Она умрет в 1929 и в 1955 году.
Она продолжала:
- Она лежит, и рассудок покидает ее. Вдруг раздается скрип, и из тени
крадучись выходит японец с женской прической, мертвенно-белым лицом с
выделяющимися на нем черными бровями. На нем розовое кимоно, за черный
пояс заткнуты два самурайских меча, а в правой руке его странный
серебряный пистолет. Он улыбнулся ей, как будто они брат и сестра и в то
же самое время любовники и спросил: "Voulez-vous vivre, mademoiselle?" Она
только изумленно таращила глаза, а японец покачал головой и повторил
по-английски: "Мисси хотеть жить, да, нет?"
Лапища Сида обняла мои трясущиеся плечи. Меня всегда пробирает, когда
я слышу рассказ о чьем-либо Воскрешении, и хотя в моем случае все было еще
похлеще, фрицы там тоже фигурировали. Я надеялась, что Лили не будет
повествовать обо всех подробностях, и она не стала этого делать.
- Через пять минут он ушел, спустившись по лестнице, более похожей на
трап, чтобы обождать внизу, а она в лихорадочной спешке одевалась. Одежда
не подчинялась, она была как будто прорезинена и казалась испачканной, и к
ней было неприятно прикасаться. Стало светлее; кровать выглядела так,
будто на ней кто-то по-прежнему спит, хотя там было пусто. Ни за что в
жизни она не согласилась бы протянуть руку и прикоснуться к этому месту.
Она спустилась вниз, и длинная юбка не мешала ей, потому что она привычно
подбирала ее. Судзаку провел ее мимо часового, который их не заметил и
толстощекого фермера в рабочем халате, который кашлем и харканьем провожал
ночь. Они пересекли двор, залитый розовым светом, она увидела взошедшее
солнце и поняла, что Брюс Маршан только что истек кровью. У ворот стоял
автомобиль с громко тарахтящим мотором, видимо, кого-то ожидал. У него
были здоровенные колеса с деревянными спицами, покрытые грязью, и медный
радиатор с надписью "Симплекс". Но Судзаку провел ее мимо, к навозной
куче, сделал извиняющийся жест и она вошла в Дверь.
Я услышала, как Эрих заявил стоящим рядом с ним у бара:
- Как трогательно! Может, и мне теперь рассказать всем о моей
операции? - но смеха не последовало.
- Вот так Лилиан Фостер попала в Меняющийся Мир с его постоянными
ночными кошмарами, с его беспощадным темпом и еще более беспощадной
усталостью. Я стала более живой, чем когда-либо прежде, но это была жизнь
гальванизированного трупа, который дергается от непрерывных ударов
электрическим током; у меня не было ни желаний, ни надежд, а Брюс Маршан
казался дальше от меня, чем когда-либо прежде. И вот, не более шести часов
назад, в Дверь вошел Солдат в черной форме, и я подумала: "Этого не может
быть, но как же этот человек похож на его фотографии", а потом мне
показалось, что кто-то произнес имя Брюс, а потом он закричал на весь мир,
что он - Брюс Маршан, и теперь я знаю, что бывает Воскрешение после
Воскрешения - истинное воскрешение. О Брюс...
Она посмотрела на него, а он смеялся и плакал одновременно, и вся
прелесть юности вернулась на ее лицо. Я подумала, что это могло бы быть
из-за Ветров Перемен, но сейчас это невозможно. Не распускай слюни, Грета
- бывают чудеса похлеще, чем Перемены. А Лили тем временем продолжала:
- А потом Ветры Перемен затихли, когда Змеи испарили наш Хранитель, а
может девушки-призраки интровертировали его и исчезли вместе с ним так
быстро и незаметно, что даже Брюс не заметил - это лучшие объяснения,
которые я могу предложить и не представляю, какое из них ближе к истине. В
конце концов, Ветры Перемен умерли и мое прошлое и даже мое двойное
будущее стали легче переносимы, потому что есть человек, который поможет
мне перенести их, и еще потому что по крайней мере у меня теперь есть
настоящее будущее, лежащее передо мной, неизвестное будущее, которое я
сама буду творить своей жизнью. О, разве вы не видите, что теперь она есть
у всех нас, эта великая возможность?
- Ату суфражисток Сиднея и Союз трезвенниц-христианок! - провозгласил
Эрих. - Бур, может, ты нам сбацаешь попурри из "Сердец и цветов" и
"Вперед, воинство Христово"? Я глубоко тронут, Лили. Где можно занять
очередь на Великое Любовное Приключение Столетия?

12. БОЛЬШИЕ ВОЗМОЖНОСТИ
Сейчас ноша не так тяжела. Если бы только
не добавившийся вес ошибок прошлого и опасений
за будущее.
Мне осталось только узнать, как закрывать
парадную дверь, ведущую в будущее и черный ход в
прошлое, а потом обустроиться в своем настоящем.
Неизвестный автор
Никто не рассмеялся в ответ на эксцентричный сарказм Эриха, и все же
я подумала, что конечно, он поганец, этот истеричный седой коротышка, но в
чем-то он прав - Лили сейчас здорово повезло, и она желает преподнести нам
это блюдо на тарелочке, но ведь любовь так не готовят и не сервируют.
Относительно Хранителя она в общем-то высказала неплохие мысли,
особенно в том, что касалось девушек-призраков, которые в принципе могли
бы сделать интроверсию - это по крайней мере объяснило бы, почему не было
никакого сигнала, всей этой ерунды из инструкции насчет мигающих огоньков.
И если что-то исчезает без движения, то это действительно может не
привлечь к себе внимания. Похоже, что и все остальные над этим
призадумались, потому что никто не отреагировал на злобную эскападу Эриха.
Однако я так и не могла представить себе, хотя старалась изо всех
сил, куда же можно спрятаться в этом сером мешке Пустоты. Я снова начала
задавать себе всякие вопросы, и под конец решила: "Давай-ка, Грета, жить
своим умом. Надеяться можно только на себя".
- Самое ужасное в жизни Демона - это то, что все Время находится в
твоем распоряжении, - говорила Лили с улыбкой. - Ты не можешь закрыть
черный ход во вчера или парадную дверь в будущее и просто жить своим
настоящим. Но сейчас это сделано для нас: Дверь закрыта, и нам не придется
больше перелицовывать свое прошлое или будущее. Ни Пауки, ни Змеи никогда
не смогут найти нас; разве приходилось кому-нибудь слышать о Станции,
которую нашли после того, как она пропала? И вот что говорили мне знающие
люди. Интроверсия - это конец в том, что касается тех, кто находится
снаружи. Так что нам не угрожают ни Пауки, ни Змеи, нам не нужно снова
быть чьими-то рабами или врагами, и у нас есть Станция, на которой мы
можем жить в новой жизни, Станция, полностью приспособленная для нас.
Она сделала паузу.
- Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? Мне это объяснили Сидней,
Бургард и доктор Пешков. Станция - это самообеспечивающийся аквариум, как
и космос. Никому не ведомо, сколь долго в Большом Времени она
использовалась, причем на нее не завозили ни крошки новых материалов -
только предметы роскоши и людей - и не выбрасывали ничего после
использования. Никому не известно, сколько еще веков она сможет
поддерживать жизнеобеспечение. Я никогда не слышала, чтобы Малый Хранитель
мог испортиться. У нас есть будущее, мы в безопасности, насколько это
вообще возможно. И у нас есть Станция, на которой мы можем жить все
вместе.

Понимаете, она была чертовски права, и я осознала, что все это время
в глубине души у меня зрело убеждение, что мы или отравимся чем-то, если
немедленно не откроем Дверь - или еще что-нибудь стрясется. А уж я-то
должна была знать, потому что мне пришлось целых сто снов провести на
Станции без Двери, отсиживаясь в "лисьей норе". Мы были вынуждены тогда
переключиться на замкнутый цикл жизнеобеспечения - и все было нормально.
Ну а потом - так уж устроены мои мозги - я попыталась представить
себе последствия нашей совместной жизни, самих по себе, как говорила Лили.
Перво-наперво я начала разбивать всех на пары - ничего не могла с
собой поделать. Посмотрим: четыре женщины, шесть мужчин и два
внеземлянина. "Грета, - сказала я себе, - ты явно станешь мисс Полли
Андрой. Мы будем выпускать ежедневную газету и организуем школу народных
танцев, бар будем открывать только по вечерам, а Брюса заставим писать
историю Станции в стихах". Я даже подумала, хотя это была вообще уже
совершенная чушь, насчет школы и детей. Интересно, какие они были бы у
Сидди или моего маленького коменданта. "Не подходите близко к Пустоте,
малыши". Конечно, хуже всего пришлось бы двум внеземлянам, но Севенси по
крайней мере не так уж сильно отличался от нас, а умники-генетики,
говорят, добились потрясающих успехов; Мод, должно быть, об этом кое-что
знает, и в Хирургии есть всякие удивительные штуковины, и когда Док
протрезвеет... Топочут маленькие копытца...
- Мой любимый говорил вам о призыве к миру, который мы можем
отправить в космос, - продолжила Лили, - и положить конец Большим
Переменам, и исцелить все раны, которые мы нанесли Малому Времени.
Я глянула на Брюса. Его лицо было застывшим и напряженным, как
случается даже с лучшими из мужчин, когда девушки начинают толковать об их
мужских делах, и не знаю почему, но я сказала себе: "Она же его на кресте
распинает, она его пришпиливает к той его идее. У женщин такое случается,
даже когда в этом и нет особого смысла, как, скажем, сейчас".
- Это была прекрасная мысль, - продолжала тем временем Лили, - но
сейчас мы не можем ни принимать, ни отправлять посланий, и мне кажется,
что в нынешнем положении любая миротворческая попытка запоздала. Космос
слишком запутался из-за перемен, они зашли слишком далеко. Он растворится,
иссякнет, не оставив за собой и обломков. Мы - уцелевшие после
кораблекрушения. В наши руки перешла эстафетная палочка - факел жизни.
Быть может, мы - это все, что осталось от космоса; вы не подумали, что
Ветры Перемен утихли оттого, что иссяк их источник? Может быть, мы никогда
не достигнем иного космоса, может быть, мы будем вечно дрейфовать в
Пустоте, но разве кто-нибудь из нас испытывал на себе, что такое
интроверсия? Кто знает, что мы можем, а чего не можем делать? Мы - семя,
из которого вырастет новое будущее. Быть может, все обреченные вселенные
рассеивают вокруг себя семена, подобные этому? Это семя, это эмбрион, и
пусть он растет.
Она бросила быстрый взгляд на Брюса, а затем на Сида и процитировала:
"Идемте, друзья, никогда не поздно искать новый мир".
Я стиснула руку Сида и начала было что-то ему говорить, но он явно
был сейчас далеко от меня; он слушал, как Лили цитирует Теннисона, глаза
завороженно следили за ней, рот открыт, как будто он надеялся что-нибудь
проглотить - ох, Сидди!
А потом я увидела, что и другие точно так же уставились на нее.
Илилихис воображал прекрасные перистые леса, куда более пышные, чем на
давно мертвой Луне. Выращенная в оранжерее Мод ап-Арес Дэвис пробралась
зайцем на звездолет, направляющийся в другую галактику, а может,
раздумывала, насколько иной могла бы быть ее жизнь, о детях, которых она
могла бы иметь, если бы она осталась на планетах, в стороне от Меняющегося
Мира. Даже Эрих, похоже, собирался блицкригом завоевывать иные галактики,
а Марк - повергнуть их к ногам восьминогого фюрера-императора. Бур с
трепетом предвкушал путешествие по небывало широкой Миссисипи на невиданно
громадном колесном пароходе.
Даже я - ну, я мечтала о Великом Чикаго. Так что мне пришлось сказать
себе: "Давай-ка не будем поднимать поросячий визг по этому поводу", но я
посмотрела на Пустоту и содрогнулась, представив, как она отодвигается от
нас и вся Станция начинает расти.
- Я не ошиблась, когда сказала о семени, - тщательно подбирая слова,
продолжила Лили. - Я знаю, да и вы все знаете, что в Меняющемся Мире нет
детей, что их просто не может быть, что все мы мгновенно становимся
стерильными, что, как они выражаются, это проклятие с нас, девушек,
снимается и мы больше никак не связаны с лунным месяцем.
Она была права, совершенно права. Если что-то и проверялось миллион
раз в Меняющемся Мире, так именно это.
- Но мы больше не имеем отношения к Меняющемуся Миру, - мягко сказала
Лили, - и его ограничения, в том числе и это, не должны больше к нам
относиться. Я совершенно в этом убеждена, но... - она медленно обвела нас
взглядом, - нас здесь четверо и мне кажется, у одной из нас могут быть
бОльшие основания для уверенности.
Мои глаза, как и у всякого на моем месте, последовали за ее взглядом.
Оглядывались, конечно, все, кроме Мод. А она застыла с глупо-изумленным
выражением лица. Потом, очень осторожно, она слезла со своим вязаньем с
табурета. Она уставилась на свой полузавершенный розовый лифчик с
торчащими из него спицами, и ее глаза вытаращились еще больше, как будто
она ожидала, что он вот прямо сию секунду превратится в детский свитер.
Потом она прошла через Станцию к Лили и встала рядом с ней. Пока она шла,
выражение изумления на ее лице сменилось спокойной улыбкой. И еще - она
чуть отвела плечи назад.
На мгновение я позавидовала ей; но для нее это было двойное чудо,
если вспомнить о ее возрасте, а тут уж завидовать не приходится. И честно
говоря, я немного испугалась. Даже когда я была с Дейвом, у меня возникали
сложности насчет этого дела - завести ребенка.

И все же я встала вместе с Сидди, - я не могла усидеть на месте и он,
думаю, тоже, - и рука об руку мы пошли к контрольному дивану. Бур и
Севенси были там, вместе с Брюсом, конечно, а потом - ой, держите меня -
эти двое, Солдаты до гробовой доски, Каби и Марк - тоже направились к нам
от бара, и в глазах их не сверкали отблески воинской доблести Крита и
Рима, а вместо этого, мне показалось, там было что-то друг о друге. А
через мгновение Илли медленно отделился от рояля и пошел вслед за ними,
слегка волоча щупальца по полу.
Мне кажется, вряд ли он так уж сильно надеялся завести маленьких
илиляточек; разве что эти анекдоты, которые рассказывают про лунян,
небеспочвенны. Может, он был лицо заинтересованное, а может, и нет. Может
быть, он просто считал, что Илли следует быть на той стороне, чьи
батальоны сильнее.
Позади раздались шаркающие шаги; из Галереи появился Док. Он нес
какую-то абстрактную скульптуру, размером с новорожденного младенца. Это
была груда склеенных между собой шаров, идеальной формы, серых и
сверкающих. Размером они были с мячи для гольфа. Эта куча образовывала
нечто вроде модели мозга, только всюду были дырки. Док протянул нам эту
штуку, как ребенок, который ждет, чтобы его похвалили, а потом начал
шевелить губами и языком, изо всех сил пытаясь что-то сказать, и я
подумала: "Может, Максим Алексеевич и пьет до потери пульса, и вообще у
него дырки в голове, но чутье у него верное, да благословит Бог его чуткое
русское сердце".
Мы все столпились вокруг контрольного дивана, как футбольная команда,
сбежавшаяся к капитану за инструкциями. "Мироносцы" - вот как мы ее
назовем. Севенси был бы защитником или центровым, а Илли на левом краю -
какой был бы нападающий! И количество, кстати, соответствует. Эрих стоит в
одиночестве у бара, но вот даже он... "О нет, этого быть не может" -
подумала я, - даже он направился к нам. Потом я заметила, что лицо его
дергается больше, чем когда-либо. Он остановился на полпути и попытался
выдавить улыбку, но это у него не очень получилось. "В этом весь мой
маленький комендант, - подумала я, - нет у него командного духа".
- Так что теперь у Лили с Брюсом - ах, да, и еще у Grossmutterchen...
бабуленьки Мод есть свое уютное гнездышко, - сказал он, и ему не пришлось
напрягать голос, чтобы он звучал достаточно скрипуче. - Ну, а все
остальные кто будут - кукушки?
Он выгнул шею, замахал руками и закаркал: "Ку-ку! Ку-ку!". И я
сказала себе: "Мне часто казалось, что у тебя не все дома, малыш, а теперь
я в этом убеждена".
- Teufelsdreck - да, именно дьявольская дрянь, - но похоже, все вы
заражены мечтой о детях. Неужели вы не видите, что Меняющийся Мир - это
естественный и надлежащий конец эволюции? - период наслаждения и
взвешенности, истинного предназначения вещей, период, который женщины
называют разрушением - "Помогите, меня насилуют!" или "О, что они делают с
моими детьми?" - но который мужчины именуют завершением. Вам дают
послушать кусок из Gotterdammering, а вы подходите к автору, похлопываете
его по плечу и говорите: "Извините, пожалуйста, герр Вагнер, но эти
"Сумерки богов" немножечко слишком мрачноваты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15