. И больше – ничего.
Вериг целовал ее снова и снова с жадностью человека, давно забывшего женщину, не рискуя оторваться от нее, чтобы снять тунику, и она не могла отпустить его – ждала, затаив дыхание, и стоило ему освободиться от рубашки, как ей снова захотелось очутиться в его объятиях. Ее пальцы нечаянно коснулись рубцов на его спине – она замерла, боясь причинить боль. Почувствовав ее неуверенность, он приободрил любимую.
– Не бойся. Ларвия. Касайся, я так давно мечтал об этом.
Ларвия обняла его, наклонив голову, поцеловала грудь, пробежав языком по грудным мышцам и задержавшись на твердых сосках, окруженных мягкими золотистыми волосами, – сама не понимая, что делает, полностью подчиняясь природе; его ответная реакция подсказывала, что инстинкты не подвели: он крепко сжимал ее в объятиях, его глаза закрылись, дыхание стало шумным и затрудненным; сжав ее плечи, приподнял так, чтобы лицо оказалось напротив, и снова впился в ее губы.
Ларвия отвечала на его поцелуи с безрассудной страстью, не испытанной прежде, ей хотелось все большего и большего. Вериг, такой опытный и уверенный в себе, не сумел снять с нее одежду, его пальцы дрожали и путались в поясах, в тонкой ткани ночной рубашки.
– Позволь, я это сделаю сама, – прошептала она.
При слабом свете он неотрывно следил за каждым ее движением, стараясь не забыть ничего: нежную мраморную кожу, небольшие груди совершенной формы с розовыми сосками. Потеряв над собой власть, Вериг схватил ее и опрокинул на постель, обхватив губами один сосок, и тот сразу затвердел и набух, другой рукой ласкал вторую грудь, массируя чувствительный сосок, пока она, изогнув спину, громко не застонала от страсти.
Вериг, пробормотав что-то на своем родном языке, опустил голову ниже к ее пупку – Ларвия не понимала их значения, но догадывалась, что это слова любви, так ей нужные – прижал голову к ее обнаженному бедру и закрыл глаза. Она смотрела вниз, затаив дыхание, на его темные ресницы, бросающие тень на щеки, пылающее лицо, напрягшиеся мышцы рук и спины, как перед решающим броском: неожиданно, после моментального движения его лицо погрузилось в холмик темных волос, туда, где сходились бедра.
Женщина замерла, почувствовав легкое смущение, – ее муж никогда не делал ничего подобного.
Почувствовав что-то неладное, Вериг снова лег рядом с ней и ласково обнял.
– Извини, – хрипло произнес он, гладя ее спину. – Потерял голову, извини. Совсем не собирался пугать тебя, но ты так прекрасна, что я совсем потерял рассудок, так трудно сдерживать себя…
Ларвия приложила палец к его губам, заставив замолчать.
– Я испытываю то же самое, – прошептала она. – Но все так ново для меня: муж не занимался со мной любовью, делал все очень быстро и, притом, так редко. Ему хотелось иметь детей, и его не волновало…
– Не думай об этом сейчас, – ласково проговорил Вериг. – Думай обо мне и только об этом, – он опустил ее на спину и лег на нее, придавив своим весом она снова почувствовала сквозь шерстяные штаны его возбужденное тело.
– Что, – спросил он, прижимаясь к ее обнаженным ногам, – нравится?
Ларвия беспомощно застонала.
Он еще сильнее придавил ее своим телом и начал вращать бедрами, беззвучно открыв рот, но дыхание перехватило.
– Видишь, что ты делаешь со мной? – хрипло проговорил Вериг.
Ларвия пыталась что-то ответить, но не могла: взяв ее за руки, он прижал ее к постели, наклонившись над ней, везде целовал обнаженное тело; обхватив за талию, наклонил голову вниз – на этот раз от сомнений не осталось и следа. Не в силах произнести ни звука, она погрузила пальцы в его волосы.
Потеряв невинность в двенадцать лет, Вериг знал, что делал, но, никогда не имея дела с такими женщинами, как Ларвия, не мог предугадать ее реакцию на его ласки, особенно после печального опыта с Сеяном, способного убить желание в любой женщине. Однако страхи были напрасны: Ларвия, тихо вскрикнув, расслабилась, беспомощно качая головой из стороны в сторону, а когда уже не стало сил больше ждать, страстно прильнула к нему, впившись пальцами в его плечи.
– Пожалуйста, – молила она. – Сейчас. Возьми меня.
Вериг повиновался: встав, быстро разделся, затем лег к ней в постель, повернул к себе лицом, взял ее руку и положил себе на грудь. Она стонала и, закрыв глаза, спрятала лицо на его плече, продолжая ласкать его, доводя до предела.
– Подожди, – вскрикнул он, отстранившись от нее.
– Тебе больно? – спросила она, беспокоясь.
Он закрыл ее глаза рукой, а вторую вытянул вверх.
– Нет, не больно, – после паузы ответил Вериг. И, взяв ее руки, положил к себе на шею, располагаясь над нею. Чуть заторможено, ее ноги обвились вокруг него, предвкушая проникновение, – здесь у нее имелся кое-какой опыт. Когда это произошло, глубоко из горла у нее вырвался стон удовлетворения, удостоверяющий, что можно испытывать такое божественное чувство. Вериг был полон страсти и глубоко проникал в нее; ее муж, едва успев закончить акт, скатывался на постель, оставляя молодую жену неудовлетворенной и безразличной, – замужество совсем не подготовило ее к таким отношениям. Она крепко прильнула к нему, боясь изменить позу, чтобы не прекратилось удовольствие.
Она легко уловила ритм его движения и присоединилась к нему, усваивая уроки наслаждения в исполнении прекрасного учителя.
* * *
– Я люблю тебя, – произнесла Ларвия, уютно прижавшись к его телу. Прохладный весенний ветерок из галереи охлаждал их влажную кожу.
Вериг взял одеяло и накрыл им обоих.
– Ты в этом уверена? – спросил он, крепко обнимая ее. – Ведь удовлетворение и постель, – это не одно и то же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Нестор поклонился и быстро вышел, явно успокоенный.
Ларвия села на диван и стала размышлять, что ей делать со старым слугой, с Веригом, с запретной любовной связью Юлии и о том, какой тревожной и опасной становится ее жизнь.
* * *
Юлия стояла на коленях перед сундуком с одеждой, перебирая платья, и, наконец, извлекла нужное.
– Вот оно, – показала она Марго, – Я знала, что оно здесь.
Она подала служанке отделанное золотой каймой одеяние, которое использовалось только раз в году на первое марта.
Марго внимательно осмотрела платье.
– Нужно отпарить, я отдам служанке в гардеробную, – она сложила вуаль на туалетный столик. – Тебе также нужно приготовить пурпурную накидку. Где она?
Юлия указала на лежащую на стуле тунику. Обе женщины готовились к новогодней церемонии, которая должна состояться на следующий день. Она заключалась в погашении и разжигании священного огня богини Весты. Во времена этрусских царей огонь зажигался от трения друг о друга деревянных палочек; теперь использовались солнечные лучи, которые фокусировались с помощью вогнутого зеркала. В старинные времена, если вдруг огонь – основа самой жизни поселян, так как использовался для разжигания домашних очагов – угасал, беспечную весталку наказывали плетьми. Но во времена Юлии огонь уже играл символическую роль, за ним следили постоянно. Священный очаг гасился только один раз и совершала это Верховная Жрица-весталка на Новый год в присутствии внимательных глаз римлян.
Специальные одеяния Юлии составляли часть ритуала. Ливня Версалия сама зажигала огонь в присутствии остальных весталок, одетых в древние одежды. Редко кто из простых римлян помнил истоки этой церемонии, но она являлась одной из любимых старинных традиций, ритуалом, объединяющим римский народ.
– Чьи это сандалии? – спросила Марго, оборачиваясь к Юлии и указывая на сандалии госпожи Гракх.
– Сестры Ларвии, – не моргнув глазом, выпалила Юлия. – Днем шел дождь, и мои туфли промокли, она дала свои.
– Нужно было принести их сюда, – нахмурилась Марго. – Возможно, еще сгодятся, ведь за твой гардероб платят римляне, и ты не можешь быть расточительной.
Юлия улыбнулась про себя: Марго так давно прожила в атрии, что начала рассуждать, как Ливия Версалия, – долгие годы службы наложили на нее свой отпечаток, и она едва уже помнила, откуда родом.
– Почему вчера пришла так поздно? – задала вопрос Марго. – Ливня осведомлялась о тебе.
– Осмотр врача занял много времени.
– Он считает, что лечение помогает?
– Ему виднее.
– Ты в самом деле чувствуешь себя лучше?
Юлия кивнула.
– Хорошо. Значит, визиты к врачу скоро прекратятся, хотя я считала, что должна ходить с тобой, но ты же знаешь, Ливия всегда находит для меня какую-нибудь работу, когда тебя нет.
Юлия, действительно, хорошо знала Ливию: Верховная Жрица распоряжалась временем Марго как своим, считая, что рабыня должна заниматься делами и хозяйством, а не сплетничать со слугами в доме Сеяна, пока Юлия навещала сестру. Ей оставалось благодарить судьбу за это: если бы Марго получила разрешение сопровождать Юлию, хитрость с врачом стала бы бесполезной – она не осталась бы на улице в паланкине с носильщиками, ждала бы в доме, следя за каждым шагом своей подопечной, словно заботливая мамаша, кем она и была на самом деле, исключая лишь сам акт рождения.
Встречи с Марком стали бы невозможны, а она теперь только этим и жила.
Казалось, что следующий базарный день отделяет вечность. Лежа по ночам без сна, вспоминая его сильное тело, нежные прикосновения, она испытывала приступы желания, которое мог удовлетворить только он, Марк, поэтому не находила себе места, плохо спала и худела. Марго, следившая за ней, словно страж, отвечающий головой за солнечные часы, замечала изменения в поведении весталки, но не могла определить, чем они вызваны. Юлия тоже понимала это и пыталась убедить служанку, что причиной всему ее «болезнь». Вот почему Марго так внимательно расспрашивала ее о мнении врача – рабыня выискивала признаки улучшения в состоянии своей госпожи и не находила их.
А всему причиной была любовь Юлии.
В дверях апартаментов появилась Данута.
– Юлия Розальба, тебе нужно идти в храм, скоро начнется очищение.
Юлия поднялась с колен, отряхнула руку и последовала за рабыней в зал. Накануне Нового года все весталки мыли место поклонения водой из священного источника, готовили храм к завтрашней церемонии. Для совершения ритуала запрещалось использовать воду из водопровода. Марк в свое время и воспользовался походами весталок за водой к источнику и впервые заговорил с Юлией.
– Все уже ждут тебя, – добавила Данута тоном, который подчеркивал, что Юлия опаздывает.
Юлия вздохнула. В последнее время она уже не могла, как раньше, терпеливо исполнять долг весталки, требовавший так много времени и казавшийся ей теперь не таким уж важным.
Ее мечты – это побег с Марком.
Но пока до этого далеко, надо продолжать исполнять свой долг и ежедневно хитрить.
Следом за Данутой Юлия вошла в храм.
* * *
Вериг, сидя на краю постели, надевал тунику, морщась от боли, раны на спине затянулись, но нельзя было делать резких движений. Он встал, осторожно потянулся, причесал волосы, вышел из комнаты и направился в зал.
Была середина ночи – все спали.
Ему нужно было немедленно переговорить с Ларвией.
Ее изменчивое поведение измотало его: ей можно обманывать себя, но не его, хорошо помнившего ее приход в его комнату после зверской экзекуции, и знавшего, что слова любви, ее ласки не были сном. А теперь, когда он выздоровел, она снова отдалилась, стараясь сделать вид, что заботится о нем так же, как о всяком другом.
Этому пора положить конец.
Вериг шел по дому в полной тишине, факелы, бросая тусклые отблески на полированный пол, указывали ему путь к комнате Ларвии. В приоткрытую дверь было видно, что ее постель пустовала. Взглянув в сторону галереи, в лунном свете увидел ее сидящей на скамейке с поднятой головой, – очевидно, рассматривала звезды, надеясь получить успокоение. Он пересек спальню и вышел наружу, остановившись за ее спиной. Ларвия подняла голову. Увидев его, замерла.
– Что ты здесь делаешь? – проговорила она. – Должен спать.
– Как и вы.
Ларвия поднялась – сквозь прозрачную ночную рубашку из рифленого шелка в свете луны просвечивалось ее стройное тело. Она торопливо скрестила руки на груди.
– Иди спать, Вериг. Ты еще не выздоровел. Что будет, если кто-нибудь увидит тебя со мной?
– Мне все равно. В любом случае, уже поздно, и все спят.
Ларвия собралась уходить – он схватил ее за плечи, а потом за запястье и повернул к себе.
– Ларвия, я хорошо помню, что ты говорила в тот день, когда меня высекли, знаю, это был не сон. Помню, что ты делала, как касалась и что говорила.
Женщина смотрела на него широко раскрытыми светлыми глазами.
– Ларвия, ты меня любишь? – решительно спросил он. – Признайся?
На ее лице читался ответ, но она молчала, отказываясь признать правду.
– Если любишь, скажи об этом сейчас, а если нет, я сегодня же ночью покину этот дом, и ты никогда не увидишь меня. Мне все равно, даже если никогда не получу свободу или ты пошлешь за мной всех ищеек Рима. Не могу оставаться здесь дольше и видеть тебя и не владеть тобою.
Ее била дрожь, словно лист на ураганном ветру.
– Или считаешь, что унизишь себя своей любовью ко мне? – спросил Вериг. – Да? Так? Или волнуешься, что скажут люди? Как можно рисковать, помогая сестре, а самой оставаться такой трусливой?
Ларвия пыталась вырваться, но он крепко держал ее за руку.
– Неужели боишься потерять все это? – он кивнул в сторону дома. – Доверенные твоего мужа могут лишить тебя всего, узнав, что ты спишь с рабом?
Она закрыла глаза.
Возмущенный, Вериг оттолкнул ее от себя так грубо, что она пошатнулась.
– Я ухожу, – произнес он. Лишь слабая дрожь в голосе выдавала бурлящие внутри его страсти. – Если что-то еще значу для тебя, не посылай ищеек. Еще лучше – скрой мое исчезновение в течение нескольких дней, это поможет мне надежно скрыться.
Он успел уже пройти половину галереи, когда она бросилась за ним и загородила дорогу.
– Пожалуйста, не уходи, – прошептали ее губы, а слезы текли по лицу.
Вериг резко остановился, сердце его бешено забилось.
– Ты не представляешь, что они могут сделать с тобой, – добавила она, утирая ладонью слезы.
– Кто? – тихо спросил он.
– Магистраты. Если узнают, осудят за сексуальное преступление, то есть незаконные половые отношения с благородной женщиной – приговорят к смерти.
– Думаешь, меня это волнует? Сколько раз меня приговаривали к смерти? День кажется скучным, если это не случается.
Ларвия улыбнулась сквозь слезы, покачав головой в ответ на абсурдность его слов.
– Ларвия, не сдерживай своих чувств, сейчас очень поздно, нет ни единой души, кроме нас, никто не увидит, если поступишь так, как хочешь, а не так, как обязана.
Ее глаза закрылись, а когда вновь открылись, выражение лица сделалось решительным и одновременно страстным.
Вериг протянул руки, и она бросилась в его объятия.
ГЛАВА 7
– Как-то неловко, – прошептала Ларвия. – Это было так давно, да и тогда не очень-то получалось.
– Со мной будет все хорошо, – заверил Вериг и, подняв ее на руки, как бесценную амфору, внес в дом.
Ларвия в его объятиях испытывала огромное счастье, уступив судьбе, – надоело тревожиться и переживать из-за своей любви к нему, спорить с собой, взвешивать все «за» и «против». Как давно ей грезилось это, и наконец счастливый момент наступил. Какое это чудо, что можно коснуться и чувствовать его тепло, силу и полную безопасность. Вериг опустил ее на постель, и его большое тело как бы окутало ее небольшую фигурку, а поцелуи заставили забыть о всех страхах и тревогах – желание заполнило ее всю, не оставив места другим мыслям. Открыв губы, она ответила на его поцелуй и почувствовала, как мгновенно откликнулось на ее ласку все его тело.
Вериг полностью завладел инициативой, делая это мастерски, впервые поменявшись ролями, и Ларвия с радостью подчинялась его сильным рукам, крепко прижимавшим ее к себе, гладившим спину, распущенные волосы, шелковые пряди которых льнули к ладоням. Крепко сжимая ее, не давая двигаться, он буквально впивался в ее губы с такой силой, что она прильнула к нему с новой страстью, – все вокруг для нее исчезло, кроме его одного. Вериг издал звук – полустон, полувздох, его руки опустились к ее бедрам, с неистовой силой прижимая их к своему телу. Ларвия вскрикнула, почувствовав его возбуждение.
Сплошные контрасты дурманили ее: стройные сильные руки, ноги и удивительно мягкие губы; запахи чистого тела, волос и его шерстяной домотканой туники. Никогда ей не доводилось испытывать такого наслаждения: погружать пальцы в его густые светлые волосы с завитками на затылке; ощущать себя беспомощной, безвольной и не имеющей желания сопротивляться; не помнить, кто из них раб, а кто хозяйка, обязанная оберегать свое имя; забыть про галла в штанах, с обручем на шее и римскую матрону, владеющую особняком с многочисленными рабами на Палатинском холме; в полной мере принадлежать – ей, женщине, – ему, мужчине. И больше – ничего.
Вериг целовал ее снова и снова с жадностью человека, давно забывшего женщину, не рискуя оторваться от нее, чтобы снять тунику, и она не могла отпустить его – ждала, затаив дыхание, и стоило ему освободиться от рубашки, как ей снова захотелось очутиться в его объятиях. Ее пальцы нечаянно коснулись рубцов на его спине – она замерла, боясь причинить боль. Почувствовав ее неуверенность, он приободрил любимую.
– Не бойся. Ларвия. Касайся, я так давно мечтал об этом.
Ларвия обняла его, наклонив голову, поцеловала грудь, пробежав языком по грудным мышцам и задержавшись на твердых сосках, окруженных мягкими золотистыми волосами, – сама не понимая, что делает, полностью подчиняясь природе; его ответная реакция подсказывала, что инстинкты не подвели: он крепко сжимал ее в объятиях, его глаза закрылись, дыхание стало шумным и затрудненным; сжав ее плечи, приподнял так, чтобы лицо оказалось напротив, и снова впился в ее губы.
Ларвия отвечала на его поцелуи с безрассудной страстью, не испытанной прежде, ей хотелось все большего и большего. Вериг, такой опытный и уверенный в себе, не сумел снять с нее одежду, его пальцы дрожали и путались в поясах, в тонкой ткани ночной рубашки.
– Позволь, я это сделаю сама, – прошептала она.
При слабом свете он неотрывно следил за каждым ее движением, стараясь не забыть ничего: нежную мраморную кожу, небольшие груди совершенной формы с розовыми сосками. Потеряв над собой власть, Вериг схватил ее и опрокинул на постель, обхватив губами один сосок, и тот сразу затвердел и набух, другой рукой ласкал вторую грудь, массируя чувствительный сосок, пока она, изогнув спину, громко не застонала от страсти.
Вериг, пробормотав что-то на своем родном языке, опустил голову ниже к ее пупку – Ларвия не понимала их значения, но догадывалась, что это слова любви, так ей нужные – прижал голову к ее обнаженному бедру и закрыл глаза. Она смотрела вниз, затаив дыхание, на его темные ресницы, бросающие тень на щеки, пылающее лицо, напрягшиеся мышцы рук и спины, как перед решающим броском: неожиданно, после моментального движения его лицо погрузилось в холмик темных волос, туда, где сходились бедра.
Женщина замерла, почувствовав легкое смущение, – ее муж никогда не делал ничего подобного.
Почувствовав что-то неладное, Вериг снова лег рядом с ней и ласково обнял.
– Извини, – хрипло произнес он, гладя ее спину. – Потерял голову, извини. Совсем не собирался пугать тебя, но ты так прекрасна, что я совсем потерял рассудок, так трудно сдерживать себя…
Ларвия приложила палец к его губам, заставив замолчать.
– Я испытываю то же самое, – прошептала она. – Но все так ново для меня: муж не занимался со мной любовью, делал все очень быстро и, притом, так редко. Ему хотелось иметь детей, и его не волновало…
– Не думай об этом сейчас, – ласково проговорил Вериг. – Думай обо мне и только об этом, – он опустил ее на спину и лег на нее, придавив своим весом она снова почувствовала сквозь шерстяные штаны его возбужденное тело.
– Что, – спросил он, прижимаясь к ее обнаженным ногам, – нравится?
Ларвия беспомощно застонала.
Он еще сильнее придавил ее своим телом и начал вращать бедрами, беззвучно открыв рот, но дыхание перехватило.
– Видишь, что ты делаешь со мной? – хрипло проговорил Вериг.
Ларвия пыталась что-то ответить, но не могла: взяв ее за руки, он прижал ее к постели, наклонившись над ней, везде целовал обнаженное тело; обхватив за талию, наклонил голову вниз – на этот раз от сомнений не осталось и следа. Не в силах произнести ни звука, она погрузила пальцы в его волосы.
Потеряв невинность в двенадцать лет, Вериг знал, что делал, но, никогда не имея дела с такими женщинами, как Ларвия, не мог предугадать ее реакцию на его ласки, особенно после печального опыта с Сеяном, способного убить желание в любой женщине. Однако страхи были напрасны: Ларвия, тихо вскрикнув, расслабилась, беспомощно качая головой из стороны в сторону, а когда уже не стало сил больше ждать, страстно прильнула к нему, впившись пальцами в его плечи.
– Пожалуйста, – молила она. – Сейчас. Возьми меня.
Вериг повиновался: встав, быстро разделся, затем лег к ней в постель, повернул к себе лицом, взял ее руку и положил себе на грудь. Она стонала и, закрыв глаза, спрятала лицо на его плече, продолжая ласкать его, доводя до предела.
– Подожди, – вскрикнул он, отстранившись от нее.
– Тебе больно? – спросила она, беспокоясь.
Он закрыл ее глаза рукой, а вторую вытянул вверх.
– Нет, не больно, – после паузы ответил Вериг. И, взяв ее руки, положил к себе на шею, располагаясь над нею. Чуть заторможено, ее ноги обвились вокруг него, предвкушая проникновение, – здесь у нее имелся кое-какой опыт. Когда это произошло, глубоко из горла у нее вырвался стон удовлетворения, удостоверяющий, что можно испытывать такое божественное чувство. Вериг был полон страсти и глубоко проникал в нее; ее муж, едва успев закончить акт, скатывался на постель, оставляя молодую жену неудовлетворенной и безразличной, – замужество совсем не подготовило ее к таким отношениям. Она крепко прильнула к нему, боясь изменить позу, чтобы не прекратилось удовольствие.
Она легко уловила ритм его движения и присоединилась к нему, усваивая уроки наслаждения в исполнении прекрасного учителя.
* * *
– Я люблю тебя, – произнесла Ларвия, уютно прижавшись к его телу. Прохладный весенний ветерок из галереи охлаждал их влажную кожу.
Вериг взял одеяло и накрыл им обоих.
– Ты в этом уверена? – спросил он, крепко обнимая ее. – Ведь удовлетворение и постель, – это не одно и то же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27