А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Как случилось, что Эцуко осталась одна? Она с удивлением наблюдала за переплетениями человеческих теней и пламени на земле перед храмом. Вдруг по плечу Эцуко кто-то похлопал. Это была настойчивая ладонь Кэнсукэ.
- А, ты здесь, Эцуко-сан? Мы так волновались за тебя!
Эцуко молчала. Она взглянула на него без всякого выражения. Тяжело дыша, он продолжал говорить:
- Это было ужасно! Идём!
- Что случилось?
- Ничего особенного. Идем, идем!
Кэнсукэ взял её за руку и широкими шагами стал подниматься по лестнице. Толпа людей затрудняла им проход к Якити и Миё. Кэнсукэ, раздвигая толпу, вел за собой Эцуко.
На сдвинутых скамьях лежала Миё. Чтобы развязать пояс на кимоно, над её телом склонилась Тиэко.
От смущения Якити не знал куда деваться. Он стоял как вкопанный, широко расставив ноги. Миё была одета неряшливо. Она была в обмороке, рот полуоткрыт, руки раскинуты, пальцы касались мощеного тротуара. Когда распустили пояс, ее грудь сразу обнажилась.
- Что произошло?
- Она стояла, а потом ни с того ни с сего повалилась. Видимо, низкое давление. Или эпилепсия.
- Нужно вызвать врача!
- Танака уже пошел. Он сказал, что принесёт носилки.
- Сабуро сообщить?
- Нет, нет! Не стоит беспокоить. Всё обойдётся.
Кэнсукэ отвел взгляд. Он не мог долго смотреть на лицо Миё - зеленое, как трава. Кэнсукэ был из тех, кто не посмел бы убить и мухи.
Вскоре принесли носилки. Танака и два парня из Молодежной Лиги подняли их. Спускаться по лестнице было опасно, и Кэнсукэ освещал дорогу карманным фонариком. Они стали медленно спускаться по ступеням. Изредка луч фонаря выхватывал из темноты лицо Миё с крепко закрытыми глазами. Оно было похоже на маску театра Но. Дети, проходившие гурьбой мимо, делано подняли крик, полушутливо изображая ужас. Якити следовал за носилками. Он беспрерывно что-то бормотал. Но всем и так было ясно, что он хотел сказать.
- Стыдоба! Что люди-то скажут? Хорошенькое дело - упасть в обморок в разгар праздника!
К счастью, им не пришлось идти через торговый ряд, чтобы добраться до амбулатории. Пройдя через ворота, они очутились на одной из тёмных улочек. Перед амбулаторией собралась толпа зевак. Они не расходились даже после того, как вся процессия прошла толпу больных и сиделок. Зевакам порядком надоели бесконечные репетиции перед Фестивалем; теперь им не терпелось узнать, чем закончилось это представление. Они обменивались слухами и, предвкушая удовольствие от инцидента, притоптывали на мостовой. Как и предполагалось, что праздник должен был завершиться какой-нибудь заварушкой, так и случилось. В последующие десять дней это выдающееся увеселение оставалась главной темой деревенских разговоров.
Вместо главврача дежурил молодой бакалавр медицины. Этот высокомерный юный гений в очках без оправы иронизировал по поводу крестьянского происхождения своего покойного отца и всего их семейного клана. Его загородный дом - такой же, как у Сугимото - мозолил ему глаза. Он конфузился, когда они встречались на улице; в его приветствия вкрадывалась нотка подозрительности - он боялся, что в глазах Сугимото будет выглядеть эдаким городским щеголем.
Больную отнесли в смотровой кабинет. Якити, Эцуко, Кэнсукэ и его жену сопроводили в гостиную комнату - окнами в сад. Они мало разговаривали. Якити, бледный как деревянная кукла из театра Бунраку, то судорожно дёргал бровями-метлами, словно отгонял назойливых мух, то громко цвиркал языком.
Теперь он сожалел, что потерял от страха голову. Надо было не звать Танака, ведь всё равно ничего серьёзного не случилось. Если бы они не волокли её на носилках, то мало кто обратил бы на них внимание. Как-то Якити зашел в профсоюзную контору. Один из служащих, рассказывавший что-то смешное, вдруг умолк. Это был тот самый тип, который был в доме Сугимото, когда все семейство ожидало министра. Если уж тот случай дал повод для разных толков и измышлений, то происшествие с Миё можно раздуть куда больше! Слишком много соблазнов давал этот случай для досужих разговоров.
Эцуко положила руки на колени. Склонив голову, она разглядывала ногти. На одном из ногтей запеклась кровь, окрасив его в бурый цвет. Почти бессознательно она поднесла этот палец к губам.
Раздвинулись фусума. В белом халате появился врач. Представ перед семейством Сугимото, он с наигранным великодушием произнес: "Будьте спокойны! Не волнуйтесь!" Его слова нисколько не успокоили Якити. Он раздражённо переспросил: "В чём дело? В чём причина?" Бакалавр задвинул за собой фусума, вошёл в гостиную комнату. Поправив складки на брюках, он неуклюже присел на пол. И уже без должностной маски на лице произнес с улыбкой: "Беременна!"
ГЛАВА IV
После фестиваля Эцуко вновь стали преследовать воспоминания о давно забытом. Рёсукэ стал являться ей в мучительных сновидениях, настигать среди повседневных забот. Однако теперь он возникал не на волне сострадания, как это бывало после его смерти: Рёсукэ виделся ей голым, с трупными пятнами, ядовито-смрадным.
Жизнь Эцуко. наполненная призраками покойного мужа, превращалась в бесконечный школьный урок. Эта школа пользовалась дурной славой - в ней нерадивых учеников отправляли в тайную комнату. Рёсукэ не столько любил Эцуко, сколько воспитывал её. И даже не столько воспитывал, сколько дрессировал. Так уличные торговцы натаскивают всевозможными ухищрениями несчастных девочек...
Часы занятий были отвратительны, жестоки, извращённы. Её кнутом принуждали вспоминать огромные куски жизни. Так они взрастили в ней мудрое: "Если не подавить в себе ревность, то никогда не покончить с любовью".
Чтобы овладеть этой наукой, Эцуко прилагала все свои силы. И напрасно их тратила. Без пользы.
Это был жестокий урок. Он приучил её к мысли, что без любви она сможет вынести любые лишения. На этом уроке ей предписывалось научиться хитрости. Таков был рецепт. Однако если в рецепте не назначены лекарства, то лечение не будет результативным.
Она думала, что это лекарство можно найти в Майдэн. И не ошиблась. Эцуко успокоилась. Но, увы! Это лекарство оказалось ненастоящим, искусной подделкой. Это была фальшивка! И тогда начались рецидивы страха - то, что пугало раньше, вновь стало преследовать её.
Когда доктор с улыбкой произнёс: "Она беременна!", страшная боль пронзила грудь Эцуко. Кровь отхлынула от лица, во рту пересохло. Так бывает перед рвотой. На неё никто не обратил внимания. Она окинула взглядом Якити, Кэнсукэ и Тиэко - их лица выражали крайнее удивление.
"Да, в такой ситуации трудно сдержать удивление. Я тоже должна удивляться, как все".
- О, какой ужас! Я не верю своим ушам, - сказала Тиэко.
- Возмутительно! Какие девки нынче пошли, - сказал Якити. Таким тоном, будто его семейство не имеет никакого отношения к происходящему. Первой его мыслью было: сколько нужно заплатить доктору и медсестрам за молчание.
- А ты удивлена, Эцуко-сан? - спросила Тиэко.
- О, да! - ответила она, подавляя улыбку.
- Ничем тебя не удивить. Вечное равнодушие! - сказала Тиэко. Она была права. Эцуко была не удивлена. Она умирала от ревности.
Этот инцидент очень позабавил супружескую пару Кэнсукэ и Тиэко. Отсутствие моральных предрассудков, по их мнению, было их сильной стороной. Они весьма гордились этим качеством, считая его своим достоинством. Жить с ним было легче лёгкого. Словно болельщики на скачках, они занимали позиции подстрекателей, без всяких там раздумий о справедливости. Пожар любопытное для всех зрелище, но тот, кто наблюдает за ним с балкона, не лучше уличного зеваки.
Их мечтания о современном, идеальном мире помогали переносить скучное, деревенское житьё.
Для воплощения своих представлений они обладали единственным орудием патентом на советы и любезные рекомендации, выдав сами себе монопольное право на этот патент. Они были настолько увлечены раздачей рекомендаций, что их чувства не были заняты ничем другим - за исключением духовной работы, конечно.
Интеллигентность входила в число достоинств мужа Тиэко - ее прямо-таки распирало от гордости за Кэнсукэ. Например, он умел читать по-гречески! (Правда, ни перед кем не хвастался своими познаниями.) Для Японии - это диковинный случай! Кроме того, сходу мог проспрягать 217 латинских глаголов. Знал все без исключения длинные имена героев многочисленных русских романов. Ещё мог часами без умолку разговаривать о том, что японский театр Но является "великим культурным наследием" (он любил повторять это выражение) для всего мира, что "его изысканная эстетика способна соперничать с великой традицией западного театра", и о многом другом. Он был уверен в том, что мир не готов принять его откровения, коль до сих пор к нему не обратились с просьбой читать публичные лекции - в этом он напоминал писателя, мнящего себя гением, хотя его книги безнадежно пылятся на полках книжных магазинов.
Эта супружеская пара, эрудированная во всех отношениях, была убеждена в том, что стоит приложить небольшое усилие, и человечество изменится. При этом, отстаивая свои убеждения, сами они хоть бы раз вынули руки из карманов! Кто внушил им это чувство собственной исключительности, разбухшее как у отставного унтер-офицера? Так или иначе, Кэнсукэ унаследовал, вероятно, тщеславие у Сугимото Якити несмотря на то, что относился к отцу с большим презрением.
Их советы не были продиктованы ни предрассудками, ни корыстными побуждениями. Если кто-нибудь, не прислушавшись к их советам, попадал в затруднительное положение, он тут же объявлялся жертвой собственных предрассудков. Они обладали, так сказать, полномочиями возлагать вину на одних и прощать других, в зависимости от действенности своих рекомендаций.
Им казалось, что стоит им только ударить палец о палец, как их жизнь изменится практически без усилий, но сделать это прямо сейчас было слишком обременительно для них. В отличие от Эцуко, которой приходилось прилагать усилия, чтобы добиться любви, этой супружеской паре любовь давалась без всякого напряжения - именно это поражало их леностью и беспомощностью.
С фестиваля возвращались поздно ночью, под нависшими дождевыми тучами. Кэнсукэ и Тиэко, предвосхищая новые подробности, были сильно взволнованы инцидентом с Миё, которую оставили на ночь в больнице.
- Тут и гадать нечего - это ребёнок Сабуро, - сказал Кэнсукэ.
- Без сомнений, - поддакнула Тиэко.
При мысли о том, что жена ни на волосок не сомневается в его словах, Кэнсукэ почувствовал странное одиночество, раньше ему не свойственное. У него вспыхнуло чувство зависти к покойному Рёсукэ, который любил приударить за женщинами.
- А что, если это я? - задумчиво сказал он.
- Не шути так! Я не из тех, кто терпит грязные насмешки.
Тиэко закрыла уши руками, словно маленькая девочка. И, выпятив вперед живот, надула губы. Она, женщина нравственная, не любила грубые намеки.
- Это Сабуро! Конечно, Сабуро!
Кэнсукэ думал так же. Якити находился вне тени подозрения - он давно потерял мужскую силу, достаточно посмотреть на Эцуко. Это очевидно.
- Интересно, что же выйдет из всего этого? Судя по лицу Э-тян. ей не до шуток.
Он понизил голос и посмотрел вслед Эцуко. Она шла на пять-шесть шагов впереди - плечом к плечу с Якити. Было заметно, что Эцуко не нравится, когда их плечи соприкасаются.
- Да, глядя на неё, можно догадаться, что она влюблена в Сабуро.
- Наверное, ей сейчас горько. Почему ее постоянно преследуют несчастья?
- Череда любовных неудач настроила ее сознание на отторжение любви, как в случае выкидыша. Это превратилось в рефлекс, привычку. Каждый раз, когда она влюбляется, случается очередной выкидыш.
- Все-таки Эцуко вполне умна, чтобы справиться с этим. Как-нибудь найдет способ.
- Может быть, нам следует поговорить с ней откровенно, по-родственному?
Эта супружеская пара была из той породы людей, которые предпочитают носить готовую одежду: их интересовали трагедии, скроенные по стандарту; они как будто бы сомневались, что существуют пошивочные мастерские, где портные шьют по индивидуальному заказу; они не понимали трагедии Эцуко, начертанной неразборчивыми иероглифами.
* * *
Одиннадцатого октября пошел дождь. Из-за дождя и ветра пришлось закрывать ставни. Днем отключили электроэнергию. Во всех комнатах, как в погребе, царила тьма. Послышалось хныканье Нацуо, потом плачущий голос Нобуко - она передразнивала малыша. Было грустно и уныло. Нобуко надулась из-за того, что ее не взяли на фестиваль. Сегодня она пропустила занятия в школе.
Якити очень редко заходил в комнату Кэнсукэ. На этот раз он пришёл в сопровождении Эцуко.
Это был эпохальный визит. Якити отгородился от мира высоким забором, сам определив себе пространство, куда он мог заходить и куда нет. Он практически не заходил ни в комнату Кэнсукэ, ни в комнату Асако. Кэнсукэ трудно было застать врасплох, но когда он увидел, что в его комнату пожаловал отец, он не мог скрыть своего удивления, засуетился, побежал помогать Тиэко, чтобы приготовить чай. В свою очередь Якити тоже был удивлен внимательным обхождением.
- Ничего не надо, не беспокойтесь, мы просто сбежали от этого гама.
- И вправду, не стоит так беспокоиться.
Якити и Эцуко произнесли эти слова почти в один голос. Казалось, что они вошли в роль босса и его жены, пришедших с визитом в дом подчиненного работника - так дети разыгрывают сцены из офисной жизни своих родителей.
- Я совершенно не понимаю, что у Эцуко на уме? Она весь вечер сидела за спиной отца, словно пряталась, - сказала Тиэко после того, как все разошлись.
* * *
Дождь закрывал окрестности сплошной стеной. Стоило ветру немного усилиться, как шумно начинали хлестать струи воды. Эцуко обернулась. Ливень заштриховывал черные стволы деревьев, словно китайской тушью. Она ощущала себя запеленутой в кокон монотонных, угнетающих, безжалостных звуков музыки...
"Мерный шум дождя напоминал молитвенные бормотания десятка тысяч монахов. Якити бормочет. Кэнсукэ бормочет. Тиэко бормочет... Какое бессилие слов! Какая тщета! Суетность! Что за жалкая попытка прыгнуть выше своей головы! Ни одним словом не выразить жестокого напора стихии. Разве выдержать человеку этот шум дождя, его невразумительные молитвословия? Эту монолитную стену воды, глухую словно смерть, может разрушить только выкрик нищего духом человека, который не знает ни одного слова - только его выкрик может противостоять напору звуков дождя!"
Эцуко вспомнила обнажённые фигуры в розовых отблесках пламени, которые толпой бежали впереди нее, словно молодые сухопарые животные, и дико кричали, "Вот такой крик! Нужен именно такой крик".
Вдруг Эцуко очнулась, Якити повысил голос. Он интересовался ее мнением.
- Как нам быть с Миё? Если она беременна от Сабуро, то решение должен принимать он. Мы поступим так, как он считает нужным. Если он станет увиливать от ответственности, то мы прогоним его, как негодного пса. Мы уволим его, а Миё оставим. Потом договоримся, чтобы ей сделали аборт. Однако если Сабуро признает вину за собой, то он может жениться на Миё, если у них серьезно. Мы поженим их, и тогда все останется по-прежнему. Что ты думаешь, Эцуко? Это решение весьма радикально, но ведь я пытаюсь действовать в духе времени и новых порядков.
Эцуко не отвечала.
- Ну... - с ее губ слетел слабенький, невразумительный звук, а черные, выразительные глаза, фокусируя взгляд на какой-то отдалённой точке, устремились в пустоту.
Шум дождя заполнял молчание. Кэнсукэ посмотрел на Эцуко. Ему показалось, что она слегка не в себе.
- Эцуко, ты думаешь, что здесь не из чего выбирать? - пришел на помощь Кэнсукэ.
Якити не отреагировал на его реплику, явно нервничая. Когда он затевал это обсуждение с Кэнсукэ и Тиэко, им руководил тайный умысел: страстно хотелось проверить Эцуко - будет ли она оправдывать Сабуро и согласится ли с предложением женить его? Будет ли осуждать его. требовать увольнения в присутствии всех, вопреки своему сердцу? Такова была интрига учиненного опроса мнений. Если бы старые сослуживцы Якити были свидетелями его искусного интриганства, то они отказались бы поверить произошедшим в нём переменам.
Чувством ревности Якити был обделён. Случись в прошлом, в пору его цветения, заметить ухаживания какого-нибудь мужчины за его женой, он, наверняка, выбил бы из ее головы все мечты одним махом грубой ладони. К счастью, его покойная жена избежала этой участи. Она была занята совсем другим - ей хотелось воспитать мужа в духе высшего общества. Якити старел. Старость подступала изнутри. Так белые муравьи истачивают чучело орла. Интуитивно он чувствовал, что Эцуко испытывает тайную привязанность к Сабуро, но не мог прибегнуть к решительным мерам.
Эцуко заметила в глазах этого старого мужчины слабые вспышки ревности и подумала о силе собственной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19