Словно обнаженной. Ханна бросила взгляд на коридор, надеясь, что Крису надоест его компьютер и он выручит ее, вернее – спасет.
Спасет от чего? – спросила она себя. От глупого желания выплеснуть все, что накопилось на душе, тому, кто скорее всего меня ненавидит?
– Спасибо за помощь. Но мне не хотелось бы тебя задерживать, – сказала Грейс, предоставляя Ханне отличный повод, чтобы скрыться. – Я скажу твоему папе, что ты его искала.
Никаких вежливых расспросов о школе или о комитете "Зеленая Земля", где Ханна председательствовала, никаких намеков на то, что следующим летом они могли бы хорошо провести время, о поездках, которые они могли бы совершить. Грейс от нее просто вежливо избавлялась.
И не только сегодня, наконец сообразила Ханна. С тех пор, как они провели ту неделю за городом, Грейс была не более чем приятно учтива, не принуждая Ханну делать что-либо или не делать чего-то и не спрашивая ни о чем… Ханна, подумав об этом, осталась довольна, но, с другой стороны, чувствовала, что что-то не так.
– Грейс? – Ханна опустилась на стул, вдруг почувствовав себя слишком усталой, чтобы встать и уйти. Да и куда ей сейчас идти? – Ты когда-нибудь… – Она остановилась, а ее голос внезапно задрожал. – Ладно, не обращай внимания.
Ханна ждала, что Грейс что-нибудь скажет, но та молчала. Просто сидела и смотрела на Ханну, наматывая на палец длинный бакалейный чек.
– Что меня по-настоящему достает, – сказала Грейс тихо, – так это кофе. Там, у Бальдуччи, приходится выбирать из двадцати пяти сортов, и наконец начинает казаться, будто судьбы мира зависят от твоего решения. Это смешно, я ни минуты не раздумывала, покупая этот чердак, хотя он был сущей развалиной. Иногда гораздо легче увязнуть в сущих пустяках.
Если бы Грейс стала ее расспрашивать, Ханна скорее всего забралась бы в раковину и не стала бы откровенничать. Но теперь у нее больше не хватало сил сдерживаться.
– Я, кажется, забеременела, – скороговоркой выпалила она, обращаясь к чайнику на плите, который, наверное, давно остыл, хотя его ручка все еще была обмотана посудным полотенцем.
Грейс молчала так долго, что Ханна начала думать, что та не расслышала ее слов или – что еще хуже – притворилась, что не слышала. Наконец она сказала:
– Ты говорила об этом с родителями?
Ханна покачала головой, чувствуя, как тоска охватывает ее снова. Она не могла понять, почему доверилась именно Грейс.
– Я уверена, что ты, девушка образованная и интеллигентная, применяла противозачаточные средства, – сказала Грейс спокойно и буднично. – Я права?
– Конрад…
– Нет, не твой приятель. Я имею в виду тебя.
– Нет, я не предохранялась.
Ханне в голову не приходило, что просто презерватива недостаточно.
– Что же, тогда все упрощается, – сказала Грейс быстро и по-деловому, протягивая руку к телефону на стене. – Мы сейчас примем меры, и тебе не придется заботиться об этом каждый месяц. Если он применял презерватив, то у тебя может быть просто задержка, но если ты и в самом деле беременна, ну, тогда нам придется переходить мост, когда мы до него доберемся. – Она взяла со стойки записную книжку в кожаном переплете и стала большим пальцем листать ее страницы. – У меня есть великолепный гинеколог, она принимает пациентов даже по субботам. Сейчас выясним, сможет ли она принять тебя.
Сидя на высоком стуле, словно на насесте, и слушая, как Грейс обхаживала какую-то медсестру, чтобы та записала ее на прием на ближайшее время, Ханна чувствовала себя так, как будто выдала нечто большее, чем просто тайну. Ханна передала Грейс и поводья от своей судьбы.
Через полчаса Ханна лежала на смотровой кушетке в комнате со стенами персикового цвета, увешанными отпечатками с репродукции Кассатта, изображавших матерей с детьми, а молодая женщина в белом халате с темными волосами, убранными в косу за спиной, осторожно ощупывала и прощупывала ее.
Ханне, еще не осознавшей, напугана она или смущена, разрешили сесть. Ее сердце тяжело забилось, когда она натягивала на голые колени хлопчатобумажную рубашку. Она попыталась что-то сказать, но язык, словно распухший, не слушался, от чего стало даже трудно глотать.
Врач приободрила ее, сказав:
– Я проведу анализ мочи прямо сейчас. Но я на девяносто девять процентов уверена, что вы не беременны.
У Ханны внезапно закружилась голова. Если бы она не сидела, то ей пришлось бы сесть. Но облегчение постепенно переполняло ее, будто она была шариком с гелием, делая ее легкой, почти невесомой. Она кивнула и попыталась сосредоточиться на том, как женщина, которая казалась слишком молодой, чтобы быть врачом, рассказывает, как пользоваться диафрагмой. Через несколько минут, когда анализ дал отрицательный результат, ее проводили обратно в туалетную комнату, и она сумела кое-как втиснуть свое невесомое тело в одежду.
Выйдя в приемную, где Грейс ждала ее, просматривая журналы, Ханна почувствовала, что улыбается.
Грейс встала. Один взгляд сказал ей все, что она хотела знать.
– Хочешь посмеяться? – спросила она, избавляя Ханну от необходимости что-либо говорить. – Помнишь, я говорила о кофе? Так вот, я только что сообразила, что так его и не купила.
Ханна не вымолвила ни слова, пока они не сели в такси.
– Ты не скажешь отцу, правда? – спросила она несчастным голосом. – Ему об этом знать незачем, тем более что все в порядке.
– Совершенно незачем, – любезно согласилась Грейс.
– Обещаешь?
– Клянусь.
Благодарность захлестнула Ханну. Но в тот же момент злобный голосок где-то в ее подсознании прошипел: Берегись! Будь бдительной. Не позволяй опутать себя. Теперь у нее есть кое-что против тебя, и она может это использовать в любой момент.
15
В понедельник Бен ушел с работы рано, чтобы забрать свой «БМВ» из авторемонтной мастерской на углу Десятой и Девятнадцатой улиц, но пока он дожидался, чтобы этот механик наконец закончил ремонт, уже пошел седьмой час. Сначала он хотел поехать прямо домой, но потом принял решение в пользу гамбургера у "Эмпайр дайнер" и раннего сеанса в «Триплекс» на Двадцать третьей улице. По крайней мере, это отвлечет его от неотвязных мыслей о Ноле – эта новая привычка пугала его.
Фильм оказался одной из сентиментальных, выжимающих слезы картин о бездетной паре, которая пытается усыновить ребенка одинокой матери. Скучища. По пути домой Бен обнаружил, что в его мозгу крутится мысль о телефонном разговоре сестры с подругой, который он подслушал на прошлой неделе. Что, если Ханна и в самом деле беременна? И кто бы мог подумать, что его сообразительная младшая сестра попадет впросак?
Он надеялся, что страхи Ханны обернутся в конечном счете ничем. И в то же время Бен подумал, что она, возможно, и заслужила это – для разнообразия. Если бы отец узнал, что она валяется с парнями, то переменил бы мнение о своей драгоценной маленькой девочке…
Бен резко затормозил, чтобы не столкнуться с такси, которое внезапно выскочило перед ним, а его мысли, как это бывало каждый раз, когда он думал об отце, перескочили на работу. Нечего благодарить Джека Гоулда за то, что он сумел слегка пригладить взъерошенные перья Роджера Янга, по крайней мере, на какое-то время. А книга Хардинга, за которую он отказался платить больше двухсот тысяч, уже получила предложения от Гильдии Литераторов и клуба "Книга месяца", и они с нетерпением ожидают завершенную рукопись. А вот в том, что касалось писем Нолы, – ничего, никакого результата. Она их не предлагает. А он их не просит.
Но отнюдь не это волновало его в данный момент, а то, что проводя с нею ночь за ночью, он каждый раз уходит с пустыми руками. Самое интересное, что теперь это почти не имело значения.
В какой-то момент – он не мог бы сказать точно, когда именно, – в его отношении к ней появилось что-то новое, гораздо более важное. Любовь? Невозможно, это не для него. Но он прежде не испытывал ничего подобного… и это его пугало.
И словно для того, чтобы доказать себе, что он в состоянии бросить ее в любой момент, – так же, как он поступал с десятками других женщин, – Бен поднял трубку телефона в автомашине и нажал кнопку ускоренного набора. Телефон прозвенел с полдюжины раз, прежде чем она ответила.
– Привет, – сказал он тихим, полным интимности голосом.
– Что случилось?
В ее голосе слышалось равнодушие. Настроение Бена упало.
– Да ничего особенного, – ответил он живо. – Послушай, насчет сегодняшнего вечера…
Он собрался сказать ей, что не придет, как обещал вчера. Отговорится тем, что смертельно устал после жутко тяжелого дня, мол, пришлось торговаться с агентами и издательскими бухгалтерами, улаживать дела с ершистыми авторами.
Но Нола опередила его:
– Господи, я совершенно забыла. Извини. У Дэни температура, и мне кажется, что у Таши тоже. Я только что уложила их спать.
– Это неважно, все равно уже поздно. – Он говорил беспечно, но по непонятной причине чувствовал себя уязвленным. Кто она такая, чтобы давать ему от ворот поворот? Но неожиданно для себя сказал: – Вопрос в том, кто будет укрывать тебя одеялом?
Нола рассмеялась чудесным искренним смехом, от которого он почувствовал сладкую дрожь.
– Мистер хочет занять вакансию?
– Если меня примут на работу.
И зачем он только это сказал? И почему с портфелем, полным рукописей, в предвкушении горячего душа, который можно было бы принять дома, он вдруг развернулся, направляясь назад, к центру города, в сторону квартиры Нолы?
– Ты ел? – спросила Нола, вешая его пальто на вешалку в прихожей и направляясь в кухню. – Я могу что-нибудь приготовить, если ты не слишком придирчив.
– Нет, спасибо. Я остановился, чтобы съесть бургер по пути из мастерской.
– Тогда какую-нибудь закуску? Флорин и девочки приготовили шоколадное печенье.
– Я бы не отказался от чего-нибудь сладкого. Поняв его намек, она рассмеялась, не сопротивляясь, когда он ее обнял.
– Разве мама не говорила тебе, что есть много сахара вредно?
– Может, и говорила, но меня это не останавливало. Он начал целовать ее, но она его легонько оттолкнула.
– Подожди, Бен, давай поднимемся наверх и поговорим – мило и обстоятельно, как делают нормальные люди.
– И о чем это ты хочешь поговорить?
– Еще не знаю. О чем угодно. Ни о чем. Ты мне еще ничего не рассказывал о своей работе, это во-первых. Я только слышала имена одного или двух твоих авторов.
– Я могу оставить тебе целую кипу рукописей, если у тебя есть желание, – пошутил он, но при этом почувствовал себя сбитым с толку, как это с ним часто случалось в разговорах с Нолой. Как будто она владела инициативой, а не он.
– Это необязательно. – Она рассмеялась, приглашая его в гостиную. – Выпьешь чего-нибудь?
– Нет, спасибо. Мне же еще ехать домой, ты не забыла? Ему не удалось скрыть нотки раздражения в голосе.
Нола всегда напоминала ему, что нужно ехать, только он собирался уснуть на ее широкой и теплой кровати: нельзя, чтобы девочки застали их в одной постели.
– Правильно. Я забыла.
Она опустилась на диван рядом с ним, протянув руку, чтобы пройтись пальцами по его волосам, словно он ребенок. Бен чувствовал, как в нем растет возбуждение, но в то же время хотел приостановить развитие событий и взять в свои руки управление этим неудержимым поездом, в котором он чувствовал себя не более чем пассажиром.
Он притянул ее к себе, но почувствовал, как она отталкивает его с беззвучным смешком, в котором слышался легкий намек раздражения.
– Эй, куда мы так спешим? – поинтересовалась она. – У нас же масса времени. – Она скрестила руки на груди. – Так о чем ты говорил? О рукописях?
– Большинство из них скучны для тех, кто не занят в этом бизнесе. А откуда такой внезапный интерес?
– А почему нет? – уклонилась она от прямого ответа. Он задумался: к чему она клонит? И вдруг его осенило.
– Это о моих авторах ты хочешь знать или… о Грейс? Она нахмурилась, сосредоточившись на нитке, которая вылезла из диванной подушки.
– Я… я тут размышляла.
Его сердце забилось медленными глубокими ударами, от которых застучало в голове.
– О чем?
– О тех письмах. Я подумала, правильно ли я делаю, что держу их у себя. Может, есть смысл передать их Грейс?
Бен чуть не подпрыгнул. Что ответить? Думай, думай… Выбрав тон, интонацию, которая должна была прозвучать как мягкая озабоченность, он спросил ее:
– Ты думаешь, это хорошая идея? Не дашь ли ты ей тем самым слишком много власти?
– Тебе покажется странным, но я ей верю.
– Я не говорю, что она попытается выставить тебя в дурном свете… – Бен начал потеть, и его кожа зачесалась. Но напряженная путаница мыслей разгоряченного мозга каким-то необъяснимым образом отливалась в правильные слова. – Видишь ли, Нола, как только Грейс сдаст книгу в издательство, именно «Кэдогэн» станет хозяином положения. Знаешь, цитаты часто вырывают из контекста и компонуют так, чтобы весь текст выглядел более сенсационным. Она наморщила лоб.
– Ты работаешь в «Кэдогэн». Ты хочешь сказать…
– Совершенно верно, – оборвал он ее. – Если ты отдашь эти письма мне, я позабочусь, чтобы наши юристы получили доступ к ним раньше, чем кто бы то ни было. Если я буду дирижировать всем и вся, – поверь мне, я съел на этом деле собаку, – весь контроль над тем, как будут использованы эти письма, будет в твоих руках.
Не слишком ли большая заинтересованность прозвучала в его словах? Нола одарила его насмешливым взглядом.
– Послушай, это еще что? Мне казалось, что мы с самого начала решили, что ты не станешь участвовать во всей этой заварухе.
– Конечно, я помню. – Он пожал плечами. – Просто я хочу помочь, и все.
– Ну, а я уже большая девочка. Ты мне не нужен. "Ты мне не нужен". Бен уставился на нее, не совсем понимая. До сих пор он не встречал женщины, способной сказать ему такое, да еще так бесцеремонно, как Нола. Почему она считает себя особенной?
Он видел ее замкнутое выражение лица, зеленые глаза, полные губы, подвернутые внутрь в уголках рта. Она так считает, подумал он, потому что она такая и есть.
Особенная.
Несмотря на то, что внутри он кипел, Бен заставил себя улыбнуться, хотя улыбка казалась приклеенной.
– Давай забудем об этом, хорошо?
Странно, хоть она и мешала осуществлению его планов, он все равно страстно ее желал. Больше, чем когда бы то ни было.
Он обнял Нолу, стараясь, чтобы его поцелуи были нежными, как касание перышка. Он горел, тупая боль от переполнявшего его желания охватывала все его тело, но он понимал, что не должен показывать этого.
Его язык метался по ее полным губам, наводящим на мысль о темных ягодах, лопающихся от переполняющего их сока. Ее чуть выдающиеся скулы, которые он видел, когда отрывался, чтобы перевести дыхание, отбрасывали тени на ее щеки, придавая ей еще более экзотичный вид и делая ее еще более таинственной.
Он взял в ладони ее груди, ощущая под блузкой их тепло и вес. Скользкая ткань, которая под его руками то собиралась в складки, то расправлялась, возбуждала его даже больше, чем обнаженная плоть. Он наклонился, чтобы взять напрягшийся сосок губами. Шелк под его губами постепенно увлажнялся. Она поежилась медленно, с удовольствием, бормоча его имя, шепча:
– Не останавливайся. О, пожалуйста, не останавливайся.
Но вдруг – шокирующе и болезненно для него – она остановилась сама. Упершись в его грудь, она отталкивала его.
– Бен, только не здесь. Девочки могут нас застать.
– Ты же сказала, что они уже спят.
Она рассмеялась. Низкий хрипловатый звук шел откуда-то из глубокой – и какой-то недосягаемой – ее части.
– Ты не знаешь детей. Она появляются в тот момент, когда их менее всего ожидаешь. Особенно если думаешь, что уже уложил их в постель.
– В таком случае…
Он взял ее запястья, пытаясь поднять и поставить на ноги. В этот момент ему хотелось, чтобы она была крохотной и легкой, чтобы он мог подхватить ее на руки и отнести в спальню. Но Нола противилась.
– Бен, нет.
– Почему нет, черт возьми?
– Я же сказала тебе, что Дэни больна. Я могу ей понадобиться. И предположим, что я с тобой, и мы… – Она замолчала, сделав судорожный вздох. – Разве это не может подождать? Неужели этим надо заниматься каждый раз, когда мы вместе?
Бен чувствовал себя расстроенным, злым и полным идиотом, стоя с твердой натянутостью ширинки брюк. Что за игру она затеяла?
– Ты хочешь этого не меньше, чем я, – сказал он угрюмо. Боже, да он говорил, как подросток из средней школы.
– Да, но я могу подождать.
Опять она не допускает его в свою жизнь. Но, черт возьми, он и не хочет делить с нею эти заботы. Вытирать липкие ручонки за завтраком, изображать заинтересованность, когда кто-то из детей бубнит что-то насчет школы.
И в то же время Бен обнаружил, что негодует на нее за то, что она отказывает ему в обладании самой малой частицей ее самой. Он так тосковал по ней, страстно желая обладать ею, здесь, сейчас, на ковре, заставить ее выбросить из головы все мысли о детях, пока она не выкрикнет его имя, пока не закричит, впиваясь ногтями в округлости его ягодиц, сжимая его, вставая на дыбы, все выше и выше, чтобы он поглубже вошел в нее…
Он быстро отвернулся, чтобы она не увидела, что его твердость не опадает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Спасет от чего? – спросила она себя. От глупого желания выплеснуть все, что накопилось на душе, тому, кто скорее всего меня ненавидит?
– Спасибо за помощь. Но мне не хотелось бы тебя задерживать, – сказала Грейс, предоставляя Ханне отличный повод, чтобы скрыться. – Я скажу твоему папе, что ты его искала.
Никаких вежливых расспросов о школе или о комитете "Зеленая Земля", где Ханна председательствовала, никаких намеков на то, что следующим летом они могли бы хорошо провести время, о поездках, которые они могли бы совершить. Грейс от нее просто вежливо избавлялась.
И не только сегодня, наконец сообразила Ханна. С тех пор, как они провели ту неделю за городом, Грейс была не более чем приятно учтива, не принуждая Ханну делать что-либо или не делать чего-то и не спрашивая ни о чем… Ханна, подумав об этом, осталась довольна, но, с другой стороны, чувствовала, что что-то не так.
– Грейс? – Ханна опустилась на стул, вдруг почувствовав себя слишком усталой, чтобы встать и уйти. Да и куда ей сейчас идти? – Ты когда-нибудь… – Она остановилась, а ее голос внезапно задрожал. – Ладно, не обращай внимания.
Ханна ждала, что Грейс что-нибудь скажет, но та молчала. Просто сидела и смотрела на Ханну, наматывая на палец длинный бакалейный чек.
– Что меня по-настоящему достает, – сказала Грейс тихо, – так это кофе. Там, у Бальдуччи, приходится выбирать из двадцати пяти сортов, и наконец начинает казаться, будто судьбы мира зависят от твоего решения. Это смешно, я ни минуты не раздумывала, покупая этот чердак, хотя он был сущей развалиной. Иногда гораздо легче увязнуть в сущих пустяках.
Если бы Грейс стала ее расспрашивать, Ханна скорее всего забралась бы в раковину и не стала бы откровенничать. Но теперь у нее больше не хватало сил сдерживаться.
– Я, кажется, забеременела, – скороговоркой выпалила она, обращаясь к чайнику на плите, который, наверное, давно остыл, хотя его ручка все еще была обмотана посудным полотенцем.
Грейс молчала так долго, что Ханна начала думать, что та не расслышала ее слов или – что еще хуже – притворилась, что не слышала. Наконец она сказала:
– Ты говорила об этом с родителями?
Ханна покачала головой, чувствуя, как тоска охватывает ее снова. Она не могла понять, почему доверилась именно Грейс.
– Я уверена, что ты, девушка образованная и интеллигентная, применяла противозачаточные средства, – сказала Грейс спокойно и буднично. – Я права?
– Конрад…
– Нет, не твой приятель. Я имею в виду тебя.
– Нет, я не предохранялась.
Ханне в голову не приходило, что просто презерватива недостаточно.
– Что же, тогда все упрощается, – сказала Грейс быстро и по-деловому, протягивая руку к телефону на стене. – Мы сейчас примем меры, и тебе не придется заботиться об этом каждый месяц. Если он применял презерватив, то у тебя может быть просто задержка, но если ты и в самом деле беременна, ну, тогда нам придется переходить мост, когда мы до него доберемся. – Она взяла со стойки записную книжку в кожаном переплете и стала большим пальцем листать ее страницы. – У меня есть великолепный гинеколог, она принимает пациентов даже по субботам. Сейчас выясним, сможет ли она принять тебя.
Сидя на высоком стуле, словно на насесте, и слушая, как Грейс обхаживала какую-то медсестру, чтобы та записала ее на прием на ближайшее время, Ханна чувствовала себя так, как будто выдала нечто большее, чем просто тайну. Ханна передала Грейс и поводья от своей судьбы.
Через полчаса Ханна лежала на смотровой кушетке в комнате со стенами персикового цвета, увешанными отпечатками с репродукции Кассатта, изображавших матерей с детьми, а молодая женщина в белом халате с темными волосами, убранными в косу за спиной, осторожно ощупывала и прощупывала ее.
Ханне, еще не осознавшей, напугана она или смущена, разрешили сесть. Ее сердце тяжело забилось, когда она натягивала на голые колени хлопчатобумажную рубашку. Она попыталась что-то сказать, но язык, словно распухший, не слушался, от чего стало даже трудно глотать.
Врач приободрила ее, сказав:
– Я проведу анализ мочи прямо сейчас. Но я на девяносто девять процентов уверена, что вы не беременны.
У Ханны внезапно закружилась голова. Если бы она не сидела, то ей пришлось бы сесть. Но облегчение постепенно переполняло ее, будто она была шариком с гелием, делая ее легкой, почти невесомой. Она кивнула и попыталась сосредоточиться на том, как женщина, которая казалась слишком молодой, чтобы быть врачом, рассказывает, как пользоваться диафрагмой. Через несколько минут, когда анализ дал отрицательный результат, ее проводили обратно в туалетную комнату, и она сумела кое-как втиснуть свое невесомое тело в одежду.
Выйдя в приемную, где Грейс ждала ее, просматривая журналы, Ханна почувствовала, что улыбается.
Грейс встала. Один взгляд сказал ей все, что она хотела знать.
– Хочешь посмеяться? – спросила она, избавляя Ханну от необходимости что-либо говорить. – Помнишь, я говорила о кофе? Так вот, я только что сообразила, что так его и не купила.
Ханна не вымолвила ни слова, пока они не сели в такси.
– Ты не скажешь отцу, правда? – спросила она несчастным голосом. – Ему об этом знать незачем, тем более что все в порядке.
– Совершенно незачем, – любезно согласилась Грейс.
– Обещаешь?
– Клянусь.
Благодарность захлестнула Ханну. Но в тот же момент злобный голосок где-то в ее подсознании прошипел: Берегись! Будь бдительной. Не позволяй опутать себя. Теперь у нее есть кое-что против тебя, и она может это использовать в любой момент.
15
В понедельник Бен ушел с работы рано, чтобы забрать свой «БМВ» из авторемонтной мастерской на углу Десятой и Девятнадцатой улиц, но пока он дожидался, чтобы этот механик наконец закончил ремонт, уже пошел седьмой час. Сначала он хотел поехать прямо домой, но потом принял решение в пользу гамбургера у "Эмпайр дайнер" и раннего сеанса в «Триплекс» на Двадцать третьей улице. По крайней мере, это отвлечет его от неотвязных мыслей о Ноле – эта новая привычка пугала его.
Фильм оказался одной из сентиментальных, выжимающих слезы картин о бездетной паре, которая пытается усыновить ребенка одинокой матери. Скучища. По пути домой Бен обнаружил, что в его мозгу крутится мысль о телефонном разговоре сестры с подругой, который он подслушал на прошлой неделе. Что, если Ханна и в самом деле беременна? И кто бы мог подумать, что его сообразительная младшая сестра попадет впросак?
Он надеялся, что страхи Ханны обернутся в конечном счете ничем. И в то же время Бен подумал, что она, возможно, и заслужила это – для разнообразия. Если бы отец узнал, что она валяется с парнями, то переменил бы мнение о своей драгоценной маленькой девочке…
Бен резко затормозил, чтобы не столкнуться с такси, которое внезапно выскочило перед ним, а его мысли, как это бывало каждый раз, когда он думал об отце, перескочили на работу. Нечего благодарить Джека Гоулда за то, что он сумел слегка пригладить взъерошенные перья Роджера Янга, по крайней мере, на какое-то время. А книга Хардинга, за которую он отказался платить больше двухсот тысяч, уже получила предложения от Гильдии Литераторов и клуба "Книга месяца", и они с нетерпением ожидают завершенную рукопись. А вот в том, что касалось писем Нолы, – ничего, никакого результата. Она их не предлагает. А он их не просит.
Но отнюдь не это волновало его в данный момент, а то, что проводя с нею ночь за ночью, он каждый раз уходит с пустыми руками. Самое интересное, что теперь это почти не имело значения.
В какой-то момент – он не мог бы сказать точно, когда именно, – в его отношении к ней появилось что-то новое, гораздо более важное. Любовь? Невозможно, это не для него. Но он прежде не испытывал ничего подобного… и это его пугало.
И словно для того, чтобы доказать себе, что он в состоянии бросить ее в любой момент, – так же, как он поступал с десятками других женщин, – Бен поднял трубку телефона в автомашине и нажал кнопку ускоренного набора. Телефон прозвенел с полдюжины раз, прежде чем она ответила.
– Привет, – сказал он тихим, полным интимности голосом.
– Что случилось?
В ее голосе слышалось равнодушие. Настроение Бена упало.
– Да ничего особенного, – ответил он живо. – Послушай, насчет сегодняшнего вечера…
Он собрался сказать ей, что не придет, как обещал вчера. Отговорится тем, что смертельно устал после жутко тяжелого дня, мол, пришлось торговаться с агентами и издательскими бухгалтерами, улаживать дела с ершистыми авторами.
Но Нола опередила его:
– Господи, я совершенно забыла. Извини. У Дэни температура, и мне кажется, что у Таши тоже. Я только что уложила их спать.
– Это неважно, все равно уже поздно. – Он говорил беспечно, но по непонятной причине чувствовал себя уязвленным. Кто она такая, чтобы давать ему от ворот поворот? Но неожиданно для себя сказал: – Вопрос в том, кто будет укрывать тебя одеялом?
Нола рассмеялась чудесным искренним смехом, от которого он почувствовал сладкую дрожь.
– Мистер хочет занять вакансию?
– Если меня примут на работу.
И зачем он только это сказал? И почему с портфелем, полным рукописей, в предвкушении горячего душа, который можно было бы принять дома, он вдруг развернулся, направляясь назад, к центру города, в сторону квартиры Нолы?
– Ты ел? – спросила Нола, вешая его пальто на вешалку в прихожей и направляясь в кухню. – Я могу что-нибудь приготовить, если ты не слишком придирчив.
– Нет, спасибо. Я остановился, чтобы съесть бургер по пути из мастерской.
– Тогда какую-нибудь закуску? Флорин и девочки приготовили шоколадное печенье.
– Я бы не отказался от чего-нибудь сладкого. Поняв его намек, она рассмеялась, не сопротивляясь, когда он ее обнял.
– Разве мама не говорила тебе, что есть много сахара вредно?
– Может, и говорила, но меня это не останавливало. Он начал целовать ее, но она его легонько оттолкнула.
– Подожди, Бен, давай поднимемся наверх и поговорим – мило и обстоятельно, как делают нормальные люди.
– И о чем это ты хочешь поговорить?
– Еще не знаю. О чем угодно. Ни о чем. Ты мне еще ничего не рассказывал о своей работе, это во-первых. Я только слышала имена одного или двух твоих авторов.
– Я могу оставить тебе целую кипу рукописей, если у тебя есть желание, – пошутил он, но при этом почувствовал себя сбитым с толку, как это с ним часто случалось в разговорах с Нолой. Как будто она владела инициативой, а не он.
– Это необязательно. – Она рассмеялась, приглашая его в гостиную. – Выпьешь чего-нибудь?
– Нет, спасибо. Мне же еще ехать домой, ты не забыла? Ему не удалось скрыть нотки раздражения в голосе.
Нола всегда напоминала ему, что нужно ехать, только он собирался уснуть на ее широкой и теплой кровати: нельзя, чтобы девочки застали их в одной постели.
– Правильно. Я забыла.
Она опустилась на диван рядом с ним, протянув руку, чтобы пройтись пальцами по его волосам, словно он ребенок. Бен чувствовал, как в нем растет возбуждение, но в то же время хотел приостановить развитие событий и взять в свои руки управление этим неудержимым поездом, в котором он чувствовал себя не более чем пассажиром.
Он притянул ее к себе, но почувствовал, как она отталкивает его с беззвучным смешком, в котором слышался легкий намек раздражения.
– Эй, куда мы так спешим? – поинтересовалась она. – У нас же масса времени. – Она скрестила руки на груди. – Так о чем ты говорил? О рукописях?
– Большинство из них скучны для тех, кто не занят в этом бизнесе. А откуда такой внезапный интерес?
– А почему нет? – уклонилась она от прямого ответа. Он задумался: к чему она клонит? И вдруг его осенило.
– Это о моих авторах ты хочешь знать или… о Грейс? Она нахмурилась, сосредоточившись на нитке, которая вылезла из диванной подушки.
– Я… я тут размышляла.
Его сердце забилось медленными глубокими ударами, от которых застучало в голове.
– О чем?
– О тех письмах. Я подумала, правильно ли я делаю, что держу их у себя. Может, есть смысл передать их Грейс?
Бен чуть не подпрыгнул. Что ответить? Думай, думай… Выбрав тон, интонацию, которая должна была прозвучать как мягкая озабоченность, он спросил ее:
– Ты думаешь, это хорошая идея? Не дашь ли ты ей тем самым слишком много власти?
– Тебе покажется странным, но я ей верю.
– Я не говорю, что она попытается выставить тебя в дурном свете… – Бен начал потеть, и его кожа зачесалась. Но напряженная путаница мыслей разгоряченного мозга каким-то необъяснимым образом отливалась в правильные слова. – Видишь ли, Нола, как только Грейс сдаст книгу в издательство, именно «Кэдогэн» станет хозяином положения. Знаешь, цитаты часто вырывают из контекста и компонуют так, чтобы весь текст выглядел более сенсационным. Она наморщила лоб.
– Ты работаешь в «Кэдогэн». Ты хочешь сказать…
– Совершенно верно, – оборвал он ее. – Если ты отдашь эти письма мне, я позабочусь, чтобы наши юристы получили доступ к ним раньше, чем кто бы то ни было. Если я буду дирижировать всем и вся, – поверь мне, я съел на этом деле собаку, – весь контроль над тем, как будут использованы эти письма, будет в твоих руках.
Не слишком ли большая заинтересованность прозвучала в его словах? Нола одарила его насмешливым взглядом.
– Послушай, это еще что? Мне казалось, что мы с самого начала решили, что ты не станешь участвовать во всей этой заварухе.
– Конечно, я помню. – Он пожал плечами. – Просто я хочу помочь, и все.
– Ну, а я уже большая девочка. Ты мне не нужен. "Ты мне не нужен". Бен уставился на нее, не совсем понимая. До сих пор он не встречал женщины, способной сказать ему такое, да еще так бесцеремонно, как Нола. Почему она считает себя особенной?
Он видел ее замкнутое выражение лица, зеленые глаза, полные губы, подвернутые внутрь в уголках рта. Она так считает, подумал он, потому что она такая и есть.
Особенная.
Несмотря на то, что внутри он кипел, Бен заставил себя улыбнуться, хотя улыбка казалась приклеенной.
– Давай забудем об этом, хорошо?
Странно, хоть она и мешала осуществлению его планов, он все равно страстно ее желал. Больше, чем когда бы то ни было.
Он обнял Нолу, стараясь, чтобы его поцелуи были нежными, как касание перышка. Он горел, тупая боль от переполнявшего его желания охватывала все его тело, но он понимал, что не должен показывать этого.
Его язык метался по ее полным губам, наводящим на мысль о темных ягодах, лопающихся от переполняющего их сока. Ее чуть выдающиеся скулы, которые он видел, когда отрывался, чтобы перевести дыхание, отбрасывали тени на ее щеки, придавая ей еще более экзотичный вид и делая ее еще более таинственной.
Он взял в ладони ее груди, ощущая под блузкой их тепло и вес. Скользкая ткань, которая под его руками то собиралась в складки, то расправлялась, возбуждала его даже больше, чем обнаженная плоть. Он наклонился, чтобы взять напрягшийся сосок губами. Шелк под его губами постепенно увлажнялся. Она поежилась медленно, с удовольствием, бормоча его имя, шепча:
– Не останавливайся. О, пожалуйста, не останавливайся.
Но вдруг – шокирующе и болезненно для него – она остановилась сама. Упершись в его грудь, она отталкивала его.
– Бен, только не здесь. Девочки могут нас застать.
– Ты же сказала, что они уже спят.
Она рассмеялась. Низкий хрипловатый звук шел откуда-то из глубокой – и какой-то недосягаемой – ее части.
– Ты не знаешь детей. Она появляются в тот момент, когда их менее всего ожидаешь. Особенно если думаешь, что уже уложил их в постель.
– В таком случае…
Он взял ее запястья, пытаясь поднять и поставить на ноги. В этот момент ему хотелось, чтобы она была крохотной и легкой, чтобы он мог подхватить ее на руки и отнести в спальню. Но Нола противилась.
– Бен, нет.
– Почему нет, черт возьми?
– Я же сказала тебе, что Дэни больна. Я могу ей понадобиться. И предположим, что я с тобой, и мы… – Она замолчала, сделав судорожный вздох. – Разве это не может подождать? Неужели этим надо заниматься каждый раз, когда мы вместе?
Бен чувствовал себя расстроенным, злым и полным идиотом, стоя с твердой натянутостью ширинки брюк. Что за игру она затеяла?
– Ты хочешь этого не меньше, чем я, – сказал он угрюмо. Боже, да он говорил, как подросток из средней школы.
– Да, но я могу подождать.
Опять она не допускает его в свою жизнь. Но, черт возьми, он и не хочет делить с нею эти заботы. Вытирать липкие ручонки за завтраком, изображать заинтересованность, когда кто-то из детей бубнит что-то насчет школы.
И в то же время Бен обнаружил, что негодует на нее за то, что она отказывает ему в обладании самой малой частицей ее самой. Он так тосковал по ней, страстно желая обладать ею, здесь, сейчас, на ковре, заставить ее выбросить из головы все мысли о детях, пока она не выкрикнет его имя, пока не закричит, впиваясь ногтями в округлости его ягодиц, сжимая его, вставая на дыбы, все выше и выше, чтобы он поглубже вошел в нее…
Он быстро отвернулся, чтобы она не увидела, что его твердость не опадает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51