— Не знаю. Пожалуй, что-то вроде явления на дороге, но во много раз сильнее.
— Как под Корамвисом, где ты был с Ральднором эм Саром?
— Не знаю, — снова повторил Яннул.
Странно, что знание все это время хранилось здесь. Он подозревал, что оно совсем в другом месте, но, скорее всего, уже утеряно или разрушено. Некоторые строки на каменном полу бассейна были лишены смысла, другие представляли собой воспоминания, легенды. Эм Дорфар всегда гордились тем, что спустились с небес в утробах бледных драконов, дочерна спаливших землю своим огненным дыханием. Надписи на камне говорили о том же. Там сообщалось, что сперва, в незапамятном начале, все до единого люди на этом континенте были бледнокожими и светловолосыми, как на Равнинах. Но затем пришла темная раса Висов, алчных и умных людей. Откуда — неизвестно, но, скорее всего, не с небес. Потом случилось что-то, о чем на камне не удалось вычитать никаких подробностей. Произошло падение с пика силы, как некогда с неба. Каким-то образом Висы выродились, утратив свои силы, не колдовские, но все же сверхъестественные. Но светлая раса к тому времени тоже миновала свой зенит. В отличие от Висов, она была наделена магией, но злоупотребляла этим даром и в конце концов загубила его. Она уступила захватчикам, а те, в свою очередь, уступили собственной слабости.
Эти сведения были весьма своеобразны, впрочем, как и положено мифам. Далее надпись на камне повествовала об иных вещах, излагая предание о том месте, где они сейчас находились, месте сдвига настоящего.
— Люди Равнин всегда в это верили, — сказала ему Медаси, когда огонь почти догорел. — Места силы, что-то вроде колодцев, из которых можно черпать, и силовые линии, связующие эти места. Они невидимым рисунком проходят по всей земле, воде и воздуху.
— А сообщается, где можно найти эти самые колодцы?
— Некоторые жрецы должны это знать. Всегда считалось, что один из них где-то около Корамвиса. Истории говорят о потаенном храме в тех местах, созданном еще тогда, когда та земля принадлежала желтоволосым людям.
Корамвис. Каменная рукопись в бассейне называла его Сердцем Дорфара. Второе место — здесь, имя ему — Зор эм Зор. Третье — степной город руин, который на камне был назван Анак-на-Равнинах. Четвертое — еще какое-то место, именуемое Мемон. Далее упоминалась некая южная страна за морем Эарла — очевидно, расположенная на втором континенте. Там таилось пятое место силы, камень называл его Ваттаком. Яннул предположил, что это Ваткри, первая страна, куда они с Ральднором эм Анакир прибыли после того, как их изверг океан, и где был зачат и рожден беловолосый сын Ральднора. Вдобавок он понял, что обреченный корабль, на котором их сквозь бури и огонь, мятежи, убийства и отчаяние принесло к этим чужим берегам, все время двигался вдоль незримой силовой линии, соединяющей Ваттак-Ваткри с Корамвисом, Сердцем Дорфара.
От гнева Яннул не знал, смеяться ему или плакать. Всевышний автор, который подхватил его и швырнул сквозь зеркало судьбы — это чудовище продолжало цепко держать его. Оно никогда его не выпустит. И никого из них — ни живыми, ни мертвыми.
Он постарался скрыть раздиравшие его чувства за практическим вопросом:
— Интересно, где может быть этот Мемон? Среди больших городов, и живых, и разрушенных, такого нет. Даже о маленьком городке с таким названием я не слыхал. Может быть, какая-то деревушка, где варят этот духовный суп. Да помогут им все боги!
Он подбросил дров в огонь. Они оказались сырыми и начали трещать и плеваться смолой. Не исключено, что духовная сила планеты будет вести себя так же.
Отсюда, из долины, мир с его снегами, кармианским вторжением и подготовкой к войне выглядел не так уж страшно. Но Лар-Ральднор, его старший сын, был там, в самой гуще этого кошмара. А также два сына Ральднора эм Анакир.
— И еще она, — произнесла Медаси, читая его мысли с точностью, которая его уже не удивляла. — Ашни.
Палкой, зажатой в правой руке, Яннул мрачно пошевелил дрова в костре. Искры взвились фонтаном огня, и от этого стало светлее.
20
От востока до Междуземья холода погрузили мир в заклятый белый сон. Сквозь эту белизну, по сугробам и алебастровым ущельям пробивалась кучка отчаянно борющихся людей. Их колесницы застревали на перевалах, скакуны проваливались в снег по грудь, а то и по горло. Но люди не останавливались. Они спешили в Дорфар, в Анкиру. Прибыв во Дворец Гроз Верховного короля, они испугали придворных красными обветренными лицами, тусклым взглядом и грязными повязками на обмороженных руках и ногах. Один из них даже лишился двух пальцев.
Эти люди принесли Ральданашу новости — такие же тяжелые, как и их путешествие.
Элисаар, завоеванный Шансаром в войне Равнин, долгое время был проверенным союзником Повелителя Гроз, сына человека, который когда-то впервые привел Шансар на Вис. И вот теперь Элисаар объявил о своем нейтралитете. Формальное уведомление еще не поступило, но его ожидали со дня на день.
Дорфарианцы, доставившие это известие, обрисовали положение так: «Похоже, что Кесар потихоньку нащупывает почву для укрепления кармианского трона. Он наполовину шансарец, хотя не любит это подчеркивать. Шансарский же Элисаар — по определению союзник Шансарского Кармисса. Сейчас, когда Кесар обхаживает Вольный Закорис, элисаарцы боятся шевелиться — с одной стороны, у них под боком Вардийский Закорис, а через Внутреннее Море лежит Междуземье; с другой — Вольный Закорис без труда может дотянуться до них. А тут еще Кесар с его подарками и клятвами в нерушимой любви — и все это из захваченного Ланна. В общем, повелитель, Элисаар будет сражаться лишь за себя. Любой, кто двинется в его сторону, натолкнется на яростное сопротивление. Это в равной степени касается и Вардийского, и Вольного Закориса. И Дорфара тоже».
Новости, пусть и тяжелые, никого не потрясли. По всему Вису уже прокатилась волна добровольных отставок среди высших офицеров шансарского происхождения.
Взяв слово перед смешанным советом Анкиры, Венкрек повел речь об элисаарской проблеме и путях ее решения. Он пользовался языком Висов, но приправлял его множеством популярных слов, пришедших из его родного Ваткри.
— Мы послали гонцов на Континент-Побратим, — начал свою речь лорд-правитель. — Но все идет к тому, что нам предстоит краснеть до самой весны. Я уверен, господа, вы уже поняли, что если Кесар считает осмысленным идти на союз с Шансарским Элисааром, значит, договор с самим Шансаром он подтвердил уже давно.
В этом месте совет загудел, хотя все до единого знали, что грядет.
— Если Кармисс, все еще уверяющий нас в своей дружбе, хотя мы уже не верим его словам, — безжалостно продолжал лорд-правитель, — так вот, если Кармисс сохранил договор с Шансаром-за-Океаном — а мы полагаем, что так оно и есть, — то Шансар обязан стать на его сторону. Кесар заигрывает с заклятым врагом Дорфара — Вольным Закорисом, Черным Леопардом. При данном раскладе второй континент поведет себя так: шансарцы станут врагами народа Повелителя Гроз в Ваткри, а также Вардата, который держит королевство Старого Закориса на Висе. Если очень повезет, Шансар всего лишь откажется помогать Дорфару, своему прежнему союзнику. В худшем же случае шансарцы объявят войну Дорфару и Вардийскому Закорису, а через них — самим Ваткри и Вардату, и Тарабанну в придачу. В условиях такого кризиса глупо ожидать, что вардийцы и ваткрианцы пошлют войска к нам на выручку и оставят без защиты свою собственную землю. Таким образом, господа, нам не приходится рассчитывать на помощь второго континента. Все, что нас ждет впереди — это разрастание единожды начатой войны, опустошение на юге нашего родного континента и полное разорение Виса.
— Своей двуличностью и грязными маневрами Кесар весь мир поставил с ног на голову! — выкрикнул кто-то после окончания речи Венкрека. Других замечаний не последовало. Наступила гнетущая тишина.
Это был обычный хаос, сопутствующий обострению соперничества, как и в прежних конфликтах. Но на этот раз во всем мире не осталось места, куда можно было бы сбежать. Бедные и богатые, хозяева и слуги — все они попали в одну ловушку.
Любые приготовления были заранее обречены — Рармон выдал их Вольному Закорису. Ральданаш сидел перед своим советом, как холодная мраморная статуя.
Где теперь все герои?
В маленькую комнату вползли сумерки, полные теней и неслышных звуков. За высоким окном вырисовывались холмы, встающие над городом, а еще дальше — смутные горы, почти сливающиеся с темнотой неба.
«Ты не наш, — шептали ему горы. — Ты сын не нашего утра, ты зачат в иной сени. Мы не скроем тебя, не станем тебя беречь».
Ральданаш, восприимчивый к чуждым очертаниям и особой выразительности здешних мест, за долгие годы много раз прогуливался верхом по этим горам, глядя на Корамвис со стороны. Сейчас же он смотрел изнутри, но его взгляд сразу же устремился прочь из Дорфара, прочь с Виса...
Он вспоминал Ваткри-за-Океаном, его мягкие зимы, время ветров, а не снегов, и жаркие месяцы, когда долины золотились от зерна. Он видел город за красными стенами, корону башен, вздымающихся над равниной почти на девяносто футов, и краснокаменный дворец. И все эти стены, долины и тенистые сады казались ему драгоценной камеей, чьей белоснежной сердцевиной была его светлая мать, при жизни носившая имя Сульвиан.
Она была прекрасна, и свою красоту он унаследовал от нее. У них были одинаковые белоснежные волосы, столь непохожие на зимы второго континента. Он рос и привыкал, что у них нет никого, кроме друг друга. Раньше у Сульвиан был любимый брат — он мог бы заменить ему отца, но дядя Джарред ушел на войну вместе с Ральднором и сгинул в горящем море, не оставив никаких следов, ничего, что можно было бы оплакивать. А Ральднор — его родной отец, Избранник богини — тоже не вернулся и никогда не видел своего сына. Но Сульвиан всегда тешила себя надеждой, что когда-нибудь еще раз обнимет мужа, и обещала Ральданашу, что он увидит Ральднора в стенах родного дворца.
Когда после войны Равнин в Ваткри стали просачиваться слухи об исчезновении Ральднора, его метаморфозах и преображении, Сульвиан долго гнала от себя эти россказни. Он еще появится в Дорфаре. Он столько перенес, чтобы завоевать его — как он может не вернуться? Ральданашу исполнилось пять или шесть лет, когда он начал замечать, что позиция матери изменилась. Очень осторожно и постепенно, как отлучают от груди ребенка, она стала освобождать его от мечты, которую сама же в нем посеяла и прежде разделяла с таким воодушевлением. Теперь ребенку внушали, что когда-нибудь ему придется покинуть родной дом и поплыть за море в чужое королевство, чтобы стать его наследником. Именно там Ральданаша будет ждать его отец Ральднор. Порой Сульвиан говорила, чтобы отогнать тайные дурные предчувствия сына: «Ты не будешь одинок, твой отец будет рядом». Но в конце концов отца рядом так и не оказалось.
Даже в детстве Ральданаш понимал, что мать эта история ранила куда больше, чем его самого. Сульвиан всегда осознавала, что ее использовали — династический брак, скрепленный рождением ребенка мужского пола. Она полюбила Ральднора, но безответно. Тогда она обратила всю свою любовь на сына. Увы, это дало ей лишь временное утешение. В раннем отрочестве Ральданашу пришлось уехать.
Сейчас, сидя во дворце, он вспоминал мать такой, какой она была в вечер его отъезда.
Он впервые разлучался с нею, и его сердце сжимала тревога. Что поделать, он был еще мальчишкой. Сульвиан, женщина, пережившая свой расцвет, стояла у колоннады, и звездное небо за ее спиной служило обрамлением для ее белых волос, перевитых драгоценностями.
«Я пришлю за тобой», — сказал ей Ральданаш, маленький мальчик, который хотел казаться старше.
«Я всегда с тобой, — улыбнулась мать. — Здесь, там и где угодно».
Несколько дней спустя Ральданаш стоял на борту корабля и со вздохом глядел, как скрываются вдали родные берега. И тут он почувствовал, что слова матери таят зловещее предзнаменование. Скоро она умрет. Будь это в его власти, он повернул бы корабль обратно. Но сдержанность, присущая царственному положению Ральданаша и вообще пожизненная, уже глубоко укоренилась в его характере, научив его сопротивляться и терпеть. Поэтому Ральданаш пережил весь долгий путь до Виса, гоня от себя тоску и дурные предчувствия. Он пережил действо по случаю своего прибытия в чужой город, торжественное и одинокое, закончившееся дрожью земли, словно сама твердь его нового королевства приносила ему ужасную присягу. Он пережил последующие дни непрерывного труда во имя того, чтобы соответствовать чужим запросам — без отдыха, без прибежища в чем бы то ни было, даже во сне думая о своей стране и о том, каким человеком он должен стать, чтобы править ею. И наконец он пережил тот день, когда ему доставили известие о смерти Сульвиан — принесли и положили у его ног, словно цветок, в присутствии пятидесяти свидетелей. Ему было всего четырнадцать лет.
Двор считал Ральданаша холодным, замкнутым и бездушным. Его достоинство и сухие глаза оскорбляли самые устои Висов. Здесь женщины неистово рыдали над мертвыми, а похоронные процессии превращались в волнующее зрелище. Этот же юный чужеземец даже не прикрыл глаза рукой, произнося скупые фразы сожаления. Однако Ральданаш не хотел устраивать театр для своего окружения. Он был ранен в самое сердце, истекал кровью внутри, но никому не было дозволено увидеть это.
Холодный король Равнин. Эманакир.
Отца он тоже любил, но довольно своеобразно — скорее саму идею Ральднора-избавителя, восходящего солнца, как ее донесла до него мать. До этого часа ему удавалось живо воспроизвести в памяти лицо Сульвиан, ее голос, ее настроение, когда она рассказывала ему о Ральдноре. С ее смертью связь прервалась. Окончательно лишиться отца, вновь и вновь переживать в душе потерю матери — это стало для Ральданаша непосильным грузом, пусть даже и осталось незамеченным для окружающих.
Как и Рармон, он знал, что отец никогда не дорожил им. Это знание являлось частью его наследства, и оно не облегчило Ральданашу вступление в наследственные права.
В конце концов он пришел к тому, что образ и даже само имя Ральднора на каком-то глубоко личном уровне причиняли ему боль и лишали покоя. Осознав это, он запретил использовать имя отца в своем ближайшем окружении — слишком велик был соблазн перенести отвращение к имени на его носителя. Но люди, попавшие в такое положение, не понимали и не могли понимать истинных мотивов Ральданаша, а потому обижались и оскорблялись, как сын Яннула.
За окном совсем стемнело. Кто-то из слуг вошел зажечь светильники, а за ним последовал обмороженный гонец из Элисаара.
— Я очень сожалею по поводу твоей руки, — сказал Ральданаш.
Гонец был смущен и сбит с толку. Ему говорили, что король никогда не проявляет простых человеческих чувств.
— Это моя собственная вина, Повелитель Гроз. Я был неосторожен. Благодарение богине, это не правая рука.
— У тебя есть еще какое-то дело ко мне?
Гонец помялся в нерешительности и приступил к своему рассказу, словно нырнув в ледяную воду. Он по-прежнему сомневался. Все это казалось ему таким неуместным...
Он отирался в Оммосе, разведывая перемещения тамошних войск и собирая реакцию на слухи об ужасном Вольном Закорисе, которые сам же помогал распространять. Когда мороз начал обгладывать его пальцы, лазутчик нашел убежище в Хетта-Паре, где Хранитель-эманакир руководил постройкой нового города и сносом старой столицы, догнивающей под снегом.
Из Зарависса уже доползли кое-какие слухи относительно таинственной Равнинной то ли жрицы, то ли колдуньи — это зависело от личности рассказчика и места, откуда он происходил. К примеру, существовала крестьянская история о духе или даже богине, которая двигалась на север. Одни говорили, что она ехала на золотой колеснице, влекомой белыми волками, другие упоминали повозку, увешанную светящимся янтарем. Одному-двум рассказам не стоило придавать значения — в тяжелые времена безумные россказни о сверхъестественном цветут пышным цветом. Боги и умершие герои разгуливают по дорогам, тут и там рождаются телята с двумя головами, хлеб кровоточит, а вода превращается в вино или мочу. Но истории о беловолосой жрице имели слишком много схожего. В конце концов стал складываться образ некой святой женщины, с высокой вероятностью направляющейся в Дорфар.
А потом, прогуливаясь как-то вечером по омерзительной нижней части старого города, дорфарианский разведчик увидел меж горами щебня и остовами горелых домов какое-то движение и отсветы факелов. Мигом сообразив, что на этом конце Хетта-Пары находится небезызвестная позорная яма, гонец спустился вниз и смешался с толпой.
Он решил последовать за народом к яме и выяснить, что к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61