Все! Даже то, что папа кричит на меня.
С рыданием она скрылась в соседней комнате, словно ее поглотила шапка-невидимка, оставив на стойке помятый хлеб и еще не успевшее начаться, но уже испорченное Рождество.
– Ты что, так и будешь все время прятаться?
Ханна подняла глаза от листа бумаги, который она сворачивала в оригами, придавая ему форму жирафа – фокус, которому ее научила Рейко, дочь японского издателя, в то лето, когда ей исполнилось двенадцать лет. Оригами позволяло расслабиться.
Крис будто замешкался на пороге ее комнаты, одной рукой сжимая ручку двери, не зная, рады ли ему. Ханна почувствовала вспышку раздражения и пожалела, что забыла запереть дверь. Но потом соскочила с кровати, на которой лежала.
– Ты можешь войти и сесть, если тебе хочется, – произнесла она.
Ее глаза опухли и зудели от плача, и на самом деле ей не хотелось ни с кем разговаривать. Но, хотя Крис был сыном Грейс, она не могла избавиться от чувства сострадания к нему. Крису приходилось жить с ней все время, за исключением выходных, которые он проводил с отцом. Она, наверное, лезла к нему с разговорами о курении марихуаны ("Мы все увлекались этим в конце шестидесятых, и посмотри, как это испортило нас".) и о сексе ("С этим все в порядке до тех пор, пока ты пользуешься презервативом".) и приводила его в замешательство, разгуливая в полуобнаженном виде перед его друзьями. Ей наверняка польстит, если какой-нибудь парень возраста Ханны соблазнит ее – что вполне может произойти, учитывая то, как молодо она выглядит, и особенно – на фоне отца.
– Они еще не легли спать?
Ханна проголодалась. Время уже приближалось к десяти, но она скорее умрет от голода, чем признается, что в последние полчаса мысль о холодной куропатке затмила ее фантазии о том, как Грейс отправят в космос на борту «шаттла», который не вернется обратно, по крайней мере, в течение ста миллионов лет.
– Не-а, она пошли погулять. Он хотел что-то показать ей.
– В такую погоду? Они схватят воспаление легких. Ханна знала, куда они отправились, – взглянуть на сюрприз, который отец приготовил для Грейс – и от этого почувствовала себя еще несчастнее.
– Сомневаюсь. Они оделись, будто отправились в Антарктиду.
Крис подвинулся к ней на полметра или еще ближе, носки его грязных кроссовок «Рибок» стояли на краю связанного из шнурков коврика между ее кроватью и сосновым туалетным столиком. Он напомнил ей собаку, которая когда-то жила у них в семье – эрделя по кличке Трикси, – которая помахивала обрубком хвоста, будто бы ей хотелось, чтобы ее потрепали по загривку, но как только ты протягивал руку, она мгновенно уносилась и пряталась за кушеткой. Ханна не сомневалась, что окажись у Криса хвост, он бы им завилял. Она могла побиться об заклад, что друзей у него немного.
– В нижнем ящике туалетного столика лежит "Скрэббл", если тебе хочется поиграть, – сказала она небрежно.
Он пожал плечами, но когда она оторвалась от своего занятия, – а она загибала уголок бумаги, превращая его в голову жирафа, – и подняла глаза, он сидел на корточках, роясь в ящике. Крис направился к кровати с потрепанной коробкой «Скрэббл» под мышкой. Он напомнил ей Дона Маттингли, неторопливо идущего к бите, если не считать румянца и улыбки, пытающейся пробиться сквозь плотно сжатые губы.
– Да, кстати, – сказал он, роясь в кармане застегивающегося на молнию свитера. – Я кое-что тебе принес.
Это оказался пакет с орехами, вроде тех, что раздают в самолетах. У ее матери была подруга, которая работала в "Объединенных авиалиниях", и она обычно приносила домой хозяйственные сумки, полные орехов.
Мысли о матери напомнили ей о тех прекрасных днях, которые они проводили здесь все вместе, пока мать и отец не разошлись. Даже мать обычно расслаблялась, напевая себе под нос, готовя им постели, и шутила, что надеется на то, что их не завалит снова снегом. Иначе она рехнется от старых записей Коула Портера, которые обожал отец. После ужина они играли в карты или в китайские шашки и грызли слегка подгоревший поп-корн, которые она и Бен жарили на открытом огне.
Ханна почувствовала, как слезы жалят ей глаза, и смахнула их. Бессмысленно и глупо вспоминать старое. Ей не хотелось воскрешать пережитое. Проклятие! Если бы желания могли исполняться, то сейчас Грейс двигалась бы по орбите Сатурна, далеко отсюда!
– Спасибо, – сказала Ханна Крису, засовывая пакет с орехами под подушку. – Прости за ужин, тебе пришлось повозиться с тарелками?
– Твой отец помог. Я не знал, куда их убирать. – Он обвел комнату глазами. – Вы часто приезжали на дачу?
– Часто, пока родители не разошлись. Если бы это зависело от меня, я жила бы здесь круглый год.
Ей всегда казались безопасными эти места, где дикие гуси могли гнездиться, не опасаясь, что кто-нибудь их подстрелит.
– Как поживает твой приятель – ты не скучаешь по нему?
Ханна почувствовала, что залилась краской. После той ночи, после ругани с мамой, она убежала из дома и изо всех сил старалась даже не думать о Конраде. Она не могла, не должна позволять себе вспоминать неприличные подробности, приводящие в стыд и замешательство. Единственное, что она ясно помнила, это как Кон, слезая с нее, пробормотал: "Ты в порядке?" – и как она кивнула, будто произошло что-то незначительное, хотя на самом деле едва не разревелась…
– Кон и я совсем не такие, как они, – сказала она Крису. – У нас нет потребности проводить все время вместе.
Ханна с усилием моргнула и перевела взгляд на стену над ее кроватью. На гвоздях привязанными за шнурки висели все коньки, на которых она каталась, начиная с шестилетнего возраста. Зачем люди вырастают и все меняется?
– А как все было… До того, как твои родители расстались? – услышала она вопрос Криса.
– Нам было здорово вместе – ну, в большинстве случаев. Пока мама не начала собственный бизнес. После этого ей стало некогда ездить за город. По крайней мере, они нам так объясняли. Настоящая причина заключалась в другом.
Она перевернула коробку «Скрэббл» вверх дном, и деревянные фишки каскадом посыпались на потертое покрывало. Укладывая свою линию, она обнаружила, что вытянула «Z» вместо «Y». Ну, ладно, возможно, в следующий раз удастся вытянуть «Y» или пустую фишку.
– А как у тебя? Бьюсь об заклад, что ты скучаешь по отцу.
– Я вижу его каждую неделю. Чаще мы проводим время в городе, но у него есть загородный дом в Ист-Хемптоне. Не такой, как этот, современнее. У него он появился после развода.
Он затих, будто погрузился в себя.
– Тебе не очень нравится мой отец, не так ли? – спросила Ханна, когда пауза слишком затянулась.
Он пожал плечами, сделал вид, будто погружен в игру, и наконец произнес:
– Мне кажется, это уравнивает нас с тобой.
– Я не думаю, что если мы объявим голодовку, из этого получится что-нибудь хорошее, – вздохнула Ханна.
Словно в ответ ее желудок заурчал.
– Мама и так считает меня странным, а если я перестану есть, мне придется полжизни провести на кушетке у психотерапевта.
– Я так не думаю, – сказала Ханна. – Не вижу в тебе ничего странного.
Он уставился на свои буквы, но она почувствовала, что он рад, так же ясно, как если бы Трикси завилял хвостом.
– Есть такое слово Е 3 О П?
– Только с первой буквой «Э», но тогда получается имя собственное, а это не считается.
– Ханна?
Он поднял глаза, и когда свет упал на его лицо, она в уголках глаз увидела маленькие слезинки.
– А?
Она притворилась погруженной в игру.
– Ты когда-нибудь думала о том, насколько бы им легче жилось без нас? Я хочу сказать, что раньше он заботился о твоей матери, правильно? Теперь она – история. Возможно, следующая наша очередь.
– С детьми не так, – сказала Ханна, но его слова ледяным пальцем провели по ее сердцу.
– Мой отец всегда говорит, как сильно он меня любит, но когда мы вдвоем, он только и расспрашивает о маме. Ему хочется знать, говорит ли она о нем и не собирается ли выходить замуж за этого зануду… извини, за твоего отца.
Он понурил голову, и его темные волосы упали на лоб.
Волна жалости, которую она почувствовала к этому мальчишке, который до этого вызывал в ней раздражение, откинула ее назад. Ханна поняла, что он страдает так же, как и она, может, даже больше.
– Послушай, я проголодалась, – сказала она. – Я могла бы съесть полдюжины цыплят, но согласна на все, что бы там ни осталось. Как ты думаешь, ты бы смог украдкой принести мне что-нибудь?
– Конечно. Но ведь ты не наказана и ничего такого в это роде. Я думаю, они переживают из-за того, что случилось.
– Да, но теперь назад дороги нет, если даже я частично была не права.
Крис спрыгнул с кровати, и фишки в беспорядке посыпались по доске.
– Пойду взгляну, что осталось в холодильнике. Насколько мне известно, там уйма мороженого.
– Только если оно без орехов. И еще, Крис…
– Что?
Направляясь к двери, он повернулся к ней вполоборота, смахивая волосы с глаз.
– Спасибо, – сказала она тихо.
– Не стоит.
– Только не забывай, что разговариваешь с чемпионкой Нью-Йорка по «Скрэббл». Я разобью тебя в пух и прах, когда вернешься.
Ухмыльнувшись, он вышел. Секунду спустя она услышала, как он спускается по старым деревянным ступенькам. Ханна подумала: возможно, удастся пережить эту неделю, несмотря ни на что.
За ужином, проходившем в полнейшей тишине, Грейс сдерживалась и не давала гневу вырваться наружу, но теперь, когда они шли по тропинке вдоль дома, утопая в снегу, она сорвала весь гнев на Джеке.
– Джек, как ты мог? Из-за тебя Ханна теперь ненавидит меня еще больше!
– Вы с Ханной разбирайтесь сами, – сказал он таким ледяным тоном, что ее обдало таким же холодом, как от воздуха, который щипал ее щеки, – но пока ты под моей крышей, я не позволю Ханне обращаться с тобой грубо.
– Понятно, – сказала она. – Пусть Ханна мне грубит, лишь бы не в твоем доме.
Джек вздохнул – уж не с раздражением ли?
– Грейс, ты извращаешь мои слова. Зачем все усугублять?
– Усугублять?! – закричала она. – Но этим занимаешься ты, Джек. Ты не хочешь замечать, что происходит у тебя под носом! Если бы ты поговорил с ней перед этим… объяснил ей… – она сглотнула, – что я не просто какая-то подружка, которая должна исчезнуть к следующему Рождеству…
У Грейс перехватило дыхание. А если Джек сейчас скажет, что у него нет никаких планов по поводу того, где они все проведут следующее Рождество?
– Грейс…
Голос его упал, и она почувствовала, как что-то дурное надвигается на нее – что-то такое, от чего ей необходимо немедленно избавиться. Он схватил ее за руку.
– Послушай меня. – Он слегка задыхался. – Я хочу, чтобы мы оставались вместе не только сейчас, но и через год.
– А потом? – с вызовом спросила она.
Он молчал, и ей показалось, как будто холод просачивается через теплый жакет прямо в сердце.
– Я всегда был честен с тобой, Грейс, – сказал он. – Правда в том, что есть много такого, в чем я еще не уверен.
– Ты имеешь в виду детей?
– Ханна и Крис – только часть всех проблем. – Он покачал головой. – Грейс, я ведь не желторотый юнец.
– Ты, Джек, старше меня всего на пятнадцать лет, – напомнила она, чувствуя облегчение. Так вот что пугало его!
– Может, сейчас это не представляет большой разницы, но…
Он замолчал, и теперь слышался только скрип его ботинок по снегу.
– …но в один прекрасный день тебе исполнится семьдесят, а мне пятьдесят пять? Тебя это волнует? Джек, я не верю тебе! Это все равно, что я переживаю, как станут относиться ко мне дети Ханны, когда она их заведет.
– Тебе хорошо говорить!
– Я далеко не ребенок, Джек. Я достаточно взрослая, чтобы отдавать себе отчет в своих поступках.
– Так ли это? Твой отец скончался внезапно, а твоя мать – далека от того, чтобы назвать ее старушкой, я бы сказал. – Он помолчал, переводя дыхание. – Грейс, через двадцать лет, возможно, и раньше, тебе, быть может, придется ухаживать за стариком. Как ты можешь давать какие-либо обещания, когда даже сама не знаешь, на что идешь?
– А если даже и так? – с вызовом сказала она. – Лучше я проведу десять или двадцать лет с тобой, чем проживу остаток дней, сожалея, что мы не использовали шанс.
Он вздохнул.
– Хотелось бы верить в это.
– Джек, ты всю жизнь за всеми ухаживаешь. Неужели это так ужасно, если кто-то, для разнообразия, поухаживает за тобой?
– Нет, но ты окажешься связанной, Грейс, поверь мне. Что, если я окажусь неспособным на лю…
– Ш-ш-ш, не говори так. – Грейс прижала палец к его губам, хотя дрожь пробежала по ее позвоночнику. Она быстро сменила тему. – А что ты собирался показать мне?
Улыбка появилась из-под мрачной маски. Он взял ее за руку и крепко сжал.
– Пойдем… осталось совсем немного.
– Хорошо бы. А то так можно и попу отморозить. Она почувствовала, как исчезает раздражение, хотя по-прежнему внутри болело от сознания, что Джек все еще не предложил ей выйти за него замуж.
– Не беспокойся, если она отвалится, я ее найду.
Он широко улыбнулся, обнажив в полумраке неправдоподобно белые зубы.
Грейс почувствовала, как улыбка растягивает ее губы, но не позволила ей оформиться. Она не могла простить ему такой упрямой практичности.
– Ну, вот мы почти и на месте… – донесся до нее вместе со струйкой морозного дыхания голос Джека.
Они перебрались через скользкий участок дороги, которая изгибами спускалась к низкой насыпи, и наконец остановились на краю поляны, окруженной застывшим ручьем.
Там, где раньше росли только трава и кустарник, стоял небольшой домик, миниатюрная версия коттеджа Джека, весь обитый кровельной дранкой, источавшей неуловимый запах кедра, который чувствовался даже отсюда. Впереди находилось длинное открытое крыльцо-веранда, а сзади ей удалось разглядеть террасу, заваленную снегом и обращенную к ручью. Над крышей выступала труба камина, а у подножия лестницы, ведущей к двери, виднелась поленница.
– Счастливого Рождества, – нежно произнес Джек. – Твоя мастерская полностью обставлена. Только один ключ к ней – и он твой. Ты можешь поселиться здесь отшельником и работать.
Он построил это для нее! Грейс представила, какую громадную работу пришлось выполнить Джеку: встречаться с архитектором, следить за подрядчиком, выкраивать время посреди рабочего дня, чтобы проверить образцы плитки, подобрать краску и двери.
Она почувствовала, как будто что-то обрывается внутри. Одновременно она испытала чувство искрящегося восхищения, которое растворило остатки ее раздражения.
– Джек. О… Боже, я так… Я не верю!
– Я знаю, что это не настоящее Рождество, к которому ты привыкла.
– О, Джек! Это лучше!
– Пойдем, я покажу тебе дом изнутри.
Он тоже был взволнован, как ребенок. Таким обычно становился Крис в рождественское утро.
Обстановка оказалась восхитительной. Центральную комнату, выкрашенную в белый цвет, на три четверти занимал кабинет, обитый светлым дубом. Книжные полки шли по стене и поднимались к стеклянному потолку, идущему с уклоном. Плюс компьютер, телефон, факс – все, что необходимо для работы. Железная печь в углу, обложенная кирпичом и подключенная к газовой линии, позволит ей при желании хоть поджариться, объяснил Джек. Но самое лучшее – это сдвигающиеся стеклянные двери на террасу, где в теплую погоду можно сидеть и смотреть на ручей.
Он показал ей маленькую кухоньку сзади, где можно приготовить чашку чая или легкую закуску на случай, если не захочется возвращаться в главный дом. Нашлась даже ванная комната с душем, отделанная струганным кедром. Когда все это запотеет, сказал он, запахнет, как лес во время дождя.
– Мне он безумно нравится, Джек, – прошептала она ему на ухо, обнимая за шею.
– Что касается Ханны…
Она покачала головой, заставляя его замолчать, про себя поклявшись, что ничему и никому не позволит вторгаться сюда, одной ли ей придется коротать здесь время или с Джеком.
– Я искренне надеюсь, что диван раскладывается, – сказала она, улыбаясь его голубым глазам, чувствуя, как он тянет ее в тепло своей расстегнутой парки. – Если – нет, я поменяю его.
– Он раскладывается, – сказал Джек, опустив подбородок ей на голову.
Его голос, словно крепкий бренди, струился сквозь нее и, достигая костей, давал ощущение приятной теплоты. Джек убрал подушки с дивана и сильным движением раскрыл матрас. Грейс задрожала, но на этот раз не от холода.
– Поцелуй меня, – мягко, но настойчиво попросила она.
В этот момент погас свет, погружая их в темноту. Она почувствовала, как губы Джека искривились в улыбке, когда коснулись ее губ.
– Это тоже часть твоего сюрприза? – спросила она.
– Если ты веришь в судьбу – да.
– Абсолютно.
Разочарование, которое ей приходилось таить, любое давнишнее желание, даже тоска по кольцу с бриллиантом, вместо которого она получила эту студию, все рассыпалось и отступило под теплыми губами Джека и уютной громадой его тела.
– Я замерзну, – запротестовала она со смехом, когда он потянул свитер через ее голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
С рыданием она скрылась в соседней комнате, словно ее поглотила шапка-невидимка, оставив на стойке помятый хлеб и еще не успевшее начаться, но уже испорченное Рождество.
– Ты что, так и будешь все время прятаться?
Ханна подняла глаза от листа бумаги, который она сворачивала в оригами, придавая ему форму жирафа – фокус, которому ее научила Рейко, дочь японского издателя, в то лето, когда ей исполнилось двенадцать лет. Оригами позволяло расслабиться.
Крис будто замешкался на пороге ее комнаты, одной рукой сжимая ручку двери, не зная, рады ли ему. Ханна почувствовала вспышку раздражения и пожалела, что забыла запереть дверь. Но потом соскочила с кровати, на которой лежала.
– Ты можешь войти и сесть, если тебе хочется, – произнесла она.
Ее глаза опухли и зудели от плача, и на самом деле ей не хотелось ни с кем разговаривать. Но, хотя Крис был сыном Грейс, она не могла избавиться от чувства сострадания к нему. Крису приходилось жить с ней все время, за исключением выходных, которые он проводил с отцом. Она, наверное, лезла к нему с разговорами о курении марихуаны ("Мы все увлекались этим в конце шестидесятых, и посмотри, как это испортило нас".) и о сексе ("С этим все в порядке до тех пор, пока ты пользуешься презервативом".) и приводила его в замешательство, разгуливая в полуобнаженном виде перед его друзьями. Ей наверняка польстит, если какой-нибудь парень возраста Ханны соблазнит ее – что вполне может произойти, учитывая то, как молодо она выглядит, и особенно – на фоне отца.
– Они еще не легли спать?
Ханна проголодалась. Время уже приближалось к десяти, но она скорее умрет от голода, чем признается, что в последние полчаса мысль о холодной куропатке затмила ее фантазии о том, как Грейс отправят в космос на борту «шаттла», который не вернется обратно, по крайней мере, в течение ста миллионов лет.
– Не-а, она пошли погулять. Он хотел что-то показать ей.
– В такую погоду? Они схватят воспаление легких. Ханна знала, куда они отправились, – взглянуть на сюрприз, который отец приготовил для Грейс – и от этого почувствовала себя еще несчастнее.
– Сомневаюсь. Они оделись, будто отправились в Антарктиду.
Крис подвинулся к ней на полметра или еще ближе, носки его грязных кроссовок «Рибок» стояли на краю связанного из шнурков коврика между ее кроватью и сосновым туалетным столиком. Он напомнил ей собаку, которая когда-то жила у них в семье – эрделя по кличке Трикси, – которая помахивала обрубком хвоста, будто бы ей хотелось, чтобы ее потрепали по загривку, но как только ты протягивал руку, она мгновенно уносилась и пряталась за кушеткой. Ханна не сомневалась, что окажись у Криса хвост, он бы им завилял. Она могла побиться об заклад, что друзей у него немного.
– В нижнем ящике туалетного столика лежит "Скрэббл", если тебе хочется поиграть, – сказала она небрежно.
Он пожал плечами, но когда она оторвалась от своего занятия, – а она загибала уголок бумаги, превращая его в голову жирафа, – и подняла глаза, он сидел на корточках, роясь в ящике. Крис направился к кровати с потрепанной коробкой «Скрэббл» под мышкой. Он напомнил ей Дона Маттингли, неторопливо идущего к бите, если не считать румянца и улыбки, пытающейся пробиться сквозь плотно сжатые губы.
– Да, кстати, – сказал он, роясь в кармане застегивающегося на молнию свитера. – Я кое-что тебе принес.
Это оказался пакет с орехами, вроде тех, что раздают в самолетах. У ее матери была подруга, которая работала в "Объединенных авиалиниях", и она обычно приносила домой хозяйственные сумки, полные орехов.
Мысли о матери напомнили ей о тех прекрасных днях, которые они проводили здесь все вместе, пока мать и отец не разошлись. Даже мать обычно расслаблялась, напевая себе под нос, готовя им постели, и шутила, что надеется на то, что их не завалит снова снегом. Иначе она рехнется от старых записей Коула Портера, которые обожал отец. После ужина они играли в карты или в китайские шашки и грызли слегка подгоревший поп-корн, которые она и Бен жарили на открытом огне.
Ханна почувствовала, как слезы жалят ей глаза, и смахнула их. Бессмысленно и глупо вспоминать старое. Ей не хотелось воскрешать пережитое. Проклятие! Если бы желания могли исполняться, то сейчас Грейс двигалась бы по орбите Сатурна, далеко отсюда!
– Спасибо, – сказала Ханна Крису, засовывая пакет с орехами под подушку. – Прости за ужин, тебе пришлось повозиться с тарелками?
– Твой отец помог. Я не знал, куда их убирать. – Он обвел комнату глазами. – Вы часто приезжали на дачу?
– Часто, пока родители не разошлись. Если бы это зависело от меня, я жила бы здесь круглый год.
Ей всегда казались безопасными эти места, где дикие гуси могли гнездиться, не опасаясь, что кто-нибудь их подстрелит.
– Как поживает твой приятель – ты не скучаешь по нему?
Ханна почувствовала, что залилась краской. После той ночи, после ругани с мамой, она убежала из дома и изо всех сил старалась даже не думать о Конраде. Она не могла, не должна позволять себе вспоминать неприличные подробности, приводящие в стыд и замешательство. Единственное, что она ясно помнила, это как Кон, слезая с нее, пробормотал: "Ты в порядке?" – и как она кивнула, будто произошло что-то незначительное, хотя на самом деле едва не разревелась…
– Кон и я совсем не такие, как они, – сказала она Крису. – У нас нет потребности проводить все время вместе.
Ханна с усилием моргнула и перевела взгляд на стену над ее кроватью. На гвоздях привязанными за шнурки висели все коньки, на которых она каталась, начиная с шестилетнего возраста. Зачем люди вырастают и все меняется?
– А как все было… До того, как твои родители расстались? – услышала она вопрос Криса.
– Нам было здорово вместе – ну, в большинстве случаев. Пока мама не начала собственный бизнес. После этого ей стало некогда ездить за город. По крайней мере, они нам так объясняли. Настоящая причина заключалась в другом.
Она перевернула коробку «Скрэббл» вверх дном, и деревянные фишки каскадом посыпались на потертое покрывало. Укладывая свою линию, она обнаружила, что вытянула «Z» вместо «Y». Ну, ладно, возможно, в следующий раз удастся вытянуть «Y» или пустую фишку.
– А как у тебя? Бьюсь об заклад, что ты скучаешь по отцу.
– Я вижу его каждую неделю. Чаще мы проводим время в городе, но у него есть загородный дом в Ист-Хемптоне. Не такой, как этот, современнее. У него он появился после развода.
Он затих, будто погрузился в себя.
– Тебе не очень нравится мой отец, не так ли? – спросила Ханна, когда пауза слишком затянулась.
Он пожал плечами, сделал вид, будто погружен в игру, и наконец произнес:
– Мне кажется, это уравнивает нас с тобой.
– Я не думаю, что если мы объявим голодовку, из этого получится что-нибудь хорошее, – вздохнула Ханна.
Словно в ответ ее желудок заурчал.
– Мама и так считает меня странным, а если я перестану есть, мне придется полжизни провести на кушетке у психотерапевта.
– Я так не думаю, – сказала Ханна. – Не вижу в тебе ничего странного.
Он уставился на свои буквы, но она почувствовала, что он рад, так же ясно, как если бы Трикси завилял хвостом.
– Есть такое слово Е 3 О П?
– Только с первой буквой «Э», но тогда получается имя собственное, а это не считается.
– Ханна?
Он поднял глаза, и когда свет упал на его лицо, она в уголках глаз увидела маленькие слезинки.
– А?
Она притворилась погруженной в игру.
– Ты когда-нибудь думала о том, насколько бы им легче жилось без нас? Я хочу сказать, что раньше он заботился о твоей матери, правильно? Теперь она – история. Возможно, следующая наша очередь.
– С детьми не так, – сказала Ханна, но его слова ледяным пальцем провели по ее сердцу.
– Мой отец всегда говорит, как сильно он меня любит, но когда мы вдвоем, он только и расспрашивает о маме. Ему хочется знать, говорит ли она о нем и не собирается ли выходить замуж за этого зануду… извини, за твоего отца.
Он понурил голову, и его темные волосы упали на лоб.
Волна жалости, которую она почувствовала к этому мальчишке, который до этого вызывал в ней раздражение, откинула ее назад. Ханна поняла, что он страдает так же, как и она, может, даже больше.
– Послушай, я проголодалась, – сказала она. – Я могла бы съесть полдюжины цыплят, но согласна на все, что бы там ни осталось. Как ты думаешь, ты бы смог украдкой принести мне что-нибудь?
– Конечно. Но ведь ты не наказана и ничего такого в это роде. Я думаю, они переживают из-за того, что случилось.
– Да, но теперь назад дороги нет, если даже я частично была не права.
Крис спрыгнул с кровати, и фишки в беспорядке посыпались по доске.
– Пойду взгляну, что осталось в холодильнике. Насколько мне известно, там уйма мороженого.
– Только если оно без орехов. И еще, Крис…
– Что?
Направляясь к двери, он повернулся к ней вполоборота, смахивая волосы с глаз.
– Спасибо, – сказала она тихо.
– Не стоит.
– Только не забывай, что разговариваешь с чемпионкой Нью-Йорка по «Скрэббл». Я разобью тебя в пух и прах, когда вернешься.
Ухмыльнувшись, он вышел. Секунду спустя она услышала, как он спускается по старым деревянным ступенькам. Ханна подумала: возможно, удастся пережить эту неделю, несмотря ни на что.
За ужином, проходившем в полнейшей тишине, Грейс сдерживалась и не давала гневу вырваться наружу, но теперь, когда они шли по тропинке вдоль дома, утопая в снегу, она сорвала весь гнев на Джеке.
– Джек, как ты мог? Из-за тебя Ханна теперь ненавидит меня еще больше!
– Вы с Ханной разбирайтесь сами, – сказал он таким ледяным тоном, что ее обдало таким же холодом, как от воздуха, который щипал ее щеки, – но пока ты под моей крышей, я не позволю Ханне обращаться с тобой грубо.
– Понятно, – сказала она. – Пусть Ханна мне грубит, лишь бы не в твоем доме.
Джек вздохнул – уж не с раздражением ли?
– Грейс, ты извращаешь мои слова. Зачем все усугублять?
– Усугублять?! – закричала она. – Но этим занимаешься ты, Джек. Ты не хочешь замечать, что происходит у тебя под носом! Если бы ты поговорил с ней перед этим… объяснил ей… – она сглотнула, – что я не просто какая-то подружка, которая должна исчезнуть к следующему Рождеству…
У Грейс перехватило дыхание. А если Джек сейчас скажет, что у него нет никаких планов по поводу того, где они все проведут следующее Рождество?
– Грейс…
Голос его упал, и она почувствовала, как что-то дурное надвигается на нее – что-то такое, от чего ей необходимо немедленно избавиться. Он схватил ее за руку.
– Послушай меня. – Он слегка задыхался. – Я хочу, чтобы мы оставались вместе не только сейчас, но и через год.
– А потом? – с вызовом спросила она.
Он молчал, и ей показалось, как будто холод просачивается через теплый жакет прямо в сердце.
– Я всегда был честен с тобой, Грейс, – сказал он. – Правда в том, что есть много такого, в чем я еще не уверен.
– Ты имеешь в виду детей?
– Ханна и Крис – только часть всех проблем. – Он покачал головой. – Грейс, я ведь не желторотый юнец.
– Ты, Джек, старше меня всего на пятнадцать лет, – напомнила она, чувствуя облегчение. Так вот что пугало его!
– Может, сейчас это не представляет большой разницы, но…
Он замолчал, и теперь слышался только скрип его ботинок по снегу.
– …но в один прекрасный день тебе исполнится семьдесят, а мне пятьдесят пять? Тебя это волнует? Джек, я не верю тебе! Это все равно, что я переживаю, как станут относиться ко мне дети Ханны, когда она их заведет.
– Тебе хорошо говорить!
– Я далеко не ребенок, Джек. Я достаточно взрослая, чтобы отдавать себе отчет в своих поступках.
– Так ли это? Твой отец скончался внезапно, а твоя мать – далека от того, чтобы назвать ее старушкой, я бы сказал. – Он помолчал, переводя дыхание. – Грейс, через двадцать лет, возможно, и раньше, тебе, быть может, придется ухаживать за стариком. Как ты можешь давать какие-либо обещания, когда даже сама не знаешь, на что идешь?
– А если даже и так? – с вызовом сказала она. – Лучше я проведу десять или двадцать лет с тобой, чем проживу остаток дней, сожалея, что мы не использовали шанс.
Он вздохнул.
– Хотелось бы верить в это.
– Джек, ты всю жизнь за всеми ухаживаешь. Неужели это так ужасно, если кто-то, для разнообразия, поухаживает за тобой?
– Нет, но ты окажешься связанной, Грейс, поверь мне. Что, если я окажусь неспособным на лю…
– Ш-ш-ш, не говори так. – Грейс прижала палец к его губам, хотя дрожь пробежала по ее позвоночнику. Она быстро сменила тему. – А что ты собирался показать мне?
Улыбка появилась из-под мрачной маски. Он взял ее за руку и крепко сжал.
– Пойдем… осталось совсем немного.
– Хорошо бы. А то так можно и попу отморозить. Она почувствовала, как исчезает раздражение, хотя по-прежнему внутри болело от сознания, что Джек все еще не предложил ей выйти за него замуж.
– Не беспокойся, если она отвалится, я ее найду.
Он широко улыбнулся, обнажив в полумраке неправдоподобно белые зубы.
Грейс почувствовала, как улыбка растягивает ее губы, но не позволила ей оформиться. Она не могла простить ему такой упрямой практичности.
– Ну, вот мы почти и на месте… – донесся до нее вместе со струйкой морозного дыхания голос Джека.
Они перебрались через скользкий участок дороги, которая изгибами спускалась к низкой насыпи, и наконец остановились на краю поляны, окруженной застывшим ручьем.
Там, где раньше росли только трава и кустарник, стоял небольшой домик, миниатюрная версия коттеджа Джека, весь обитый кровельной дранкой, источавшей неуловимый запах кедра, который чувствовался даже отсюда. Впереди находилось длинное открытое крыльцо-веранда, а сзади ей удалось разглядеть террасу, заваленную снегом и обращенную к ручью. Над крышей выступала труба камина, а у подножия лестницы, ведущей к двери, виднелась поленница.
– Счастливого Рождества, – нежно произнес Джек. – Твоя мастерская полностью обставлена. Только один ключ к ней – и он твой. Ты можешь поселиться здесь отшельником и работать.
Он построил это для нее! Грейс представила, какую громадную работу пришлось выполнить Джеку: встречаться с архитектором, следить за подрядчиком, выкраивать время посреди рабочего дня, чтобы проверить образцы плитки, подобрать краску и двери.
Она почувствовала, как будто что-то обрывается внутри. Одновременно она испытала чувство искрящегося восхищения, которое растворило остатки ее раздражения.
– Джек. О… Боже, я так… Я не верю!
– Я знаю, что это не настоящее Рождество, к которому ты привыкла.
– О, Джек! Это лучше!
– Пойдем, я покажу тебе дом изнутри.
Он тоже был взволнован, как ребенок. Таким обычно становился Крис в рождественское утро.
Обстановка оказалась восхитительной. Центральную комнату, выкрашенную в белый цвет, на три четверти занимал кабинет, обитый светлым дубом. Книжные полки шли по стене и поднимались к стеклянному потолку, идущему с уклоном. Плюс компьютер, телефон, факс – все, что необходимо для работы. Железная печь в углу, обложенная кирпичом и подключенная к газовой линии, позволит ей при желании хоть поджариться, объяснил Джек. Но самое лучшее – это сдвигающиеся стеклянные двери на террасу, где в теплую погоду можно сидеть и смотреть на ручей.
Он показал ей маленькую кухоньку сзади, где можно приготовить чашку чая или легкую закуску на случай, если не захочется возвращаться в главный дом. Нашлась даже ванная комната с душем, отделанная струганным кедром. Когда все это запотеет, сказал он, запахнет, как лес во время дождя.
– Мне он безумно нравится, Джек, – прошептала она ему на ухо, обнимая за шею.
– Что касается Ханны…
Она покачала головой, заставляя его замолчать, про себя поклявшись, что ничему и никому не позволит вторгаться сюда, одной ли ей придется коротать здесь время или с Джеком.
– Я искренне надеюсь, что диван раскладывается, – сказала она, улыбаясь его голубым глазам, чувствуя, как он тянет ее в тепло своей расстегнутой парки. – Если – нет, я поменяю его.
– Он раскладывается, – сказал Джек, опустив подбородок ей на голову.
Его голос, словно крепкий бренди, струился сквозь нее и, достигая костей, давал ощущение приятной теплоты. Джек убрал подушки с дивана и сильным движением раскрыл матрас. Грейс задрожала, но на этот раз не от холода.
– Поцелуй меня, – мягко, но настойчиво попросила она.
В этот момент погас свет, погружая их в темноту. Она почувствовала, как губы Джека искривились в улыбке, когда коснулись ее губ.
– Это тоже часть твоего сюрприза? – спросила она.
– Если ты веришь в судьбу – да.
– Абсолютно.
Разочарование, которое ей приходилось таить, любое давнишнее желание, даже тоска по кольцу с бриллиантом, вместо которого она получила эту студию, все рассыпалось и отступило под теплыми губами Джека и уютной громадой его тела.
– Я замерзну, – запротестовала она со смехом, когда он потянул свитер через ее голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51