А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Неожиданно в нос ударил запах ацетиленовой лампы, освещавшей ночной магазин. Такого оживления они ещё не видели! То была кондитерская, где продавали тянучки. Кроме сладостей там торговали соломенными вертушками для детей. Торговец бумажными зонтиками сегодня торговал в своей лавке шариками, фейерверками, фишками для детской карточной игры "мэнко". Во время праздников торговцы отправляются в Осака, покупают в кондитерских лавках залежалый товар по сниженным ценам; потом приезжают на станцию Умэда-Ханкю, там расспрашивают пассажиров о праздниках, проходящих на станциях этой линии. Если на станции Окамати они видят, что конкуренты уже заняли места в храме Хатиман, то едут на следующую станцию - понурые, не надеясь собрать и половину ожидаемой прибыли. Группами по несколько человек бредут они через поля. Унылая походка выдает их неверие в удачу. Среди коробейников в этот вечер было много пожилых мужчин и женщин. Детвора сбивалась в стаи, окружив игрушечные машинки. Все члены семейства Сугимото по очереди заглянули в лавку. Поднялась перепалка - купить или не купить пятидесятийеновую машинку для маленького Нацуо.
- Дорого, дорого! В Осака намного дешевле. Пусть Эцуко купит в городе, когда поедет туда еще раз. К тому же, если сегодня купишь что-нибудь в этой лавке, то завтра непременно сломается, - громким голосом высказывался Якити.
Старый торговец детскими игрушками злобно покосился на него. Якити ответил ему тем же взглядом исподлобья. В этом обмене взглядами победил Якити. Старый торговец отвернулся, вновь обратясь к окружавшим его детям. По-мальчишески опьяненный победой, Якити проследовал под первыми тории22 на пути к храму и стал подниматься по каменным ступеням.
И вправду, цены на товары в Майдэн были выше, чем в Осака. В Майдэн приходилось покупать только самое необходимое. Например, компост. "Цена на навоз в Осака сносная", - можно было слышать от людей. Однако зимой цена одной телеги компоста достигает двух тысяч йен. Крестьяне привозят навоз из Осака на повозках, запряженных быками. Скрепя сердце,
Якити покупает его за такие деньги. Осакский считался более качественным, чем местный.
Когда семейство поднялось по каменным ступеням, громовая волна захлестнула всех с головой. Лестница уходила еще выше - в ночное небо. Оттуда сыпались брызги огней. Бамбуковый треск вперемешку с возгласами бил по ушам, безжалостные сполохи костров выхватывали из темноты вершины старых кипарисов.
- Я не уверен, что мы сможем добраться до храма, - сказал Кэнсукэ.
Они дошли до середины холма, потом повернули на тропинку, которая петляла позади первого от входных ворот храма. Когда они подошли к нему, то всем бросилось в глаза, что Миё запыхалась сильнее, чем Якити. Она приложила свои большие ладони к щекам - те были совсем бледны.
Словно с капитанского мостика военного корабля внизу открывался вид: в носовой части возвышался храм; перед ним метались вихри огня, крики и грохот. Женщины не отважились окунуться в этот водоворот, и наблюдали за безумством сверху. Что там творилось во дворе перед храмом! Каменный мост и парапет с трудом оберегал их от беснующейся толпы. То, что происходило вокруг, повергло всех в оцепенение: они молча взирали на отблески пламени, на темные силуэты людей вокруг костра, который отплёвывался искрами; огненные брызги падали на головы, на мост, на ухватившиеся за перила руки. Все были взволнованы умопомрачительным действом.
Иногда с бешеной силой вырывалось пламя сигнальных огней - казалось, что оно разъярённо лягает ночной воздух. Среди зевак преобладали женщины. Вскоре к ним присоединилось семейство Сугимото. Лица людей окрашивались яркими отблесками огней. Словно в лучах закатного солнца в алых отблесках непрерывно поблескивали колокольчики, свисающие с карнизов храма. Продолжали плясать тени - подпрыгивали, поглощая мгновенные вспышки пламени. Группа людей, окруженная мраком, оцепенело, в тягостном молчании стояла на верхних ступенях.
- Будто какое-то сумасшествие повелевает ими. Сабуро тоже среди этого безумия, - вслух размышлял Кэнсукэ, глядя на толпу сверху вниз.
Повернув голову в сторону, он увидел Эцуко; её накидка была порвана сбоку, но она этого не замечала. Кэнсукэ отметил про себя, что Эцуко сегодняшним вечером красива, как никогда.
- Эй, Эцуко-сан, хаори порвалась! - учтиво произнес он.
Эцуко не расслышала - вновь взметнулся взрыв криков. Ее профиль, освещаемый трагическими отблесками пламени, казался еще более строгим, чем обычно.
В направлении трех ворот, в отчаянии разрываясь на части, бросилась монолитная толпа. Над этим потоком нависла огромная голова льва. Ощерясь, она щелкала зубами и неслась наперерез людским волнам, развевая гриву и зеленую накидку. Трое молодых мужчин в тонком домашнем кимоно-юката по очереди манипулировали головой льва. Когда пот покрывал тело ведущего, они менялись местами. За львом тянулся хвост из согни молодых людей - у каждого в руках был фонарик из белой бумаги. Они пробирались в середину, сталкивались телами и фонариками, затевали потасовку. Вскоре лев пришел в дикую ярость. Он, как будто бы спасаясь бегством от толпы, бросился к воротам. Вслед за ним помчались около сотни молодых разгорячённых и потных тел. Удивительно, что, хотя почти все фонарики были разорваны, огоньки в них продолжали светить.
Крики не прекращались. В центре храмового двора возвышалась бамбуковая пирамида, под которой разводили костёр. Над бамбуком взметнулось сильное пламя, раздались взрывы хлопушек. Другие четыре костра, разведенные по углам двора, полыхали не так сильно, как центральный костер.
Деревенские жители, чурающиеся рискованных поступков в будни, смело держались под сыпавшимися искрами, наблюдая за схваткой молодых парней, которые без устали гонялись за львом. Зрители выглядели спокойными только на первый взгляд; в любой момент первые ряды могла захлестнуть очередная волна людского моря и одним махом смести их в пучину липких молодых тел. Старейшины, организаторы празднества, обмахивались веерами. Они стояли между молодежной группой поддержки и группой зевак, регулируя потоки людей охрипшими голосами.
Если бросить на действо взгляд сверху, со стороны храма, стоящего у ворот, то полная картина предстала бы в виде огромной змеи, извивающейся вокруг костра и фосфоресцирующей в полумраке.
Эцуко таращилась во все глаза в ту сторону, где ожесточенно сталкивались друг с другом бумажные фонарики. В её сознании уже не существовало ни Якити, ни Кэнсукэ, ни его супруги, ни Миё. Для Эцуко, опьянённой действом, олицетворением этих возгласов, этого неистовства, этого варварства был Сабуро "Вот он, вот! Это, должно быть, и есть Сабуро!", - думала она.
Эта бессмысленная растрата жизненной энергии напомнила Эцуко какую-то яркую, сверкающую вещицу. Казалось, что ее сознание, погруженное в опасный хаотический водоворот, истаивает, словно кусочки льда в глиняном горшке. Иногда Эцуко ощущала, как пламя костра и искры безжалостно опаляют жаром её лицо. В этот момент совсем некстати она вспомнила тот скорбный ноябрьский поток солнечных лучей, когда из ворот мертвецкой выносили гроб с телом мужа. Тиэко догадалась, что Эцуко ищет глазами Сабуро. Ничего другого в ее голову и прийти не могло. Со свойственной ей любезностью она сказала:
- Ах, как увлекательно! Я бы тоже хотела пойти туда. Если мы останемся здесь, то так и не ощутим всей дикости деревенского праздника.
Кэнсукэ подмигнул жене - он понял ее намек, будучи уверен, что Якити не откажется от идеи пойти в толпу. Этим Кэнсукэ хотел немного отомстить отцу - и одним ударом убить сразу двух мух!
- Отлично! Идёмте же! Покажем всем нашу храбрость. Эцуко-сан, а ты идёшь? Кровь-то, поди, ещё молода в жилах?
Якити, как обычно, сделал кислую физиономию. Она выражала гордость человека, уверенного в том, что он может одним движением брови управлять окружающими. Да, миновали времена, когда он вынуждал уйти в отставку руководящего работника одним взглядом. Однако, Эцуко не видела лица Якити. Она ответила мгновенно: "Да, да! Я тоже иду с вами!"
- Отец, а вы? - спросила Тиэко.
Якити ничего не ответил. Он повернулся с кислой физиономией к Миё, давая понять ей, что она должна остаться вместе с хозяином.
- Я буду ждать здесь... только не долго, - сказал он Эцуко, не глядя на нее.
* * *
Взявшись за руки, они стали спускаться по лестнице - Эцуко, Кэнсукэ и Тиэко. Не разнимая рук, они входили вглубь толпы, которая шумела и бушевала, словно морской прибой и без труда продвигались вперед, переправляясь через скопище человеческих физиономий с безвольно-раскрытыми ртами. Отсюда казалось, что зрители наверху двигаются ещё медленней. Над ухом Эцуко раздался оглушительный взрыв горящего бамбука. Её чувствительные уши перестали реагировать на отдельные и незначительные звуки - все они превратились в шумовой фон, который держал ее в напряженном ожидании какой-нибудь опасности. Эцуко прислушивалась к ритму музыки, которая проникала в нее, становясь ее существом.
Неожиданно львиная пасть оскалилась над толпой золотыми клыками, затем, вздымаясь на волнах, понеслась в сторону противоположных ворот. Мгновенно поднялась паника. Людской поток, разрываясь на части, понесло влево и вправо. Что-то сверкающее молниеносно пронеслось перед глазами Эцуко. Это была группа молодых, полуобнаженных парней, бегущих в отблесках пламени. Волосы одного из них были распущены, другие размахивали концами белой повязки вокруг головы. Когда они проносились мимо Эцуко с дикими звериными выкриками, её окатило горячим потоком ветра с запахом потных юношеских тел цвета жареного каштана. Столкновение полуобнаженных тел произошло молниеносно - раздались глухие удары. Воздух наполнился чередой шлепков липких мускулистых тел. Ноги, ноги, бесчисленное количество голых ног Перепутанные в тугой клубок, они напоминали в темноте странное животное, проворно перебирающее многочисленными конечностями. Никто не знал, где чьи ноги.
- А где Сабуро? Когда все обнажены, трудно понять, кто есть кто? сказал Кэнсукэ, держась руками за плечи жены и невестки, чтобы не потеряться. Худенькие плечи Эцуко все время пытались освободиться из-под его руки.
- И в самом деле, - продолжал рассуждать Кэнсукэ, - когда люди обнажены, понимаешь, насколько хрупка человеческая индивидуальность. А ведь вполне достаточно четырёх параметров, чтобы выделить одного из толпы. Каким бывает мужчина? Или полным, или худым, или долговязым, или низкорослым, вот идеи индивидуальности, что же касается лица - на кого бы мы ни посмотрели, там всегда одно и то же: пара глаз, один нос, один рот... С одним глазом никто не рождается. Вот возьмите, например, самое выразительное лицо. Что же оно выражает? Самое примечательное, что оно может выразить, это отличие одного от другого. Лицо - это символ отличия. А любовь? Это тоже символ, символ для обозначения другого символа. Не больше. Если взять сексуальные отношения, то в них обнаруживается полная обезличинностъ, неразличимость; хаос и хаос; имперсональность и имперсональность; андрогинность; немужественность и неженственность. Не так ли, Тиэко?
Тиэко, утомленная его разглагольствованиями, кивнула в знак согласия. Эцуко невольно хихикнула. Непрерывное журчание его слов над ухом больше напоминало ночное недержание, чем силу мужской мысли. Вот именно! Это что-то вроде "интеллектуального недержания". Какое жалкое мыслеиспускание! Однако, весь комизм заключался в другом: темп его монолога не совпадал с темпом всего происходящего вокруг - этого действа, этих криков, этих плясок, этих танцев, этих запахов, этой растраты жизненной энергии. Хотелось бы посмотреть на дирижёра, который не выгнал бы Кэнсукэ из своего оркестра, случись ему быть музыкантом. Уличных музыкантов, странствующих из одного места в другое, мы всегда узнаем по фальшивым мелодиям.
Эцуко открыла глаза. Её плечо с лёгкостью освободилось от назойливой руки Кэнсукэ. И тут она увидела Сабуро. Обычно молчаливый, он кричал во весь голос, широко открыв рот и обнажив ровный ряд белых, мелких зубов, сверкавших в отблесках пламени. В его зрачках отражался костер. Сабуро не заметил Эцуко.
Вновь над толпой появилась львиная голова. Она надменно озирала окружающих, потом резко изменила направление и с сумасшедшей скоростью ворвалась в толпу зрителей, развевая зелёной гривой. Когда львиная голова помчалась в сторону главных ворот храма, орава полуголых парней, словно снежный вал, хлынула вслед за ней. Ноги Эцуко сами собой помчались за орущей ватагой. Кэнсукэ кричал вслед: "Эцуко! Эцуко!" Пронзительный, нервный смех - кажется, смеялась Тиэко - смешивался с криками Кэнсукэ.
Эцуко не обернулась. Она почувствовала, как изнутри, словно из чего-то зыбкого и смутного, стала вырастать непомерная физическая мощь, которая охватывала её тело сексуальной чувственностью и. наконец, вырвалась наружу ослепительной вспышкой. В жизни бывают мгновения, когда нас переполняет вера в свои возможности. В такие мгновения открывается другое зрение: видны вещи, которые в повседневной жизни не обращают на себя внимания. Позднее, когда все поглощает забвение, случается, оживают пережитые мгновения - и тогда к человеку возвращается полнота чувств и переживаний в этом мире страдания и радости. Таких мгновений не избежать, как судьбы. Никто не может противостоять этому.
Вдруг Эцуко почувствовала: какая-то сила толкает её на решительный поступок. Бесчувственная толпа, спотыкаясь и напирая, несла Эцуко к главным воротам храма, пока она не оказалась почти в первых рядах. Она не почувствовала боли, когда налетела грудью на одного из распорядителей праздника с повязкой на голове и с веером в руках. Апатия и страшное возбуждение боролись в ней.
Сабуро не догадывался, что Эцуко находится рядом. Он поворачивался время от времени своей красивой смуглой и широкой спиной к зрителям, с дикими выкриками нападал на львиную голову. Высоко над головой он держал бумажный фонарик - тот уже погас, хотя и не был порван, как у остальных.
Нижняя часть его тела, находящаяся в непрерывном движении, была скрыта мраком; а верхняя, почти неподвижная, наоборот, была отдана сумасшедшему танцу отблесков костра и теней. Со стороны казалось, что туловище движется в головокружительном танце. Игра мышц на лопатках создавала впечатление хлопающих крыльев. Эцуко страстно желала дотронуться до них. Однако не было ясно, какого рода желание толкало её к Сабуро. Если говорить фигурально, то его спина представлялась ей бездонным морем - она хотела броситься в его глубину. Это было желание человека, решившего утопиться. К смерти оно не имело никакого отношения. Это желание означало стремление обрести совершенно иной мир.
И тут вновь в толпе поднялась сильная волна, которая выплеснула человеческие тела вперед. Полуголые парни стали пятиться от разъярённой львиной головы, Эцуко толкали сзади, она бежала, спотыкалась, металась, словно пламя костра, в окружении голых спин. Она протянула руки, чтобы сдержать напор. Впереди оказалась спина Сабуро. Её пальцы соприкоснулись с его телом. Она почувствовала жар как от вынутой из печи рисовой лепёшки. Жар обжигал ей ладони. Вдобавок ко всему сзади продолжала напирать толпа. Острыми ноготками Эцуко вцепилась в спину Сабуро, но из-за перевозбуждения Сабуро не почувствовал боли. Он не понял в этой сумасшедшей потасовке, что в его спину впилась женщина. Эцуко ощутила на своих пальцах липкую кровь. Организаторы, кажется, нисколько не содействовали тому, чтобы разнять враждующих парней. Зачинщики драки, сбившись в одну стаю, перегородили центр площади, дико орали; они постепенно переместились на кострище, затаптывая костёр босыми ногами и не ощущая огня. Бамбуковые шесты были охвачены пламенем, которое алыми отблесками освещало верхушки старых кипарисов. Искры и дым взметались вверх. Листья пылающего бамбука были ярко-желтыми, словно на них упал свет закатного солнца. В костре потрескивало и взрывалось; сначала тонкий столб огня был похож на высокую мачту, затем бамбук разгорелся, и пламя разметалось во все стороны: бамбуковые жерди покачнулись и повалились на враждующие стороны.
Эцуко померещилось, что она увидела женщину с огненной головой; эта женщина громко смеялась. Что происходило дальше, она уже не помнила. Каким-то чудом ей удалось выбраться из столпотворения. Она пришла в себя на ступеньках перед храмом. Позднее она смогла вспомнить только одно мгновение: искры и пламя, взметнувшиеся в небо. Но это уже не пугало. В новой схватке молодежь повалила в противоположную сторону. Толпа, забывшая недавний ужас, последовала за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19